Павел Антипов
Дипломная работа
Боб Иванович и Марс Марсович
Кризис среднего возраста
Боб Иванович скис. Целую жизнь он работал, веселился, радовался, грустил, бродил по улицам – а теперь скис. Причём нельзя сказать, что он хоть раз за свою жизнь бывал в депрессии. Этого решительно невозможно сказать про Боба Ивановича. Вот Марс Марсович – другое дело. Это был такой субчик, который целую жизнь нудел, гундосил, ворчал, стонал и вздыхал. Марс Марсович скис, пожалуй, ещё до рождения. А Боб Иванович только теперь: в 73 года.
73 – это жуткий возраст, попробуй в него не скиснуть. Тут уже надо подводить какие-то итоги и по результатам подведения идти выбирать себе памятник на могилку. Хотя тоже непонятно. Вот Марс Марсович подвёл в 73 свои итоги и купил себе надгробие в виде маленькой птички в клетке.
– Душа моя, – говорил Марсович, – всю жизнь, как птичка в клетке, промаялась. Вот и памятник у меня подходящий будет.
Но это уже когда было – 20 лет назад. Сейчас Марс Марсовичу уже 93, и в этом возрасте он уже ни за что не стал бы заказывать себе надгробие в виде птички – а что ты будешь делать: уже готово и стоит в прихожей. Не пойдёшь же к скульптору: «Знаете, а переделайте мне эту птичку в собачку». За последние годы Марс Марсович завёл себе собачку и очень к ней привязался, а потому хотел себе на могилу собачку. Но никуда ж не денешься теперь: птичка так птичка.
Вот Боб Иванович и остерегался подводить итоги и заказывать монументы: а ну как только полжизни прошло? И только он так подумал, как сразу приосанился, расправил плечи и всячески вырос в своих глазах. «Действительно, – думает, – раз только полжизни прошло, то с изваяниями торопиться как-то рановато. Пойду-ка я лучше на улицу погуляю». И, улыбаясь, пошёл бродить.
Любовный зуд
Боб Иванович был жизнерадостный оптимистический старец. За свою жизнь он был в депрессии всего лишь раз, да и то это длилось каких-нибудь там пять минут. Впрочем, случались в его жизни моменты, близкие к депрессии. Но было это чаще всего в молодости.
Вот однажды, когда Боба Ивановича звали просто Боб – вот так вот запросто: Боб и всё. Кто угодно мог подойти, хлопнуть его по плечу и сказать: «Боб!», и Боб Иванович бы не обиделся. Хотя один раз он всё-таки обиделся. Это было тогда, когда Марс Марсович, которого в то время звали ещё просто Марс, вяло хлопнул Боба Ивановича по плечу и тоскливо так сказал: «Бо-о-б…». Тут Боб Иванович и обиделся, но долго дуться он не мог, потому что Марс Марсовичу было уже под сорок и можно было войти в его положение, тем более что он скис ещё до рождения.
Так вот, в молодости Боба Ивановича как подростка постиг любовный зуд. Всё тело его ныло, а душа требовала любви. Причем это уже была не та отроческая любовь, которая довольствуется лишь ахами, телефонными разговорами и рассматриванием своей зазнобы издалека. Это была настоящая подростковая любовь, когда всё тело напряженно ноет и хочется лопнуть, но любить здесь и сейчас, любить по-настоящему, по-взрослому и немного даже похабно. Хотелось-то хотелось, но предложить данную похабщину девушкам было стеснительно. А как быть? Ведь тело просит.
И вот молодой Боб решил обратиться к относительно молодому ещё Марсу.
– Марс, дружище, скажи, а как это – быть с девушками?
– Ох, голуба, душа моя, все они бабы – стервы.
– Я ж у тебя спрашиваю про девушек, Марс.
– С девушками ещё проще, все они проститутки, о-хо-хо.
Такую дикую картину мира нарисовал Марс Бобу. Понятно было, что надо действовать решительно и незамедлительно – раз девушки и правда такие.
И вот стоит молодой Боб на остановке, ждёт троллейбуса, а любви-то хочется здесь и сейчас. И вот подходят к остановке разные девушки и женщины, а Бобу с каждой из них любви хочется.
«Эх, вот бы с этой! Хотя она, видимо, баба, а значит стерва. Да пофигу мне. А может с этой – ничего такая девушка, или с той?»
И от обилия женского полу у Боба закружилась голова. Господи, ну как же ему быть, ведь с каждой любви хочется! И все такие красивые, такие чудесные. И тут вдруг одна из них, самая красивая, решительно подходит к Бобу и говорит:
– Молодой человек, у вас закурить не найдётся?
– Здесь и сейчас? – переспрашивает Боб.
– Какой забавный! Конечно, здесь и сейчас.
А надо сказать, что Боб тогда ещё не курил. Он вообще никогда не курил, но тогда ещё была надежда, что он закурит. Но так как сигарет у него не было, то и надежда эта была хлипкая.
– Знаете, а у меня нету сейчас и здесь сигарет… а может… может…
– Ну, хорошо, дурашка, уговорил. Пойдём во двор.
Боб чуть не подпрыгнул от радости: «Наконец-то! Да свершится акт любви!» – прокричал он, но про себя, естественно: чтоб удачу не спугнуть.
А удача шла чуть впереди, и с ней происходили неприятные метаморфозы. Сначала Боб увидел, что её остроносые сапоги перестали гармонировать со спортивным костюмом. Потом её выбеленные волосы показались Бобу слишком редкими. Вдобавок и голос девушки как-то охрип, приговаривая:
– Сейчас, сейчас, потерпи дружок.
Когда Боб и девушка зашли в расщелину между домами, то девушка обернулась и крепко прижалась к Бобу.
– Наконец-то мы одни, – прошептала она. – Давай же здесь и сейчас!
Но Боб уже не был уверен, что здесь и сейчас ему так надо. Это было гораздо похабнее его самых похабных фантазий.
– Погоди, я даже не знаю, как тебя зовут, – сопротивляясь, сказал Боб.
– А какое это имеет значение? Ну, Люся.
– Люся?! – это уже переходило всякие границы. – Знаешь что, Люся, прости меня, пожалуйста, но не здесь и не сейчас. И, пожалуй что нигде и никогда. Прощай! – крикнул Боб и убежал.
После этого случая любовный зуд пошёл на спад.
Пёс
Марс Марсович был тоскливым пессимистическим старцем. А всё оттого, что он часто задумывался о жизни и месте в ней человека. И сколько он ни задумывался, всегда приходил к выводу, что места для человека в жизни нет.
Птичка сама по небу летит, если не в клетке, пчелка самостоятельно выбирает, на какой цветок ей сесть, собачка живет, как знает, – и всё у них получается легко и свободно. Один лишь человек всё время держит себя в рамках и ничего не может сделать по собственному желанию.
Всё начинается прямо с утра: человек просыпается и сразу же становится несвободным, сразу же от него ничего не зависит. Его подхватывает река-жизнь и несёт, как трухлявое бревно, как фекалию какую-нибудь; несет, не поймёшь куда. Человек умывается, чистит зубы и надевает костюм или джинсы. Никаких мыслей: всё происходит автоматически. Человек выходит из дому и направляется к остановке. Человек протискивается в троллейбус и, зажатый, едет до метро. Человека выносит из троллейбуса и тащит в подземный переход.
По переходу идут люди: справа – вперёд, слева – назад. И только в центре этого потока лежит что-то чёрное. Люди обходят чёрное автоматически, не замечая. Что это – шапка? Нет, не шапка: это лежит, свернувшись, чёрный пёс. Когда он лёг? Давно? Только что? Жив ли он, умер?
Марс Марсович проходит мимо пса, понимая, что жизнь так и осталась загадкой.
Эксперимент
Однажды Боб Иванович и Марс Марсович решили провести эксперимент. Боб Иванович, по натуре оптимист, говорит:
– Я верю в человечество и во всё хорошее, что есть в нём.
А Марс Марсович, пессимистически настроенный старец, отвечает:
– Человечество ничто. Тлен, брен и хрен. Я не дам за него ни гроша.
– Уважаемый Марс Марсович, я с вашей точкой зрения решительно не согласен, – возмущается Боб Иванович.
– А от вашего согласия, к сожалению, ничего не зависит, – грустно замечает Марс Марсович.
И порешили тогда они провести эксперимент, чтоб окончательно доказать друг другу, что же есть человечество. Заказали небольшой видеозал и пригласили туда часть человечества.
– Я вам говорю, любезный Боб Иванович, как только главная героиня фильма закурит, тотчас же закурит и бόльшая часть зрителей.
– Эх, Марс Марсович, я верю в человечество и совершенно убежден, что зритель почувствует всё то прекрасное, что есть в фильме, и у него не возникнет ни одной мысли о сигарете.
И вот потух свет, а Марс Марсович нажал на кнопку проектора. Зрители смотрели на экран, а Боб Иванович с Марс Марсовичем – на зрителей. Так продолжалось до тех пор, пока главная героиня не раскрыла свою сумочку, достала сигарету и чиркнула зажигалкой…
– Да, любезный Боб Иванович, и к какому же заключению мы пришли?
– Ни к какому, Марс Марсович, каждый остался при своём.
– Но ведь они закурили – стало быть, эксперимент подтвердил мою точку зрения.
– Не знаю, что он подтвердил, а только я всё равно не перестаю верить в человечество.
– А вы, Боб Иванович, шулер, как я вижу – это в очередной раз доказывает насколько я прав по отношению к людям.
– Будьте к людям помягче, Марс Марсович, лучше проведём иной эксперимент.
– А что ж – и проведём! Время-то у нас есть, как же ему не быть у пенсионеров.
Писатели
У пенсионеров много свободного времени: они его заслужили. Теперь на пенсии они, конечно, думают, что им это свободное время уже не пригодится. Они думают о том, что свободное время надо давать в молодости и пенсию в молодости платить, а на пенсии, так уж и быть, можно поработать. Только общество распоряжается по-иному и заставляет работать в молодости. Так думал и пенсионер Марс Марсович.
А пенсионер Боб Иванович ему доказывал, что свободное время всегда пригодится, что и в старости его можно использовать с пользой.
– Это вы, Боб Иванович, по молодости своей не подумавши говорите. Вот посидите-ка с моё на пенсии – посмотрим, что вы тогда запоёте.
– Марс Марсович, что вы, честное слово, надо радоваться каждой минуте своей жизни и использовать её на все сто!
– Я, знаете, к старости замечаю, что не я использую время, а оно меня.
– Так давайте же изменим ситуацию.
– Легко сказать, Боб Иванович, а как?
– Ну, хотя бы станем писателями. Думаете, старым людям так уж и нечего сказать? Будем писать по рассказу в день, а с того, кто не напишет, – штраф.
– Какой ещё штраф?
– Пять тысяч рублей, Марс Марсович.
– Ладно, давайте попробуем, Боб Иванович.
И они стали писать. Писали каждый день, и никто не хотел проигрывать пять тысяч: пенсии-то нынче небольшие, пять тысяч – деньги не шуточные. Так они писали месяц, а может и два, не исключено даже, что полгода. Исписали уже по 12 общих тетрадей, как Марс Марсович сказал:
– Послушайте, любезный Боб Иванович, я устал уже писать. К чему мы занимаемся этим бумагомарательством? Я не понимаю.
– Мы, дорогой Марс Марсович, используем время себе во благо.
– Каким это таким образом?
– Мы пишем рассказы. После нашей смерти их издадут, и люди всего мира будут знать, какие замечательные были эти Марс Марсович и Боб Иванович.
– Какое мне дело, любезный Боб Иванович, что будет на Земле после моей смерти? Я хочу попробовать на старости лет понаслаждаться жизнью. За 93 года у меня ничего не вышло, но хочется надеяться, что ещё выйдет. А я вместо того, чтоб гнаться за наслаждением, сижу и мараю бумагу! Надоело!
– Ну, воля ваша, Марс Марсович, гоните пять тысяч.
– Нате.
Немного о деньгах
Однажды Марс Марсович, запыхавшись, пришёл к Бобу Ивановичу.
– Любезный Боб Иванович! Катаклизм, катастрофа – вы слыхали?
– Что случилось, уважаемый Марс Марсович?
– Капут, полнейший Армагеддон: с 1 января дорожает газ и увеличиваются ввозные пошлины на нефть-сырец.
– И что же нам с того?
– Да то, что плакали наши денежки. Те наши скромные сбережения, что скопили мы за годы стабильности, с 1 января летят в тартарары.
– Хм…
– Не иронизируйте, любезный Боб Иванович.
– Какая уж тут ирония, уважаемый Марс Марсович, это же совершеннейшая удача. Теперь нам предоставляется шанс самим распорядиться нашими накоплениями, а не оставлять их в наследство каким-нибудь родственникам.
– Ой, уморили, и на что же вы собираетесь потратить наши крохи?
Боб Иванович усадил Марс Марсовича за стол, нацедил валерьянки и поставил чайник.
– Успокойтесь, Марс Марсович, всё очень просто: мы купим автомобиль.
– Автомобиль?!
– Да, машину: «Жигули» или «Запорожец».
– Лучше уж «Фольксваген», только всё равно это пустое: на наши с вами деньги мы сможем купить ужасную развалюху, которая сломается, как только мы отъедем 20 километров от города.
– Марс Марсович, дорогой, будьте оптимистом.
– Я рад бы, да что-то не получается.
– Ну и хрен с вами, пусть горят ваши денежки! А я пойду в «Лондон» или «Битлз-кафе», кутну перед праздниками.
– Постойте, может, лучше в «Граффити»?
– Так, Марс Марсович, вы опять за своё?
– Простите. В «Лондон» – так в «Лондон», только не оставляйте меня одного размышлять над денежными проблемами, а то со мной коллапс случится.
50 лет спустя
Плелась Люся Кандаурова домой из магазина. Ноги шаркают, палочка по земле стучит: Люся – пенсионерка. Давно уже кончилась Люсина молодость, и никто не подходил к ней с просьбой о здесь и сейчас. А любви хотелось, как и раньше. Не знаем, зачем любовь пенсионерке, а только Люся всё ходила и всматривалась в прохожих мужчин с целью затащить их в свою пенсионерскую постель. Ну, хорошо, с мужчинами мы погорячились – Люся всматривалась в старцев.
Вот видит она, идут два старца: один постарше, а другой ещё постарше. Один на вид оптимистический, другой – пессимистический. Дай, думает, испытаю судьбу:
– Пожилые люди, у вас закурить не найдётся?
Оптимистического старца всего аж передёрнуло, отчего он схватился за пессимистического, будто боялся, что упадёт.
– Курить в вашем возрасте смерти подобно. Правда, Боб Иванович? – произнес пессимистический старец. – Заведите себе лучше птичку или собачку.
– Марс Марсович, прошу вас, уведите меня отсюда, что-то сердце мне тисками стиснуло, – сказал оптимистический старец, стараясь не глядеть на пенсионерку Люсю.
– Вы что, импотенты, что ли? – обиделась Люся.
– Что вы такое говорите? Не гневите бога, дамочка, – в один голос ответили старцы.
– Так вы ж гомики, точно, – закричала пенсионерка Кандаурова. – Что вы мне тут голову морочите, гомы паршивые? А ну, проваливайте! – и запустила в старцев своей палочкой.
Палочка отлетела шага на три и никого не задела, а пенсионерка Кандаурова лежала на земле и дёргала ногой.
– Какая мерзость, Марс Марсович, пойдёмте отсюда.
И они пошли по цветущему бульвару. Заходило солнце.
День рождения
Обычно я сплю долго, и мой возраст мне в этом не помеха. Но сегодня была какая-то странная ночь: не спалось. Повернусь на правый бок – заснуть не могу, перекручусь на левый – не спится, на спину лягу – спину ломит, на живот перевернусь – что-то внутри булькать начинает. Встану, похожу по комнате, вроде спать хочется. Снова лягу – снова не спится. Короче, всё как Марс Марсович про себя рассказывал. Тогда я решил позвонить ему, поинтересоваться, как его дела.
– Доброй ночи, уважаемый Марс Марсович, как ваши дела?
– Вы что, с ума сошли, любезный Боб Иванович?! Вы знаете, который час?
– Около двух.
– Вы жуткий человек, я впервые за долгие годы заснул, а вы меня разбудили, будьте вы прокляты, – и повесил трубку.
Я не расстроился. Если расстраиваться из-за каждого оскорбления Марс Марсовича, то можно превратиться в пессимистического старца, а я этого не хочу. Я встал, застелил кровать и пошёл на кухню пить чай. Только я поставил чайник, как зазвонил телефон. Это был Марс Марсович:
– Это вы, Боб Иванович, будьте вы прокляты?
– Я, Марс Марсович.
– Вы не забыли, что у моего внука Марсика день рождения?
– За кого вы меня принимаете? Мы с моим внуком Бобиком уже и подарок вашему Марсику присмотрели, – ответил я.
– Спасибо, спасибо, будьте вы прокляты. Слушайте, я чего подумал, у нас в доме жуткий бардак, давайте мы день рождения у вас отметим.
– Странно, – говорю. Потом помолчал и опять говорю:
– Странно, – а больше ничего и сказать не могу.
– Чего тут странного? Войдите в моё положение, любезный Боб Иванович: не могу же я гостей в бардаке принимать! Вот и отметим у вас, я уже всё спланировал. Сначала я к вам зайду и мы выпьем по рюмочке, чтоб не перед детьми, потом накроем на стол, потом посмотрим телевизор, а там уж вы и сами не заметите, как придут гости.
– А гости кто? – спрашиваю.
– Ну там, Шпилька и Шпунька. Всё, вроде.
– Послушайте, Марс Марсович, а вы не боитесь, что эти девочки наших внуков могут научить чему-нибудь нехорошему? Например, играть в «Крокодила», пить абсент, а потом раздеваться и бегать голыми по квартире?
– Не забивайте себе голову всякой ерундой, Боб Иванович: быть пессимистом у вас не получается. К тому же я Марсику на день рождения такое подарю, что не позволит ему думать о подобной чуши.
– Птичку?
– Какую птичку? Вы б ещё сказали собачку, честное слово. Я подарю своему Марсику национальный флаг!
Запахло гарью. Я понял, что выкипел чайник.
– Будьте вы прокляты, Марс Марсович, я из-за вас чайник сжёг!
Что я прочёл на лице у Боба Ивановича
Я не пессимист, я – реалист. Если кому-то нравится считать меня скучным ворчливым стариком – что ж, не буду их переубеждать. Замечу лишь, что это всё от людской ограниченности и от желания навесить на всё ярлыки.
Когда идёт дождь, я так и говорю, что идёт дождь. Когда жизнь нелепа и грустна, я прибегаю к метафорам, которые выходят такими же грустными, как жизнь. А про птичку в клетке – это Боб Иванович выдумал. Всё ему хихоньки да хахоньки.
Впрочем, верить дешёвому оптимизму Боба Ивановича всё равно что верить в то, что дерьмо снится к деньгам. Помню, был такой случай. Захожу к Бобу Ивановичу, чтоб вытащить его на нашу ежедневную прогулку, а он сидит с кислой миной. Ну, с такой, что можно подойти сзади, плюнуть ему на лысину, а он ничего не заметит и продолжит глубокомысленно смотреть вперёд.
Я тогда беру и хлопаю дважды в ладоши – Боб Иванович не слышит. Тогда я топаю ногами – Боб Иванович в раздумье. Пришлось подойти и сказать:
– Здравствуйте, любезный Боб Иванович, это я – Марс Марсович, пришёл, чтоб пойти с вами погулять!
Тут Боб Иванович сразу же надел свою маску веселия и благодушия.
– Добрейший, добрейший денёк, дорогой Марс Марсович, пойдёмте на променад.
– Ну уж, фигушки, Боб Иванович, для начала вы мне объясните, о чем это вы таком думали, что не слышали, как я хлопал и топал.
– Ах, это… Да я думал о том, что жизнь чудесна, прекрасна и умилительна. Как же хорошо, что мы с вами живём!
– Не лгите, любезный, я на вашем лице всё прочёл.
Боб Иванович тогда стушевался и тихонько так говорит мне:
– Марс Марсович, дорогой, обещайте мне, что никому об этом не расскажете. Не хочу, чтоб меня воспринимали иначе как оптимистического старца.
– Ладно, тайну вашу схороню. Только думаю, что догадливый читатель и сам уже понял, что у вас на лице было написано.
– Ах, что же делать? А давайте мы сделаем так, будто это вы с кислой миной сидели, а не я, тогда никто ничего не заподозрит.
– Побойтесь бога, Боб Иванович, – говорю ему я. – Надо же уметь признать в себе хоть каплю пессимизма.
– Ну ладно, только каплю: признаю.
– Вот и хорошо, а теперь пойдёмте протрясёмся, любезный Боб Иванович.
– Дорогой Марс Марсович!
И мы, рассмеявшись, отправились на променад.
Голубчики
Боб Иванович и Марс Марсович были закадычными друзьями. Их тянуло друг к другу, несмотря на их разные темпераменты, а, может, и благодаря этому. Вот однажды Марс Марсович покумекал над таким положением вещей и пришёл к Бобу Ивановичу.
– Белеет парус одинокий в тумане моря голубом, – говорит Марс Марсович.
– Это вы о чём? – спрашивает Боб Иванович.
– Помните ли, любезный Боб Иванович, как нас одна старая истеричка гомиками обозвала?
– Ах, это было ужасно, до сих пор не могу забыть, дорогой Марс Марсович, – при воспоминании о Люсе Кандауровой у Боба Ивановича увлажнились глаза.
– Так я вот что подумал: а, может, это и не так плохо – быть гомами? Посудите сами: вы живёте один, я живу один – почему бы нам не съехаться и не попробовать жить вдвоём? Представляете, как было бы замечательно?
– Что вы такое мелете, Марс Марсович! Вы хоть представляете, какие обязательства на нас накладывает голубое сожительство? Да нас же люди будут дразнить: голубой, голубой не хотим дружить с тобой!
– Я вас не узнаю, Боб Иванович, где же ваш оптимизм?
– А ещё люди скажут: голубое ухо, голубое брюхо, голубой чубчик…
– Как дела голубчик! – радостно закончил Марс Марсович. – Я всегда мечтал, чтоб меня голубчиком называли.
– Ох, Марс Марсович, сразу видно, что вас в детстве недолюбили. Хорошо, съедемся на неделю, но жить будем в разных комнатах, и, чур, спать ко мне не проситься.
– Ура, ура, Боб Иванович, вы делаете меня счастливейшим человеком, я даже на миг забыл, что я пессимистический старец. Спасибо вам!
И Марс Марсович потрюхал за вещами.
