Павел Барчук
Перебежчик
Глава 1. В которой я жутко хочу спать, но иду на службу
Убийство Лилички, мягко говоря, стало для меня неожиданностью. Впрочем, количество этих неожиданностей и без того уже превзошло все допустимые нормы. Допустимые мной, конечно. Однако, смерть актрисы – совсем уж полный бред. Кому она, на хрен, нужна? Не в том смысле, конечно, что вообще никому. Имею в виду, в плане убийства.
Лиличка не знает никаких страшных тайн. Она играет на сцене провинциального театра. Я, конечно, слышал рассказы о том, как все эти творческие личности грызут друг другу глотки, но не настолько же. В личной жизни у нее тоже никаких драм нет. Кроме наших взаимоотношений. Но я то ее точно не убивал. Наоборот, мне она сейчас очень даже была бы нужна живой и здоровой. На некоторые вопросы ответы имелись только у Лилички.
Единственное, что можно притянуть за уши, это, один черт – я. Вернее, Максим Сергеевич с его деятельностью.
Но опять же, ее тихо грохнули. Не пытали, не требовали открыть секрет государственного значения, потому как у нее этих секретов нет. Главная функция блондинки – информацию получила, информацию передала. Все. Короче, ерунда какая-то.
Ментов я, естественно, дождался. В итоге потратил половину ночи на всякие выяснения, пояснения, дачу показаний и так далее. Но вел себя прилично. Сразу сунул прибывшим сотрудникам удостоверение, которое было с собой. То, которое касалось моей службы на благо оборонной промышленности. Настоящее положение вещей светить не стал. Ситуация не настолько критическая. Конечно, сотрудники, явившиеся по звонку, поначалу сильно обрадовались. Ни хрена б себе. И труп тебе, и сразу подозреваемый имеется.
Скорая, которая приехала буквально за несколько минут до милиции, факт смерти подтвердила.
Однако, потом радость моих бывших коллег пошла на убыль. Для начала, после первой оценки состояния скончавшейся актрисы, прозвучала версия, что Лиличка, как я и думал, хапнула себе внезапные проблемы с сердцем. По крайней мере, чисто внешне было похоже на то. Более точно можно судить о причинах смерти только после вскрытия. Это уточнил мент, который записывал мои показания. Я заверил его, что совершенно не сомневаюсь в компетенции сотрудников правоохранительных органов и потому уверен, они несомненно разберутся.
Хотя, на самом деле, прекрасно понимал, ни черта там никто не разберётся. Ну, покажет вскрытие, например, остановку сердца. Бывает. Что ж. Такая молодая, как жаль…и все. Следов борьбы нет. Бардак – результат излишней экзальтированности хозяйки квартиры. Натура творческая, к тому же в театре известная своим весьма специфическим характером. Играла она не только на сцене, но и в жизни. Все. Дело закрыто. Несчастный случай. Вот ведь досада…
Тем не менее, в гостиницу я прибыл далеко за полночь. Пришлось ломиться в дверь, потом объяснять дежурившей тетеньке, что исключительно дела огромной важности задержали меня позже обозначенного в правилах времени, а никак не блуд и неуважение к дисциплине.
В итоге, спать улегся ближе к трем часам ночи. Просто еще тщетно пытался принять душ. Который будто объявил мне личную вендетту. Чем хуже настроение, чем поганее идут дела, тем больше вероятность отсутствия горячей воды.
Затем еще час пялился в потолок, размышляя о смерти актрисы. Вернее, не совсем о смерти. О рисунке крота на газете. Почему именно крот? Не кошечка, не собачка, не мышонок. Что было бы логичнее. Крот.
Хоть убей, в башке у меня росла и крепла одна единственная версия. Актриса хотела передать послание. Замо́к входной двери не сломан. Открывался он изнутри. Потому человек, или люди, которые причастны к смерти блондинки, уходя, не могли закрыть квартиру. Сделать это реально только с внутренней стороны.
В любом случае, гостя Лиличка впустила сама, добровольно. Все-таки я думаю, был гость. В единственном числе. И скорее всего, это – мужчина. Лиличку не утопили. Иначе имелись бы следы борьбы. В ванной она оказалась уже будучи мертвой. А значит, туда ее принесли на руках. Конечно, крепкая женщина могла бы сделать это. Но думаю, постарался мужик. Актрису не просто перенесли из комнаты, ее очень аккуратно уложили в максимально естественной для ситуации позе.
Версию о том, что Лиличку сначала вырубили, привели в бессознательное состояние, а потом устроили ей купание, тоже исключаю. Опять же, по причине слишком приличного вида актрисы. Она не захлебнулась. Она умерла раньше. Не от утопления, не от удушения, не от удара по голове. На теле вообще нет никаких подозрительных следов.
Складывается впечатление, будто блондинка реально легла в ванную, выпила вина и у нее остановилось сердце. По крайней мере, так высказался фельдшер скорой помощи. Мол, горячая вода, алкоголь и, возможно, предварительно перенесенный стресс, могли сделать свое дело. Мужику на вид было лет пятьдесят. Выглядел он слишком уверенно. Я в словах этого товарища не сомневался. Судя по тому, как быстро, ловко, со знаем дела он осмотрел актрису, практически ее не касаясь, можно вполне поверить, что об инфарктах, инсультах и прочей ерунде фельдшер знает все.
Вполне допускаю, умерла Лиличка и правда от проблем сердечных. Вопрос в том, что именно вызвало эти проблемы. Я точно был уверен, они случились не сами.
Если разложить все поэтапно, выходит какой-то бред. К Лиличке пришел таинственный знакомый. Потом они говорили. В процессе разговора блондинка нарисовала мультяшного крота. Затем вдруг решила, не пора ли отдать концы. Как порядочная женщина решила и сделала. Легла в ванную с винишком и тихо-мирно отошла на небеса. Или в прямо противоположную инстанцию. Тут затрудняюсь определить. Я не судья.
Чисто теоретически, получается черт знает что. И будь я незнаком с Комаровой, подумал бы, что за ересь. Не может такого быть. Ладно – насильственная смерть от вполне очевидных причин. Огнестрел, удушение, резаная или колотая рана. Да хоть пару синяков на худой случай. Но тут-то что? Однако, Александра Сергеевна хорошо научила меня одной вещи. Сдохнуть реально можно неожиданно. Например, от ядов, которые буквально недавно ею же и вспоминались. Если эту версию рассматривать, как верную, то вполне все совпадает.
Выходит очень даже логичная цепочка. Гость; разговор, который блондинка сочла опасным; рисунок крота на газете, потому что надо передать послание; потом – сердце, смерть, тело оказывается в ванной. Не само, конечно. Его туда принесли. Включили воду. Бокал бросили рядом с ванной. А затем пошли искать. Что?
Я взял газету, лежавшую рядом с кроватью на полу и уставился на этого чертового крота.
Конечно же до прихода ментов, в квартире ничего не трогал. Но вот газетку прихватил. Им она все равно ни черта не скажет. А мне нужно разобраться.
Сука…крот, как крот. Очень даже хорошо нарисован. Не знал, что Лиличка столь талантливая особа.
В комнате был полумрак, я оставил включенным только торшер, но все равно рисунок мог рассмотреть в деталях. Лупился минут десять, когда вдруг заметил еще кое-что. Лиличка нарисовала своё послание прямо рядом с заметкой о каком-то съезде КПСС. Но при этом крот стоял боком, вытянув лапу вперёд. И эта лапа заходила на текст заметки. В том месте шла речь о дневнике съезда. Дневник…
Я раздражённо бросил газету на пол и снова уставился с потолок. Лиличка мнила себя великой актрисой. Она верила в наличие у себя таланта всей душой. Люди, подобные блондинке, особенно творческие, считают, что рано или поздно мир оценит их. И часто ведут дневники. Дневник… Могла ли блондинка вести дневник?
Я на полном серьёзе задал себе этот вопрос. И сразу же ответил. Да. Могла. Она ведь даже имя себе изменила на манер Лили Брик. Вернее на манер того, как к возлюбленной обращался Маяковский. Это вполне в духе актрисы. Замутить себе историю с дневником, в котором она описывает самые значимые, например, события.
Соответсвенно, можно предположить, что послание, если, конечно это – послание, а не я идиот с больным воображением, имеет двойной смысл. Блондинка говорит, мол, есть «крот». И еще есть дневник. Уверен почти на сто процентов, опять же, говорит она это мне. Воду включенной оставили специально. Чтоб в определённый момент она перелилась через край и затопила соседей. Те, естественно, прибежали бы разбираться. Нашли бы Лиличку. Вызвали бы скорую и милицию. Хотя…спустя столько времени, наверно, смысл был бы уже только в милиции. Но дело не в этом.
Так как с родственниками Лиличка связи не поддерживает, единственный человек, не считая театральной труппы, с кем она близка – я. И опять же, это вообще не секрет. Наоборот. Роман наш был на виду у ее коллег. Ментам газета, на которой что-то намалевано, не даст ни черта. Они бы ее даже не факт, что заметили. Поэтому, рисуя на полях крота, Лиличка, наверное, понимала, я могу это увидеть. С другой стороны, как она могла знать, что меня понесет к ней домой?
В общем, промаявшись еще час, испсиховавшись в конец, я плюнул на все и уснул. Просто версии в моей голове множились, как грибы после дождя, постепенно приобретая все более фантастические черты. Естественно, проснулся совсем не в то время, в которое должен. Тупо проспал. Вскочил, вытаращил глаза на часы, завернул пару фраз матом, а затем бросился собираться.
На завод примчался позже начала рабочего дня. Начальство, конечно, не опаздывает, оно задерживается. Но уж точно не в день перед приездом очень важных людей.
Первый человек, которого встретил, была Комарова. Нет, по дороге к управлению попадались сотрудники, но я пронёсся мимо них, не обращая внимания на лица. А вот Александра Сергеевна ждала меня в кабинете, скромно усевшись на диванчике. Вид у нее был очень несчастный и расстроенный.
Только я вошел, Александра Сергеевна вскочила на ноги, посветлела лицом и, по-моему, хотела броситься навстречу. Даже шаг сделала. У меня возникло ощущение, будто Комарова волновалась, не решил ли сбежать ее «партнер» раньше времени, один.
– Здравствуйте. А я уж подумала… – Начала она, но осеклась, заметив мой помятый вид.
Он, естественно, был помятый. Откуда ему взяться, приличному виду? Я сам знал, что выгляжу так, словно меня пережевали и выплюнули. Не выспался ни черта. Собирался впопыхах. С купанием даже не пытался экспериментировать. Там сто процентов не то, чтоб горячей воды нет, боюсь, вместо холодной просто кислота польётся. Если учитывать связь между работоспособностью душа и степенью моего хренового состояния. Глаза – красные, болят, будто песка в них насыпали.
– Да говорите, не стесняйтесь. Вы подумали, я решил…как бы это выразится…сделать ноги? – С ходу накинулся на Комарову, хотя умом понимал, уж она в случившемся точно не виновата. Не в этот раз.
– Ну…не совсем… – Александра Сергеевна от моего напора совсем растерялась. Она очевидно заметила дурное расположение духа и пыталась понять, в чем причина.
– Не врите. Именно это Вы и подумали.
Я сам понимал, что со стороны мое поведение выглядит, как элементарная попытка докопаться и сорвать злость, но… Черт… Именно этого и хотел. Докопаться и сорвать злость.
Я прошёл к столу, плюхнулся на стул, а потом сразу рубанул правду-матку. Как есть. Без подготовки. Прямо в лоб.
– Лиличка мертва.
– Как мертва? – Комарова, которая при моем появлении вскочила на ноги, так обалдела от неожиданного заявления, что снова рухнула на диван, уставившись на меня круглыми глазами. – Это Вы ее…
– Охренеть… – Я развёл руки в стороны и покачал головой. – Ну, Вы, конечно, даёте, Александра Сергеевна. Я по-вашему совсем псих? На кой черт мне ее убивать?
– Не знаю…просто странное совпадение. Мы ведь сегодня должны идти на спектакль… Встреча с Вадимом…
Комарова хлопала глазищами, осторожно подбирая слова. Мне кажется, в ее взгляде даже мелькнуло что-то новое. Эмоция, похожая на искреннее удивление и настороженность. Такое чувство, будто она меня впервые увидела по-настоящему. Поняла, что человек я не сильно положительных качеств.
– Вот и я думаю…странное совпадение… А знаете, что интересно?
Александра Сергеевна в ответ на мой вопрос отрицательно покачала головой. Она вообще вдруг стала тихой и послушной.
– Сдается мне, ее отравили… – Снова без подготовки вывалил я на Комарову свои подозрения.
Буквально секунду в кабинете стояла тишина. Даже мухи предпочли притвориться спящими, хотя на дворе без пяти минут июль. Ни единого звука. Потом, наконец, Александра Сергеевна очнулась и с испуганным лицом выдала.
– Это не я!
– Конечно, не Вы. – Я усмехнулся. – У вас же нет суперспособностей. К примеру, бег со скоростью света. Просто иначе Вы бы не успели оказаться в квартире актрисы раньше меня. Причем раньше где-то на час. Может, на два. Вам надо было бы туда еще попасть, между прочим. Я очень сомневаюсь, что Лиличка вас так запросто пустила бы, а потом разговаривала спокойно. У вас с ней острое неприятие друг друга. Как минимум на полу обнаружились бы клоки вырванных волос. Так что, нет, не Вы. Это и ежу понятно. Но… проконсультируйте… Вопрос, можно сказать, профессионального характера. Вы упоминали яды. Может ли какой-то из них вызвать, например, инфаркт или инсульт. Но так, чтоб выглядело все естественно.
– Эм… – Александра Сергеевна нахмурилась, растерявшись ещё больше. Она точно не ожидала, что наша беседа свернет в такое русло. – Есть некоторые яды, которые могут убивать, не вызывая подозрения. Да, это так. Тот же кураре… Слышали, может? Он проникает в кровь, быстро вызывает паралич и смерть от удушья. Блокирует передачу нервного импульса к мышцам, что и приводит к параличу. А развивающийся паралич дыхательных мышц – к остановке дыхания. В то же время не нарушается сознание, поэтому смерть от отравления кураре, к сожалению, довольно мучительна. При этом его действующее вещество очень легко разрушается в желудочно-кишечном тракте, поэтому, например, мясо отравленных кураре животных можно спокойно употреблять в пищу. Или, к примеру, сабадилла. Она растет в Мексике. В ней специфическое действующее вещество. Тут, как раз, основной эффект приходит со стороны сердца. Наблюдается продолжительное состояние возбуждения и учащения сердцебиений. Затем систолические сокращения сердца делаются все более продолжительными, число ударов пульса падает вполовину и, наконец, сердце, при продолжающихся еще сокращениях, становится совершенно невозбудимым всякими посторонними раздражителями. Смерть наступает вследствие паралича сердца. Сабадилла является ядом именно для сердечной мышцы. Сперва возбуждающим, а затем парализующим ее деятельность. Так что, тут зависит от чего именно умерла Ваша актриса. Вариантов того, что привело к смерти, предостаточно.
– Да уж…глубокие познания… – Я смотрел на Комарову исподлобья, задумчиво. Она так спокойно рассказывала это все, будто мы обсуждаем вполне обычные вещи. – Теперь я точно не рискну есть что-то из ваших рук…
– Слушайте, Вы спросили сами… – Комарова вроде даже обиделась на мой комментарий.
– Сам…да…
Я закрыл глаза, оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях. Вот было бы круто, если сейчас посмотрю перед собой, а там – светлое настоящее, плавно переходящее в не менее светлое будущее. И никаких проблем. Никаких шпионов, агетов, трупов, таинственных смертей. Как же настогребенило все это…
– Что Вы сказали? Извините, не расслышала. – Комарова подалась вперед.
– Говорю, как хорошо-то все у нас… – Ответил я ей, убрав ладони от лица.
– Мне кажется, Вы сейчас говорите с сарказмом…
– Вам не кажется. Ладно… надо заняться кое-чем…
– А я? – Комарова растерянно смотрела на меня, не понимая, что от нее требуется и как вообще нужно себя вести.
– А Вы… Ступайте домой. Займитесь какими-нибудь приятными вещами. Не знаю… Парикмахерская, например. Ходите в парикмахерскую? Или махните в магазин. Выберите наряд. Мы сегодня, вообще-то идем в театр. Забыли?
– Как? Но ведь…
Комарова, видимо, начала терять логическую нить происходящего. Она хотела сказать, мол, какой театр, если Лиличка самым гадским образом умерла.
– Никак. И не вздумайте предупредить Вашего друга, что с нашей актрисой приключилась беда.
– Он мне не друг. – Комарова гордо вскинула подбородок.
– Ну, да…ну, да… Прямо, как в одном хорошем фильме про античного героя. Не царь он мне… Идите Александра Сергеевна. Готовьтесь. Я даю Вам выходной. Встретимся в театре. Билеты обещал предоставить Ваш друг, который Вам не друг.
Комарова молча поднялась с дивана, а затем направилась к выходу. Я так понимаю, она решила не спорить с человеком, когда этот человек пребывает в состоянии сильного раздражения и даже злости.
– Александра Сергеевна, – Окликнул я ее в последнюю минуту, – А в чем разница между терминами «крот» и «нелегальный агент»?
Комарова смотрела на меня целую минуту. Пыталась понять, насколько быстро прогрессирует моя неадекватность. И в принципе, это вполне логично. Я ведь сам – нелегальный агент, а спрашиваю у нее такие вещи. Более конкретного палева придумать сложно. Но, честно говоря… Не пошло бы все на хрен.
– Почти никакой. – Александра Сергеевна решила все-таки ответить. – Термин «крот» начали использовать в Комитете. Это – агент, глубоко внедрённый в структуру противоположенных сил. Как правило, он поставляет особо важную, засекреченную информацию. Обычно, его вербуют до того, как он займет должность и получит доступ к сведениям. А «нелегал»… Человек, которого готовят на Родине, и потом отправляют в противоположный лагерь.
Не дожидаясь, что я выдам еще, Комарова резко открыла дверь кабинета и выскочила в коридор.
Глава 2. В которое снова фигурируют исторические личности
День по итогу получился у меня загруженный. Вернее, оставшаяся часть рабочего дня, учитывая опоздание. Может, это даже хорошо. Я хотя бы отключился от тех проблем, которые уже есть, и тех, которые крайне неожиданно свалились в виде очередного трупа. Фраза про скелеты в шкафу заиграла новыми красками.
Правда, у Беляева это ещё не скелеты, а всего лишь убитые неизвестно кем граждане, количество которых неуклонно растёт. Однако, и данный факт уже не вызывал сомнений, я превращаюсь просто в какого-то вестника смерти. Пусть косвенно, но люди гибнут по моей вине. За одним не досмотрел, вторую проворонил, теперь еще третья пополнила печальный список. И это не считая перспективы в очень ближайшем будущем увеличить злосчастный список еще на две персоны. Сознательно.
Единственное, что продолжало крутиться в мыслях, и избавиться я от этого никак не мог, вопрос – как гадский Максим Сергеевич планировал спасти свою задницу после убийства Фиделя Кастро? Вот тут не получалось отключиться вообще никак. Чем больше думал, тем сильнее верил, Лиличка знала о планах Беляева. Уж не потому ли ее убили? И если смотреть с данной точки зрения, то вектор возможной вины показывал в сторону Маркова. Или я слишком предвзято отношусь к Белобрысому, или он замешан в смерти актрисы. Теоретически времени у него было слишком мало. Вряд ли успел бы. Но с другой стороны, хрен его знает… Может, Марков вообще не один. В том смысле, что есть еще кто-то из агентов ЦРУ рядом.
Все эти размышления в моей голове происходили сумбурно и достаточно смазанно. Потому что, едва Комарова покинула кабинет, практически сразу явился Калинин.
Владимир Александрович выглядел грустным и тоже слегка помятым. Даже, наверное, озадаченным. Опечаленным. Расстроенным. В общем, выглядел он как человек, у которого жизнь дала трещину. А ещё, как только Калинин появился на пороге, я почувствовал запах несвежих возлияний. Вчера начальник отдела, скорее всего, прибухнул. Люди обычно пьют в двух случаях. Либо с радости, либо с горя. По внешнему виду Калинин был от радости очень далек. Я бы сказал, быстрее у мужика имеются проблемы. Странная тоже история. Жены нет, семьи нет, а проблемы есть.
– Максим Сергеевич, вот и Вы… – Сообщил он с таким кислым лицом, будто отсутствие меня порадовало бы его гораздо больше. – Ждал Вас с утра. Но что-то не дождался.
– Володя, серьёзные дела были у твоего руководителя. – Я внимательно изучал припухшее лицо начальника первого отдела.
Он, конечно, постарался скрыть последствия, и, возможно, на это никто не обратил бы внимания. Просто мне сейчас подозрительным кажется все. Даже случайные прохожие. А к Владимиру Александровичу вопросы уже имелись. Есть, о чем задуматься.
Калинин завис, уставившись в одну точку. Потом кашлянул в кулак и осторожно поинтересовался.
– У какого руководителя?
– Так…ясно… – Я выбрался из-за стола и подошел к особисту. – С образным мышлением у нас туго. Идем, посмотрим, что там готово, а что, не дай бог, не готово. Сегодня должны приехать сотрудники Комитета, как ты помнишь. Хотят убедиться в нашей компетентности.
– Подождите… – Калинин прямо зациклился на моей фразе. – Какое руководство, не пойму. Еще кого-то принесло?
– Владимир Александрович… – Я вздохнул, положил ему руку на плечо, а потом, проникновенно заглянув в глаза, ответил. – Хрен с ним, с руководством. Все, кому нужно, уже здесь.
Калинин «завис» еще больше. У него даже рот немного приоткрылся. Видимо, он пребывал в шоке от крамольности моего высказывания. Столь неуважительное отношение к неведомому начальству поразило его до глубины души. Он не мог никак сообразить, что я вообще изначально говорил о себе.
Может, даже, начальник первого отдела продолжил бы эту волнительную тему тему, но дверь в кабинет снова открылась и на пороге появился совершенно незнакомый мне мужик. В принципе, несмотря на огромное количество людей, трудившихся на заводе, большинство из них уже примелькались. Хотя бы отдаленно казались «своими». Этого товарища я видел впервые. Зато он наоборот вел себя слишком уверенно. Даже не постучал перед тем, как войти.
Выглядел гражданин лет на пятьдесят. Крепкий, с залысинами, в приличном костюме. То, что костюм приличный, я после своего недолгого пребывания в новой жизни уже мог понять с первого взгляда. Хорошо сделанную вещь здесь сразу заметно. Сидит идеально. Так понимаю, штучная работа портняжной руки.
– Аааа… – Калинин, обернувшись, увидел посетителя и радостно улыбнулся. Даже запах перегара пропал. Всосал он его в себя, что ли. – Так вот, о ком речь…Шутить изволите, Максим Сергеевич …я думал и правда, кто-то по нашей линии прибыл. А вы вот про кого. Алексей Андреевич!
Володя раскинул руки и шагнул к незнакомцу.
– Я думал, Вы завтра, вместе со всеми прибудете. – Продолжал заливаться он соловьём.
– Ни в коем случае! Я должен убедиться, что все готово! – ответил мужик, а потом с таким же энтузиазмом размахнулся конечностями и двинулся навстречу особисту.
Мне показалось, еще немного и они реально обнимутся. В памяти сразу всплыло огромное количество кадров, на которых генсек с густыми бровями крепко и смачно чмокает всех подряд. Надеюсь, у них здесь не заведено повторять привычки большого босса… К счастью, обошлось простым рукопожатием. Однако, легче мне не стало.
Появившийся в кабинете человек явно был из числа важных персон. Иначе с хрена Калинин начал лить ему елей в уши? Точно большая шишка явилась. Но я, естественно, понятия не имел, кто это. И еще не имел понятия, знаком ли был с мужиком Беляев. Соответственно, не ясно, как мне себя вести. Сейчас кинусь демонстрировать радость, а мы вообще первый раз видимся. Или наоборот. Промолчу, а он какой-нибудь мегакрутой тип и наш с Беляевым лучший друг.
– Ну, что… – Алексей Андреевич повернулся ко мне, будто прочитав мои же мысли, и широко улыбнулся. – Максим Сергеевич…сколько лет, сколько зим…Крайний раз в Москве виделись. То́лком даже не успели поговорить. Все на бегу…
Он протянул руку, которую пришлось пожать. При этом я, как последний идиот, тоже улыбался. Ну… один вопрос выяснили. Мы знакомы. Осталось понять, кто это, вообще?
– Пройдем в цеха́? – Спросил новоприбывший товарищ почему-то меня.
Значит, реально знакомы. Он понимает, кто из нас двоих с Калининым главный. Я кивнул, мысленно проклиная эту чёртову делегацию вообще и команданте в частности. Острову Свободы тоже достались пара матерных слов. Если бы не приезд Кастро, очень до хрена проблем остались бы в стороне.
– Как Ваш отец? – Спросил вдруг Калинин с очень серьёзным лицом. – Слышал, сдает старик…
– Ну, так…годы… – Незнакомец покачал головой и даже пару раз прищелкнал языком. Мол, так ему сильно жаль.
У меня же в этот момент возникло одно единственное желание – притвориться больным, спящим, можно даже мёртвым. Все равно на трупы нынче сезон.
Сложилась ситуация, которой я изначально ждал и боялся. Как только очнулся в чужом теле, знал, рано или поздно это произойдёт.
Вот есть человек, с которым Максим Сергеевич точно был знаком. А я вообще не понимаю, кто это. И сейчас, в любую секунду может получиться очень дебильная ситуация. Алексей Андреевич, например, задаст какой-нибудь вопрос, а в ответ получит – «ни хрена». Ибо чтоб ответить, нужно понимать, о чем речь. А как я могу понимать, если работа не моя, о самолётостроение не знаю ни черта, и вообще, из прошлых воспоминаний есть лишь те, которые связаны либо с Комаровой, либо с шпионажем.
С Калининым было проще. Для Калинина я – начальство. Все странности моего поведения он списывал на блажь и дурь руководства. Здесь же – ситуация иная. Алексей Андреевич мне явно не босс, но и я ему тоже. Мы где-то на равных. То есть, хмурить брови, кивать и периодически отвечать: «Сам подумай», тут не получится. Теперь еще и папаша какой-то всплыл. Причём, если начальник первого отдела заострил на этом внимание, значит, папаша не обычный товарищ.
– Великий человек. – Снова вылез со своими комментариями Владимир Александрович, чем вызвал у меня желание дать ему в морду.
Просто так. Чтоб трындел поменьше и более понятно. А ещё лучше, если бы Калинин вообще заткнулся. Мы бы шустро сходили в цеха́, пока точно не понимаю, зачем, и разошлись бы с Алексеем Андреевичем в разные стороны.
– Да уж… – Мужик вздохнул. – Хоть он мой родной отец, и, возможно, это неприлично будет выглядеть, но не могу не признать, действительно великий… Даже я по началу насчёт сверхзвука сомневался. Нет, не отметал эту мысль. Ни в коем разе. Просто думал, не рано ли мы взялись. Теперь наш ТУ-144 известен во всем мире. Видите, даже с Кубы едут ради него.
То, что название самолёта и слово «наш» стояли в одном предложении, привлекло мое внимание. Я посмотрел на мужика более внимательно. Рожа незнакомая, хоть убейся. Но он явно считает самолет, названный в честь своего создателя, личным достижением.
– Твою ж мать… – Вырвалось у меня против воли. Слишком неожиданной была мысль, пришедшая прямо в эту секунду.
– Что, простите? – Алексей Андреевич уставился на меня с улыбкой. Калинин – с удивлением.
– Говорю, ни черта ж себе! Даже в Кубе всем нужен наш самолет. Вот ведь…здо́рово… – Хотел сказать «круто», но подумал, не поймут.
– А-а-а-а-а… Ну, тогда точно, твою ж мать! – засмеялся Алексей Андреевич, фамилия которого, если я не дурак, наверное, Туполев. А отец его – тоже, выходит, Туполев. То есть, сейчас рядом со мной стоит человек, имеющий прямое отношение к бо́льшей части отечественного самолётостроения. Так, что ли?
– Представляете, как много это значит для отца? Он, конечно не признает вслух, но поверьте, после ареста, когда его обвинили во вредительстве и шпионаже…после всех лет…более пятидесяти летательных аппаратов, около сотни различных модификаций… – Алексей Андреевич помолчал секунду, а потом решительно махнул рукой. – Нет! Точно знаю, как важно все это для отца.
Я с умным видом мотылял башкой, будто китайский болванчик. Мол, знаем, понимаем… Хотя ни черта не понимал. Я толком даже не могу сообразить, какой из двух Туполевых – тот самый. Выходит, оба, что ли? И с хрена ли отца обвиняли в шпионаже? Первый раз слышу. Хотя, что уж греха таить… я слишком многое в этой новой жизни делаю в первый раз.
В общем, спустя два часа брождения по цехам, где Алексей Андреевич облазил каждый уголок, опросил каждого сотрудника, обнюхать каждую деталь, я, наконец, выяснил бо́льшую часть нужной мне информации. Естественно, не в прямую. Просто слушал внимательно, попутно задавал ненавязчивые вопросы.
Мужик и правда оказался Туполевым. Офигеть можно, конечно… Он вместе с отцом создал этот пресловутый самолёт, ради которого сюда едет Фидель Кастро – ТУ144. Разработки начались еще в 1960-х годах, в конструкторском бюро «Туполев». В 1968 году произошёл первый испытательный полет и мы изрядно приопустили британско-французский «Конкорд». Раньше буржуев управились. Да еще и преодолели сверхзвуковой барьер. Более того, обогнали скорость звука.
Все это я понял из обрывков разговоров, которые Туполев вёл то с одним человеком, то с другим. Мы реально ходили из цеха в цех, где Алексей Андреевич беседовал с мастерами. Я и Калинин просто следовали за ним по пятам, сохраняя на физиономиях умное выражение, и периодически кивали. Потому что я, к примеру, вообще ни черта во всем этом не понимаю. Правда, подозреваю, Володя тоже. С другой стороны, мы, в конце концов, не инженеры и не конструкторы. Наша работа – следить, контролировать, наблюдать.
Я два часа слушал про «фюзеляж», «шпангоуты», «реверс тяги» и ещё про огромное количество загадочных вещей. Под конец нашей рабочей прогулки по заводу, начал чувствовать лёгкое головокружение. Потому что вокруг все общались на языке, который мало напоминал русский. Для моего восприятия это выглядело так, будто окружающих просто тошнит алфавитом. Сплошные технические выражения, специальные обозначения, шифры, конструкторские коды и так далее.
– Ну? – Туполев, наконец, угомонился, а потом вдруг повернулся к нам с Калининым, хитро улыбнулся и спросил. – Проведаем красавца? Он уже в ангаре. Готов к приему гостей.
Мы с особистом переглянулись. Владимир Александрович выглядел довольным. Я тоже. Только причина нашей радости сильно отличалась. Калинин реально был счастлив увидеть «красавца», а я просто не хотел смотреться на его фоне белой вороной, ибо снова не понимал, о чем речь.
Мы пошли в противоположную от цехов сторону. Там, вдалеке, виднелись серебристые покатые крыши ангаров. В один из них уверенно свернул Туполев.
В самом центре ангара стоял самолет. Что самое интересное, я ведь предостаточно видел в своей прошлой жизни крылатых птичек. Помотаться по миру пришлось не раз. Но сейчас почему-то появилось ощущение восторга. Серьезно. Будто я – туземец и мне впервые показали летающую колесницу.
Было в этом самолёте реально что-то необычное. Он напоминал мне… Черт… Он напоминал мне хищную птицу. Хищную, но при этом удивительно красивую в своей грации. Опасная белая птица, внутри которой таится огромная мощь. Честно говоря, от восторга даже под ложечкой засосало. Такое ощущение, будто с высоты сейчас буду прыгать.
