bannerbannerbanner
Мысли из-под фуражки

Павел Гушинец
Мысли из-под фуражки

Полная версия

Байки армейского микробиолога

Как выносили термостат

В армии я некоторое время занимал должность начальника микробиологической лаборатории. Начальник – это громко сказано, потому как кроме лаборантки-санитарки Людмилы Сергеевны и себя лично начальствовать мне было не над кем.

Лабораторию я получил с кучей бесполезного списанного хлама. Например, у стены, перегораживая проход, стоял полевой термостат. Для тех, кто не знает, опишу. Это такой здоровенный шкаф в половину человеческого роста с двойными железными стенками. Между стенок заливается горячая вода. И можно выращивать микроорганизмы хоть в партизанском лагере. В условиях применения бактериологического оружия – незаменимая вещь. Но мне нафиг не нужная, потому что задняя стенка шкафа проржавела едва ли не насквозь.

А ещё у меня была подсобка, которую использовали как склад. Склад, как и термостат, достался мне от многих поколений предшественников. Хлама там было выше головы, и иногда я вполне серьёзно надеялся найти там что-нибудь вроде прекрасно сохранившейся мумии Рамзеса Третьего.

На полках подсобки ровными рядами выстроились банки с микробиологическими средами в порошках. На каждой банке стояла гостовская звезда и виднелась гордая надпись «Сделано в СССР». Сроки годности микробиологических сред вышли ещё при последнем генсеке.

С пола до потолка возвышались стопки отчётных журналов и подшивок «Белорусской военной газеты». Если бы в стране внезапно разразился энергетический кризис и нам всем отключили отопление, на одних журналах я продержался бы не меньше месяца.

На досуге я любил полистать пожелтевшие страницы журналов учёта, под которыми стояли выцветшие подписи майоров и капитанов из 60-х годов. Практически изучение исторических документов. Ведь теперь я знаю, что в 1978-м гвардии сержант Иванов три дня не слазил с горшка, но болезнетворных микробов в его могучем комсомольском теле так и не найдено.

А однажды солдаты, скучающие в очереди на взятие анализов, забрались в подсобку, нашли безыгольные инъек-торы образца 80-х и играли с ними в «Звёздную войнушку». Начмед как раз стоял у окна терапевтического отделения. Он посмотрел на то, как эти слоны с пш-ш-шиканьем носятся по кустам медроты, и выписал всех нафиг. Это был последний доказанный случай чудесного излечения группы людей списанной медицинской техникой.

Как вы понимаете, ничего из этого хлама выбрасывать не полагалось. Ибо всё заинвентаризировано, внесено в соответствующие журналы и должно храниться веками.

Но меня эти груды мусора бесили страшно. Это же микробиологическая лаборатория! Тут всё должно быть чисто, прозрачно и стерильно! А какое может быть стерильно, когда прямо возле дверей железный термостат ржавеет и сыплет на кафельный пол рыжий порошок?

Я начал ходить следом за начмедом с просьбой выделить мне угол в подвале медроты, чтобы перетащить туда весь хлам. Начмед отмахивался, потому что ему весь этот исторический лом тоже нафиг сдался. Но я был очень настойчив, поэтому в конце концов майор сдался, бросил на стол ключи от подвала и попросил только не складировать в подвале какую-нибудь холеру, а то у него статистика по заболеваемости нарушится. Наивный. Холеру я хранил совсем в другом месте. В холодильнике вместе с бутербродами.

Оставалась чепуха: перетащить всё добро из лаборатории в подвал.

Был приятный майский день. Я повесил белый халат на крючок, вытащил из закромов полевую форму и принялся разгребать микробиологические завалы. Лаборантка Людмила Сергеевна замерла со шваброй наизготовку. Начмед с тоской смотрел на меня из окна. Он бы меня проклял, но в следующем месяце должна была пройти эпидемиологическая проверка медроты. А кто её должен был проводить? Правильно – ваш покорный слуга.

Часа три я грохотал ящиками и коробками с бесполезной чепухой. Подсобка оголялась, стыдливо показывая стены, не крашенные со времён маршала Жукова. Наконец остался только термостат. Я подошёл с одного угла, со второго, попробовал приподнять. Нет, точно одному не справиться. Надо звать подмогу. Звоню начмеду в медроту.

– Товарищ майор, разрешите несколько офицеров в помощь. Надо термостат вынести.

– Ты что, лейтенант, совсем офигел? То ему угол на складе под бактериологическое оружие, то ему хирургов, чтобы это оружие таскать. Нам что тут, по-твоему, больше делать нечего?

Судя по крикам из ординаторской «Куда, б…, с козырей ходишь?!» дел у докторов действительно было по горло.

– Товарищ майор, я один термостат никак не вынесу. А Людмила Сергеевна уже дама в возрасте, ей противопоказаны тяжёлоатлетические упражнения. Давайте людей, или я на вас её натравлю.

Майор скрипнул зубами и прислал сразу человек пять бойцов из выздоравливающих. Солдаты вошли в лабораторию, зябко кутаясь в рыжие халаты и с опаской поглядывая по сторонам. Без особой нужды они старались даже ручек дверей не касаться. Странные, у меня же тут не КВД.

Со всех сторон мы взялись за злосчастный термостат. Закряхтели, приподняли! Тяжёлый, зараза! Может, в нём золото партии спрятано?

С матюками и стонами тащим термостат к выходу. А он, гад, в двери не пролазит! Пытаюсь открыть вторую створку. А на ней все защёлки давно двадцатью слоями краски закрашены. Выламываю нафиг створку, на головы осыпаются окаменевшие куски краски, протаскиваем шкаф. На ступеньках он падает на ногу одному из бойцов, и солдат мгновенно из выздоравливающего пациента терапевтического отделения превращается в свежего страдальца из хирургии. Острым углом шкафа заезжаем второму в живот, тот сгибается в три погибели и стонет. Но своего груза не бросает. Молодой, наверное. «Дед» бы давно бросил.

Наконец дотащили. Подпёрли термостатом подвальную стену. Теперь она переживёт даже прямое попадание авиабомбы. Отпускаю солдат обратно в медроту, а сам впервые осматриваю термостат со всех сторон. Его задняя стенка как обратная сторона Луны. Такая же в прошлом недоступная и изрытая кратерами. А что это за крышечка внизу?

Любопытство меня когда-нибудь погубит. С хрустом отворачиваю крышечку и на пол подвала начинает хлестать вонючая ржавая вода. Оказывается, между двойными стенами термостата ещё с каких-то мохнатых годов оставалась вода. Испаряться ей было некуда: всё закрыто. А не булькала потому, что залита была по самую крышку. А это лишних килограммов сто. Вода вылилась, образовав на бетоне огромную ароматную лужу. И я с трудом, но поднял термостат за один угол.

Простите меня, бойцы. Я, честное слово, не знал.

Незаменимые люди

Работа микробиологической лаборатории в армии скучна и однообразна. Кандидаты в повара и хлеборезы выдают однотипные, как солдаты на плацу, колонии кишечной палочки. «Умирающие от дизентерии» «косари» тоже не отличаются оригинальностью в микробиологическом плане. Одно развлечение – подарки из медроты в виде ангин. Тут в скучные ряды кишечной палочки вторгаются стафилококки и стрептококки, которых можно всласть потравить в антибиотикограмме и разложить на красочном ряде сахаров.

Никаких тебе таинственных случаев, никаких загадок. Рутина.

А тут приходит ко мне серьёзная дама, повар отдалённой подконтрольной части.

– Товарищ старший лейтенант, я для прохождения комиссии.

– Здравствуйте, проходите.

Лаборантка Людмила Сергеевна берёт у посетительницы все необходимые смывы. Сеем на чашки Петри, ждём урожая.

Наутро разглядываю ровные колонии кишечной палочки и замечаю по самому краю несколько подозрительных мелких колоний. Так, что это у нас?

Приходит повариха. Радостная такая. С шоколадкой.

– Извините, – говорю. – Но пока я вынужден отстранить вас от приготовления пищи. Посев выявил несколько подозрительных колоний. Необходимо провести диагностику. Вы как себя чувствуете?

– Отлично я себя чувствую, – у повара мгновенно портится настроение. – Подпишите мне санитарную книжку. Отродясь ничем не болела.

– Мария Ивановна, – стараюсь говорить максимально спокойно и доходчиво. – Я не могу допустить вас к котлу. Мало ли что у вас высеялось.

Повар недовольно бурчит, но я настаиваю на своём и отправляю её на повторный осмотр к терапевту медроты. Тот звонит через час.

– Да здорова твоя повариха. Чего ты паникуешь? Никакой клиники, стул в порядке. А на что хоть подозрение?

– Если бы я знал, – вздыхаю я. – Микробиология – очень медленная наука.

– Параноик ты, Пашка, – по-приятельски говорит терапевт. – Делать тебе в лаборатории нечего, вот ты и дуреешь.

– Может, и так, – снова вздыхаю я.

И погружаюсь в справочники.

На третий день исследований мои подозрения свелись к иерсиниозу. Для точной диагностики, конечно, необходимо использовать не только бактериологические методы, но и серологию с иммунодиагностикой, но у меня в ведомстве таких современных методов отродясь не было. Вопрос серьёзный, надо решать. Еду в гражданскую санстанцию с шоколадкой, и девочки, колдуя с агглютинацией при мне, подтверждают поставленный диагноз. Иерсиниоз, чтоб его.

Откуда взялась столь специфическая инфекция в нашей части, можно только гадать. Распространению иерсиниоза способствуют грызуны. А уж мышей на продскладе каждой части – навалом. Иерсиниоз называют болезнью холодильников, так что могли привезти откуда-то с новой партией продуктов. И ещё варианта три.

Инфекция, казалось бы, не особо страшная. Не дизентерия же. Организм здоровых людей часто сам справляется с вредоносной палочкой. Но тут случай особый: повар для полсотни солдат. И хоть нет у неё клинических проявлений – рисковать не стоит.

Звоню в часть. Диктую медику получившиеся результаты. Медик, старший прапорщик, начинает паниковать.

– Да как же это так? А чем это грозит?

За мной прилетает на личном автомобиле замкомандира, чуть ли не с мигалками летим спасать мир.

Провожу мероприятия. Вместе с прапорщиком начпро-дом устраиваем геноцид мышиного населения, полдесятка солдат обрабатывают дезсредствами склад и столовую, перетряхиваем запасы продуктов. Делаю сотню смывов с посуды, столов, стен, пола, картошки и свёклы. Ближе к вечеру собираю личный состав в столовой. Читаю длинную лекцию про иерсиниоз. Спрашиваю: поняли? Кивают.

 

– Точно поняли?

– Обижаете, товарищ старший лейтенант.

Консилиум терапевта и инфекциониста назначает лечение несчастной поварихе. Та пьёт лекарства и тихо проклинает меня.

Проходит пару недель. И радостная повариха снова появляется на пороге лаборатории. Рядом с ней – сияющий старший прапорщик, медик части.

– Пролечили? – спрашиваю я.

– Так точно, товарищ старший лейтенант. К повторному анализу готовы.

Наутро в чашке Петри ровные розоватые колонии кишечной палочки. Подлого иерсиниоза нет и в помине. За результатами приезжает медик.

– А где ваша повариха? – спрашиваю я.

– Так с самого утра уже у котла. Надо солдат готовить к полевому выходу.

– Подождали бы результатов анализа, – ворчу я.

– Но ведь всё в порядке? – беспокоится медик.

– А если бы не в порядке?

– Тогда совсем плохо бы было. Ивановна у нас в части – незаменимый человек. Других поваров в нашу глухомань днём с огнём не затащишь.

– Но вы же на время её лечения кого-то нашли?

Медик подозрительно молчит, разглядывает носки сапог.

Ну не могли же они…

– Так, коллега, а кто у вас в части последнюю неделю еду готовил?

– Так она и готовила, – отчаянно признаётся прапорщик. – Больше же некому. Другого повара не нашли. Да вы не переживайте, товарищ старший лейтенант. Мы для профилактики все руки мыли.

Ругался матом и проверял 84 человека на иерсиниоз. Но это уже совсем другая история.

Несчастные случаи

Я же не хотел

Ни для кого не секрет, что несчастные случаи вообще случаются. И в армии, несмотря на царящую там видимость порядка, они тоже не редкость. Потому что в замкнутом пространстве сотни молодых парней, вчерашних подростков, водят тяжёлую технику, стреляют из настоящего оружия, орудуют острыми колюще-режущими предметами. И калечат друг друга, а то и убивают, потому что среди них обязательно попадаются три-четыре идиота.

Из-за идиотизма одного такого индивидуума и произошла следующая история.

Тихим майским вечером в наряд на КПП подконтрольной мне части заступил рядовой Новиков. Рядовой уже успел отслужить почти год, искренне считал себя «дедом» и, как пишется в официальных документах, не раз, «используя мнимое умственное и физическое превосходство, вступал с сослуживцами в неуставные взаимоотношения». Домой рядовому Новикову искренне не хотелось, потому что до армии жил он в частном секторе небольшого городка на окраине родины, интеллектом не отличался, и в лучшем случае ожидало его родное ПТУ, в котором учились отец и дед, а потом завод. А хотелось ему совсем другого. И главное – быстро и без особых усилий.

В размышлениях о способах быстрого обогащения медленно проходил вечер. Дежурный офицер что-то раздражённо черкал в многочисленных бумажках. Рядовой Новиков скучал. Иначе как скукой своё дальнейшее поведение он объяснить не мог.

На свою беду мимо КПП проходил по каким-то надобностям рядовой Верес. Рядовой Верес служил только полгода, и поэтому не раз подвергался придиркам со стороны рядового Новикова. Увидев потенциальную жертву, Новиков воспрянул духом и решил стрельнуть у первогодка сигарету. Сначала хотел к нему вежливо обратиться, типа «Эй, ты – иди сюда!». Но потом покосился на офицера и решил не поднимать шума. А потому привлёк внимание Вереса довольно оригинальным способом: достал из ножен положенный дежурному штык-нож и метнул его в сторону солдата-первогодка.

Как потом рассказывал следователям перепуганный Новиков, он думал, что штык-нож упадёт у ног Вереса или, что ещё смешнее, ткнётся рукояткой в спину пробегающего солдата. По закону подлости, броску Новикова позавидовал бы сам индеец Чингачгук. Штык-нож крутанулся в воздухе и с хрустом вошёл в спину Вереса.

Спасибо производителям штык-ножей к автоматам Калашникова за то, что они не затачивают свои творения до остроты самурайских мечей. Лезвие пробило насквозь лопатку солдата-первогодка, проскользнуло между рёбрами и остановилось в считанных миллиметрах от правого лёгкого. Верес вскрикнул и упал.

Новиков сразу и не понял, что произошло. Он неспешно подошёл к лежащему сослуживцу, ткнул его ногой и произнёс что-то типа:

– Ну, б…, вставай, чего разлёгся?

Но тут из КПП, привлечённый вскриком, выглянул офицер. Дальше – шум, маты, медрота на ушах, вырванные из дома хирурги.

Верес, конечно же, выжил. И, если не считать дырки в правой лопатке, почти не пострадал. А вот Новикову пришлось оставить свои мечты о быстром обогащении и на несколько лет оказаться в очень неприятном месте.

Причём после оглашения приговора Новиков искренне возмутился:

– За что?! Я же не хотел.

Танки леса не боятся

Следующий случай можно отнести тоже как к несчастным случаям, так и к разгильдяйству и нарушению техники безопасности.

Сентябрьским утром на танковом полигоне проходили занятия по вождению тяжёлой техники. Рядовой Петров находился на месте механика-водителя, по радио им руководил инструктор старшина Иванов. Вспомните своё первое вождение в автошколе. Трясутся руки, спина мокрая, от каждого встречного автомобиля учащается пульс. А теперь представьте, что вы не за рулём малолитражки с относительно вежливым платным инструктором, который подстраховывает вас дополнительной педалью тормоза, а в многотонной стальной коробке с непонятными рычагами, ограниченным обзором и с матерящимся старшиной в шлемофоне. Паника, страх, спутанное сознание.

– Поехали! – заорал старшина.

Танк дёрнулся, взревел и медленно покатился по взрыхлённому полю.

– Ровнее держи!

Танк дёрнулся, пошёл криво и начал неумолимо приближаться к кромке леса.

– Куда, б…? – не хуже танка взревел инструктор. – Направо давай!

От испуга рядовой Петров, видимо, перепутал, где право, а где лево. И танк развернулся, врубился в ряды стройных сосен и проехал метров двадцать, словно спички, ломая смолистые стволы.

– Стой, б.! – истошно заорал старшина.

Петров команду услышал, но снова не понял. И танк сначала встал как вкопанный, а потом рванул из леса задним ходом.

В конце концов, танк – не «Шкода-Фабиа». Ему эти сосны не страшны, даже царапин на корпусе не оставили. Но по случаю поздней сентябрьской жары танкисты допустили страшное нарушение техники безопасности. А именно – для вентиляции был открыт запасной люк под сидением механика-водителя. Именно в этот открытый люк при движении назад и угодил расщеплённый пень сосны. Рядового Петрова впечатало в потолок, и танк остановился.

Солдата доставали целый день и частями. Наутро в мед-роту приехал его отец – какой-то милицейский начальник. По рассказам, сын хотел после школы поступать в вуз, но Петров-старший настоял на том, чтобы он сначала отслужил в армии. Вот и отслужил.

Старшину Иванова долго таскали по разбирательствам, но, к счастью для него, имелись запись переговоров и многочисленные свидетели. Ограничились увольнением из армии, да он и сам после происшествия не горел желанием остаться.

Месяца три офицеры лазили проверять, закрыты ли люки. А потом всем надоело.

Записки «пиджака»

Хлеборез

«Пиджак» (армейск.) – офицер, попавший в армию после гражданского вуза.

Небольшое отступление. В конце 2000-х после окончания медицинского университета автор призвался в ВС РБ и служил в санитарно-эпидемиологической лаборатории крупнейшей в стране воинской части.

В армии меня не любили. Во-первых, я был проверяющий, а проверяющих вообще мало кто любит. Во-вторых, в части, где располагалась моя лаборатория, я никому не подчинялся, чем вызывал раздражение местного командования. Моё командование сидело в столице, а в Борисове я был засланный казачок. В-третьих, я был «пиджак». «Пиджак» такой, что вообще, вот до мозга костей, такой, что не знал, какой рукой честь отдавать и как следует пришивать погоны. В-четвёртых, из-за своей пиджаковости я над военными смеялся. Ну вот не могли мои мозги за эти два года повернуться так, чтобы я понимал все их приколы.

К примеру, привозят ко мне солдатика. Солдатик готовится на повара или хлебореза в части, которая через четыре дня «в леса» уходит, в войнушку играть. Я должен солдатика проверить, дабы не возбудил он в стройных рядах наших Вооружённых Сил какую-нибудь кишечную инфекцию.

Сею я анализы солдатика, и появляются в чашке Петри какие-то подозрительные белесоватые колонии. То ли кишечная палочка извращается, то ли что-то непонятное. Надо анализ дальше проводить. На среду обогащения пересеивать, на биохимический ряд ставить. А солдатику на должность пока дорога закрыта. До выяснения.

Пишу в карте: «Проверить», и всё такое. Объясняю бойцу, почему доктор не пускает его к вкусно пахнущему котлу с борщом и толстым ломтям чёрного хлеба. Солдатик грустнеет и уходит. Через две минуты в лабораторию прибегает подполковник, командир части, из которой прибыл источник подозрительных бактерий.

– Товарищ лейтенант, что за фигня?!

– Здравствуйте.

– Нам через три дня в лес, а вы мне повара не пускаете! – даже не запнувшись, продолжает подполковник.

С подполковниками надо разговаривать вежливо и максимально понятно:

– Во-первых, вы сами виноваты, что бойца так поздно привели. Во-вторых, весьма может быть, что ваш боец является носителем непонятной кишечной инфекции. И определить я её могу через пару дней. Быстрее бактерии не растут, как бы я ни старался. Существуют, конечно, современные экспресс-методы, но в доверенной мне лаборатории оборудование исключительно классическое, поэтому работаем на уровне Пастера и Боткина. И допустить вашего бойца в повара или хлеборезы, пока всё не будет ясно, я не могу.

– Твою мать, лейтенант! – понижает меня в звании подполковник. – Ты мне весь график занятий срываешь!

– А какие тут занятия? – говорю я. – Если у вас половина части обосрётся из-за этого хлебореза, виноват кто будет? Я буду виноват.

– Пиши, что ты ничего не нашёл!

– Так я же нашёл!

– А ты пиши, что не нашёл, – с нажимом, как тупому, объясняет военный.

– Не могу, товарищ подполковник.

– Я тебе приказываю!

– Не могу, товарищ подполковник. Я клятву Гиппократа давал.

И тут подполковника начинает колбасить. Потому что не привык он к неподчинению младших по званию. Орёт он, кулаком по столу и косяку двери стучит. Так стучит, что штукатурка сыплется и пробирки жалобно дребезжат. Сидит перед ним старший лейтенант в белом халате поверх погон, и имел этот лейтенант этого подполковника. Потому что у него, видите ли, клятва какому-то Гиппократу! Кто был по званию этот Гиппократ?! Небось, такой же «пиджак»?!

А начальство этого старшего лейтенанта в Минске сидит. А там такие страшные звери, что лучше с ними не связываться.

Любой нормальный человек что бы сделал? Взял бы тихонечко этого солдата и сводил бы его в лес или заменил бы, к чёртовой матери, ведь время ещё есть. Я бы в жизни об этом не узнал. Но подполковнику надо, чтобы всё было правильно, по Уставу, и до точки. А ещё ему надо ответственность на кого-то переложить. Поэтому он орёт ещё минут сорок. Я – ни в какую. Тогда он убегает в медроту и приволакивает с собой майора-начмеда.

Начмед мне тоже не начальник. И мой упёртый скверный характер уже знает. Но делать-то что-то надо. И они вдвоём начинают на меня орать. Причём начмед орёт и одновременно подмигивает мне обоими глазами, мол, не принимай меня всерьёз, я только для этого подполковника стараюсь.

И ведь есть же выход. Медленно, по буквам, объясняю это багровому подполковнику. Возьмите вы другого солдата. У вас в подразделении их несколько сотен. Если своих не хватает, одолжите у начмеда. А не хотите другого, свет клином сошёлся на рядовом Иванове, так отправьте анализ в гражданскую лабораторию. Там есть экспресс-тесты. Как раз за пару дней выясним, что за чужеродные твари живут в кишечнике доблестного повара.

Но подполковник живёт по схеме. И мои варианты ему почему-то не нравятся.

– Сука! – орёт подполковник. И убегает в гневе. За ним уходит начмед.

Через два дня на пороге лаборатории появляется тот же самый боец-повар. Вид у него бледный и замученный.

– Товарищ старший лейтенант, – жалобно блеет он и протягивает карту. – Переделайте анализ, пожалуйста. Нам завтра в лес идти.

– Признавайся, что с тобой делали, – суровею я.

Солдат отрицательно мотает головой.

 

– Таблетками кормили?

Солдат всхлипывает и кивает.

Понятно. Какой-то урод посоветовал подполковнику напичкать солдата антибиотиками. Мол, от антибиотиков всё живое сдохнет, и вредный доктор допустит солдата в повара. Ну, что делать? Сею солдата повторно. Наутро в чашке Петри сиротливые две колонии. Типичные для кишечной палочки. Это какими же дозами пичкали бедного повара!

Подполковник ходит гордый. Всё равно сделал по-своему. А через неделю из леса привозят двадцать бойцов с кишечной инфекцией. Нет, солдат-бедолага тут ни при чём. Просто они ему в помощники подкинули ещё двоих. А один из них – носитель.

Подполковник пытался задним числом подделать анализы. Хрен получилось. У меня лаборантка Людмила Сергеевна – сорок лет в армии. Она такие вещи за километр чуяла.

Но выговор мне всё равно объявили. Для профилактики.

Кодовые цифры

Была у нас в части так и непонятая мною традиция. Приблизительно раз или два в день на моём столе начинал трезвонить военный телефон. Такой классический, чёрный, с крутящимся диском. И грубоватый мужской голос произносил какие-то непонятные цифры. Полагалось встать по стойке смирно, представиться и бодрым серьёзным голосом повторить за голосом эти цифры. Я при этом очень старался не ржать. И лаборантка Людмила Сергеевна, как истинный ветеран ВС, бросала на меня укоризненные взгляды и грозила шваброй. В конце содержательного диалога с телефоном полагалось оглушительно рявкнуть: «Старший лейтенант медицинской службы Иванов информацию принял», – положить трубку и тут же забыть. На том конце провода успокаивались, и дальше всё было в порядке.

Я поначалу спросил у начальника СЭЛ, старшего лейтенанта Юрика, который служил в части больше меня на две недели, поэтому был «дедом»:

– Что это за цифры и для чего нужны?

Юрик оторвался от «Косынки» на гудящем рабочем компьютере и махнул рукой:

– Забей.

Ну я и забил.

А через полгода к нам в лабораторию с какой-то оказией свалилась подполковник Маша. Маша – это была отдельная история. Во-первых, у неё была очень военная фамилия – Батян. Почти батяня-комбат. Во-вторых, она была целый подполковник медслужбы. В-третьих, она была блондинка, со всеми вытекающими. То есть загар от солярия, фитнес, маникюр, тонкие сигареты, и при этом подполковник медслужбы: мать-перемать, ходите строем. Не знаю, как это сочетается.

И вот сидит эта Маша, разбирает бумажки и разговаривает с нами. Мы уже три часа проверяем отчёты. Два раза сходили за кофе (если вы понимаете, о чём я) и восемь раз покурили. Так что настроение у Маши боевое.

И тут тренькает военный телефон. Поднимаю трубку:

– Старший лейтенант Иванов. СЭЛ!

И грозный голос начинает диктовать мне таинственные цифры кода Да Винчи. А тут Маша тянет меня за рукав:

– А вот тут у тебя что?! – и наманикюренным пальчиком в какую-то строку отчёта тычет.

Я отвлекаюсь на Машу, потому что целый подполковник рядом.

Грозный голос, видимо, обиделся на моё невнимание. И заревел на всю ивановскую:

– Товарищ лейтенант! Что вы там, б…, делаете?! Я вам серьёзную информацию передаю, а вы там с девочками хихикаете?!

И Маша это услышала. А так как она была не просто подполковником, а подполковником-блондинкой, то очень болезненно относилась к подобным вещам. Рывком выхватила у меня трубку:

– Имя?! Звание?! С тобой, мудак, не хихикает, а разговаривает подполковник медицинской службы Батян!

И понесла, и понесла. Я уж насколько подкован в филологическом плане, но и то в блокнотик записывал.

Нам после этого неделю не звонили.

Построение

На утреннее построение я ходил редко. Во-первых, это была всё-таки не моя часть. Я же был в ней засланный казачок, помните? А во-вторых, меня никто не заставлял. А если не заставляют – зачем делать?

Но как-то пришли ко мне в лабораторию коллеги-медики из медроты. Я с ними ещё в универе учился, поэтому общались неформально. И говорят мне:

– А пошли, Паша, постоишь с нами.

– Да нафиг надо, – говорю им. – Холодно.

– Да пошли, интересно же тебе, «пиджаку», армейским воздухом подышать.

– Ну пошли.

Мы и пошли.

Очень скоро я пожалел о своём согласии. Конец октября, мелкий снежок вперемежку с дождиком. Раннее утро, стоим, как придурки, на плацу, ждём командира. А я вообще идиот, потому что поддался на эту авантюру. Холодно до одури. За спиной кто-то втихаря курит. Тянет противным сигаретным дымком.

Приходит командир. Курильщики проглотили окурки, не иначе.

– Товарищи офицеры!.. – и начинает речь толкать.

Стоим.

– Кто там ржёт в задних рядах?! Медики, небось?!

Стоим.

Командир видит мою фуражку и багровеет.

– Это кто там не по форме одет, мать вашу?! Выйти из строя.

А форма у меня была другая. В части, где располагалась лаборатория, такую форму носили только как парадную. То есть китель, брюки со стрелками, фуражка. Вокруг меня одни «пятнистые» в кепках, один я в фуражке. Белая ворона.

Нас, сэловцев, за эту форму даже за глаза эсэсовцами называли. Ещё и функции у нас были карательные. Эсэсовцы и есть.

– Вы что там, не слышали?! Выйти из строя!

И вот тут у меня случился конфуз. Я же не умею выходить из строя. Меня никто не учил. А медики ржут и выталкивают меня вперёд. Выхожу так, отбиваясь.

– Лейтенант Иванов!

И половина построения уже ржёт. Потому что «пиджак». Не так стоит, не так говорит. Суки! Я вам ещё вспомню!

– А-а, сэловец, – грустнеет командир. – Ну ладно. Стать в строй.

Я проталкиваюсь обратно, по дороге злым шёпотом обещаю коллегам анальные кары.

Командир морщится мне в спину. Он и рад бы высказаться по поводу моей пиджаковости, но вспоминает, что я у него в столовой на прошлой неделе кишечную палочку с посуды высеял. И настроение у него неумолимо портится. И он начинает отрываться на подчинённых.

– Старший лейтенант Петров, как стоите?! Что это за поза бабы с веслом. А ну, смир-р-рна!!!

Командир косится на меня и идёт дальше проверять личный состав. Подходит к капитану-хирургу из медроты.

– Товарищ капитан, почему не бриты?!

Тот вытягивается по стойке смирно.

– Не побрился, товарищ подполковник!

Командир опять косится на меня. Ему явно неуютно. И начинает орать.

Орал минут двадцать. И всё это время нам на головы падал мелкий снежок вперемежку с дождиком. И вороны на деревьях, растущих вдоль забора части, отзывались карканьем, на каждую особенно громкую ноту в голосе командира.

В итоге медики говорят:

– Паша, ты не ходи больше на построение. Ты чего-то командира нервируешь.

Я и не ходил больше. В самом деле – чего его нервировать?

Учёба с повышением

Через год службы в армии меня послали учиться. Кто-то из начальства решил, что шести лет в университете и года интернатуры недостаточно и надо бы ещё добавить специализацию. Ну ладно, учиться – не работать. Тем более что за неделю до учёбы мне позвонил командир.

Я в это время ехал на проверку в одну из частей. Очень эпично ехал. Транспорта у части не нашлось, поэтому я впёрся с ящиками, полными пробирок, в общественный транспорт. Пассажиры покосились на меня и, на всякий случай, отсели от меня подальше.

И тут в кармане затрезвонил телефон. Я увидел на экран-чике, что звонит командир, и встал по стойке смирно посреди автобуса. Рефлекс, чтоб его!

– Слушаю, товарищ полковник!

– Гушинец! – рявкнула трубка.

Пассажиры автобуса в панике заозирались. Мужчины ощутили острую потребность встать рядом со мной по стойке смирно и увидеть грудь третьего в строю.

– Гушинец, ты же у нас столичный? – издалека начал командир.

– Никак нет, товарищ полковник! – бодро отрапортовал я.

Командир на секунду завис. Но потом так же жизнерадостно рявкнул:

– Ну так жена у тебя столичная?!

– Тоже нет, – пожал плечами я.

Командир задумался ещё на секунду.

– Короче, кончай выпендриваться! В отделе эпидемиологии место освободилось. К переводу в столицу готов?

– Так точно, товарищ полковник! – жизнерадостно рявкнул я.

Пассажиры посмотрели на меня, как на сумасшедшего, потихоньку потянулись к выходу.

Через три дня в мою лабораторию свалилась проверка из столицы. Проверку приняли как полагается, и на середине второй бутылки подполковник с седыми висками ещё больше меня обнадёжил:

– Ты, лейтенант, совсем в своём лесу нюх потерял. Вот переведут тебя в столицу, в мой отдел, драть буду нещадно! Мигом службе научишься.

«Точно переведут», – обрадовался я.

Прошли выходные. В понедельник сижу себе спокойно, в микроскоп стафилококков разглядываю. А тут – звонок!

– Гушинец! – стафилококки в мазке встали по стойке смирно. На экранчике – замкомандира подполковник Авраменко.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru