На горах – Павел Мельников-Печерский

Если первая часть прошла на «Ура», то не грех и за вторую вскорости приняться. Что, в общем-то, и сделано.

И если «В лесах» Павел Мельников (Андрей Печерский) уже прочитана, то примерно представляешь чего собственно стоит ожидать тут. Снова мы погружаемся в историю девятнадцатого века, где многие герои нам уже знакомы, а к другим предстоит приглядеться получше да побольше узнать о религиозных сектах, где наиболее полно рассказано о хлыстах, в ходе чего убеждаешься, что ничто не меняется в этом мире. Все методы и приемы работы с возможной аудиторией, психологическая составляющая уже давным-давно отточены и усовершенствованы. Но тем не менее читать об этом весьма интересно и содержательно. Радение, нисхождение великого духа, духовное супружество и прочие вещи на деле оборачиваются обманом и грехом. Все о душе, да о духовном рассуждают, а в уме держат денежку, да побольше.Многие сведения, содержащиеся в романе, подтверждены богатым историческим материалом, тем более автор сам знал об этом не понаслышке. В связи с этим фактом произведение становится отличным подспорьем в плане знакомства с бытописанием, отношением к религиозному вопросу государства, положением купцов и их связям в российском государстве в то время. Несомненным плюсом для меня является и язык романа, помогающий лучше прочувствовать атмосферу произведения, а также окунуться в то время по полной. Все эти литературные обороты, присказки, прибаутки да пословицы как бальзам на душу, особенно в сравнении с современным, перегруженным многими заимствованиями, сленгом и иностранными словами.На мой взгляд, тут для автора на первое место вышло его желание рассказать подробно в первую очередь насколько остро стоял для государства религиозный вопрос и как боролись в нем со всякой ересью, предпринимая все шаги для искоренения оной и возобладания единоначалия. Поэтому персонажи тут отходят на второй план и становятся частью истории, но не её основой. Да, есть интересные судьбы, крепко увязанные во всем происходящем, призванные оттенить и наиболее полно представить случившееся, но они не играют первую скрипку тут.

При этом, импонирует, что все истории, начавшиеся в первой части или появившиеся тут, получают логическое завершение. От этого рассказанная история получается законченной и полной.

Потешь же, миленький дружочек!

Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!

Еще хоть ложечку!

И. Крылов «Демьянова уха»

Если, одолев первую часть дилогии, вы решили: «я три тарелки съел», пора бежать и пусть там Флена Васильевна, Максим Патапыч, мать Манефа и прочие Дуняши сами разбираются, кто из них Самокуров, а кто Смолоквасов (или наоборот), почём баржА сушеной воблы и как с этим дальше жить с божьей помощью, чтоб не оскоромиться, то стоп!– не пора. Не верьте, если скажут вам, что обе части вполне самостоятельные произведения, невзирая на сквозняк, устроенный персонажами (шастают туда-сюда), мол, одно дело «В лесах», совсем другое – «На горах» – принципиальная же разница, невооруженным геодезическими приборами глазом заметная. То да, разница есть, и за неимением других дел, я, может, и расскажу, в чём она – потом, если захотите. А пока надо помнить, что у любой реки два берега, и если прочитать только про один, то всё, считайте, что ни Мельникова, ни Печерского, ни Павла, ни Андрея вы вовсе не читали, не стоит и упоминать – тема Волги не раскрыта. То же мне, мастера хлопков одной ладонью! Читаем, коли взялись. А если ещё не взялись, и леса «керженские, чернораменские» не успели стать частью вашей оперативной памяти, и не завелись в них паразитарным образом «захребетники» и «обливанцы», «зазвонистые жемки» вкушающие, – бегите, глупцы! то сильно подумайте – назад дороги не будет, на попятную не пойдешь и передышки не положено – читательский фатум не дремлет. Вот я, грехи мои тяжкие, решила в антракте в самоволку сходить незаметно, ну пока у Параши свадьба (конец первой части, to be continued), а Марко Данилыч про тюлений жир толкует за чашкою отменного лянсина фу-чу-фу (сиквел), – авось никто внимания не обратит, успею я развеять морок великорусский где-нибудь со скалистых чужих берегов. И..

«вам знакома эта ПРЕКРАСНАЯ страна, вся в долинах и холмах?

прекрасные горы отделяют её от далёкой дали. у этой страны есть горизонт, а это случается далеко не со всеми странами.»… прочитала я первые строчки «Любовниц» Эльфриды Елинек, нобелевского лаурета, и тут же схлопнула файл: какая еще Эльфрида, какие нафиг любовницы, за что им только премии дают, разве могут быть ещё какие-нибудь горы, раскинутся ли где горизонты шире тех, что ждут-не дождутся меня на оставшихся заповедных девятьсот девяносто двух страницах? Я другой такой страны не знаю. Ни отдыху, ни сроку, короче: сказал «В лесах» – говори и «На горах». Это понятно. Непонятно другое: а чего говорить-то, когда я уже разлилась соловьём по поводу магической силы волшебных слов и шёпотом намекнула на превышение полномочий в их использовании, восхитилась дотошно, но бодро, описанными хозяйственно-бытовыми обстоятельствами староверов и правдоподобными подслушанными-подсмотренными историями их разнообразно-несуразных жизней, обозвала всё это дело типичным колониальным романом под прикрытием фольклорного эпоса, и совершенно зря не подумала хоть пунктиром наметить сюжетную линию – было бы что продолжать сейчас. Но нет – так нет, снявши голову по волосам не плачут (ага, я и не так теперь умею и имею моральное право глаголить), а вам самостоятельно придётся выяснять, счастливо ли сложилась семейная жизнь токаря-сребролюбца Алёшки Лохматого с романтически-ушибленной богатой вдовушкой Марьей Гавриловной, мерещатся ли новые искушения Василь Борисычу, каково бедолаге Чапурину раз за разом обламываться с матримониальными прожектами, смогут ли отбить тоталитарные сектанты невесту с миллионным приданым у неверного Петра Степаныча, кто станет настоятельницей Комаровской обители и надолго ли, потому что обителям этим вашим скоро – спойлер – кирдык. И совсем, к слову, не без участия Мельникова нашего Печерского, Павла-Андрея, любителя русской словесности и государевой службы чиновника по особым поручениям, кои поручения в качественной прополке заволжского раскольничьего рассадника и состояли. Пользуясь удачной находкой автора – кульминация произошла, развязка миновала, а книга всё продолжается и продолжается (справедливости ради – первая, во второй драматургия ритмичнее, что ли) – продолжу и я, и, как заметил уже внимательный читатель,– продолжу, переходя на личности и съезжая на разбитую историческую дорогу. Блистательным навыкам вождения по ней я не обучена, просто было время поразмыслить о том о сём, пока из далека долго текла река Волга. Посему дисклеймер: ревнителям за всё благое, охранителям традиционных ценностей (график сутки через трое), исследователям генетической народной памяти, а равно и любителям припадать к изначальным истокам по старинным русским рецептам, а также приставам следственных дел, просьба не беспокоиться соседей по палате. Что вообще не так со старообрядцами и почему их во что бы то ни стало необходимо было искоренять на государственном уровне? Ну крестятся не щепотью, а двумя пальцами перед восьмиконечным Распятием, кафизмы со стихирами распевают подозрительно долго, ну вокруг алтаря ходят посолонь. Но Таинства-то приемлют, не нехристи какие, никонианских младенцев в сметане Великим постом не жрут. И не было среди них в описываемую эпоху (вторая половина 19 века, ну) деструктивных и страстных Аввакумов, готовых «за единый аз» заживо гореть. Живут себе тихо-мирно по лесам-горам, советы старцев слушают – бывает, что и в пол уха, обычаи соблюдают – порой не сильно внимательно. А теперь представьте: ааагромная страна, управляет которой один единственный человек, пока не помрёт (сложно представить, ок), и управляет он ею на том незыблемом основании, что первенствующий митрополит в торжественной обстановке ему крест маслом на лбу нарисовал. И все довольны, всех всё устраивает: ну как же, помазанник божий, гарант соблюдения заповедей и единой под Богом России, скрепы на месте. Но при этом существует, и существует довольно успешно, многочисленное сообщество, для которого чисто теоретически – практически помыслить страшно – царь-то ненастоящий, инославный вообще-то какой-то царь, еретик – и ответ у нас перед ним минимальный: кесарю кесарево. Но не всё, конечно, кесарево, а в ограниченных количествах, дабы не оскудело древлее благочестие. Вообще непорядок. Тут естественным образом переходим от вопроса общих идеалов и основ русской государственности ко второму, не менее важному, – бабло. Старообрядцы в рамках общины зачастую люди обеспеченные, и не в последнюю очередь потому, что держатся обособленно, доверяют только своим, на заезжих столичных купчишек с модными бородками смотрят косо, крупнейшие финансовые сделки заключают между собой, перекрестясь двуперстно, за самоваром – и шиш там тебе, а не отчисления в казну, ну разве что взятки по необходимости. И как таких самозанятых не искоренять прикажете? То-то же. И ведь даже не совсем искоренять, а, так, поприжать чуток. Всё правильно делал Мельников-Печерский, командированный по линии министерства внутренних дел. И то, что делал не абы как, а с пылом и душой, как истинный исследователь-натуралист, который сначала все подробности про жука в естественной среде обитания опишет, и только потом в банку и на булавку, – большой молодец. Намотается по лесам-по горам, закроется в кабинете в Москве и тот час вспоминает – до запятой! А потом 6 корректур! Вот и выходит – что зачитываются люди русския и пользу от того великую получают.Да, обещала про разницу. На левом берегу Волги – леса, на правом – горы, там тысячники – здесь миллионщики, одни лесом торгуют, плошками-ложками да коромыслами – другие пароходами да рыбным-хлебным промыслом владеют, первые дочерей в скиты на обучение отдают – вторые в пансионы столичные, ну и по благочестию выводы соответствующие. Ну а грибочки, груздочки, стерлядочки и икра зернистая – на месте, не извольте беспокоиться. У Эльфриды-то Елинек небось ничего такого в заводе нет, не стану и проверять.

Писемский ответил спустя год, не только контратакуя довольно неприкрытые нападки Венгерова, но разобрав заодно и второй роман Печерского. На тот момент Писемский был уже в летах, сильно пил, но обладал всё ещё острым умом и не менее острой язвительностью. Очерк был напечатан в журнале «Северная пчела» за 1876 год. Цитируется по перепечатке в «Новом мире», №6, 1979 г. Статья в НМ преддварялась эпиграфом, который я тут повторю.Что до Писемского, то нынешние его исследователи, может быть, и неспроста, пряча неловкость, озираются на «горы» и «пики». В отличие, скажем, от Мельникова–Печерского, который всю жизнь так и провел во «втором ряду», среди «беллетристов–этнографов», или от Лескова, который был сходу вколочен во «второразрядные беллетристы», загнан туда в ходе жесточайшей драки сразу же при появлении своем в литературе, Писемский побывал–таки в «первом ряду». Он красовался среди главнейших наследников Гоголя целое десятилетие. Непосредственно рядом с Гончаровым и непосредственно впереди Тургенева. Он, Писемский, был причислен к главному созвездию, и никто по сей день не смеет сказать, что незаслуженно. Это тот случай, когда классик первого ряда не удержался в первом ряду. След высокой пробы, печать прошлой признанности продолжала всю жизнь гореть на его лице.

"Три еретика" Л. АннинскийОстаётся удивляться, почему так часто моё имя упоминается в связи с книгами Печерского. Только на том основании, что я тоже не раз выражал вслух удивление высокими гонорарами означенного автора, не соответствующими его литературным талантам, С. Венгеров позволил себе несколько личных выпадов в мою сторону, приняв за мою некую анонимную рецензию. Что ж, раз Печерский тоже, как видно мне сейчас, затаил камень за пазухой и обратился к теме хлыстовцев, которую разрабатывал и я, сделаю то, что, видимо, ждут от меня Печерский и его клевреты, а именно разберу литературные достоинства (если найду таковые) его дилогии.Сразу оговорюсь, что счастлив, что мои скромные труды были заклеймлены понятием «бульверлиттовщины». Романы Бульвер-Литтона, равно как и романы такого «нашего» (сложно употреблять это слово к человеку, который живёт большую часть времени в Европе) романиста, как Достоевского, обладают чистотой стиля и ясностью изложения, причём в основе романов – твёрдая сюжетная канва. Как ни покажется странным Венгерову, но соглашусь я и с его сентенцией, что «стиль ради стиля может стоять над сюжетом». Дело нас писателей: создавать почти театральное пространство, удалять одну стену из дома персонажей, чтобы читатели расселись кругом и смотрели в тот дом, будто на театральную сцену. И если стиль даёт им то же желание заворожённо смотреть в глубь чужого дома, чужой жизни, то не возьму я на себя смелости отрицать, что стиль – это великолепные декорации, которые завораживают не менее происходящего на сцене.Но в то же время вынужден я согласиться и с очередные рецензентом, который пожелал остаться неизвестным, что заявил «Роман „В лесах“, однако, преизобиловал хотя бы описаниями быта нашего Заволжья, почти всегда интересными. Роман „На горах“ не содержит и этого: г. Печерский, очевидно, исчерпал материал и переписывает самого себя. Результаты получаются истинно комические: это такое дешёвое, заурядное шарлатанство, что о художественности не может быть и речи: новый роман г. Печерского – не „продолжение“, а скучное и вялое размазывание прошлого его романа». Побуду ещё большим брюзгой и скажу, что декорации, коль они не двигаются, постепенно прискучивают. Так было и в первом романе. Поначалу стиль «В лесах», который перерос стиль этнографиста и стал богатым стилем автора, завораживал, но, не имея развития, стал утомлять. Начиная главу, ты мог точно сказать, что будет в её завершении. То, что умещается в краткую фразу «и он ей рассказал, что узнал», бывает растащено на целый разговор, изобилующий сюжетными повторами. Да, я и впрямь выказывал сомнения в правомерности гонораров, а сейчас я собираюсь позволить себе заявить, что многословный стиль автора вызван не художественной необходимостью, а является лишь попыткой получить больше гонорара за каждую строку. Ещё более утомляют не столько сюжеты, сколько бледные тени, которых Печерский пытается выдать за персонажей. Уже в первой книге Алексей (обладай я толикой подозрительности, провёл бы параллель между именем этого персонажа и собственным) меняет характер мгновенно, без особой причины. Во втором романе образ Алексея и вовсе лишается двухмерности, он становится злодеем без особых изысков и без особых причин. Если бы Печерский и поддерживающие его писатели не питали бы такой оголтелой и слепой ненависти ко всему бритскому, я посоветовал бы им прочитать роман девицы Бронтё «Грозовой перевал», в котором показано, как необузданность характера превращает юношу в злодея, который при том имеет светлые черты в своём характере. Алексеем же двигает мистическая линия (которая ужасно смотрится в книге реалистической) с подсказками от неназванной силы, предостерегающей, что Чапурин убьёт его. Зачем нужна эта сюжетная линия? Сделал ли Алексей хоть что-то, чтобы избежать злой судьбы? Напротив, он постоянно злит Чапурина, что в конечном счёте приводит к его смерти. Венгеров отмечает новые пути, которыми развивает сюжет и героев Печерский. Должен заметить, это не пути новы, это никто просто не ходит по ним. В книге другого английского писателя Уилки Коллинза «Армадель» присутствует то же мистическое прозрение (что, должен заметить, намного более присуще мистицизму сенсационного романа, чем якобы реализму того русского, что я разбираю), которое заставляет героев пытаться избегнуть проклятия, просто судьба оказывается сильнее их.Нередко я слышу обвинения в свой адрес, что девицы в моих книгах обладают излишней свободой. Словно страна наша сама приобрела чопорность англичан. При том, что в книгах Печерского девицы пользуются тем, что надзора за ними почти нет, так потеря девичества до брака суть распространённый мотив дилогии, я понимаю, почему ряд писателей избрал Печерского как образец. Девы клонят головы, как и очи, долу, заливаются слезами и не менее двух-трёх раз лишаются чувств. Каждая из них лишь на словах может быть самостоятельной, на самом же деле они лишь тени, отражения мужских поступков и мужских желаний. Словно они все постоянно спят, как Параша Чапурина. И вот у нас есть одна героиня, которая активна и хоть что-то делает. Это, разумеется, Флёнушка. И, увидев, что эта героиня есть и во второй части дилогии, я всё ожидал, что она как-то проявит себя. И что же? Ничего, кроме прописанной автором взбалмошности. Внезапное поведение её с Самоквасовым перед тем, как принять постриг, больше пошло бы роману «Монахиня» Дидро. Это не вера, а глубокое неверие. Не последний вечер перед принятием тайн, а отказ от обоих путей и земного, и духовного. Но так как очи долу вовремя низведены, писатели наши видят лишь пречистых дев. Что ж, остаётся лишь пожалеть, что на их пути не встречалось иных женщин, как кроме притворных скромниц и непритворных истеричек.Дошли мы и до последнего рубежа этой книги, до тайн хлыстовцев. Что же видит читатель? Восторг дурочки, которую ведут куда-то, так как своего соображения у неё нету. Всё напряжение, которое пытается выдать Печерский основано на том, что Дуня постоянно начинается терзаться сомнениями, столь же неожиданными и не имеющими основания, как и всё, что происходит в книге этой. Вместо приближения к тайнам, к мистицизму, читатель всегда остаётся снаружи, всегда видит внешнее, как если бы, не найдя ключа, постоянно бы вертел в руках запертую шкатулку. Так что счастлив я в отличии от господ Венгерова и Печерского, обладать любовью к сюжетам. Да, интересен сон под яблоней, но коли длится он слишком долго, становится он кошмаром, не сладостью от него веет, а тягостью и усталостью.