Павел Лишай
Две Родины
Так я расстался с родными местами, родственниками на пока неизвестное время.
* * *
Вернулся я на родину только через девять лет. Все эти годы я часто думал о местах, где родился, много читал про Сибирь, слушал рассказы тех, кто бывал там, и, конечно, своих дядей, которые жили рядом с нашей семьей.
Я иногда пытался понять, почему, не зная тех мест, живя достаточно долго в другом краю, я постоянно думаю о тех местах, где родился. При этом думаю о них с гордостью, что я тоже оттуда. Когда по радио, а затем и по телевизору говорят о Сибири, о том, что там строится, меня переполняет чувство, что это на моей земле происходит и как будто я тоже имею к этому отношение.
Уже став взрослым, читая книги и получая информацию из специальной литературы, я пришел к выводу, почему так трепетно отношусь ко всему, что касается Сибири.
Наука доказала, что ребенок, находясь в утробе матери, слышит разговоры, которые ведутся поблизости. Ребенок получает от матери через ее зрение, слух, обоняние, вкусовые рецепторы все ощущения, которые испытывает мать, когда принимает пищу, когда поет, разговаривает, слушает песни или музыку, и у него закладываются критерии для подобных ощущений. Для него они становятся эталоном, и его организм в дальнейшем будет сравнивать вкус воды, которую он пьет, со вкусом воды, которую пила его мать, и так во всем.
Только так могу объяснить, что, приехав в деревню и попробовав водичку, я признал ее самой вкусной, говор тетушки – самым мелодичным и красивым, а увидев лес, которого до того не видел, посчитал, что краше его, наверное, и нет на свете. Мои ощущения, когда мы приехали, – что я как бы здесь был всегда и только выходил ненадолго: все было знакомо и привычно.
Наступило время, когда мать решила съездить в Сибирь, повидать родственников, которых уже давно не видела. Не знаю, по какой причине она решила взять меня с собой, но я был очень рад.
В этой поездке я уже осознанно мог посмотреть места, где родился, где жили мои родители и где живут мои родственники, которых мне до этого не приходилось видеть.
Сев на поезд, идущий из Хабаровска до Канска – Енисейского, мы на четвертые сутки уже были в этом городе. Так как в этот приезд мы сразу от железнодорожного вокзала поехали на автовокзал, то города я, конечно, не увидел. Железнодорожный вокзал находился в стареньком деревянном здании, построенном еще до Революции.
Первое здание железнодорожного вокзала
Станция была крупная, и поезд стоял не менее пятнадцати минут. В районе железнодорожного вокзала было много частных домов и несколько многоэтажек – не более пяти этажей.
Сев в автобус, мы поехали несколько на север, до районного центра Абан. В то время по сельским дорогам ходили только автобусы марок ПАЗ или КАВЗ, вот на ПАЗе мы и поехали, а через пару часов были в этом селе.
По дороге любовался местным пейзажем. Сколько глаз захватывал, виднелись засеянные поля, на которых росли зерновые – какие именно, я не знал, так как до этого их вообще не видел вживую. Мать давала пояснения, и я начал немного разбираться, где пшеница, где рожь, а где овес. Поля были между небольших лесных массивов, и эти лесочки состояли из сосен с небольшими включениями берез.
Березки мне понравились: такие кудрявые, пышные, просто красавицы. У нас они тоненькие, хотя и лет им немало, а здесь стволы толстые, кора на них белая, с черными пятнышками и жирными черточками. Так незаметно мы прибыли на автовокзал в Абане.
Вокзал представлял собой небольшое деревянное здание, внутри которого были зал ожидания и касса для продажи билетов. Стояли деревянные скамейки со спинками и в углу перед входом бачок с краником, в котором была вода. К бачку крепилась через тонкий тросик эмалированная кружка для питья. Она прикреплялась, чтобы ее не уносили. Здесь не подразумевается кража, а могли брать, чтобы попить чаю, когда решили перекусить, ожидая автобус, или мужики решили выпить от скуки, пока подойдет время посадки в автобус.
Подождав несколько часов, мы сели в автобус и поехали до села, которое носит название Апано-Ключи. На этом участке я мог наблюдать настоящий деревенский пейзаж. Недалеко от деревень, которые мы проезжали, а их было несколько, свободно гуляли свиньи, а в лужицах или озерках купались стайки уток и гусей. Можно было увидеть и пасущиеся небольшие стада коров и овечек.
Я был удивлен, когда увидел, как несколько свиней лежали в большой грязной луже и, закрыв глаза, то ли спали, то ли просто наслаждались ванной. Когда спросил у матери, почему они лежат в луже, она ответила, что они любят так валяться в лужах или в грязи. Так им менее жарко.
Там, где я живу, свиней свободно гулять не выпускали да и луж тоже не было, так как кругом песок, в котором вода не задерживалась. Поэтому мне и были непонятны действия этих животных. Через часок мы прибыли в Апано-Ключи.
В этот раз рассмотреть село возможности не было, так как нас уже ждала тетушка на конной упряжке. Первым делом, конечно, все обнялись да поцеловались и уж после этого пошли к легкой тележке, в которую был запряжен вороной жеребец.
Этого красавца звали Буян, наверное, за его буйный нрав. Весь черный, только на лбу белое пятно и на ногах как будто носочки надеты. Он так с интересом посмотрел, как мы укладываем вещи, усаживаемся, и начал нетерпеливо переминать ногами, как бы говоря, что пора и ехать.
Тетушка, сев на переднюю скамеечку, тронула вожжи, и Буян сразу перешел на легкий бег. Тетя его и не подгоняла, сказав, что он и сам знает, с какой скоростью нас везти.
Выехав на тракт – здесь так называют проезжую дорогу, – мы минут через двадцать уже въезжали в деревню. Вдоль дороги, сколько было видно, по обеим сторонам стояли дома. Как потом мне сказали, деревня растянулась на длину около двух километров. Подъехали к дому тетушки, где нас уже ждали все родственники, которых было немало.
Среди встречающих были две дочери тетушки и члены семьи средней дочери. Были тут и дальние родственники, о которых я не слышал, но мать их всех знала. Конечно, я сразу всех не запомнил и решил, что за время, что буду в деревне, постараюсь запечатлеть их в памяти.
День выдался солнечный и жаркий. Жара была немного не такая, как у нас дома, она была сухая и переносилась легко.
Прибытие на родину я воспринял как что-то естественное, как будто и должен был сюда приехать. Все здесь было мне по душе: и люди, скромно одетые, и несколько отличающийся от нашего говор – все это было родное, как будто я здесь вместе с ними жил все эти девять лет.
Как водится, умывшись с дороги, сели за стол, где нас ждали кушанья простые, но вкусные. Тут было и сало толщиной, наверное, с ладонь, и драники – такие блины из тертого картофеля, – которые были щедро помазаны топленым салом, и яичница, жаренная на сале, с такими ярко-желтыми желтками, и различное мясо, жареное и вареное, и, конечно, выпечка, так вкусно пахнущая, что я с нетерпением ждал, когда мы перейдем к чаю.
Чай тоже был не такой, к какому я привык. В этих местах чай готовили из душицы и мяты. Также применяли и сушеные ягоды, и коренья, но больше предпочитали душицу. Из нее чай по цвету был чуть желтоватый, но по вкусу хорош.
Вот тут мы все и попробовали, что нам напекли вкусного. Тут были и булочки, и так называемые пончики. Пончики – это такие небольшие бублики, которые после того, как вынут из печи, кладут в эмалированный таз и наливают туда сметану. После чего все это перемешивают, и горячие пончики впитывают в себя сметану, становясь очень вкусными.
Пока пили чай, взрослые вели неторопливый разговор, делясь новостями и планируя, как будем отдыхать дальше. Наконец, устав, решили ложиться спать. Так как весь день были в дороге, то мы быстро заснули.
* * *
Утром разбудило солнышко, которое проникло в окошки дома, а еще раньше отпели свой гимн петухи. По деревне уже прошло стадо, и сквозь сон я слышал, как тетушка выгоняла со двора скотину, чтобы она вместе с другими шла на пастбище. Мать уже была во дворе, что-то помогая по хозяйству да о чем-то разговаривая с тетей и ее дочкой, которую звали Ниной. Я, одевшись, вышел во двор и, умывшись холодненькой водой, пошел к ним, и через некоторое время все пошли за стол завтракать.
Меня обязали выпить кружку парного молока, которого я до этого не пил, но оно оказалось вкусным, немного только пахло коровой, но это было нормально. Позавтракав, я решил познакомиться с деревней.
Она оказалась действительно очень длинной. Рядом с тетушкиным домом были два проулка. Один вел на дорогу, которая шла мимо деревенского кладбища, далее на ферму, где летом доили коров, и затем в Апано-Ключи. Эта дорога была короче, чем по тракту, но она была грунтовая и в дождь, естественно, достаточно грязная.
Второй проулок выходил на конную дорогу, которая вела к ключам. Ключи находились недалеко друг от друга, но вода была разная. Первый ключ выходил из склона распадка, и жители подвели под него желоб, выдолбленный из сосны. Вода, пройдя по желобу, стекала в колоду – в толстом стволе дерева выдолбленную полость шириной сантиметров пятьдесят и длиной метра два. Такие долбленки и называют колодами. Из нее, когда она наполнится, вода переливается и ручейком уходит в низину, образуя небольшое болотце. На дне колоды имеется отверстие для слива воды, чтобы можно было ее помыть при необходимости.
Вода из этого ключа вкусная и холодная, ее берут для питья и готовки еды. Второй ключ находится внизу распадка, вода выходит из-под земли. В этом месте стоит сруб, в который набирается вода. Она несколько щелочная, и пить ее не рекомендуют, но для хозяйственных нужд годится. У домов во дворах у всех стоят бочки, заполненные водой. Когда она заканчивается, берут в колхозе лошадь с водовозкой и возят воду с ключа, наполняя все емкости.
Дома через три, если идти к перекрестку на тракт, есть колодец. Глубина его метров десять, и вода тоже хорошая, но крутить ворот нужно много, чтобы наносить бочку воды, поэтому больше ходят на ключ.
Вокруг деревни располагались поля, засеянные в основном пшеницей. Поля были как бы среди леса, что, собственно, нормально, так как если верить литературе, то многие были разработаны в лесных массивах: выжигали лес, а затем выкорчевывали пни и получали поле.
Ходил смотреть на ближайшее поле, засеянное пшеницей. Впечатление такое, что это море волнуется от ветерка, только цвет золотистый, а не голубой или зеленоватый.
Дома стоят в основном боковой частью к дороге, а вход – с торцевой, которая выходит во двор. Ширина участка примерно у всех одинаковая, а длина – значительно больше ширины, в несколько раз.
В стене, которая выходит на улицу, обычно несколько окон, а перед ними палисадник, в котором высаживают различные цветы, как правило те, что любит хозяйка. Вдоль палисадника от забора стоит скамейка или деревянная лавка, на которой вечерами можно посидеть поговорить о жизни – да мало ли о чем?
Почти у каждого дома растет дерево, чаще это черемуха, рябина или бузина. Когда цветет черемуха, вся крона покрывается белыми цветами, образуя такую белую пышную шапку – очень красиво, и в дом через окно идет этот чудесный запах.
По осени, когда ягоды черемухи созреют, их собирают, сушат, а затем размалывают до муки. Эту муку используют для выпечки пирогов и булочек. Ветки черемухи, бывает, спускаются прямо над людьми, сидящими на скамейке, и можно не вставая, потянув их, сорвать ягоду и полакомиться.
У некоторых домов росла рябина или бузина. По осени на них были яркие, красного цвета ягоды. Рябину поздно осенью, даже по морозу собирают на ветках и хранят на чердаке. Когда она полежит на морозе, ягоды становятся сладкими, несколько с горчинкой, и можно хоть варенье сварить или в пирог положить. Тут уже все зависит от умения хозяйки.
От дороги до забора, который отделяет двор от улицы, примерно метров десять, и там на траве любят валяться свиньи или гулять гуси, пощипывая травку, которая на этом участке растет.
Один из домов в деревне
Дом отгорожен от улицы забором высотой выше человеческого роста, в нем имеются ворота и калитка. Забор представляет собой столбы толщиной сантиметров около пятидесяти, вкопанные в землю. По длине столба выдолблены пазы, в которые вставляются длинные стволы сосен, и получается такая мощная преграда.
Ворота делают шириной, чтобы прошла грузовая машина, так как нужно завозить и дрова, и сено. Рядом с воротами делается калитка, которая закрывается на щеколду.
Щеколда – это такая металлическая пластинка, к одному концу которой привязывается веревочка, а другой конец через отверстие в ней крепится к калитке. Ее можно веревочкой поднять, или если веревочку отпустить, то она сама опускается. На столбе крепится такая скоба, в которую эта щеколда падает и держит калитку закрытой.
Проем ворот и калитки сверху обязательно заканчивается таким арочным перекрытием, чтобы было красиво. На воротах это перекрытие при необходимости можно снимать и потом возвращать на место.
Двор имеет большую площадь, и ширина его – на всю ширину участка, а длина обычно немного больше длины дома.
Вдоль стенки дома, которая выходит во двор, пристроены сени. Они разделены примерно пополам, и в одной части находится кладовка, где хранятся как вещи, которые в данный момент не востребованы, так и съестные припасы, которые не требуют низких температур для хранения.
Во второй части сеней стоит широкая, но короткая скамья, на которой стоят ведра с водой и то, что часто бывает нужно, но в доме держать без надобности. Например, повседневная верхняя одежда, обувь, в которой ходят по двору, и другое.
Во дворе напротив входа в дом, у соседнего забора, расположен навес, где хранятся пиленые и колотые дрова на зиму.
В этой части навеса любят делать гнезда ласточки, так как летом их тут мало тревожат. Бывает, что и осы построят здесь свое гнездо. От них, конечно, избавляются. Территория под навесом отделена сплошным забором из драни, в результате дрова всегда сухие что летом, что зимой.
Здесь же, под навесом, стоит будка для собаки, которая сидит на цепи, которая может перемещаться по проволоке, натянутой через весь двор. Так как цепь может скользить по проволоке, то собака может бегать почти по всему двору, контролируя всю территорию.
Под навесом же находится и большой погреб, где хранят как картошку, так и разные соленья. Есть и отсек, так называемый ледник. В него ближе к весне закладывают лед и закрывают его опилками, в результате если на них положить мясо, то оно не портится какое-то время. Сейчас, конечно, у всех есть холодильники, и поэтому от ледников отказались.
На оставшейся территории двора раньше ставили телеги, сани, косилки, конные грабли. Когда забрали лошадей в колхоз, ничего этого во дворах уже не стало, а когда появились мотоциклы и машины, они и заняли освободившееся место.
Далее за двором идет скотный двор, где находится сарай, в котором содержится вся скотина и птица. Перед сараем есть небольшая территория, на которой могут гулять корова или овцы со свиньями.
Наверху сарая находится сеновал, куда складывают сено на зиму. Так как он не настолько большой, то во дворе ставят еще стог сена, из которого берут на корм в первую очередь.
За территорией скотного двора находится большой огород, который у тетушки доходит до леса. На нем в основном садят картофель. Если его много не нужно, то часть огорода засевают овсом или горохом. Получается своего рода севооборот.
Заборы строят в основном из драни. Дрань – это широкая, толщиной примерно до двадцати миллиметров лучина, полученная из бревна сосны. Выбирается участок на лесине сосны, где меньше сучков, отрезают нужную длину бревна и из него получают эти дранки. Процесс очень простой, и эту работу может выполнить каждый.
В качестве инструмента берут длинный и широкий нож, толщиной примерно около сантиметра. Нож изготавливают из полосовой стали: отковывают из нее нож с загнутыми заостренными ручками на концах, на которые насаживаются деревянные ручки длиной сантиметров тридцать.
К торцу бревна приставляют этот нож, определяя нужную толщину, и забивают его молотком. Затем, взявшись за ручки, пытаются нож провернуть немного, в результате щепа начинает отходить от бревна. Продвигая нож дальше и продолжая его поворачивать, доходим до конца заготовки и получаем такую дощечку.
Так повторяем, пока все бревно не расщепим, а там продолжаем в зависимости от требуемого количества. Такой же дранью кроют крыши домов, и она не пропускает воду, если правильно уложена.
Во дворе, можно сказать, у всех есть летние кухни, где с весны до зимы готовят пищу как людям, так и животным. Там же зачастую и обедают. Это нужно для того, чтобы в доме было прохладно, тогда хорошо спится.
Как-то, приехав в гости, тетушка пожаловалась, что печка в летней кухне стала разваливаться. В деревне в это время уже не было никаких специалистов, и я решил попробовать исправить. До этого я у себя в гараже клал простую печку, а эта печь была такой же, и я решился. Пару дней провозился – и все получилось, а тетя была довольна.
Дом внутри был разделен на три комнаты. Центром, от чего проходило деление, была русская печь. От стенки до печки стояла перегородка из досок, побеленных известью. Это была главная комната.
В длинной стене было два небольших окна, а вдоль стены стояла длинная и широкая скамья. При необходимости на ней можно было и поспать. На стене против двери тоже было окно, и вдоль нее стояла кровать.
Кровать была заправлена кружевными накидками, и на ней уложены горкой не менее трех подушек, которые накрывали тоже кружевной накидкой.
За задней частью печи до торцевой стенки дома была еще одна комната. Там стояла одна кровать, заправленная аналогично первой.
От входной двери до лицевой стороны печи была кухня. Дверные проемы между комнатами закрывались матерчатыми шторками, висевшими на шпагате. На окнах тоже были шторки из белого материала высотой на половину окна и также крепились на шпагате. На кухне в углу был прибит к стенке умывальник и стоял стол.
В этот мой приезд в кухне стоял так называемый ткацкий станок. Это такое деревянное сооружение, с помощью которого можно соткать полотно из ниток или тонких веревочек. Раньше на нем ткали холсты из льна, из которых шили одежду, но времена пришли другие, и тетушка ткала на нем дорожки на пол.
В деревнях люди экономные и просто так старые вещи не выбрасывают. Чаще их разрезают на тонкие полоски, затем скручивают из них как бы толстую нитку. Вот из этих веревочек и ткут дорожки, которые получаются разноцветными. У тетушки все полы в доме застелены ими, красиво и чисто.
В большой комнате в красном углу висела икона, а под ней лампадка, но я не помню, чтобы в ней горел огонек. Рядом с иконой висели портреты родителей и фотографии родственников в больших рамочках. Рамочки были украшены вышитыми рушниками.
Дома через два от тетиного стоял дом, в котором, как мне сказала мать, жили они с отцом, а до этого – родители отца и тети Марфы. В нем теперь жили, конечно, другие люди, и мать посчитала неприличным попросить у них разрешения посмотреть их жилище.
Конечно, сходили на деревенское кладбище поклониться моему отцу.
Место было расположено в сосновом бору. Много могил было, можно сказать, под кронами деревьев. Кругом стояла тишина, только слегка стрекотали кузнечики да жужжали комары, которых было достаточно. Много могил было заросших травой, видимо, никто к ним не приходил уже давно. Конечно, деревня стареет, и молодежь понемногу уезжает, и не все могут приехать к своим близким.
Когда закончилось такое знакомство с деревней, нужно было чем-то себя занять, пока взрослые решали свои проблемы.
У тетушки было три дочери, старшая давно уехала из деревни в Волгоград, а с ней остались средняя, которую звали Нина, и младшая, чуть младше меня, Таня. Нина была замужем и имела троих детей, и, конечно, она не могла проводить со мной много времени. С Таней нам было проще, и она начала учить меня ездить на велосипеде.
Там, где я жил, у нас велосипедов не было, потому что кругом был песок и на нем ездить даже при желании не получалось. У них у каждого были велосипеды, и мне выделили один так называемый взрослик.
Я попробовал сесть в седло и поехать, но стало страшновато. Тогда я решил начать обучение сидя на багажнике. Через какое-то время освоил этот процесс, попробовал пересесть в седло – и получилось. Так как я научился удерживать велосипед, то пересадка в седло отрицательно не сказалась, но неуверенность все же была. Я решил, что хватит тренироваться, катаясь по деревне, и пора выехать на большую дорогу.
Все вначале было нормально: по дороге ехать было, пожалуй, легче, так как она хорошо накатана и велосипед хорошо разгоняется. Так незаметно доехал до места, где дорога начинает спускаться, и начал разгоняться. Стало страшновато, так как скорость все возрастала.
Тут я вспомнил про тормоз и стал с его помощью гасить скорость. Остановившись, решил слезть с велосипеда и нечаянно нажал на педаль, тем самым растормозил велосипед, который начал катиться. Так как я еще был в седле, то попытался как-то им управлять, но что-то сделал не так и, ударившись колесом о камень на дороге, слетел со своего коня.
В результате ободрал локти и руки, а кроме этого еще погнул немного педаль. Пришлось катить велосипед до дома и там приводить его в порядок.
После всего я уже ездил неплохо, и через пару дней мы с Таней поехали к тетушке на работу. Она была дояркой, и летом они доили коров, так сказать, в летнем лагере. Он был, наверное, километрах в трех от деревни, и мы это расстояние преодолели успешно, хоть я и побаивался, так как далеко еще не ездил.
Участок, где находилась дойка, был огорожен толстыми жердями, и доярки занимались своими делами, подходя то к одной корове, то к другой. Выдоив одну, они несли молоко в подойнике к месту его сбора. Там стояли фляги, в которые его через марлю процеживали. К концу дойки обычно приходила машина-молоковоз, куда это молоко и сливали, а затем везли на молочный комбинат.
Немного побыв здесь и посмотрев, как идет дойка, мы поехали в Апан. Я уже чувствовал себя достаточно уверенно на велосипеде, так что доехали мы быстро.
* * *
Апано-Ключи основаны в тысяча восемьсот двадцать восьмом году, первое название – Апано-Ключинское. Слово «апан» с языков местных народностей переводится как «яма», «углубление». Например, «апандар кеп» – «много старых ям».
Так как русские в этих местах пришлые, то, конечно, они использовали существующие названия, несколько переделывая под свой язык. Так из Апандар место переименовали в Апан. Так как в этих местах было много ключей, то к слову «апан» добавили «ключи». Видимо, местные народы и называли ключи ямами, так как в принципе они и находились в ямках.
Село является административным центром Абанского района. В тысяча девятьсот двадцать шестом году в селе было сто восемьдесят семь хозяйств с населением девятьсот двадцать два человека. Основное население – русские. В две тысячи десятом году население было триста семьдесят человек.
На момент нашего посещения село было большое, застроено одноэтажными домами. В принципе, оно было похоже на нашу деревню, только имело несколько улиц и не было так растянуто. Водоносный слой находился очень близко от поверхности, и в некоторых местах вода появлялась на глубине штыка лопаты.
Рядом с дорогой было два крупных ключа. Для них были сделаны деревянные срубы, достаточно большие, и в них собиралась вода. Из этих колодцев жители брали воду и в них же хранили молоко во флягах до приезда молоковоза. В то время колодцы выполняли роль холодильников, которых тогда еще не было.
Один из домов в Апане
Один из ключей
Заехали к родственнице, которая нас покормила, немного поговорили и поехали в обратный путь. В Белой Таежке тоже была бабушка, приходящаяся нам родственницей, и она нас пригласила к себе.
Она занималась травами, которые собирала, а затем лечила односельчан. Мы с ней залезли на чердак, и она мне показывала и рассказывала о травах, но я в то время не был заинтересован этим, поэтому просто слушал и смотрел. Запомнился густой настой запахов этих трав. Сейчас, по прошествии стольких лет, я, пожалуй, постарался бы все это запомнить.