Павел Николаевич Волченко
Дилогия проект «Ковчег»
Проект «КОВЧЕГ» ЧАСТЬ 1
Последнее, что ему снилось – мертвая земля. Выжженная, выгоревшая, и цепочка тяжело переваливающихся вездеходов, на которых они, обитатели убежищ, колесили по дороге, устланной пеплом, так похожим на грязный снег. Ехали, взметая облака пепла, чтобы успеть, успеть отчалить с этого утлого, побитого метеоритным роем шарика планеты. Может быть можно было и остаться, восстановить свой дом, свою колыбель, если бы не известность о приближающемся астероиде, которому даже Церера, со своими девятьсот пятидесятью километрами в поперечнике, в подметки не годилась. Надо было бежать, улетать, спасаться. Проект «Ковчег»: в него вложилась вся Земля, все те малые остатки человечества, выжившие после первых ударов метеоритного роя. 2126 год стал последним для человечества на Земле. Год выхода из своей колыбели, год, когда с Земли взметнулись в черноту космоса двадцать четыре «Ковчега», по числу известных, найденных протопланет, и ушли навсегда, оставив свой дом на поругание астероиду судного дня.
Он открыл глаза, проснулся.
Вместо ожидаемой белизны, залитой электрическим светом, черный, опаленный огнем, потолок в красноватом отсвете аварийного освещения. Андрей чувствовал себя отвратительно, жутко. Одновременно хотелось блевать, спать, ломило кости, болели глаза, болело все, но самая страшная боль – это головная. Башка попросту раскалывалась.
Уселся, за что поплатился еще одной порцией головной боли. Огляделся по сторонам. Два ряда таких же камер, как и его, только все эти камеры – разбиты, именно что разбиты, и медицинский бот раскуроченный, со вскрытой нутрянкой, с вывалившимися проводами, свесил массивную квадратную голову.
Перевалился через борт, едва не упал, с трудом устоял на ногах. Откинул лючок на боку капсулы, достал оттуда пару пилюль, пластиковый пакетик с водой разбавленной глюкозой. Закинул пилюли в рот, выдавил, выпил воду из пакета – она была сладкой. Теперь полегче, головная боль начала отступать, стало проще мыслить, думать, понимать происходящее.
Его криоотсек был развален от души. Разбитые капсулы, развороченная механика кругом, какие-то панели вывернутые с корнем, висящие на утлых проводах, как будто прошелся тут сумасшедший с кувалдой. В углу кучей металлолома валялся раздолбанный в ничто универсальный автоматический бот. Его, казалось, не только хотели сломать, а просто – разнести в клочья, смять, уничтожить. Над ним, на свернутом кронштейне, висела развороченная в труху камера наблюдения, поблескивала в красном свете вывернутая линза объектива.
Подошел к одной из разбитых капсул: стекла внутри, и кровь, много крови. Но эта кровь была давно-давно, она уже не то, что высохла, она впиталась в обивку, почернела, и стала просто пылью. Похоже то, что случилось с ее обитателем, случилось давно, много лет назад, если не десятилетий. Подошел к другой капсуле – то же самое.
– Нда… – протянул тихо, голос был сиплый, слабый. Подошел к шкафам, которые тоже были большей частью измяты, искорежены, некоторые вывернуты, разваленные. Подошел к своему. Относительно целый. Приложил ладонь к панели, та пикнула, сферическая дверца откатилась в нутро стенки. Из шкафа достал комбез, ботинки, из глубины шкафа, из под комбеза, малый нарукавный коммуникатор. В первую очередь он. Нажал на кнопку общего вызова, сказал сипло:
– Есть кто живой? Говорит штурман команды Г 12, Андрей Анатольевич Либерман.
Шипение эфира. Щелчки. Тишина, нет ответа. Очень хотелось верить, что просто коммуникатор сдох.
Оделся, зашнуровался, нацепил на запястье коммуникатор.
После заглянул в нутро развороченного шкафчика неподалеку. Там должен был быть такой же набор. Не повезло: все изорвано, разбито, разве что ботинки относительно целые, а вот коммуникатор: его осколки, на дне шкафчика – стекла, мелкое крошево пластика, треснувшая микросхема.
У выхода из отсека подобрал с пола вырванную откуда-то трубу. Увесистая, но очень даже ухватистая, хорошо легла в руки. Вздохнул, кто знает, что ждет там, в коридорах, и приложил ладонь к панели открытия дверей, та не среагировала, даже не пискнула.
Наверное потому его капсулу и не тронули. Выдрали с мясом колонистов из капсул, тепленьких, спящих, его пропустили почему-то – оставили на потом. А потом – вот, заблокировало отсек. Скорее всего накрыли банальный кабель. Все крушили. Кабель тоже попал под раздачу.
Взгляд наверх: потолок высокий, вон, чернеет решетка вентиляции – не допрыгнуть. Подтащить что? Подпрыгнуть и… даже от одной мысли замутило, рот наполнился горькой слюной. Плохо еще, очень плохо после пробуждения.
Снова поднес коммуникатор к лицу:
– Это я, Андрей Либерман, я заблокирован в отсеке команды Г 12. Панель накрылась. Думаю как выйти. Если есть, кто живой, буду рад совету. На связи.
И снова шипение эфира, будто ожидающее, снова щелчок, будто там, где-то, кто-то услышав его слова еще немного повисел на канале связи, а после – отключил трансляцию. Тишина в эфире. Огляделся, посмотрел, что бы можно пододвинуть к стене: капсулы – не сдвинуть, остатки ботов – ненадежны, шатки. С интересом глянул на перфорированные плитки пола, может там тоже можно пролезть, может коммуникации какие-то, проползти и…
Пикнула панель на двери, вспыхнула зеленым светом, створки входа отсека с шипением разошлись в стороны.
Андрей отскочил, едва на задницу не бухнулся, уставился на открывшийся проход. Значит его кто-то слышит, значит есть кто-то живой, только вот молчит… почему?
С опаской выглянул за створки: длинный коридор, трубы вдоль стенок тянутся, иногда слышится тихий, отдаленный треск, будто где-то что-то коротит. Освещение тоже – аварийное, красное, тусклое. У стены коридора, прямо под трубами, протянувшимися до самого поворота и убегающими за него, что-то валяется. Что – не разобрать. Может снова разбитый в хлам бот.
Перехватил трубу поудобнее, вышел. Под ногами хрустело мелкое крошево, чернели пятна, скорее всего, такая же в пыль высохшая кровь. Как и в отсеке, в капсулах. Створки с шипением сошлись за спиной, и, мгновение назад светящаяся рабочая панель, вновь погасла, отключилась.
– Твою ж… – тихо, шепотом, выругался Андрей, испугавшись этого неожиданного звука. Крадучись подобрался к куче под трубами, глянул – не бот. Тело, уже давно истлевшее, замумифицированное, ввалившаяся, натянутая кожа, на пальцах, вон, сошла – торчат кости фаланг. Под и рядом с телом чернота – истлевшая кровь.
Поднес коммуникатор к губам, зашептал:
– Если вы меня слышите… – сглотнул, – что случилось? Куда идти?
Звук, похожий на тяжелое дыхание, шипение, щелчок. Ладно, открыл двери – и то хорошо. Пускай в молчанку играет, лишь бы помогать не забывал.
Ткнул трубой мертвеца, сухой шелест, кожа ссыпалась с мертвеца, как песок. Куда? Лучше к капитанскому мостику. Или в кают компанию – по пути к тому же. Оттуда попробовать связаться.
Андрей надеялся, хотел верить в то, что бояться уже нечего. То страшное, что тут произошло, судя по состоянию тела, по черной пыли крови в капсулах – произошло очень давно. Все это должно было закончиться, очень давно должно было закончиться. Только… Страх все равно не отступал, он то и дело ловил себя на ощущении холодка на загривке, чувстве, будто за ним кто-то наблюдает.
Череда поворотов, закрытые двери, такие же темные, как в его отсеке, панели доступа, и то там, то здесь или мертвецы, или кровь, или разбитые боты. Развороченные стены, панели, коммуникации, один раз отпрыгнул в сторону, когда из надорванной трубы, дохнул стон – видать пневматика. Воздух стравился… Кое где торчали из коробок рваные провода, кое где – искрили. И тихо, настолько тихо, что остановись – услышишь стук своего сердца, а в дыхании своем, покажется какой-то шорох, легкий шум шагов позади, за спиной, и глаза тоже торопятся обмануть, в тенях, в сумрачном красном свете, в его легком, едва заметном подрагивании, видят то – чего нет.
Свернул за поворот, тут по прямой коридор должен был упираться в кают компанию, и тут же бросился обратно, задышал не глубоко и часто. За поворотом кто-то стоял. Вдалеке, в конце, у самого шлюза кают компании, замер длинный, тощий, сгорбленный силуэт. Выглянул, пригляделся. Да, стоял. Спиной к нему. Неподвижный, и какой-то весь обвисший, вытянувшийся и в то же время ссутулившийся. Занырнул обратно за угол. Прошептал в коммуникатор:
– У каюткампании кто-то есть? – на что надеялся. Тишина. Все тот же тихий шепот помех.
Выглянул снова. Силуэт был все так же недвижен, будто даже и не дышал.
– Эй, – тихонько подал голос, – вы там… как?
Никакой реакции, никакого движения. И тишина, больше всего убивала тишина.
Вышел, замер, вглядываясь вперед, перехватил поудобнее трубу, крикнул.
– С вами все в порядке? – тишина. Молчание. Недвижность. Все же как плохо, что так скудно светит аварийка, не понять что там и как.
Осторожно, крадучись, не отрывая взгляда от стоящего, пошел. Под ногами хрустели обломки пластика, поскрипывало стеклянное крошево, силуэт не двигался. Чем ближе, тем больше различалось деталей: спиной к Андрею, сгорбленный, в комбезе обтрепавшемся, вытянутый, головы не видно, вперед свесилась, и… Андрей остановился. Ноги не достают до земли, висит, вон, тоненько шнур от потолка протянулся к шее. Мертвец. Повешенный.
Подошел ближе, толкнул трубой. Тело медленно развернулось на шнурке: высохшее, такое же мумифицированное, как и тот, в коридоре, весь какой-то длинный, комбез на нем измочаленный, рваный, под телом, на полу, коммуникатор, видать свалился с иссохшей руки. Было начал нагибаться, чтобы подобрать, и тут же отскочил, тело упало на пол, голова откатилась в сторону. Сколько он тут висел, что так иссохся, что хватило только одного этого легкого касания, для того, чтобы не выдержала истлевшая шея и вот… Перед Андреем петля из черного шнура, а на полу – хлам тела.
Обошел останки, заглянул в маленькое оконце на двери каюткомпании – ничего не видать, окно замазано чем-то. Панель у двери горит красным светом. Приложил руку, пиликнуло, кают кампания распахнулась, и Андрей замер на входе, так и не перешагнув порога.
Она была завалена телами. Такими же древними, такими же истлевшими. Казалось, что тут, была бойня. Разметано все: тела разорванные на части, то рука, то искореженный торс, то голова пялится пустыми глазницами на иссохшем черепе, комбезы в клочья, пол был черен от пролитой когда-то давно крови. Холодильники, камеры, шкафы – все было выпотрошено, раскидано, в воздухе стояла взвесь тонкой пыли с едва уловимым металлическим запахом – потревожило открытием двери. А металлический запах пыли – это запах крови. Как же тут воняло бойней, когда все это случилось…
Андрей сглотнул, сделал шаг, все одно дорога к лифтам пролегала через кают компанию, нагнулся, подобрал кухонный нож с пола, сунул за пояс комбеза, еще раз нагнулся, поднял с пола оторванное запястье, снял с него коммуникатор, сказал:
– Меня слышно? – нет ответа. Этот даже не шипел. Отбросил в сторону.
Прошел через кают компанию, отер окошко от черного налета, бывшего когда то кровью, выглянул наружу. Длинный коридор, залитый красным аварийным освещением, белые всполохи поодаль, там наверное тоже что-то коротит. Никого нет. Пустой, долгий, длинный коридор. Уже отворачивался, уже собирался приложить руку к панели, как показалось, краем глаза увидел, будто там, в том коридоре, в самом конце его, мелькнуло что-то. Тень из края в край метнулась, голову вскинул, но нет – не успел. А может и не было ничего.
Стоял, ждал, всматривался до рези в глазах, долго. Все же набрался храбрости, приложил руку к панели, шлюз с шипением распахнулся, снова вспугнув тонкую взвесь пыли.
Лифтовая площадка, от которой можно было подняться на средний, командный ярус, уже не далеко. Это уже административный коридор палубы – служебный. Тут были рабочие отсеки: медотсек, технический, всякие учетные и прочие, в которых должны были отмечаться колонисты по прибытию на протопланету. Я такой-то такой-то пришел в норму, готов к несению тягот работ на новом месте, в новом мире…
Андрей шел не уверенно. До цели то осталось всего ничего, вот только эта тень… Считай пройти до упора прямо, поворот, и вот уже огромная лифтовая площадка. Правда, конечно же, еще тот вопрос – работают лифты или нет, но это уже там, и… Громко ухнулось что-то железное эхато, звук пробежал до захлопнушихся дверей шлюза кают компании и, отскочив обратно, ударил в спину. Андрей остановился, перехватил трубу поудобнее, зашептал в коммуникатор:
– Тут кто-то есть, – нет ответа, только вот теперь он точно услышал – дыхание, кто-то там был, слышал его, и, почему-то, выжидал.
Шажок вперед, еще шажок. Может попытаться заскочить в какой из отсеков? Вон их сколько – один за другим по стенам коридоров. И панели все рабочие, горят красным – закрыты, но рабочие. Может и откроются.
Шагнул в сторону, к ближайшему шлюзу, приложил руку. Неприятный звук отказа. Ну и правильно, нет доступа по биометрии. Еще шажок вперед, еще… может просто где-то, что-то от древности, от времени отвалилось. А он… Не-е-е. Надеяться одно, но лучше побояться лишний раз. Тихий скрежет то ли от стен, то ли из под потолка. Андрей замотал головой, заполошно, скоро пытаясь охватить взглядом все и сразу, но постоянно казалось, что вот, только обернется, а оно – что-то, звук этот – уже за спиной.
Еще несколько шагов, прислушиваясь, оглядываясь, вглядываясь в красноту аварийного освещения с этими противными белыми всполохами искр из панели какой-то вскрытой, что у поворота.
Еще несколько шагов и… Шипение? Сипение? Показалось? Нет? Замер.
Черт, уже почти дошел, уже почти добрался до поворота… Ладони уже вспотели, труба в руках казалась скользкой. Несколько шумных ударов сердца в ушах, облизнул губы, шаг вперед, едва слышный шум вверху, над головой. Андрей успевает отпрыгнуть назад и решетка вентиляции под потолком с громким лязгом, глухим ударом выстрелила вперед и, в след за ней, с ней вместе, из тьмы вентиляционной шахты рывком, прыжком, вылетело белое длинное, размазанное в своем скором прыжке. Бахнулось перед ним на четыре лапы с этакой грацией то ли кошки, то ли хищной ящерицы и тут же бросилось вперед!
Он только успел выставить трубу перед собой, и удар! Он повалился на спину, пасть твари в сантиметрах от его лица лязгнула зубами об металл, дыхнуло ему в нос страшным смрадом гнилого мяса, тухлятиной.
Тварь глодала трубу, вцепилась в нее когтистыми, длинными пальцами, пытаясь вырвать, отбросить в сторону. Хватанул из-за пояса нож, всадил твари в бок. Та взвыла, качнулась назад, и Андрей спихнул ее с себя, с шипением распахнулся шлюз за спиной и он, загребая руками, ногами, не оглядываясь вполз-влетел туда, в открытый отсек. Тварь ринулась вперед, но опоздала, глухо ударилась о сомкнувшиеся створки шлюза.
Андрей вскочил, уставился в окошко на двери шлюза. Тварь с той стороны замерла. Ее движения были какими-то змеиными, плавными, обрубок плоского носа подрагивал, будто она принюхивалась. И была она какая-то… длинная, белая, вся какая-то вытянутая, остро торчащие суставы, выпирающие ребра, длинные когти на пальцах, лысая… голова как облезлая, и еще… морда хоть и вытянутая, измененная, но это же раньше было человеком! Только теперь это больше похоже на паука, на хищника, на… тварь.
– Живой? – раздалось из коммуникатора. Андрей, едва не заорал, оглянулся по сторонам.
– Живой? – снова голос из коммуникатора на руке.
– Живой, – Андрей кивнул, будто собеседник мог его видеть, а после поднял голову, над входом поблескивал объектив камеры, значит видит, и тут же закричал зло, – Это что там за херн…
– Тихо! – из динамика голос, – Меня слушай.
– Да, – Андрей унял злость, – говори.
– Ты в оружейке. Неплохое место в таких то обстоятельствах.
– Не спорю, – зло процедил Андрей, глянул по сторонам. На оружейку, в его представлении, отсек не был похож. Кабина цилиндрическая какая-то, прозрачная, посередке стоит, встроенные шкафы, по типу тех, что были у них в отсеке для личных вещей, пара белых столов, четыре стула. И никаких полок с развешанным оружием, никаких пирамид для автоматов или еще чего. Обычный отсек, – Сюда бы еще и взвод солдат.
– Мечтать не вредно. Да, допуска у тебя все равно нет.
