Павел Парфин
Новая погоня
Действующие лица
Алек, мужчина около тридцати.
Гера, мужчина за тридцать.
Ксения, девушка двадцати пяти лет.
Голоса: Вадим, 1-й и 2-й зритель на концерте,
Водитель "КамАЗа",
Священник,
Незнакомец возле храма,
Милицейский начальник, Диктор теленовостей,
Соня (годовалая дочь Ксении).
СЦЕНА ПЕРВАЯ
1-й день погони
20-е числа октября. Гопск – обычный провинциальный город где-нибудь в глубинке или на отшибе России или Украины с населением 150–200 тысяч. Двухкомнатная квартира в старой, 30-летней, хрущевке. Квартира находится на первом этаже. День. На задник проецируется диапозитив с изображением одной из комнат этой квартиры. Сзади справа дверь в комнату, слева окно. В окно виден сад, растущий здесь еще с тех незапамятных времен, когда на месте пятиэтажки стояли частные дома. Снаружи, сквозь ветви сада, льется рассеянный золотистый свет. Убранство комнаты неряшливое, неуютное – видно, что тут, вероятно, живет холостяк, безразличный к комфорту. Вдоль правой стены стоит старомодный буфет. Посреди комнаты обшарпанный обеденный стол и два стула. Слева от стола диван. Это – диван-трансформер. С боков к нему прикреплены четыре мотоциклетных колеса с толстыми шинами – по два колеса с каждой стороны. К передней стенке дивана приделан откидной руль, к задней – запасное колесо. В собранном виде диван похож на мотовездеход. Сейчас диван разложен. За столом спиной к двери сидит Гера, с сосредоточенным видом разбирает финкой пистолет, чистит его. В зубах у него дымится сигарета. Справа из-за задней кулисы входит Алек, оглядывает комнату. Садится напротив Геры на второй стул. Вынимает из-за пояса пистолет. Взводит курок, оттягивает на себя затвор и резко отпускает – раздается сухой угрожающий щелчок. Кладет пистолет справа от себя.
Гера (не поднимая головы и не отрываясь от пистолета). Ну и что ты думаешь, чувак? Долго мы будем с ней париться?
Алек. Прикалываешься? Дело-то плевое… (Вынимает из кармана грецкий орех, кладет на стол и одним ударом рукоятки пистолета раскалывает орех.) Покруче приходилось решать. Ведь так? (Жует.)
Гера. Точно. Особенно таким профи, как мы с тобой. Ты уже опробовал свои способности?
Алек. Было дело, пару раз пришлось.
Гера. Всего пару раз? А я уж думал, что у тебя солидный послужной список.
Алек. Ну, конечно, не пару раз. Раз десять… Или даже двадцать. Всех не упомнишь.
Гера. И как ты это делаешь? Прибегаешь к специальным восточным техникам?
Алек. Я не нуждаюсь ни в каких техниках. Все во мне. Мой дар… Я ведь тебе, кажется, рассказывал, как это случилось со мной?
Гера. Припоминаю.
(Алек прячет пистолет за пояс, встает из-за стола. Направляется к буфету. Не дойдя до него, поворачивает обратно. Подходит к дивану. Нагнувшись, проверяет рукой упругость пружин.)
Алек. Позапрошлым летом я шел со дня рождения кумы. Само собой, как следует поддатый.
Гера. Само собой. Кто ж трезвым уходит от кумы?
Алек. Да, от кумы просто так не уйдешь… В тот день мы засиделись допоздна. Потом залежались… (Ложится на диван.) Короче, когда я добрался до центрального почтамта, было уже совсем темно. Я стал переходить улицу, и где-то на полдороге зазвонил телефон. Я полез в карман за мобилкой, а в этот момент "опель"…
Гера. Так водитель тебя что, не видел? Он же мог тебя запросто объехать.
Алек. Он и объехал. Лишь зацепил меня правым крылом. Если бы я был трезв тогда, наверняка б устоял. А так… (Садится посреди дивана.) Вестибулярный аппарат подкачал. Я упал и здорово ударился головой.
Гера. Голова до сих пор гудит?
Алек. Голова – нет, а вот звонок гудит.
Гера. Звонок?
(Алек встает с дивана, садится за стол.)
Алек. Время от времени звонок дает о себе знать. Это как сигнал: когда в голове у меня начинает вибрировать звонок – значит, пора выходить на связь.
Гера (завершает сборку своего пистолета, кладет его слева от себя; недокуренную сигарету тушит о столешницу). С этого момента, чувак, не спеша и со всеми подробностями.
Алек. А рассказывать, собственно, и не о чем. Беру телефон и звоню объекту. Гера. Да, но что ты при этом слышишь? Ты же слышишь не то, что все. Алек. Душу.
Гера. Что?
Алек. Я слышу душу.
(Пауза.)
Гера. Погоди…
Алек. Я слышу, как взволнована душа моего объекта или как напугана. Душа его может переживать смертельный ужас, неописуемый восторг или безграничное счастье – все это я могу услышать и запомнить. Я способен уловить любое, даже самое малое движение души. Самую ничтожную, почти незаметную смену настроения. Я могу проникнуть в самые затаенные уголки его души. От меня не уйдешь.
Гера. Но как ты это делаешь? Берешь телефон и… Я смогу так же, как ты?
Алек. Кинься под машину, может, и у тебя случится то же… Я не могу объяснить тебе механизм моего дара. Просто я умею настраиваться. А когда я настроюсь, внутри меня раздается звонок, и я немедля хватаю свой мобильный телефон и пеленгую душу объекта.
Гера. Пеленгую душу… Здорово сказано. (Пауза.) А ты можешь сейчас позвонить Немой женщине?
Алек. Могу. Но сначала мне нужно настроиться.
Гера. И все?
Алек. Да, главное дождаться звонка.
Гера. Но как же ты услышишь ее, чувак? Ведь она немая. Немая женщина!
Алек. Зато ее душа болтлива. Наверняка. Как у любой женщины.
Гера. Хм, ты прав, я не подумал об этом… И что после этого? Когда ты услышишь ее душу?
Алек. Я буду знать, что она чувствует в данный момент. О чем думает, что собирается делать куда бежать, где скрыться. Как только я услышу, чем живет ее душа, я сразу же сообщу тебе об этом.
Гера (загоревшись, потирает руки). А вот тогда настанет моя очередь. Я отыщу ее, где бы она ни спряталась: под землей, на небе, в лесу или толпе. Я непременно настигну ее, как бы далеко она ни была от нас. От меня не уйти, потому что я…
Алек. Человек-аккумулятор.
Гера. Да. Вообще-то у меня много кличек. Мне лично по душе – Солнцеход.
Алек. Солнцеход… А что, звучит. И, небось, в самую точку?
Гера. В самое сердце.
Алек. В самое сердце… Круто, чувак. Ты прямо как поэт.
Гера. Я инвалид, а не поэт… Восемь лет назад, когда мы с мамой жили в том горном городке… (Внезапно приходит в ярость.) Чтоб они сдохли, сволочи! И те, которые!.. И эти тоже – ведь они ничем не лучше тех!
Алек. Послушай, если тебе больно вспоминать…
Гера. А кто еще вспомнит мою маму, если не я?!.. Я до сих пор помню ту бомбежку. Уши сдавило от жуткой, невыносимой тишины, а в глазах какое-то сумасшедшее мельтешение. Туда-сюда проносятся камни, пули, куски окровавленной плоти… Сколько тогда ни искали мать, так и не нашли. Может, прямым попаданием ее накрыло. А меня ранило осколком. В самое сердце. Иван Сергеевич сказал, что ничего нельзя сделать.
Алек. А кто он, этот Иван Сергеич, что берет на себя такое?
Гера (хватает пистолет и, молниеносно выбросив вперед левую руку, наводит пистолет на лоб Алека). Не трожь Ивана Сергеевича! Я за него кому хочешь глотку перегрызу! Он меня с того света вернул. Хирург от Бога, в военном госпитале, в том же горном городке, оперировал меня. (Опускает руку, со стуком бряцает пистолетом о стол.) Ты можешь это понять?.. А потом дядьке моему, что из Харькова за мною примчался, всю подноготную рассказал. Что осколок засел в моем сердце крепко. И придется мне жить с осколком всю оставшуюся… И что осколок этот – кусок солнечной батареи.
Алек. Да ну?
Гера. Я тебе врать, что ли, буду? Вот, возьми. (Протягивает Алеку финку.) Убедись сам, если не веришь.
Алек. Да верю, верю я… Не могу понять одного: откуда он взялся в тот момент?
Гера. Осколок, что ли? Хрен его знает. Взялся – и все тут… Но, знаешь, я рад. Я благодарен тому осколку. Бомбежка та гребаная не пощадила матушку, а меня… Из меня сделала супермена, а из сердца – вечный двигатель!.. Ну, почти вечный. По крайней мере, если стоит солнечная погода и я как положено заряжусь на солнышке, тогда… Тогда, пацаны, берегись! Я могу три недели без подзарядки и отдыха шагать в любом направлении. Лезть в гору, переплывать реки, совершать стокилометровые марш-броски. Я излучаю энергию, я заряжаюсь этой самой энергией!.. (Пауза.) А какой я трахальщик? Я всегда готов и могу столько, сколько хочет женщина. Даже больше, если вовремя меня не остановить… Когда женщины узнают об этой моей способности, они не дают мне прохода.
Алек. А Немая женщина?
Гера. Что Немая?
Алек. Я хотел спросить, она тоже от тебя без ума?
Гера. Ну, не знаю. Когда я ее увижу, когда она увидит меня… Да еще ни одна баба не устояла, чем Немая лучше?! Не устоит и она, вот увидишь. Ты давай, делай свое дело – запеленгуй ее душу. А за мной не постоит. Давай, звони, чего сидишь?
Алек (кладет локти на стол, поднимает руки и сжимает ладонями голову). Сейчас… Звонок… Вот, наконец-то. Давно не удавалось настроиться на него. (Торопливо подносит к уху телефон, слушает.)
Гера. Ну что там? Не тяни!
Алек. Ничего.
Гера. Как, черт тебя подери, ничего?! Ты же сказал – слышишь душу!
Алек. Так ведь и вправду слышу. Только и она, душа ее, складывается впечатление…
Гера. Как же ты достал! Дать тебе, что ли, один раз, но как следует. Чтоб не жевал сопли, говорил быстро и по делу.
Алек. Не горячись. Просто… Я такой души еще не встречал. Я слушаю ее, а она…
Гера. Ну? Щас врежу, нет больше никакого терпения!
Алек. …А чужая душа слушает меня. И – хихикает.
Гера. Как… хихикает? Это что ж получается: мы тут в полном напряге, ищем и пеленгуем ее, а она – ржет над нами?
Алек. Хихикает. Вот так: хи-хи…
Гера. Да один черт! Где эта дрянь?! Быстро доложи мне, где эта дрянь?!
(Алек и Гера так увлечены обнаружением Немой женщины, что не замечают, как в комнату входит Ксения. В руке у девушки небольшая плетеная корзина; сверху корзинка накрыта кухонным полотенцем. Ступив два шага к центру комнаты, Ксения застывает в оцепенении, ошеломленная невероятно возбужденным, озлобленным видом Геры.)
Алек (еще плотней прижимает к уху корпус телефона). Тс-с, не поверишь… Здесь. Где-то совсем рядом.
Гера. Где-е? Так что ж ты раньше молчал, кретин?! Вперед!! Мое сердце перегрелось от дурацкого простоя; еще минута – и его разнесет вдребезги! Мое сердце не выносит долгих пауз, оно гонит меня прочь. Прочь из этого затхлого вонючего мирка, обреченного на серость и прозябание; вперед, навстречу соленым подвигам и безумным делам! Я – супермен! Я все смогу!
Алек. Мы – супермены! Мы все можем!
(Вздохнув, Ксения наконец двигается с места – с каждым шагом все решительней сокращает дистанцию между нею и двумя разгоряченными приятелями. Заслышав шаги, мужчины поворачивают к ней головы.)
Ксения (подходит к столу, улыбается озорно и приветливо). Вот смотрю я на вас. Чего разорались-то, дурачье?
(Гера настороженно, почти враждебно рассматривает девушку; Алек ухмыляется. Ксения опускает на стол корзинку.)
Гера. Ну-ну, поосторожней! Выкладывай, чего надо, и проваливай.
Ксения. Если станете вопить так и дальше, распугаете не только немых, но и глухих.
Гера. Ну! Я же сказал: по-быстрому! Чего надо?
(Алек смеется.) Ты-то чего ржешь?
Алек. Это же Ксюха.
Гера. Мне-то какое дело до того, что она Ксюха?
Алек. Так ты ж сам меня попросил, чтоб я ей позвонил… Ксюха обед нам принесла!
Гера (отворачивается). Я не ем. Мне это не нужно. Я питаюсь только светом, а солнечной энергии во мне по самые… Короче, вам и не снилось.
(Ксения, не слова ни говоря, вынимает из корзинки два свертка. Разворачивает один, тот, что побольше, – в нем бутерброды.)
Ксения. А теперь сюрприз! (Разворачивает второй сверток – в нем три яблока.) Посмотрите на это. Здорово, да?
Алек (паясничая, склоняется над яблоками). Где, под яблоками?
Ксения. Дурачок, не под, а сами яблоки!
Гера. Ну яблоки, что тут такого? Я-то думал, ты нам какой-нибудь глюконат притащила.
Ксения. Да вы что! Посмотрите, какие они блестящие, гладенькие! А как пахнут – просто чудо! Неужели вы… (Пауза.) В вашем саду, кстати, нашла. На дорожке, в двадцати шагах от дома.
Гера. Хватит болтать.
Алек. Правда, Ксюха, что ты к нам со своими яблоками привязалась?.. Мы тут к такому делу готовимся.
Ксения. Да ну вас! Вот и ешьте ваше дело. А я яблочко погрызу. (Берет яблоко, аппетитно откусывает от него.)
(Гера с недоумением таращится на девушку. Алек запускает руку в корзинку, вынимает одно за другим – бутылку вина и три бокала. Последней на свет появляется коробка конфет "Raffaello".)
Алек. Так тут есть и выпить что. (Разливает вино в бокалы. Протягивает девушке коробку, Ксения берет конфету – лакомится ей.)
Гера (пригубляет свой бокал). Ну, это можно. От этого я никогда не отказывался. Жаль, на солнце не встретишь сорокоградусную…
Алек. Да ты что?! Температура Солнца, знаешь, какая?! На днях читал на "Мембране", в атмосфере Солнца обнаружены пары спирта…
Гера. Коньячного, небось?
Ксения (вскрикивает). Ой, чуть не забыла! Ребята, успокойтесь! Вам от Вадима письмо.
Гера (настороженно). От какого еще Вадима?
Алек (продолжает дурачиться). Не нужны нам никакие Вадимы-пингвины, когда у нас есть ты – Ксюшка-душка.
Ксения. Слушайте, может, вы тут уже приняли без меня?.. Вадим – ваш третий. (Достает спрятанное на груди письмо; ее рука с письмом застывает на одинаковом расстоянии от обоих парней. Девушка явно растеряна, не зная, кому первому вручить письмо.) Он с тем же заданием… только…
Алек. Ну-ка, дай сюда письмо. (Выхватывает у нее конверт.) Что он тут… (Вынув из конверта лист бумаги, читает.) Та-ак… У него особая миссия, ясно? Поэтому он будет держаться особняком. Поодаль от нас.
Гера. Вадим? Будет отдельно от нас?.. (В задумчивости.) Ну да, конечно, ведь он…
Алек (удивленно). Ты знаешь его?
Гера. Не то что бы знаю…
Ксения. Очень симпатичный молодой человек!
Гера. Он… смертник.
Алек. А-а, тогда понятно, почему он тебе понравился. Перед смертью все стремятся хорошо выглядеть.
Ксения. Вот дурак! Больше ничего умного не мог придумать?
Алек. Ой, обиделась, что ли? Неужели так понравился будущий покойничек?.. А кроме шуток, Гера, что ты о нем знаешь? Почему назвал его смертником?
Гера. Он старше меня всего на год или два. Но хлебнул уже сполна… Восемь лет назад пришлось ему воевать в 70 километрах от самого ненавистного места на свете. Того горного городка, где моя мама родила меня… и встретила свою смерть.
Ксения. Его серьезно ранили?
Гера. Вначале убили, замучили на смерть его подружку. Она служила в той же роте санинструктором… (Пауза.) Он возненавидел лютой ненавистью всех террористов, которые есть и еще будут. И заочно приговорил их к смерти. Да он сам искал смерти! При любой возможности рвался на передовую, лез на рожон. Но судьба, как это часто бывает, поступила по-своему. Не стала вступать с ним в открытую схватку, а подстерегла в засаде… (Пауза.) Ему поставили искусственные почки. А через месяц, когда пришел срок выписываться, он отвалил хирургу сумасшедшие деньги… Тайком заплатил хирургу, чтоб тот вживил ему мину. Подключил ее к искусственным почкам.
Алек (присвистывает). Выходит, Вадим – ходячая мина!
Гера. Можно и так сказать.
Ксения. Боже, такой на вид, казалось, серьезный, надежный мужчина. Вежливый, обходительный. Красивый вдобавок… (Пауза.) И на фига это ему нужно? Он что, больной?! (Опрокидывает бокал – вино разливается по столу.) Что за хрень, а не жизнь! Стоило мне наконец встретить нормального мужика… Он хочет покончить с жизнью, да?!
Гера. Вадим – психологически неуравновешенный. Я же сказал: он поклялся отомстить за свою девушку. Унести с собой как можно больше террористов. А заодно и свести с жизнью счеты.
Алек. А что он один может? Это только в кино, где всякие рембо фокусы показывают.
Гера. Он и есть фокусник. Человек-бомба. За километр чует террориста. Если засечет, то все – хана, ни один не уйдет… Его ненависть к врагам патологических масштабов. Колоссальной убойной силы. И ужасно токсична…
Ксения. Ну, наверно, не сильней, чем ненависть его девушки. Останься тогда она жива, она бы рассказала ему, как горячо ненавидит своих насильников.
Гера. …Когда он окажется в гуще террористов, он воспылает к ним столь мощным чувством… просто звериной яростью! Не найдя выхода, эта ярость отравит его кровь. Весь организм его будет отравлен справедливой ненавистью и жаждой мести. Как реки в день Страшного суда.
Ксения. Это правда?
Гера. Почки не справятся с бушующей кровью, заклинят намертво – и уже в следующую секунду придет в действие взрывной механизм. Тогда никому не уйти от возмездия.
(Пауза.)
Ксения. Верится с трудом. Что могут две маленькие почки против армии террористов?
Гера. Вадим предусмотрел и этот вариант. И попросил хирурга-минера подключить к бомбе, кроме искусственных почек, прямую кишку.
Ксения. Прямую кишку? Фу, но там же – экскременты!
Гера. Какие, на фиг, эксперименты?.. Всего лишь дерьмо.
(Алек вынимает из коробки конфету, кладет на стол и разбивает ее рукояткой пистолета – в стороны разлетается кокосовая стружка.)
Алек. Вот это ход! (Разбивает еще одну "Raffaello".) Смертоносное дерьмо – новейшее оружие массового поражения! О таком я еще не слыхал… Объясни мне только, как может быть нам полезен Вадим со своими взрывоопасными почками?
Гера. Все очень просто: ты ищешь Немую, ловишь ее душу на слух, я преследую ее в любой точке земли, загоняю в угол, как бешеную кошку, а Вадим… подрывает.
Ксения. Но ведь тогда он… ценой своей жизни…
Гера. Он поклялся отомстить, понимаешь, поклялся! Его жизнь без любви не имеет смысла, она тяготит его… Вспышка мести, взрыв – и долгожданная развязка.
Ксения. Это ужасно! Его сейчас же нужно остановить! Почему никто из вас не хочет его остановить? Алек, я знаю, ты можешь, почему же ты ничего не делаешь?!.. Нет, я сама, я бы смогла его убедить. Да, я хочу встретиться с ним снова, я отговорю его от этого безрассудного поступка.
Какая бы ни была его любовь, умирать вот так… ни за что…
Гера. Брось, противно слушать. Что ты знаешь о любви? О настоящей любви, а не о слюнявых поцелунках и глупых обжиманьях в темноте. Настоящая любовь для кого-то спасение, а для кого-то смерть.
Ксения. Все, с меня хватит. Больше ни слова о смерти!.. И о любви – довольно.
(Ксения уходит. Алек провожает девушку долгим взволнованным взглядом. Наливает себе вина, выпивает залпом. Затем наполняет бокал еще – снова пьет. Все это время, пока Алек пьет, Гера не сводит с него цепких подозрительных глаз. Алек ставит пустой бокал на стол, встречается взглядом с Герой.)
Алек. Это она… Ксения сбила меня в тот вечер. Она была за рулем того "опеля". (Медленное затемнение. Мужчины замирают, как завороженные, глядя друг на друга. Их силуэты плавно растворяются во тьме.)
СЦЕНА ВТОРАЯ
2-й день погони
Свет включается. Ясный солнечный осенний день. На заднике – диапозитив с изображением поля, густо покрытого зелеными всходами раскустившейся озимой ржи. Синее небо без единого облачка. Слева вдалеке маячит дорожный указатель "Гопск. 20 км" (указывает в сторону левой кулисы). Справа установлен знак "Большовск. 900 км" (указывает в сторону правой кулисы); там же, на горизонте, темнеет сине-зеленая полоска леса. К лесу, разрезав поле пополам, вьется неширокая грунтовая дорога. По дороге колесит диван-мотовездеход. Его лихо оседлал Гера. На его голове повязана черная бандана. Крепко вцепившись в руль, он пристально вглядывается в даль. Сверху, в 2–2,5 метрах над дорогой, распластал крылья мотодельтаплан. В люльке летательного аппарата ловко устроился Алек. На ветру развеваются его волосы; глаза молодого человека защищают большие ветрозащитные очки.
Алек (счастливый, показывает большой палец правой руки вверх). Полный улет, Гера! С такой скоростью мы запросто доберемся за два дня до Большовска!
Гера (с неистовой радостью крутит баранку мотовездехода). Ништяк, Алек! А ты уверен, что Немая женщина прячется в Большовске?
Алек. А то! Я вчера случайно подслушал по телефону, как ее женская душа договаривалась о встрече с мужской.
Гера. Да ну? И чья ж это мужская душа?
Алек. Этого я сказать не могу: Немая ни разу не произнесла имени своего хахаля. Но то, что он назначил ей свидание в Большовске, – я слышал своими ушами!
Гера. Выходит, Немая с кем-то закрутила роман. Что ж, нам это только на руку. Приедем в Большовск и возьмем Немую тепленькой прямо в объятиях ее любовника.
Алек. Это точно! Немая даже пискнуть не успеет, когда мы ее схватим!
(Внезапно Гера сильно вздрагивает всем телом, оттого что мотовездеход налетел на кочку.)
Гера. Все, кончай болтать, чувак! Добавь лучше газу! Разгони свою птицу, подставь крылья ветру погони!
Алек. Эге-ге-ге, ветер погони! Он возбуждает, он пьянит!..
Гера. …Ветер погони сорвал нас с места, сорвал крышу, лишил равновесия и покоя; отравил нам жизнь, сделал жизнь потрясающе живой; разорвал в клочья привычный убогий мирок, где мы столько лет прозябали. Погоня – она круто изменила нас!..
Алек. …Преобразила! Сделала лучше. Погоня – это образ жизни. Анархия для движения! (Бросает вниз мешочек; ударившись о дорогу, мешочек лопается – из него в разные стороны летит разноцветный фонтан конфетти.) Плевок в душу тошных будней! Погоня дороже безопасности и свободы…
Гера. …Погоня дороже самой жизни. От погони не жди пощады и снисхождения. Погоня жестока, преступна и… невероятно заразительна! Как заразительно все, что напрочь лишено корней, традиций, привычек, обязательств и ограничений…
Алек. …Мы упиваемся погоней, мы дышим и не можем надышаться ее резким, обжигающим душу духом…
Гера. А кое-кто сейчас, именно в этот момент, но хрен знает где, задыхается от удушья.
Алек (в недоумении свешивает вниз голову). Кто же это?
Гера. Вадим… Сдается мне, он вечный неудачник. На его роду написано: прикрывать наши задницы. Волочиться за нами, дышать нам в затылок, толкать в спину… Но у него нет ни единого шанса обойти нас…
Алек. …И почувствовать, что значит погоня; надышаться ее живительным духом…
Гера. …Ощутить безграничную власть. Безнаказанность. Войти в раж – и гнать, гнать, гнать! Настигнуть террористку – и уничтожить!
(Раздается резкий свистящий звук. Мотовездеход кренится влево.)
Алек. Это ты про кого?
Гера (останавливает мотовездеход и слезает). Ну, про Немую женщину, про кого ж еще? (Стучит носком ноги по переднему левому колесу.) Черт, этого только не хватало!
Алек. Так она и в самом деле террористка?
(Гера заводит домкрат под левый край мотовездехода, поднимает его. Снимает пробитое колесо.)
Гера. Откуда мне знать. Ведь с какой-то же целью мы преследуем ее? На фига тогда понадобилась погоня, если Немая – не террористка?
Алек. Может, она случайно… сама того не желая… ее вынудили…
(Гера снимает с задней спинки дивана-мотовездехода запасное колесо.)
Гера (опустившись на корточки, устанавливает запасное колесо вместо пробитого). Не пори чепухи! Она – стопроцентная террористка!.. Но даже если не террористка – обязательно преступница. Другого и быть не может. Какой смысл тогда гнаться за ней? (Садится снова на мотовездеход.)
Алек. Ну, не знаю. Дух погони. Ощущение полноты жизни.
Гера. Это так, возразить сложно. Но погоня – для нас. Нам погоня в кайф. В удовольствие. В охотку… Но на кой черт погоня – ей? Ей-то на фига мчаться сломя голову, удирать, спасать свою задницу?!
Алек. Может, она неугодна? Гера. Кому неугодна? Алек. Ну… может, этим…
Гера. Коалиции, что ль?.. Или, неужели ты хочешь сказать, – оппозиции?
Алек. Президенту… Нет, конечно, нет.
Гера. Тогда кому же?
Алек. Премьер-министру.
Гера. Тьфу! Умнее ничего не придумал? Ты бы еще сказал Западу. Или – Востоку! (Пауза.) Ладно, приедем в Большовск, там и разберемся. А пока, гадай не гадай, наше дело – погоня. Вот единственное, что сейчас имеет цену и смысл!
Алек (с восторгом и упоением). Она поддерживает нас в нужном тонусе. Освобождает от никчемных мыслей о хлебе насущном. Ведь хлебу свойственно черстветь или покрываться плесенью. А погоня – эталон свежести! Эликсир идеальной жизни!
Гера. Поэтому никаких перекуров! Больше никаких остановок и привалов! Погоне – зеленый свет и вечное движение!
(Из двигателя мотодельтаплана неожиданно начинают сыпаться с треском искры.) (С тревогой глядя на Алека.) Эй, чувак, что там стряслось?
Алек (в отчаянии). Движок загорелся! Гера, я падаю!
(Мотодельтаплан охватывает пламя, раздается пронзительный ноющий звук сорвавшегося в пике самолета, за дельтапланом тянется шлейф дыма. Свет гаснет. Слышен треск ломающихся веток и крики Алека. Затемнение.)
(Чертыхается.) Какого черта! Сломаны мои крылья…
