Павел Сергеевич Марков
Они среди нас
Они среди нас
Оборотни… что вы знаете об оборотнях? Что они превращаются в волков при свете луны, воют на черный небосвод, жрут путников и боятся серебра? Чушь собачья! Забудьте эти сказки. Оборотни живут здесь. Среди нас. И им не обязательно превращаться в зверя, чтобы проявлять свою мерзкую сущность. Для этого прекрасно подходит облик человека.
***
Дождь лил не переставая вот уже несколько дней, превратив грунтовую дорогу в настоящее болото. Серое небо, под стать унылому пейзажу, низвергало вниз холодные потоки. Влажные капли выбивали дробь по бронзовой кирасе. Высокие сапоги хлюпали по грязной жиже. Но ногам было тепло. Оттого промозглая погода воспринималась не так мерзко. Сквозь щели металлического шлема прорывался пар горячего дыхания. Брызги от шагов оставляли на плотных штанах грязные следы. На черной ткани они были хорошо видны.
«Придется постирать. Да и самому не помешает в баню сходить после такой прогулки».
Я остановился и осмотрелся. Слева раскинулось обширное поле. Оно колосилось под напором промозглого ветра. Только вот росли там отнюдь не злаки, а сорняки по пояс. Вдали на горизонте виднелся обугленный остов старого дуба. Видать, когда-то в него угодила молния. Справа к тракту, точнее к тому, что от него осталось после ливня, подступал хвойный лес. Мрачный и безмолвный. Ели и сосны раскинули пышные ветки и стояли не шелохнувшись.
«Мда… в такой глуши не то что баню, закрытый нужник за счастье найти будет».
Угрюмо вздохнув, я поправил обоюдоострый меч, висевший на поясе, и продолжил путь. Дробь дождя и хлюпанье сапог по жиже служили мне сопровождающей музыкой.
«Понятное дело, что из города сюда вряд ли кого пошлют. Кому охота разбираться с проблемами кучки людей, загнивающих в этой глуши? На юге сейчас других забот хватает».
Да, степные кочевники в последнее время набрали силу. Достаточную, чтобы совершать рейды вглубь Империи. И пока что правитель Карл, полностью оправдывающий свое прозвище Простоватый, не придумал, как их остановить. Головы бургомистров[1] забиты совсем иными проблемами, нежели оказанием помощи захудалым хуторянам. Поэтому неудивительно, что гонцу, белобрысому юнцу, у которого еще усы расти не начинали, дали от ворот поворот, и тот пошел искать помощи в пригородный трактир. Но и там его ждало сплошное разочарование – как только наемники прознавали, куда надо ехать и зачем, тут же отказывались. Но, в конце концов, ему повезло наткнуться на меня, прозябающего без гроша уже целую неделю. Как раз-таки мне терять было уже нечего. Впрочем, судя по осунувшемуся и болезненному лицу паренька с темными кругами на глазах, ему тоже.
– Спасибо, светлый господин!
Он было протянул руки через грязную столешницу, дабы благодарно ухватить мою ладонь, но я ее отдернул.
– Спасибо в кошель не положишь.
Несмотря на сумрак, я увидел, как в глазах паренька мелькнуло отчаяние.
– Все, что есть отдадим! Только помогите нам!
– Негусто, видимо, у вас есть, раз сам Теодор отказал, – хмыкнул я и покосился на здорового наемника, сидевшего за столом напротив.
Теодор не гнушался дешевой работы, предпочитая брать количеством заказов попроще.
Завидев мой взгляд, он отсалютовал кружкой с пенным пивом. Я улыбнулся и кивнул в ответ. Денег на пойло уже не хватало.
– Да, мы не богаты, господин, – юноша сцепил руки в замок, – но немного серебра имеется. Отдадим все, что есть!
– Двести серебряных крейцеров.
Увидев, как вытянулось от изумления лицо паренька, я не сдержал презрительной гримасы.
– У… у нас нет столько, господин, – просипел он.
– А сколько есть?
– Да… да дай бог сотня наскребется.
– Мда.
Выбирать, правда, не приходилось. Либо это, либо вешать оружие на стену и идти канавы чистить.
– Хорошо. Сочтемся.
– Спасибо! – вмиг просиял гонец. – Спасибо, добрый господин! Поехали! Поехали тот час же!
– На чем? – усмехнулся я. – На твоей кляче? Она сдохнет под нами уже через пару верст.
Пыл юноши слегка подостыл:
– А…, а как же тогда?
– Ты – возвращайся. А я прибуду завтра к вечеру на своих двоих.
– Опять ждать?! – взмолился гонец.
– Вы итак долго ждали. Ничего не будет, если подождете еще.
– Так наймите лошадь в местных конюшнях!
Я снова усмехнулся:
– На это половина твоей награды уйдет. И какой тогда смысл?
– Но…
– Либо так, либо проваливай.
– Господин, послушайте…
Мое лицо стало каменным:
– Убирайся, чернь.
И демонстративно отвернулся в окно. На улице уже зажгли факелы. Возле входа трактирная шлюха демонстрировала пьяному кнехту[2] свои прелести. Но тот так нагрузился хмелем, что помышлял скорее добраться до кровати и уснуть. В одиночестве.
– Я согласен, – тихо прошептал юноша.
Мои губы подернула ядовитая улыбка. Я знал, что он согласится. Выбора не было. Впрочем, как и у меня.
– Хорошо. Значит договорились. Ждите моего визита на исходе завтрашнего дня…
Судя по тому, как стремительно надвигались сумерки, исход его уже был не за горами. Плотный покров серых облаков лишь ускорял его неминуемое явление.
Продолжая шлепать по жиже, я в уме прикидывал, далеко ли еще осталось, как заметил впереди бесформенный силуэт. Он валялся у обочины, присыпанный зелеными иголками. Я нахмурился. Рука непроизвольно сомкнулась на рукояти меча. Подойдя чуть ближе, удалось рассмотреть, что это лошадь. Та самая, на которой приехал зеленый юнец.
– Хм.
Я остановился в двух шагах от трупа. Грязь смешалась с каплями дождя на бурой шерсти, делая невозможными попытки что-либо рассмотреть как следует. Пар все валил сквозь прорези, только ухудшая обзор. Я присел на корточки и снял шлем, подставляя короткие волосы холодной мороси. Вот теперь я увидел. Следы от острых клыков на шее животного.
– Крупный волк… может медведь.
Мой взор метнулся к лесу. То стоял неподвижно. Небесные потоки тихо шуршали меж веток елей и сосен. Чаща хранила безмолвие, а среди крепких стволов сгущалась тьма.
– Интересно… он убил ее до того, как хозяин загнал лошадь, или после?
Я провел рукой по телу.
– Холодная…, но в такую погоду…
Окинул взглядом почву – бесполезно. Все смешалось в единую коричневатую массу.
– Хорошо, – я выпрямился и надел шлем, – спрошу в деревне, что да как.
Еще раз осмотрев лес и не заметив ничего подозрительного, я продолжил путь. Сапоги шлепали по лужам и грязи, а дождь – по нагрудной кирасе. Пар снова повалил через прорези.
– Я удивлен, что они не промокли, – подумал вслух про обувь, – кожевник знал свое дело.
Морось усилилась, переходя то ли в мелкий дождь, то ли в туман. Обугленный остов старого дуба исчез за мокрой завесой. Мир словно сузился до одной версты. Давил, как небо на плечи атланта из сказок южных народов.
– От теплой похлебки сейчас не отказался бы. Даже в обществе черни.
Будто услышав мои слова, туман впереди немного рассеялся, и я увидел хутор. Он слегка отстоял от дороги, окруженный с трех сторон густым лесом. Домов было восемь. По четыре с каждой стороны – севера и юга. Стены деревянных изб потемнели от дождя. Отсюда казалось, что они сгнили уже наполовину. Окна были прикрыты ставнями. Огороды заросли сорняками и крапивой с человеческий рост. Поляна превратилась в подобие болота. Земля чавкала под ногами, а сырая трава липла на обувь.
Здесь тоже царила тишина. Словно жители покинули это место, причем довольно давно.
– Не дождались? – в моем голосе прорезались гневные нотки. – Если окажется, что я проделал путь зря, то…
«То что? Вымещу злобу на гнилых досках? Сам виноват. Согласился помочь какому-то отребью».
Стараясь немного успокоиться, я сошел с дороги и спешно направился к домам. Рука скользнула на пояс, пальцы ухватили рукоять меча. Так, на всякий случай. Сквозь прорези шлема вместе с паром вырывалось шумное дыхание. Со стороны я должен был напоминать разъяренного быка.
Остановившись посреди хутора, я осмотрелся. Тихо. Безлюдно. Ни единого шума. Только дождь шумел среди неподвижного леса.
– Дерьмо…
Заскрипела половица. Я развернулся в пол-оборота. Клинок чуть вышел из ножен. Ставни дома, что был напротив, покачнулись. И снова тишина. Ветра не было.
– Не играй со мной, пёс! – злобно рыкнул я.
Мне никто не ответил. Капли барабанили по бронзе кирасы. Жилища хуторян обступили меня, словно безмолвные истуканы. Давили не меньше, чем плотный туман. Я чувствовал, как напряжено тело… что кто-то наблюдает за мной… что здесь кто-то есть. Это ощущение не оставляло ни на миг.
– Выходи, или я снесу тебе голову!
Вновь скрипнула половица. Качнулись ставни… начали медленно открываться. Громко, с еще большим скрипом, резанувшим по ушам. Я поморщился и крепче вцепился в клинок. В оконной раме показалась рука. Бледная…
…как у мертвеца…
Пар из прорезей повалил сильнее. Я до боли уставился на то, что показалось в открытом окне. Желтоватые рога на вытянутой морде… с огромными черными глазами. Ставни издали стон, похожий на предсмертный хрип. Он эхом пронесся по пустой поляне. «Мурашки» побежали по телу…
– Господин, вы пришли?
Я тряхнул головой, прогоняя наваждение.
Рога оказались растрепанными волосами песочного цвета, а черные глаза – всего лишь кругами невыспавшихся очей. Вытянутое и бледное, как поганка, лицо с надеждой было обращено на меня. Теперь я узнал его.
«Мне надо отдохнуть».
Меч с лязгом вернулся в ножны. Я отпустил рукоять и направился к дому. Грязь хлюпала под ногами, дождь барабанил по кирасе.
– Я нашел твою лошадь.
Юноша потупил взор:
– Да, господин. Загнал кобылу, когда сюда вертался.
Я остановился возле избы и пристально вгляделся в гонца из-под шлема:
– На тебя напал волк?
Его глаза округлились:
– Что, господин?
– Я видел следы от зубов на шее лошади.
Юноша стал бледнее обычного:
– Н-нет, господин. Она сама… сама исдохла. А я пешком потом дошел. Может… может ее потом… того…
– Может, – сухо сказал я и тут услышал старческий голос, исходящий из дома.
– Йенс, с кем ты там болтаешь?
– Господин из города вертался, – обернулся через плечо юноша.
– Так чего ж ты держишь его на пороге-то? Впускай, совсем промерз, небось.
– Да-да, дядя Ульман.
Йенс быстро скрылся за ставнями. Те вновь заскрипели, но не закрылись совсем. Я попробовал рассмотреть внутреннее убранство, но изба тонула в сумраке, и снаружи было ничего не разглядеть.
Отворилась входная дверь, и Йенс суетливым жестом пригласил меня внутрь.
– Сюда, господин.
Я не стал упрашивать себя дважды. Ноги с пути налились свинцом. Проходя мимо юнца, я заметил, как тот с опаской оглядывает лес, подступающий плотной стеной прямо к хутору. В расширенных зрачках Йенса сквозил испуг.
«Что же здесь произошло?».
– Сапоги можете не снимать, господин, – прошептал он, – не до чистоты нам сейчас.
– Как скажешь.
Юноша быстро захлопнул за мной дверь и вставил в пазы крепкий засов. Его руки тряслись, как с похмелья.
Я оказался в крохотном помещении между входом в основное жилище и улицей. Здесь стоял полумрак. Слабого света из маленького оконца едва хватало, чтобы различить грязный сундук в углу и прогнившие доски пола. Они скрипели и трещали при каждом шаге. Дождь стучал по крыше, издавая тихий и монотонный шум. Обычно он помогает расслабиться, навевает сон. Особенно с тяжелой дороги. Но не в этом месте.
Дверь внутрь была широко распахнута. В доме оказалась всего одна комната. Немногим больше той, что осталась позади. Здесь царил чуть меньший сумрак, который с трудом развеивался дневным светом из полуприкрытых ставен и тлеющим очагом посреди помещения. Красные угли ярко блестели в полутьме, источая приятное тепло. Возле него, прямо на дощатом полу, разместились два человека – пожилой старец и юная дева. Первый грел руки в исходящих потоках воздуха и сильно хмурился. Русая красавица куталась в плотную тунику и шерстяную накидку. Светлая коса, спадающая меж лопаток, ярко выделялась на фоне темной и грубой ткани. Голубые глаза на бледном лице отрешенно смотрели на тлеющие угли. В мою сторону она даже не повернулась, позволяя любоваться своим точеным профилем. Старец же, как только заметил меня, сражу начал подниматься, кряхтя, словно непромазанные петли.
– Проходи, мил человек. Ты для нас всегда желанным гостем будешь, – и улыбнулся ртом, в котором не было и половины зубов.
Меня перекосило от отвращения, но никто этого не видел – шлем я так и не снял.
– Ты плотно запер дверь, Йенс?
– Да, дядя Ульман, – юноша вошел следом, – плотно.
Моя рука скользнула на пояс, поближе к мечу.
– Не желаешь подкрепиться с дороги, мил человек? – старец потер ладони. – Остались у нас еще скудные запасы, но для спасителя нашего ниче не жалко.
– И что же у вас есть? – хмыкнул я.
– Свежая головка сыра, – сказал Ульман так, будто признался в хранении императорской короны, – ячменные лепешки и бобы.
– Платить тоже бобами будешь?
Старик на секунду стушевался, но быстро овладел собой:
– Обижаешь, мил человек. Йенс разве не сказал, что припрятано серебро у нас на черный день? – он вздохнул. – Вот и настали, кажись, они.
– Сто крейцеров, – невозмутимо напомнил я, – ни монетой меньше.
Ульман снова вздохнул:
– Да, передал давеча твое веление нам Йенс. Это все, что у нас есть, но… – он развел руками, – что поделать.
Я протянул ладонь. Старик непонимающе уставился на нее. Так прошло несколько секунд. Тишину нарушали шум дождя и громкое дыхание Йенса позади меня.
Наконец я не выдержал и нетерпеливо бросил:
– Давай сюда.
– Э… – кашлянул Ульман, – крейцеры, мил человек?
– Ну, не бобы же.
– Так… так работу сначала сделать надобно, потом уж и благодарность выказывать, – неуверенно пробормотал он.
– Плата вперед, – твердо молвил я, – или решайте свои проблемы сами.
Вновь наступила тишина. Я услышал, как перехватило дыхание у Йенса. Руки Ульмана затряслись, он крепче стиснул их перед собой. И только красавица у очага продолжала отрешенно смотреть на тлеющие угли. Происходящее в доме ее будто совсем не волновало.
Спустя минуту напряженного молчания, Ульман хрипло молвил, облизав пересохшие губы:
– Йенс, достань из сундука то, что мил человек просит.
– Но… – неуверенно завозился тот, – дядя, ты уверен, что…
– Кыш!
Юношу как ветром сдуло. Гнилые доски заскрипели под его босыми ногами.
– Прости, мил человек, – вновь развел руками старик, – соображает он туго иногда.
Я промолчал. До умственных способностей черни мне не было никакого дела.
«А вот с девчонкой я бы развлекся…».
Вошел Йенс. На лбу юноши выступила легкая испарина. Он явно нервничал. Дрожащими руками парень протянул мне простенький ларец. Приоткрыв его, я увидел горсти серебряных монет, аккуратно разложенные внутри.
– П-пересчитывать будете, господин? – заикаясь, спросил Йенц.
Я захлопнул крышку и взвесил ларец на ладони.
«Тяжелый».
– Сочтемся.
Кажется, у Йенса отлегло от сердца. Он с облегчением выдохнул и утер бледное лицо.
– Славно-славно, мил человек, – довольно проскрежетал Ульман и потер кисти друг о друга, – как величать-то тебя?
Я убрал ларь за пояс. Монеты с приятным хрустом пересыпались с одного края на другой. Сквозь прорези шлема видел, как напряжены эти двое. Боятся, что заберу их последние крохи и уйду, не выполнив заказ.
«И что мне мешает это сделать? Совесть? У наемника? Пха. Нет. Но вот дурная слава… она всегда бежит впереди тебя».
И свою славу, пусть и скромную, портить я был не намерен.
– Варан.
Седые брови Ульмана поползли вверх:
– Это что еще за зверь такой?
– Обитает в южных землях, – я скрестил руки на поясе, – обладает сильным телом и мощным ядом.
– И ты, мил человек…
Мои глаза сузились:
– Я такой же сильный, как он.
«А мой язык такой же ядовитый. Но тебе знать об этом необязательно, глупая чернь».
– Видать знаешь ты, о чем говоришь, – вздохнул Ульман, – нам, вот, тоже не повезло со зверьем столкнуться. Потому и послал я гонца на помощь в город. Да только ты и откликнулся.
– Думаю, настало время рассказать подробнее. Зачем я вам?
– Да будет так.
***
Сквозь полуприкрытые ставни влетел холодный поток воздуха и заставил Ульмана поежиться. Створки громко заскрипели в тишине. Йенс вздрогнул и опасливо огляделся по сторонам. Старик нервно потер ладони друг о друга и, кряхтя, направился к окну. Только юная дева по-прежнему оставалась безучастна к происходящему.
– Поди, еще пару месяцев назад у нас было все хорошо, – начал рассказ Ульман, – хутор наш не шибко большой, мил человек, но на жизнь хватало. Да и с города к нам наведывались редко. Что с отшельников взять-то?
Он потянул ставни и аккуратно захлопнул их. В комнате сразу потемнело. Моя рука вновь скользнула на пояс, поближе к мечу, но местные не выказывали никакой вражды. Более того, в их глазах читался страх. У всех, кроме девицы подле очага.
– Все у нас было. Поле, огороды, скотинка, лес под рукой, – на последних словах голос старца дрогнул, – беда-то как раз оттуда и пришла.
Ульман развернулся. В тусклом и красноватом свете от тлеющих углей его лицо казалось еще более осунувшимся и старым.
– Что за беда? – сухо спросил я.
– Поначалу скотинку драть кто-то начал, – он развел руками, – мы, грешным делом, на волков сперва подумали.
– И правы в итоге оказались, – шепотом добавил юноша.
– Ах, Йенс, если б в волках только дело было, – отмахнулся Ульман, – разве б докатились мы до жизни такой?
– К делу, – перебил я. – Кто убивал скот?
– Не сразу удалось нам подсмотреть. Долго на волков мы думали. Следы уж очень похожи были, только, мил человек, крупные очень. Я таких «серых» с роду не встречал. А потом, однажды лунной ночью… – старика передернуло, он запнулся.
– Оборотень? – догадался я.
– Он самый, – кивнул Ульман, потупив взор.
– Здоровенный, – тихо прошептал Йенс, – до нас доходили иногда слухи, что эти твари размером с человека, да этот другой какой-то.
– Другой? Что значит другой?
– Это вам, мил человек, пусть Йенс расскажет. Он его лучше разглядеть сумел. А у меня глаза уже не те.
Я повернул голову к юноше. Тот стоял справа, облокотившись о деревянную стену. Дождь продолжал умиротворяюще хлопать по крыше. Если бы не бледность на лицах и страх в глазах собравшихся, этот вечер ничуть не отличался б от обычных деревенских посиделок в ненастную погоду. Но мнимость покоя давила лишь сильнее.
– У нас оставалось всего пара коз, – громко сглотнул Йенс, – старались оберегать, как могли. Запирали на ночь в крепком сарае. Засов там прочный и находится внутри. Так он сумел выломать ворота… снаружи!
– Хм.
– Да, мил человек, – вздохнул Ульман, – не простой это оборотень.
– Грохот всю деревню разбудил… точнее, – юноша вытер лоб дрожащей рукой, – тех, кто в ней еще оставался. Я схватил кочергу и выбежал…
– Ты, что?
Мои брови взмыли вверх, но они этого не увидели – я так и не снял шлем.
– А что еще оставалось? – голос юноши оставался тихим, но в нем засквозило отчаяние. – Это были наши последние козы!
– И что потом?
– Я увидел… я увидел… – он запнулся и вновь утер лицо. Йенс явно не хотел возвращаться памятью в прошлое. – Он размером с медведя был! И морда как у медведя, и клыки. А шкура волчья… только белая!
Он умолк и потупил взор. В доме опять повисла тишина, нарушаемая лишь слабым шорохом небесных потоков по покатой крыше.
Я хмыкнул:
– У тебя от страха голова помутилась. Таких оборотней не бывает.
– Я знаю, что видел, господин.
Йенс поднял на меня глаза, в которых смешались страх и решимость. Он действительно верил в то, что говорил.
– Агнет тоже его видела, – добавил юноша, словно хотел подтвердить свои слова.
– Агнет?
Он молча кивнул на русую красавицу возле очага. Та продолжала отстраненно смотреть на тлеющие угли. Их свет отражался в ее пустых глазах.
«Агнет, значит… какое красивое имя. Интересно, она еще сохранила свою добродетель?[3]».
– Ответь, дочка, мил человеку, – нравоучительно потребовал Ульман, – он ведь ради нас такой нелегкий путь проделал-то.
– Да, – холодно отозвалась она, не поднимая взора.
Ее голос оказался мягким и нежным, но от него веяло льдом.
– Что, да? – хмуро уточнил я.
– Видела.
Отрешенность и явное нежелание говорить начинало меня раздражать. Внезапно захотелось схватить девчонку за косу и как следует тряхнуть, чтобы вытвщить из ступора, но тут вновь вмешался старик.
– Прости ее, мил человек. Страху мы все натерпелись знатно. А Агнет у нас очень хрупкая, как нежный цветок.
– Оно и видно. Однако не стоит передо мной корчить обиженную фрейлину.
Я рассчитывал, что мои слова как-то заденут Агнет. Заставят выйти из себя и сбросить маску безразличия. Напрасно. Ледяная дева оказалась невосприимчива к яду варана.
«Жаль. Но, быть может, я найду другой способ растопить твое сердце? Если останется время».
А пока пришлось только уточнить:
– Ты видела оборотня, похожего на медведя?
– Да, – короткий и холодный ответ.
– И вот мы остались совсем без скотинки, – перевел внимание на себя Ульман.
– Что было дальше?
– Местные стали уходить отсюда. Мало, кто захочет жить на хуторе, когда у тебя под боком в лесу оборотень шастает.
– Он убивал людей?
Ульман тяжко вздохнул:
– Бог миловал, только скотинку. Но когда та закончилась, мы стали бояться и за наши жизни. Потому и послали за тобой.
– Хм.
«Что-то здесь не складывается. Медведь-оборотень, жрущий скот, но брезгующий людьми? Прошло только пара месяцев, а хутор выглядит так, будто заброшен уже пару лет…».
– Ты ведь поможешь нам, мил человек?
– Откуда взялся оборотень?
Кажется, вопрос застал Ульмана врасплох. Он тупо уставился на меня и захлопал глазами.
– Из леса.
– Ясно, что не с поля. Он один из вас?
– Да откуда среди нас оборотню взяться-то? – развел руками старик. – Не, пришлый он, точно говорю!
– Ну-ну, – я скрестил руки на груди, – зачем тогда ему красть у вас скот? В лесу осталось мало дичи?
– Не знаю, мил человек, – виновато улыбнулся Ульман, – в повадках оборотней мы ведь не шибко понимаем чего. Вот вас и пригласили.
«Скрываешь ты что-то, чернь. Скрываешь…».
– Значит, нападения начались два месяца назад?
– Все так, мил человек, все так.
– И люди ушли, как только были задраны последние козы?
– Верно, верно.
– А вы почему остались?
Ульман вздохнул и потер ладони друг о друга:
– Приросли мы к этому месту, пустили корни, аки многолетние дубы. Не хотелось уходить.
– А остальным хотелось?
Старик вяло улыбнулся:
– Видать, не так сильно, как мы. Много молодых среди них было. А молодые любят бродить по свету.
Я смотрел на него и видел – старик брешет хлеще шелудивого пса.
«Но вот почему? Что ты скрываешь, Ульман?».
– А они, значит, не молодые? – я перевел взгляд с Агнет на Йенса.
– Не захотели бросать меня, старика, – развел руками он, – по гроб жизни за это спасибо им буду говорить.
– Они твоя семья?
– Нет, – быстро ответил Ульман, – нет, мил человек, но привязались ко мне сильно. Йенса я спас по молодости от клыков вепря. Забег на хутор, здоровенная кабанина, одичал, видать, от голода совсем. А паренек наш у опушки желуди искал. Яхватанул граблями и…
– А она? – я кивнул на девушку.
– А Агнет на меня похожа очень. Любит это место. Природу здешнюю. Цветы в полях собирать…
– Судя по виду, поля давно заросли сорняком, – хмыкнул я. – А их родители?
– Померли. Несколько лет назад мор накрыл здешние земли. Немало народу Господь к себе забрал.
– Ну да, – усмехнулся я.
– В твоих словах какой-то упрек, мил человек, – укоризненно склонил голову влево Ульман, – ты нам не доверяешь будто.
– Доверяй, но проверяй, – отчеканил я, – если оборотень нападал только на скот, что мешало остальным оставаться здесь и возделывать поля?
– Побоялись они, что оборотень на людей переметнется, – вновь развел руками Ульман, – мяса ведь больше не осталось.
Я вздохнул, выпуская сквозь прорези шлема клубы пара.
«В самом деле, какая мне разница? Плату получил, работу сделаю, остальное меня не касается».
– Хорошо. Он больше не появлялся?
– Нет, мил человек. Но прийти может в любой миг. Жрать-то, видать, нечего ему.
– С какой стороны приходил?
– С восточной, – Ульман ткнул скрюченным пальцем, – там лес особо густой.
– Болота, низины есть?
– Да вроде нет.
«Пожалуй, здесь больше делать нечего. Хотелось бы осмотреть хлев, в который вломился оборотень, осмотреть следы, но дождь и грязь наверняка все уже подтерли. Медведь-оборотень… скорее всего обычный волколак, пришедший из чащи за легкой и вкусной добычей. А юноше со страху просто почудилось. У страха, как говорится, тысяча глаз».
– Прежде, чем уйти, мне надо пополнить запасы еды и воды.
– Господин? – впервые за долгое время подал голос Йенс.
Я обернулся к нему:
– Неизвестно, сколько времени займет охота, а моя провизия подысчерпалась.
Юноша облизал губы:
– Но… у нас не так много ее осталось!
Я улыбнулся, но они этого не видели:
– Не будет чудовища, не будет проблем.
– Дадим, мил человек, дадим, – заверил Ульман, – все дадим, но Йенс правду говорит, немного пищи у нас осталось. Много предложить не сможем.
– Мне много не надо. Бурдюк воды и головки сыра хватит.
– Это нас не обременит, – тут же закивал старик, – воды можешь черпнуть из колодца на заднем дворе, а Йенс пока достанет сыр из подпола.
Я кивнул и вновь окинул взглядом дом. Теперь он казался еще более мрачным да унылым.
– Я открою для вас дверь, господин, – засуетился Йенс и выбежал из комнаты.
– Да хранит тебя Бог, мил человек, – прокряхтел Ульман.
Посмотрев на прощание сначала на старца, потом на бледную деву, я молча вышел следом за юношей под тихое шуршание по крыше моросящего дождя.
***
Земля вокруг колодца поросла здоровыми лопухами. Небесные потоки громко шлепали по ним, стекая ручьями вниз. Но сами стенки источника оказались чистыми, как и вода внутри. Она стояла высоко, так что не было необходимости использовать ведро. Я отстегнул бурдюк и, наклонившись, погрузил его под кромку. Та оказалась холодной и шла кругами от падающих с неба капель. Штаны, только начавшие высыхать возле очага, снова промокли. Охотиться на оборотня в такую погоду, конечно, мало приятного, но выбора нет. Судя по серым тучам, сковавшим небо до горизонта, лить будет еще несколько дней.
Восполнив запасы, я сделал несколько крупных глотков, убрал бурдюк за пояс, перешагнул через лопухи и остановился возле старого хлева, почерневшего от влаги. Земля перед входом превратилась в сплошное месиво, а старые ворота были сорваны с петель. Посреди них зияла огромная дыра. Словно тараном ударили.
«Тараном в форме огромного волка… или медведя… хм…».
Я взглянул под ноги в надежде найти хоть какие-то следы, но безрезультатно. Как и предполагал, дождь и непогода полностью уничтожили все отпечатки. Вздохнув, я выпустил клуб пара сквозь прорези шлема и вошел в хлев. Капли тихо барабанили по крыше. Внутри стоял полумрак. Наполовину сгнившие доски, холодное и отсыревшее сено, пустые загоны для скота… все это навевало уныние и тоску. Следов внутри я также не нашел. Если не считать бурых пятен крови и клочка белой шерсти, зацепившейся за ржавый гвоздь возле выхода.
– Хм.
Я снял кусок и осмотрел.
«Жесткий, – принюхался, —пахнет, но не пойму… то ли волком, то ли… вправду что ли медведь? Не встречал раньше таких. Надо быть осторожнее…».
– Господин.
Я вздрогнул и чуть не выронил мех. Сжав руку в кулак, развернулся.
Передо мной стоял Йенс и держал котомку с провизией. Светлые волосы разлетелись и слиплись. Бледное лицо блестело от влаги, а босые ноги утопали в грязи.
«И как ему не холодно?».
– Тут немного хлеба и головка сыра, – пробормотал он, – последняя…
«Какое важное уточнение, да только мне плевать».
– …вы уж избавьте нас от этого чудища.
– Избавлю, – сухо бросил я, забирая припасы, – если скажешь правду.
Юноша как-то п-странному воззрился на меня:
– Правду, господин?
– Да. Куда все ушли?
– Но… – он захлопал глазами, – дядя Ульман же все объяснил…
– Этими сказками можете кормить чернь, подобную вам, – я сощурил глаза, вынуждая паренька потупиться, – куда они пошли?
– Н-на север, – неуверенно мотнул головой Йенс.
– На север, значит. А почему не в Грауштадт? Это ближе. Я пешком всего за два дня дошел. В ливень и грязь.
– Н-не знаю, господин. Может и в Грауштадт пошел кто. Мы не знаем…
– Я знаю. Никаких беженцев с севера в городе не было. И хутор выглядит так, будто его забросили не два месяца, а два года назад.
– Дожди долго льют, господин, – промямлил юноша, – дерево отсырело, сорняки быстро растут.
– Я вижу, что ты врешь, чернь, – презрительно бросил я, – вот только не могу понять причины.
– Да н-не вру я, господин, – ответил Йенс тоном испуганного котенка.
Я толкнул его в плечо. Он отшатнулся и едва устоял на ногах, но взгляда так и не поднял.
– Не утруждай свой грязный язык. На самом деле мне плевать, что вы скрываете. Мое дело – выполнить заказ. Остальное не имеет значения. Но… – я приблизился вплотную и обдал юнца дыханием, – если вы подстроили мне ловушку, то отправитесь на тот свет раньше, чем думаете.
Йенс посерел, как камень:
– Побойтесь Бога, господин! И в мыслях не было…
– Откуда приходит оборотень?
– С востока, – кивнул, не поднимая головы, юноша, – дядя Ульман же сказал…
– Я принесу вам его голову. И на том распрощаемся.
– Благодарю, господин, вы спасаете нас от немину…
Йенс продолжал еще что-то мямлить, но я уже не слушал. Громко шлепая сапогами по размокшей земле, направился в сторону густой чащи. Ели и сосны встречали меня в полном безмолвии. Пышные ветви раскинулись в стороны. Дождь тихо шуршал между ними. Ни криков зверей, ни движения, ни ветра. Природа словно замерла в ожидании. В ожидании чего-то необратимого.
Проверив снаряжение, я вступил под естественный свод.
***
Земля в лесу тоже размокла, но не так сильно, как на хуторе или в поле. Ноги не погружались в грязь по самую щиколотку. Сжимая рукоять меча, я осторожно продвигался вперед и оглядывался по сторонам. Пар валил сквозь прорези шлема. В сумраке чащи его было видно особенно хорошо.
«У него должно быть логово, не очень далеко, раз так часто наведывался в деревню».
Среди черни ходят сказки и домыслы, что оборотни боятся серебра. Бред. Они – такие же звери по своей сути, как и остальные. Только сильнее, проворнее и могут менять облик. Но сталь клинка или арбалетный болт справляются с ними так же легко, как и с обычной дворнягой.
Когда чаща сомкнулась за моей спиной, и хутор скрылся из виду за пышными ветками, я остановился и прислушался. Тишина. Сумрак. Только дождь шуршал между деревьями, где сгущалась тьма, да теплое дыхание вырывалось из прорезей шлема.
«Тихо. Слишком тихо».
Я двинулся дальше, буквально кожей ощущая, как лес навис надо мной, словно пытался раздавить. Сердце ускорило ритм. Глаза всматривались в полумрак. Безмолвие напрягало и успокаивало одновременно. С одной стороны я никогда не встречал, чтобы в лесу было настолько тихо, с другой – будет проще услышать оборотня, если он решит подойти. А если он размером с медведя, то такая туша точно не сможет передвигаться бесшумно и незаметно.