Павел Смолин
Главная роль – 2
Стало очень неловко – директор-то не сволочь, а вовсе даже наоборот, но сделать большего физически не мог.
– Значит наша с вами встреча была уготована Господом, – я перекрестился. – Прошу вас составить прошение, по которому я из личных средств буду оплачивать обучение талантливым ребятам из расчета десять новичков в год.
Нету у меня на всех денег. Пока нету.
– Так точно, Ваше Императорское Высочество! – козырнул директор.
Назову это «Великокняжеской стипендией».
После гимназии поехали в Дворянское собрание – не с дворянами встречаться, как ни странно, а давать пресс-конференцию, просто более подходящей площадки не нашли. Обстановка зала вогнала в умиление: для меня приготовили удобное кожаное кресло, а товарищам борзописцам предлагалось стоять. Заигрываться в демократию негоже, поэтому о «бесе» – первый вопрос, естественно, был о нем – я рассказал сидя, а дальше поднялся на ноги и бродил вокруг кресла туда-сюда. Вопросы, собака такая, совершенно никчемные – боятся острые задавать, и я их хорошо понимаю. Пришлось самому акцентировать внимание на том, как сильно «двуперстые» помогли мне побороть «беса» и в честь этого пообещать легализовать старообрядчество во Владивостоке – сюда впервые ступил новый цесаревич, так что повод есть – и в Екатеринбурге с Костромой – родинах Кирила и Евпатия. Генерал-губернатор приказик подмахнет, никуда не денется – до Царя по-прежнему далеко – а остальное подмахнет Александр, потому что иначе получится, что он – плохой, а я – хороший, что очень неправильно. Получу за такую инициативу по возвращении, но мне уже плевать – поводом для Августейшей оплеухи больше, поводом меньше, так и так череду семейных скандалов разгребать.
И, напоследок, настоящая информационная бомба в ответ на очень удачно заданный вопрос «о личном»:
– Я питаю большую и светлую любовь к принцессе Маргарите Прусской, но признаться набрался смелости лишь недавно. Ныне я с огромным трепетом жду ее ответа и благословления от наших родителей.
Вот Августейшие родители «обрадуются», когда это в газетах найдут!
Глава 3
На выходе из школы прикрепленный к нам поп – бедолагу лишили возможности горевать над гробом Николая, поэтому он с самого начала поездки немного обижен – подошел ко мне и ласково улыбнулся:
– Ваше Императорское Высочество, могу ли я попросить вас уделить мне немного времени?
Понимая, с чем это связано, я уверенно кивнул:
– Конечно, батюшка.
Легкое юродство проникло в сердце пожилого иерея и вызвало на его лице довольную улыбку. Не став утруждать себя извинениями – царь отвечает непосредственно перед Богом, поэтому остальным придется терпеть – я сошел с крылечка гимназии в подсохшую за прошедшие сутки грязь и провел батюшку через ряд казаков охраны и пачку «ВИПов» под сень сиреневого куста.
Обернувшись, я уперся взглядом в глаза иерея и взял инициативу в свои руки:
– Мне сколькими пальцами подданые Его Императорского Величества крестятся без разницы, батюшка. Против бесов не хуже вас стояли. В английских молитвах благодати нет совсем, а у нас, православных, – нажал голосом. – Аккурат наступающим темным силам по сусалам надавать.
Сглотнув, иерей нервно спросил:
– Далеко ли силы темные?
– Кольцо сжимается, – хмуро ответил я. – Там, – указал на Запад. – Не добрые католики ныне, а россыпь национальных, утративших благодать церквей при полном попустительстве Папы Римского. Там, – указал на Восток. – Через океан от нас, вообще ужас: протестантизм. Господь всех рабов своих любит, а у американцев получается не так – по их утратившему благодать учению Господь любит только богатых, мол, состояние подтверждает богоизбранность. И как это назвать?
– Гордыня! – перекрестился иерей. – Грех смертный!
– Во-о-от! – с удовлетворенной рожей покивал я. – Азиаты, батюшка, промеж таких «христиан», прости-господи, не язычники безбожные, а овечки сирые. Мы их постепенно в истинную веру обратим и на службу нашей Империи поставим, с тьмой бороться. Но сначала нам промеж себя замириться надо – хотя бы православным. Не видишь тьмы разве? Спиритисты, курильщики опиума, лиходеи – снизу доверху тьма в общество наше проникла, изнутри грызет. Идем, остального тебе знать не надобно – с Синодом буду разговаривать, спрашивать, почему Русская Православная церковь не может с колдунами, ясновидящими и прочими сатанистами разобраться. Неужто от двуперстых опасность видят, а от тех, кто в грязном подвале кишки добрым христианам выпускает на потеху Дьяволу – нет?
Иерей осознал масштаб проблемы, пожевал губами и решил не нарываться на цесаревича, у которого и так много вопросов к Священному Синоду. Не исключаю, что он и сам со мной согласен – наступление тьмы же очевидно! – но вынужден соблюдать цеховую солидарность, что вылилось в робкое:
– Ваша молитва от беса спасла, Ваше Императорское Высочество, не двуперстых.
– Тебя там не было, батюшка, – ласково улыбнулся я ему. – А когда кто-то говорит то, о чем не знает, он или лгун, или либерал. Кто ты, батюшка?
Не выдержав груза обвинений, иерей с причитаниями и заверениями в лояльности плюхнулся на колени и принялся целовать мои сапоги.
– Встань, батюшка, – аккуратно поднял я его за локоть и лично отряхнул со щеки подсохшую землицу, не побоявшись испачкать руку. – Да благослови – трудно нам будет.
– Ступай с Богом, цесаревич! – явив слезы умиления на бородатом лице, перекрестил меня поп.
Когда мы вернулись к народу, я с удовольствием отметил сложные лица. Сцену видели все, и о теме, которую хотел обсудить иерей, догадались тоже все – а где здесь сложность? – и потом понаблюдали короткий разговор, после которого поп пережил глубочайшее раскаяние, а потом обрел благодать (возможно с моей помощью – я же его за руку поднимал) и благословил меня. Это ли не повод задуматься о том, так ли уж важна борьба со старообрядчеством?
Понятие «репутации» в мои времена видоизменилось – высокая плотность информационного пространства, обилие любителей оправдывать любое скотство – нередко этим уникумам даже не платил никто! – и динамика жизни позволяла похоронившим репутацию людям и дальше заниматься мутными делишками – их косяки банально смывали свежие инфоповоды, но здесь «репутация» значит очень много. В моем случае репутация – чуть ли не главный актив. Я благодарен Высшим силам за тот подвал – благодаря ему я в глазах верующих обрел статус бывалого экзорциста, а мои «опровержения» журналистских и народных слухов придали событию достоверности. На горизонте маячит территориальное приобретение, а японский Император своей волей – в газетах писали – масштабировал часовню памяти Никки в полноценный храм. Это его регенерация впечатлила. И это – язычники, для которых православие признавать болезненно: оно же ставит под вопрос «божественность» Муцухито. Чего уж про наших говорить, 99% которых в вере крепки, просто попов не любят.
Погрузившись в коляску – в карете жители Владивостока меня не увидят – мы отправились в дом губернатора, где нас дожидаются местные и съехавшиеся из других поселений промышленники.
«Промышленники» в эти времена – это не только владельцы заводов, фабрик и мануфактур. «Промышленник» – тот, кто «промышляет». Добыча ресурсов, пушнины, рыболовство – это все «промышленники». Потом с терминологией разберусь, из Петербурга и с папиной помощью, а пока меня интересуют те, кто «промышляет» золотодобычей и прочим.
В зале для приемов было не протолкнуться – сидеть не довелось никому, потому что мебель, исключая приготовленное для меня кресло, вынесли, чтобы побольше народу влезло. У противоположной входу стены, помимо кресла, нашлась крупномасштабная карта Области, и я понял, что способен закрыть по памяти немало «белых пятен». Но лучше сформирую и отправлю туда экспедиции – не один я работать должен.
– Здравия вам, братцы, – мощно ворвался я в помещение и через сформированный поклонившимися людьми коридор прошел к карте. – Времени мало, поэтому буду краток. Во-первых, от лица Империи выражаю вам благодарность за вклад в развитие этих некогда диких мест.
Промышленники ответили не хуже вымуштрованных солдат:
– Рады стараться, Ваше Им-пе-ра-тор-ско-е Вы-со-чес-тво!
Нельзя меня сокращать для облегчения хорового скандирования.
– Во-вторых, Империя в эти края пришла навсегда. Транссиб тому лучшее подтверждение. Но покуда он не готов, нам придется обойтись морскими перевозками и своими силами.
Мужики приуныли – я как бы попросил их открыть мошну поглубже. Да не боитесь!
– Край нам достался богатейший, – продолжил я. – Главное – научиться пользоваться им в полной мере. Прошу поднять руки тех, кто занимается или занимался добычей золота.
Руки подняла примерна пятая часть собравшихся.
– К вам обращаюсь, братцы, – окинул я их взглядом и подошел к карте. – Мы со служивыми завтра на границу отбываем, Манчжурию присоединять. Сколько времени это займет, никому неведомо – китайцы торговаться любят, но для определенности поставлю вам срок в пять дней. За эти пять дней вы, уважаемые золотодобытчики, должны будете разработать для представления мне план по организации экспедиций и добыче золота вот здесь, – я нарочито-неточно обвел пальцем большие круги в будущей Магаданской области и Хабаровском крае – там, где или «белые пятна», или леса нехоженые. – Края суровые, поэтому особое внимание уделить требуется теплым жилищам, обеспечению одеждой и нормальной кормежке – я не хочу разменивать золото на жизни подданных, которые за год работы на приисках вернутся больными калеками. И да, братцы – золота в этих краях хватит на всех, поэтому не стесняйтесь организовываться в компании на паях. Золото – это основа могущества государства. За золотом, братцы, пригляд будем держать строгий, и, если что, пеняйте только на себя – Империя знает о том, как именно ее золото вывозят лихие люди. В осетра прячут, например.
Мужики гоготнули – тоже умных повидали.
– Я знаю, что ворья да контрабандистов в этом зале сейчас нет, – сделал я им приятно. – Поэтому прошу бескорыстно помочь Империи навести порядок в добыче и перевозке золота. Задача проста – в дополнение к планам добычи составить опись со всеми известными вам способами контрабанды золота. К ним приложить предполагаемые методы борьбы. Сами вы подобной мерзостью, понятное дело, не занимались, но могли что-то слышать, без имен и названий поселений.
Мужики покивали – слышали, но сами ни-ни! Мне наработки наших хитрожопых добытчиков нужны не столько для борьбы с контрабандой – ее целиком на нынешнем технологическом уровне не задавишь, потому что страна вон какая, и на каждом метре кристально честного таможенника не поставишь – а отдать японцам, чтобы американцы как можно дольше не понимали, что именно вывозят с Аляски.
Таможня это вообще жуть – еще у Гоголя Чичиков на нее работать пошел, с хитрым планом: корчить из себя образцового служаку, чтобы потом, после череды повышений, брать взятки по-крупному. Изменилось ли с тех пор что-нибудь? Ой сомневаюсь!
– Далее предлагаю разобраться с производствами, – сложив руки за спиной, я отвернулся от карты. – Из Манчжурии я вернусь с китайской контрибуцией. Финансовая ее компонента ляжет в основу Дальневосточного Промышленного банка, нужного для выдачи займов под символический процент членам Общества Промышленного Развития Дальнего Востока. Таковое общество вам нужно за время моего отсутствия должным образом организовать. Я, с вашего позволения, стану его почетным членом и поспособствую тому, чтобы нам не чинили препон – в развитии этих мест Его Императорское Величество видит великую значимость.
Мужики просветлели лицами – государство не только привычно обирать собралось, но и помогать. Да как помогать – давать денег и Высочайшую «крышу», так-то чего мануфактуры не строить?
– На этом, братцы, мы первую нашу встречу заканчиваем. Думайте, прикидывайте перспективы, соразмеряйте свои силы, и Империя отплатит вам добром за добро.
* * *
Визит цесаревича в любом случае разворошил бы Владивосток, но такой программы никто не ожидал. Когда дикой кометой пронесшийся по городу Георгий уже погрузился в заслуженный сон, видя в нем Промышленное, Торговое, Аграрное и Просветительское общества – не ограничиваться же только промышленностью и банком! – в доме старовера-миллионщика Афонина собрались единоверцы. Классовые различия были временно забыты, и здесь нашлось место не только дворянам с промышленниками, но и купцам. Собравшиеся пребывали в прострации, и только потрескивание керосинок, тиканье ходиков да тихий голос Кирила нарушали тишину.
Здесь собралась вся старообрядческая элита Области с примкнувшими к ним посланцами староверских общин со всей Империи и даже из обеих Америк. Особых надежд никто из приехавших во Владивосток и отложивших все дела не питал: просто привыкли держать нос по ветру и быть в курсе – информация же тоже товар, и нередко гораздо более ценный, чем банальная древесина или даже высокотехнологичный промышленный продукт «подшипник».
Центром внимания уважаемых господ стал вчерашний матрос и сын разорившегося купца Кирил. В другой ситуации, даже не смотря на общие духовные убеждения, с ним бы и разговаривать бы толком не стали, но теперь он ни много не мало, а личный торговый представитель цесаревича, чему каждый из присутствующих стыдливо – потому что грех смертный – завидовали. Торговый представитель рассказывал долго, и по мере рассказа прострация только усиливалась.
Старообрядцы от царской власти натерпелись изрядно, и пиетета к Романовым через это испытывали меньше других подданных. Настолько «меньше», что даже среди вот этой полусотни гостей миллионщика Афонина при желании можно было отыскать любителей подкинуть деньжат народовольцам и прочим диссидентам. Череда событий, подкрепленная рассказом Кирила «из первых уст», заставила их глубоко задуматься в правильности такого подхода, но многовековое недоверие быстро не лечится – именно об этом и решил высказаться купец первой гильдии Гущин:
– Головы терять нельзя. Сколько мы сладких речей наслушались, а воз и ныне там. То, что Наследник три города нам с царского плеча кинуть решил, еще вилами по воде писано. Бумаги – нет, а коли она будет, так Царь и отменить может.
– Думаешь, врать Его Высочество будет? – нахмурился на него Кирил.
В другой ситуации Гущин бы отмахнулся от него, аки от навозной мухи, но теперь нужно было проявить разумную осторожность, поэтому купец погладил благообразную, кудрявую русую бороду и сдал назад:
– Отчего же «врет»? Молод Его Императорское Высочество. Ноша Наследника тяжела, и перешла к нему нежданно-негаданно. Ты, Кирю… – замаскировав невольную оговорку «кхеком», Гущин исправился. – Ты, Кирил, волчонком на меня не гляди. Понимаю – такую кашу наш цесаревич заварил, и вся толковая. Значит – голова у него светлая. Да только оттуда, – он ткнул пальцем в выходящее на Запад окно. – Из столицы, могут и одернуть, за то, что влез туда, куда не велено. Его-то одернут, а нам – прилетит.
– Построим на радостях храм, а его потом Никониановым отдадут, – усилил промышленник Митькин, владелец двух десятков артелей по добыче пушнины.
– Не таков Георгий Александрович, чтобы супротив царской воли переть, – насупился Кирил. – Каждый день телеграмм во-о-от такую кипу из Петербурга разбирает. Обратно такую ж кипу шлет. На столе у него видал, от Его Величества, так и написано: «план твой одобряю».
– Банк обещает, да только деньги-то в рост давать собрался, – заметил заводчик Сизов.
– А тебе просто так денег давать должны? – поднял на него бровь хозяин сапожной мануфактуры Баулин. – Это нам грешно, а Его Высочеству – нет. И процент символический.
– «Символический» – это какой? – ехидно спросил купец Захаров. – Ежели, к примеру, процент символизирует наше желание поделиться капиталами с дармоедами, так его и в три сотни можно нарисовать.
– Под три сотни брать дураков нема, – фыркнул Кирил. – Георгий Александрович при мне говорил – «только плохая власть невыполнимые приказы отдает». И он же в обчества Промышленное да другие сам вступает, а банкира выписал вообще американца, и не директором, а чтобы пригляд за начальниками держал – понимает, что нас за веру нашу душить будут, ссуды не давать.
– А главой-то кто будет? – прояснил важное хозяин дома.
– То мне неведомо, – развел руками Кирил. – Я не в свое дело не лезу – ежели Его Высочество нужным посчитает, сам скажет. Ну а нет, – пожал плечами. – Не моего купеческого ума дело.
Захаров и другие купцы поморщились – ударив по себе, Кирил отвесил оплеуху им. И заслуженную – чувство ранга в Империи впитывается с молоком матери, и до больших дел и состояний без него физически не добраться. Прав молодой – купцам в политических делах делать нечего.
– А пошлина? – первым пришел в себя купец Гущин. – Обчество торговое обещает, а про пошлины – ни слова!
– Харя не треснет, без пошлины товар таскать? – выместил стресс на коллеге купец Захаров. – Пошлина – она в казну платится. С Китая и так навар ох жирный, – блеснул глазками. – А мы теперь здесь, – топнул ногой. – На этом краю страны, будем главные – никонианцев быстро плечами растолкаем, да начнем туда товар гнать, – кивнул на Запад. – А пошлина… Так таможенники тоже истинной веры бывают, – ухмыльнулся.
Старообрядцы оживились – своя таможня это же такие перспективы! Даже если пошлину платить исправно (а этого никто в здравом уме делать не станет), получится гигантская экономия на взятках – это же свои, со своими договориться легче.
– Больно гладко получается, – подпустил скепсиса «мясной магнат» Гордяков. – Разве когда-то так было? Опять обманут, капиталы сдоят да выбросят.
Накал страстей достиг апогея, дисциплина временно утратила свое значение, и староверы, разделившись на два лагеря, принялись поливать друг друга грязью, обвиняя в недоверии центральной власти, лелеянье старых обид, припоминали друг дружке старые грешки, и закончилось все классикой – уважаемые, набожные, нажившие состояния господа увлеченно тягали друг дружку за бороды и отвешивали звучные тумаки.
– Ну-ка охолонули!!! – взревел хозяин дома, когда ущерб его гостиной перевалил за три тысячи рублей.
Они дерутся, а он – плати!
Староверы осознали, что увлеклись, быстренько помирились, коллективно помолились, и благополучно пересидевший кипиш в углу Кирил продолжил:
– Нельзя о покойных так, – перекрестился. – Грешно, да только Николай Александрович, царствие ему небесное, – в этот раз перекрестились все. – Лямку Великокняжескую с ленцой тянул, выпивал да опиум через день курил.
Старообрядцы поежились и перекрестились – в их глазах Николай после услышанного моментально превратился в образец порочности.
– А этот, еще до того как наследником стал, аки пчела жужжал, – отвесил Кирил комплимент покровителю. – С солнышком поднимался, с луной ложился. Покойный, царствие ему небесное, пока проснется, пока к завтраку лениво выберется, этот уже все бумаги разобрать успеет да у генералов военному делу поучиться. Ничего просто так не делает – мне вон говорил, купи, Кирюша, провианту, якобы подарки народу от Николая Александровича будут. А потом раз – и это уже не подарки с гостинцами, а обоз – войска кормить. А в Японии развернулся эвона как!.. Но это я вам уже рассказывал. – просветлев от пришедшей в голову идеи, Кирил поделился ею с остальными. – Его Высочество всем говорит, что ежели вопросы и недопонимание имеются, надо их ему сразу и вываливать! Завтра с самого утречка к нему и пойдем!
Глава 4
Пробуждение было неожиданным – мутный со сна взгляд нащупал крадущуюся ко мне фигуру Андреича. Это нормально – камердинер идет меня будить, но не нормальны звуки за окном.
– Че там? – спросил я.
– Двуперстых купец ваш привел, – поджал губы Андреич. – Вопросы, говорит, к вам имеют.
Зевнув, я махнул рукой, и слуги принялись приводить меня в порядок под бубнеж камердинера на тему «совсем нюх растеряли, не то что в старые добрые времена».
– Вопросы – это хорошо, – принялся я за его воспитание. – Ежели пришли, значит думали, промеж себя совещались, ругались, оценивали перспективы. А самое главное – хотят служить Империи ко всеобщей пользе, иначе не пришли бы.
Гарантий хотят, и я их понимаю – больно сладко поет цесаревич, на грани волшебной сказки. Разве так бывает?
Шум, надо признать, был очень приличным: большую его часть составляла хоровая молитва. Не камнями в меня кидаться пришли, а нормально поговорить, и, скорее всего, решение им далось непросто – сейчас как выйду, как велю казакам нагайками всех разогнать, а «зачинщиков» – в острог.
Был у Ивана Грозного Челобитный приказ – тамошние дьяки принимали «челобитные» напрямую у народа и нередко несли их собственно царю. Традиция сохранялась вплоть до XVII века, а потом пришли реформы, и такой хороший механизм обратной связи закончился. Понимаю, что «челобитные» писали разные, в том числе ложные и направленные на борьбу с личными врагами, но я себе такую штуку сделаю – три-четыре правильно отработанные «челобитные» в месяц сильно помогут утолить жажду народа в справедливости. Ну и переименовать надо будет – как-то для XX века несолидно звучит.
Одевание закончилось, я вышел в коридор и нашел там губернатора:
– Доброе утро, Георгий Александрович, – отвесил он поклон.
– Доброе утро, Николай Иванович, – кивнул я. – Народ по мою душу пришел, но мне было бы приятно чувствовать рядом надежное плечо.
Губернатор обрадовался, и на крылечко мы вышли вместе. Ух, толпа! Ну как «толпа» – человек сто, все на коленях стоят, молятся. Прохладно, а среди «ходоков» много пожилых. У вас же ревматизм, дяденьки, ну зачем остатки здоровья гробить?
– Георгий Александрович, – поднял на меня взгляд Кирил. – Привел вот, – смущенно отвел глаза.
– Правильно сделал, – одобрил я. – Доброе утро, братцы!
Староверы перестали читать молитву, подняли на меня лица и ответили нестройным, но старательным:
– Доброе утро, Ваше Им-пе-ра-тор-ско-е Вы-со-че-ство!
– Встаньте, – попросил я.
Встали.
– Много вас, – выкатил я очевидное. – Со всеми бы поговорил, да время поджимает. Выберите четверых, особо доверенных да уважаемых. Приглашаю их на завтрак, а вы, братцы, на холодке не стойте – расходитесь, чай дела простаивают, грешно это.
И, оставив староверов выбирать делегацию, мы с губернатором вернулись в дом.
– Пятеро персон разделят с нами завтрак, – велел Николай Иванович слугам добавить приборов и еды.
Пока шла подготовка, я успел пошевелить усами на свежую (больше недели назад отправлена то бишь) телеграмму от Агустейшего папеньки:
«Брак с Маргаритой Прусской не соответствует интересам нашего государства. Я понимаю, что ты молод и влюблен, но прошу тебя не поддаваться страсти и не совершать необдуманных поступков. Мы с твоей любезной матушкой считаем, что более достойной партией для тебя станет принцесса Елена Орлеанская. Высылаем тебе несколько ее фото – разве она не красавица?».
Фотографии телеграммой не пошлешь, значит догонят меня попозже. Да мне и не надо – фотки Елены я в прошлой жизни видел, там прической и легкой «штукатуркой» делу не поможешь – форма лица еще более специфическая, чем у Маргариты. Но внешность – это самая никчемная из причин не брать в жены частное лицо из Республики Франция. Потом какое-нибудь нытье о большой и светлой любви сочиню и отправлю, а пока идем в столовую.
По идее ранний завтрак должен быть легким – считай, чай с бутербродом. Потом, часов в 11–12, положено завтракать второй раз, уже плотно – так, чтобы хватило до обеда, но сегодня у нас день длинный и необычный, поэтому на столе нашлись остатки вчерашнего рыбного пирога – ничего плохого в этом нет, не выбрасывать же недоеденную половину – щи да пшенная каша со свежими котлетами. Пить в шесть с половиною часов утра не решились, но при желании графинчик водки организуют быстро.
Помолившись, пожевали чем губернаторский повар послал и познакомились: помимо Кирила, в гости пришли миллионщик Афонин – его я еще в первый день видел, на приеме в этом же доме – купец Первой гильдии Гущин, промышленник Митькин и заводчик Сизов. Продолжая завтракать, поговорили о погоде, о прелестях природы и Владивостока, и, когда тарелки опустели, под чаек перешли к делу:
– Дозволено ли мне спросить Ваше Императорское Высочество о директоре Дальневосточного Промышленного банка? – поинтересовался Афонин.
– Секрета нет, – кивнул я. – Должность согласился занять граф Владимир Сергеевич Татищев из уездного города Минска. Он уже в пути, но путь этот долог. С ним прибудут будущие члены правления – один достойный финансист вашего обряда, другой финансист – никонианского обряда, американец по фамилии Кларк – у этого джентльмена блестящий послужной список – и мой доверенный человек, который будет присматривать за тем, чтобы банк в своих решениях руководствовался исключительно пользой для Империи. Тех же принципов будут придерживаться и другие перечисленные мною люди.
Староверы приуныли – правление Банка «из пришлых» не дает возможности заранее окучить ценные кадры подарками и добрыми словами, а пестрый состав и разница в вероисповедании – американец так вообще только в доллар верит! – помешают заниматься самодеятельностью и сговорами, потому что все будут присматривать за всеми и стучать друг на друга честному человеку графу Татищеву.
Следующий беспокоящий добрых старообрядцев Дальнего Востока вопрос задал купец Гущин:
– Дозволено ли мне попросить Ваше Императорское Высочество прояснить, что вы имели ввиду под «символическим процентом»?
– Совсем без процента денег ссужать экономически вредно, – важно заявил я. – Это ведет к накоплению необеспеченной денежной массы и росту инфляции. Экономический цикл прост – если банки дают ссуды под процент ниже установленного рынком, банк терпит убытки. Нам с вами попроще, чем другим – банк будет распоряжаться деньгами, полученными от китайцев, то есть к государственной казне отношения вроде как не имеет. Однако, завалив Дальний Восток дешевыми кредитами, мы неизбежно получим рост цен на всё – банально потому, что чем больше денег, тем меньше они стоят. На долгой дистанции такое положение дел неизбежно приведет к так называемому «экономическому пузырю». Пузыри имеют свойство лопаться – когда «лопнет» образованный нами, Дальний Восток погрузится в экономический кризис. Забороть его мы сможем, но это потребует значительных затрат уже из государственной казны. Я понимаю, что вам до государственной казны дела нет, и это не потому что вы только ради своего кармана трудитесь, а потому что это нормальное положение вещей – у вас свои задачи, у государства – свои. Однако я, братцы, вопросом целостности государственной казны озабочен очень крепко, ибо Империю унаследовать хочу процветающую, с мощной экономикой. Для государственной казны задач очень много: она содержит армию, оплачивает строительство дорог и больших, важных для всех сооружений навроде дамб или гигантских заводов. Только когда государство занимается большими делами, делегируя дела пусть и очень важные, но поменьше толковым подданным, Империя процветает. В общем – «символический процент» я определил как полтора процента годовых, и торг здесь не уместен.
Мужики загрузились – экономическая теория в эти времена не настолько развита, как в мои, так что тезисы собеседников немного оглушили – смогли вычленить важное, просветлели – потому что в других банках процент выше больше чем в два раза, и это еще повезти должно – и купец Гущин заверил:
– И в мыслях торговаться не было, Ваше Императорское Высочество. Мы же со всем пониманием – у Его Императорского Величества, дай ему Господь долгих лет жизни, – перекрестились. – Забот много, и видит он несоизмеримо больше нас, людей торговых.
На этом гости решили, что с банком им все понятно, и Афонин озвучил гораздо более ценную для него и его единоверцев проблему:
– Мы площадку под храм присмотрели…
Вежливая пауза позволила мне покивать:
– Дело богоугодное. Николай Иванович указ о свободе исповедания православия старого толка в рамках города Владивостока и тридцати верст окрест вчерашним вечером подписал, через пару часов всем объявят. Прошение о выделении земли под храм можете подать в общепринятом порядке.
Привычно, но от этого не менее неожиданно, мужики рухнули на колени. Регулярно наблюдаю такие сцены, но все равно чудно́ – только что сидели, культурно завтракали, и раз – за столом только мы с губернатором и остались.
* * *
Карета несла нас к границе. В эти времена она там же, где и в мои – совсем рядом с Владивостоком. Очень приятно это дело исправить на самом деле – часть я готов потом, когда Китай поднимется – а он неизбежно поднимется, сколько не дави – уступить за починку дипломатических и прочих отношений, но граница от родного города отодвинется навсегда, а еще навсегда останутся территории, по которым в будущем пройдет железная дорога. Прирезал землицы – уже, считай, свое «попадание» окупил. Теперь осталось освоить, привести к общему Имперскому знаменателю и удержать.
За окном, с безоблачного неба светило подбирающееся к полудню солнце. Пыльный воздух был наполнен конским ржанием, скрипел колесами телег, доносил обрывки разносящихся над обозом команд. Не так уж нас и много – сотня наших (остальные уже на месте или недалеко от него) и японская тысяча, вызвавшая у наших офицеров задумчивое покачивание усами, потому что вымуштрованы на совесть. Вооружение ничего так – магазинная винтовка «Мурата» тип 22 – самая «свежая», и десяток 75-ти миллиметровых орудий от херра Круппа.
С боевыми японцами прибыли японские инженерные и тыловые войска, и неожиданный, но вполне логичный японский принц Арисугава. Ну а как ему дома сидеть? Тут же так интересно, тут есть я – со мной говорить очень полезно – а еще лишней воинской славы не бывает. Японцы чисто номинальное участие в операции внутренней пропагандой раздуют до эпичнейшей победы над ненавистными китайцами, а самого принца будут носить на руках много лет. Я не против – русско-японские отношения нужно выстраивать и крепить десятилетиями, так что пусть пообщается с нашими «ВИПами».
Во время поездки от порта, где мы гостеприимно – хлебом-солью – встретили японских партнеров, я успел обменяться с Арисугавой новостями.
– С нами прибыли заказанные вами открытки, Романов-доно, – порадовал он новостью. – В знак нашей дружбы, я позволил себе добавить к ним некоторое количество копий наших произведений искусства и портреты прославленных воинов в традиционных доспехах.
– Это щедрый подарок, Арисугава-доно, и я с радостью его приму – копии и портреты займут достойное место в будущем музее.
