Павел Гушинец
Палата номер пять
Мне бы в небо или как я хотел в ЦАМ
Через полтора года службы мне изрядно надоело жить на чужих квартирах и каждый день кататься по четыре часа на ледяной электричке. Место службы находилось за восемьдесят километров от места проживания. Каждое утро я поднимался в пять утра, в бешеном ритме собирался, на ходу заталкивая в свой организм какие-то бутерброды, клевал спящую жену в макушку и бежал на первый автобус.
Понурые водители с красными от недосыпания глазами уже кивали мне, как знакомому. В салон, кроме меня подтягивались ещё четверо-пятеро таких же бедолаг. И мы долго ехали к станции по пустым тёмным улицам спящего города. Потом электричка и ещё час сорок в её ледяных внутренностях. Я приноровился урывать час сна на жёстком неудобном сидении, но сон получался какой-то поверхностный, от того, что я боялся проехать мимо незаметной остановки в лесу. От остановки ещё одно усилие – километра два через заснеженный танковый полигон, и я уже лезу через забор части, самому себе напоминая американского шпиона.
Вечером обратная последовательность. И вот подлость-то. Электрички отходили в 18.10 и 19.10. А рабочий день у меня заканчивался в 18.00. То есть ровно в шесть я должен был поднять чёрную трубку «военного» телефона, набрать дежурного в столице и отрапортовать:
– Старший лейтенант Гушинец! Докладываю, всё без происшествий.
После этого стремительным барсом мне полагалось бросить трубку, запереть лабораторию, промчаться по полигону, проваливаясь по колено в снегу, миновать лес и выскочить на станцию. Зачастую после этого олимпийского броска я видел только хвост уходящей электрички, которая ехидно подмигивала мне жёлтыми окнами. До следующей был целый час, который я проводил в продуваемой всеми ветрами бетонной коробке.
И обратная дорога. Электричка, автобус, в 22.00 я дома. Спать!
Звонить по мобильному телефону на военный не получалось. А ещё нередко, дежурный в момент моего звонка отвечал такому же бедолаге из другой лаборатории. Ну или просто тормозил. Короче, опаздывал я на шестичасовую электричку с завидным постоянством.
Наступила весна, полигон растаял, и бегать по нему в картонных армейских туфлях, по колено в грязи уже было совсем не весело. А по асфальтовой дорожке через лес – лишние полкилометра. Шестичасовая электричка окончательно помахала мне хвостом.
И в один прекрасный день терпение моё лопнуло. Я решил снова взять свою судьбу в руки и что-то изменить. Тем более, что контракт мой неумолимо двигался к своему логическому завершению и впереди уже маячила свобода или новые пять лет беготни по лесу и сомнительный приз в виде «звезданутых» капитанских погон.
К делу я подошёл энергично. Взял карту города и переписал в блокнот все воинские части в его пределах. Этим я стал ещё больше напоминать американского шпиона. Потом я полез в вездесущий интернет и принялся выяснять, в какой из этих частей есть лаборатория, где я мог бы работать по своему профилю.
И вот чудо! Буквально в четырёх остановках от моего дома находился Центр Авиационной медицины (ЦАМ). А на базе его существовала сан. – эпид. лаборатория.
В эту ночь мне приснился сказочный сон. Я, в голубых, как небо, авиационных погонах лезу в кабину стремительного истребителя и беру там бактериологические смывы на кишечную палочку. Сквозь прозрачный фонарь кабины светит солнце, жизнь прекрасна. Просыпаться определённо не хотелось. Но ровно в пять утра задребезжал проклятый будильник и снова автобус – сонные водители – электричка – раскисший полигон.
К новому месту службы стоило подобраться по всем правилам военной науки. Для начала я обзвонил всех своих знакомых военврачей на предмет связей в ЦАМе.
– Нет ничего проще! – подбодрил меня капитан Кротов, а в миру – мой приятель Сашка. – Андрея помнишь? Ну высокий такой, фуражка у него ещё с крыльями. Мы, когда на учёбу приезжали, он от тебя через ряд сидел.
– Помню, – подтвердил я.
– Так вот он как раз в этом самом ЦАМе и служит. Телефон сейчас скину.
Звоню Андрею.
– Привет. Ты меня не помнишь, это Паша из СЭЛ. Мы на учёбе вместе были.
– Отчего же не помню, – хмыкает голос в трубке. – Отлично помню. Я твой эс – эсовский шеврон сразу заприметил.
– Дело есть.
– Понятно, что есть. Не пиво же ты меня позовёшь пить. Что случилось?
– Мне Кротов тут нашептал, что ты в ЦАМе служишь. А у вас там лаборатория есть. Не в курсе, может там вакансия образовалась?
– А ты как чувствуешь, – подозрительно сказал голос. – Начальник лаборатории, майор Иванов, уже полгода себе в помощники врача-микробиолога ищет. Да всё никак найти не может. Вашего брата в стране и так немного, а тех, кто согласиться на контракт в армию пойти – и вовсе не наблюдается. Приезжай, поговори с командиром.
– Андрюха, – обрадовался я. – С меня коньяк!
Сон о солнечной кабине истребителя медленно становился явью.
– Только, – Андрей помедлил. – Ты приходи, пожалуйста, трезвый.
– Трезвый? – удивился я. – Кажется, раньше за мной не замечалось…
– И накануне ничего не употребляй.
– Да к чему ты это спрашиваешь?
– Да просился к нам один хороший хирург. Учились мы вместе, я его знал, как отличного специалиста. Поэтому подошёл к главной, договорился. Расписал его. Парень приехал. А за час до собеседования перенервничал, видимо и решил хряпнуть для храбрости. Хорошо так хряпнул. Двух слов связать не мог. Главная его минут двадцать терпела, потом всё-таки выставила. Вызывала потом на ковёр: «Что ж, говорит, вы мне, Андрей Владимирович, за специалистов предлагаете?» Стыдно было очень.
– Да я не в жисть! И… какая главная?
– Так начальник ЦАМа, она же главный врач. Марина Сергеевна, полковник медицинской службы.
У меня сломался шаблон. Я представлял себе начальника госпиталя этаким седеющим крикливым полковником, потому что другого армейского начальства в своей практике не встречал. А тут Марина Сергеевна. И стыдно ему было. Когда меня командир вызывал на ковёр, было больно.
Созвонился, договорился на определённый день. Встал по звонку будильника в потрясающие шесть утра (проснулся в полшестого и таращил глаза в потолок, пока будильник не зазвонил – нервы шалили от волнения). Побрился так, что бритва запросила о пощаде. Трезв был с такой силой, что если бы сейчас дунул в какой-нибудь алкотестер, то прибор показал бы отрицательные результаты.
За моими метаниями из-под одеяла наблюдала сонная жена.
– Куда это ты собрался?
– На собеседование, – дрогнувшим голосом ответил я. – Рассказывал же вчера.
– Ну-ну, – подозрительно прищурилась жена. – А мне кажется, что на свидание.
– На свидание! – пафосно ответил я. – На свидание с судьбой.
Жена кинула в меня подушкой. Пришлось с погон перья собирать.
Несколько остановок на автобусе, всего одна пересадка – и я у ворот ЦАМа. Ноги немного дрожат, под фуражкой – испарина. Ещё утюг, гад, с утра подвёл. Вывел на правой брючине двойную стрелку. Вот вечно этот утюг меня подводит, в самый ответственный момент! У кого кривые руки? Нет, это точно утюг! На левой же всё отлично, стрелкой бриться можно. А на правой, на самом видном месте у колена едва заметная вторая полоса. Это корейцы специальные утюги выпускают, чтоб подорвать мощь и красоту белорусской армии.
У двери тёмного дерева с золотистой табличкой «полковник Петрова М. С.», я чуть не потерял сознание. Стучу.
– Войдите.
Голос, кажется, добрый. В тумане шагаю вперёд. За столом сидит миловидная женщина в белом халате полностью скрывающем полковничьи погоны.
– Товарищ полковник, старший лейтенант…
– Вы Павел? – перебивает меня начальница.
– Да, – смутился я. – Вам Андрей про меня рассказывал.
– Да, – кивает головой чудесный полковник. – Рекомендовал вас, как хорошего специалиста. Присаживайтесь. Кофе? Чай?
И вот чудеса, уже три минуты разговора, а ни одного матерного слова. Я прямо не в своей тарелке себя чувствую.
– Ну, рассказывайте.
Я со страху выложил всю биографию. О том, как в яслях описался на сонном часе, не рассказал только потому, что полковник начала тревожно поглядывать на часы.
– Что ж, – серьёзно кивает мне она. – Образование – профильное. Живёте недалеко. Опыт есть. В чём подвох? Что вам не сидится в вашей части?
И тут я вывалил и про пять утра, и про ледяную электричку, и про то, что жену вижу только спящей. Смотрю, у полковника в глазах СОЧУВСТВИЕ! Сейчас по голове погладит «бедный мальчик». Убила. Наповал.
– Приходите, – вздыхает она. – Напишу на вас рапорт. Зайдите сейчас к майору, начальнику СЭЛ. Он будет вашим непосредственным командиром.
Я вылетел из кабинета, как на крыльях. И солнце ярко светило через фонарь кабины. Начальник СЭЛ меня добил окончательно. Очень интеллигентный майор, который обращался ко мне на вы и всё не верил, что ему нашёлся помощник.
По дороге домой я купил бутылку шампанского. Мы, лётчики, пьём исключительно благородные напитки. Дешёвые, но благородные.
А через три дня меня вызвал мой командир.
– Лейтенант, б…! Что за х… происходит?!
– Не могу знать, товарищ полковник! – я вытянулся по струнке и подобострастно задрожал всем телом.
– Мне звонят из Министерства обороны, тут какая-то полковник в юбке на тебя рапорт пишет. Хочет тебя в ЦАМ забрать!
«Не обманула, не обманула!» – чуть не запрыгал я.
– Короче, лейтенант, скажу сразу! Ты забудь всю эту х…ю! Езжай в свой городок и служи, б… дальше! У нас красные в голубые не переходят!
И всё. Солнце перестало светить через фонарь кабины. Благородный напиток так и остался в холодильнике, превратившись в сладковатую слабоалкогольную газировку. Призрачные «крылышки» вяло спикировали с моей фуражки и упали в грязь под ногами прохожих. Телефон уже надрывался, где-то маялись животами полдесятка пехотинцев.
С горя я пошёл в «Детский Мир», купил себе пластмассовую модель самолётика, склеил её и выбросил, потому что модель делали те же корейцы, которые подсунули мне кривой утюг. В процессе нанюхался клея и мне полегчало.
До дембеля оставалось меньше шестидесяти дней.
Кто будет сторожить сторожей?
Участники этой истории без труда узнают себя в героях рассказа. Они, конечно, будут возмущаться, но пусть лучше посмотрят со стороны, как всё это выглядело. И пусть кое-кому будет стыдно. Хотя бы одну секунду.
Лет десять назад мой коллега Станислав капитан-медик и начальник санслужбы одной из региональных частей «попал на клык» своему непосредственному столичному начальнику – подполковнику Абрамову. Ни с того ни с сего тот объявил Славе подряд два выговора по какой-то надуманной причине, а три выговора в нашей армии – это уже серьёзно и грозит увольнением. Слава удивился. Абрамова он знал ещё по гражданской жизни, когда Слава был студентом первых курсов медуниверситета, а Абрамов там же заканчивал военмед. Они не раз пересекались и даже почти приятельствовали. Абрамов после окончания был направлен начмедпунктом в часть, потом переучился и попал в санслужбу. И вот когда он туда попал, а особенно когда получил майора – тут его как будто подменили. Стал груб в отношении бывших коллег, на проверках хамил, за каждую мелочь, которую можно было устранить за пять минут – драл нещадно.
Досталось и Славе. После второго выговора «ни за что» он осторожно позвонил в Минск бывшему однокурснику – а ныне майору в головной организации.
– Ваня, что происходит? Чего Абрамов на меня взъелся.
Ваня, как «пиджак» «пиджаку» ответил честно, но шепотом в трубку.
– Наверное, хочет кого-то из своих на твоё место поставить. Уже не раз командиру докладывал, что ты, мол, ненадёжный, своевольный, и вообще «пиджак». А часть ответственная, туда надо кого-то из военных.
Слава вздохнул и принялся морально готовиться к увольнению.
А тут сентябрь сменился октябрём, и в армии по приказу министра обороны наступила зима. То есть все военнослужащие облачились в зимнюю форму одежды. Да вот беда, часть, где служил Слава, располагалась южнее столицы и температура там была выше. Поэтому в самый разгар солнечного октябрьского дня солдаты на плацу парились в тяжёлых бушлатах, потели и мучились. Командир, попавший в часть из десантников, солдат пожалел и устно приказал форму одежды облегчить. Бойцы с радостью спрятали зимние шапки и помянули командира добрым словом.
Вот под всё это безобразие и прибыли из столицы проверяющие. Абрамов, получивший к тому времени подполковника и второй подполковник Сергей Владимирович, начальник эпидотдела.
Абрамов только за КПП – сразу на Славу орать:
– Что, б… у тебя в части творится?!Почему солдаты не по форме?!
Слава молчит, безоблачное небо разглядывает, вид делает лихой и придурковатый. Абрамов поорал, поорал, пошёл часть проверять. И всё ему не так, и всё не то. Стенгазета в казарме не того цвета, доски пола не в той тональности потрескивают, вороны не строевым шагом по плацу ходят.
– Короче! – орёт подполковник. – Надоело мне всё это! Третий выговор – и полетишь ты из вооружённых сил пробкой! Нам тут такие не нужны!
Слава эту фразу уже где-то слышал.
Проверяющий поорал – устал. Проголодался. Офицеры части подполковника подхватили и повели в ближайший ресторан – выгуливать.
Остались Слава и второй подполковник вдвоём.
– Товарищ капитан, – вдруг говорит подполковник. – Мне очень стыдно.
– Что? – удивился Слава.
– Мне очень стыдно за моего коллегу и я приношу свои извинения. С моей точки зрения ваша часть вполне нормальная и никаких глобальных проблем я не выявил.
– Спасибо, товарищ…
– Сергей, в особо торжественных случаях – Сергей Владимирович, – перебил капитана подполковник. – Слушай, не в службу, а в дружбу. У тебя в городе есть одно памятное место. А я историю ВОВ очень люблю. Если тебе не сложно – покажи мне это место.
– Конечно! – обрадовался Слава. – Поехали.
Ходят они с подполковником по памятному месту, Слава историю любит, поэтому рассказывает интересно и с подробностями. Откуда немцы наступали, где кто оборонялся.
Тут звонок. Абрамов – пьяный уже вдребодан. Язык заплетается.
– Слышь, капитан, у меня капли в нос кончились! Подскочи в аптеку – привези мне.
Слава смотрит на подполковника. Тот пожимает плечами.
– Что тебе сказать? Вот я бы на твоём месте послал бы его подальше. Но я не на твоём месте. А карьеру тебе он испортит.
– Так и так испортит, – вздыхает Слава.
– Ещё не всё потеряно. Иди в аптеку, я сам тут похожу ещё.
И Слава поехал. Купил в аптеке какие-то отечественные капли. Заходит в ресторан. Подполковник в виде непотребном, раскрасневшийся, в расстёгнутом на пузе кителе учит жизни офицеров проверяемой части. Те кивают, примериваясь, в какую часть полковничьей головы лучше бить табуреткой.
– Принёс?! – увидев капитана заорал Абрамов.
Слава молча поставил перед подполковником коробочку с каплями.
– Ну что ты как неродной?! – поморщился Абрамов. – Мы ж с тобой в одном универе учились. И теперь одно дело делаем. Садись!
Сел.
– Выпей со мной, – Абрамов плеснул в рюмку водки.
Слава выпил.
– Я тебя научу работать, – не смущаясь присутствием офицеров, заговорил подполковник. – Ты вот их жалеешь, прощаешь. А их давить надо! Вот как!
И он поднёс к носу капитана кулак покрытый веснушками и рыжим волосом.
– Надо чтоб они тебя боялись – тогда уважение будет! Понял?!
– Понял, товарищ подполковник.
– Ну раз понял – вали отсюда, настроение портишь!
Слава ушёл.
Наутро Абрамов слегка похмелился и пошёл к командиру части акт проверки писать. С ним в кабинет и Слава с Сергеем Владимировичем зашли – потому что комиссия. Командир о вчерашних разговорах наслышан. Молчит, смотрит на проверяющего из-под бровей. Абрамов развалился в кресле, фуражку на стол кинул.
– Бардак у вас в части творится! – начинает заводиться проверяющий. После вчерашнего ему плоховато, а ещё и домой ехать. Поэтому настроение не очень. – На складе – непорядок, в столовой – грязно. И главное – почему солдаты не по форме одеты?!
– Не по форме?! – поднял брови командир. – А вы, товарищ подполковник в каком головном уборе в часть прибыли?
– А какое это имеет значение? – насторожился Абрамов.
– А такое, что приехали вы на проверку в фуражке, а никак не в зимней шапке. А следовательно тоже нарушаете форму одежды, установленную министром с восемнадцатого числа.
– Да я?!
– Что я? – зло сказал командир.
– Да я на вас такую бумагу напишу, что вас с должности снимут.
– А вот мы сейчас на освидетельствование в ближайшую больницу съездим, – предложил командир. – А то что-то запах от вас, товарищ подполковник, какой-то подозрительный. Не явились ли вы на проверку в состоянии алкогольного опьянения?
– Э-э, – растерялся Абрамов.
– А за подобное поведение вашекомандование может и вас снять, не так ли, товарищ подполковник? Я слышал, что ваш командир крут нравом и не любит такие выходки подчинённых.
Абрамов вскочил.
– Я этого так не оставлю!
Схватил фуражку со стола – и к выходу.
– Куда?! – рявкает десантник, который как известно, бывшим не бывает. – Бойцы – задержать!
И перед Абрамовым в дверях вырисовываются два сержанта с самыми недружелюбными лицами.
И тут понял подполковник, что он попал. Что командир в своей части царь и бог, а до столицы ещё добраться надо. И что поволокут его пузатое нетрезвое тельце сейчас к эскулапам, а там в крови столько промилле, что о дальнейшей карьере можно забыть.
Чуть ли не на колени рухнул Абрамов перед командиром. Весь гонор с него мигом слетел.
Слава с Сергеем Владимировичем стоят, краснеют.
– А теперь давайте акт проверки обсудим, товарищ подполковник, – цедит сквозь зубы командир.
Уезжал Абрамов из части пришибленный, молчаливый. Глаза от встречных солдат прятал.
А командир части вызвал Славу к себе.
– Если он тебя доставать будет – ты мне скажи. Мы мигом на этого товарища управу найдём. Мне таких медиков, как ты терять нельзя. Хоть и «пиджак», но свой человек. Иди, служи, капитан.
Слава до сих пор в той части служит. Майор уже. А вот Абрамова настигла-таки карма. Попался за рулём нетрезвый. А у нас в армии за такое быстро увольняли.
На кого сейчас орёт?
Мнимый больной
Мой бывший коллега, военный врач Александр Николаевич в годы исхода большей части нашего потока из армии (а это случилось сразу же после окончания первого обязательного контракта), в этой самой армии всё-таки остался. Теперь он важный подполковник с седыми висками. Встречные прапорщики и даже лейтенанты вытягиваются при виде его и переходят на строевой шаг, уж больно вид у Александра Николаевича грозный. Но я-то помню, как этот самый подполковник ночью лазил в нашу общагу по связанным простыням. А кто держал другой конец простыни, Александр Николаевич, когда ваш вес на третьем курсе перевалил за сотню? А под чьей кроватью, товарищ курсант вы прятались, когда вас всё-таки спалила гроза нелегалов вахтёрша тётя Надя? То-то же. Где мой коньяк?
Служит теперь Александр Николаевич на весьма важной должности в столичном военном госпитале. Прошёл специализацию по кардиологии и лечит исключительно трепетные сердца молодого пополнения и выдохшиеся моторы ветеранов. На жизнь не жалуется, только на зарплату.
И от него следующая история.
Наш военный госпиталь находится в самом центре столицы. С одной стороны, это хорошо – персоналу удобно добираться. С другой стороны – плохо. У пациентов слишком много соблазнов. И вот поступает как-то в отделение к Александру один любопытный пациент, рядовой Н… Жалуется на проблемы с сердцем, я уж не вспомню конкретный диагноз, но признаки следующие:
– два раза солдат падал в обморок на утреннем построении.
– и ещё два раза на утренней зарядке.
– на первом же кроссе побледнел и свалился под ноги сослуживцев, чем вызвал панику у офицерского состава.
Отправили его в региональный госпиталь. Там солдат показал тахикардию, изменение ритма. При любой физической нагрузке сползал по стенке.
Местные военврачи, обругав на чём свет военкома, подсунувшего им такой подарочек, начали углубленное обследование. Всяческие УЗИ, рентгены и МРТ с кардиограммами картину не прояснили. Каких-то патологических изменений в сердце пациента не выявлено. Гипертония, но это нынче у каждого второго призывника, чай не в спецназ призвали, в пехоту. А пациент активно жалуется на общую слабость, рук поднять не может, бегать не может. И очень хотел бы служить, да вот здоровье не позволяет.
Зашли региональные врачи в тупик. Надо комиссовать, а дело это непростое. Комиссуешь «косаря», начальство потом голову снимет. Пропустишь реального больного, загубишь парня, и опять же начальство голову снимет. И как обычно в армии решили переложить ответственность на других. Отправили рядового Н. в столичный госпиталь. Пусть подполковник Александр Николаевич разбирается, а мы, мол, умываем руки.
Александр просмотрел пухлый том истории болезни, подивился серьёзному подходу коллег и назначил в свою очередь своё обследование.
Для начала спрашивает у солдата:
– Расскажи, воин, как проявляется твоя болезнь?
– Сил нет, – вздыхает боец. – Когда лежу или хожу тихонько – то ещё ничего. А уж если бегать, или не дай Бог полы в казарме мыть – то тут же слабею, в глазах темнеет, и падаю в обморок.
Слушает доктор пациента стетоскопом, бьётся в молодой груди ретивое сердце, бьётся ровно и без сбоев.
«Может сосудистое что-то? – предполагает доктор. – Или вообще неврология. Будем искать».
Устроил бойца в отделение, а сам в кабинет пошёл, думать и документы заполнять. В работе врача, что самое главное? Думаете пациента вылечить? Не тут-то было. В работе врача, а особенно заведующего отделением, главное все бумажки правильно заполнить.
Осенний день короток, бумажек у кардиолога много, жена к частым задержкам мужа на работе привычная, не звонит уже с глупыми вопросами «Когда придёшь?». Завозился Александр Николаевич с бумажками (простите, с важными документами) до темноты. Сидит, пишет, устал. Решил передохнуть и покурить в туалете. Если солдаты там постоянно курят, неужели и подполковнику нельзя.
Стоит, дымит, забором госпиталя любуется. И вдруг краем глаза замечает в окне какое-то шевеление. Второй этаж, однако. Сверху, как по волшебству, ползёт простыня, связанная узлами. А по этой простыне, словно волк из советского мультика спускается вновь поступивший боец Н. Да так ловко спускается, что и в пехоту его можно, и в спецназ сразу. Александр Николаевич пугать солдата не стал. Второй этаж, всё-таки, разожмёт от неожиданности руки – в травматологию переводить придётся. А куда солдат бежит – это доктору давно известно. За забором – город. А через дорогу – круглосуточный магазин, где нерадивая продавщица тётя Клава приберегла для солдатиков заветные бутылки. Надо же поступление отметить с товарищами по палате. Вот и побежал.
И как побежал! Рысью, от куста к кусту, пересёк огромный двор госпиталя. Одним махом запрыгнул на высоченный забор, только ноги в ночном небе мелькнули.
Подождал Александр Николаевич ещё немного. Видит – возвращается. В руках – пакетик, в пакетике что-то позванивает и булькает. И только Н. к простыне подошёл, и подниматься начал, как доктор голову из окна высунул и говорит:
– Вы, товарищ солдат, как закончите с вечерним моционом, так загляните ко мне в кабинет. Надо ваше сердце после такой физической нагрузки проверить.
Боец с простыни таки сверзился. То ли воинское приветствие хотел подполковнику отдать, то ли честь. Но падал недалеко и на клумбу, обошлось без травматологии. С утра же прошёл он экстерном все проверки кардиологические, которые патологий у солдата не выявили. Пытался петь свою песню про то, как в обморок падает от малейшей физической нагрузки, но безжалостный подполковник напомнил ему, про то, как ловко и быстро боец спускался по простыне, бежал через двор и через забор прыгал. Легенда и разбилась.
Всем критикам сразу скажу, Александр Николаевич, доктор ответственный. И, несмотря на ночной поход солдата за водкой, к делу подошёл со всей серьёзностью. Реального больного в часть бы ни за что не отпустил. А на прощание посоветовал солдату Н. поступать после службы в театральный.
– С таким талантом самое место в комедиях Мольера. Мнимого больного играть.
