Петр Дмитриевич Боборыкин
Печальная годовщина

Полная версия

В них было что-то радостно-торжественное, – как такое определение ни противоречит самой идее похоронной процессии. Но это было именно так. Те, кто помнят этот день, вероятно, подтвердят верность такого «настроения»…

Светлый, ярко-солнечный, теплый день. Вся столица встрепенулась и готовилась к этой могучей, первой по счету, манифестации… «Манифестация» значит обнаружение, а это и было настоящее обнаружение чувств лучшей доли русского общества, которая хотела показать всем охранителям и гасильникам, как она желает проводить тело Тургенева в могилу…

II

И сейчас же память переносит меня к другому солнечному, даже жаркому дню в том же году, всего за несколько недель до 22-го августа 1883 года.

Я был в Париже, когда болезнь Ивана Сергеевича превратилась уже в нестерпимое мучительство, когда он доходил до признаков отчаяния от ужасных болей и раз стал умолять, чтобы его «убили»…

Он лежал в своем домике, около виллы Виардо, в Буживале, где мне очень давно не приводилось бывать – с половины 60-х годов.

Зная, что при нем тогда находился почти бессменно г. О[не]гин, которого я встречал еще с 1867 года, я обратился к нему, чтобы узнать, можно ли навестить больного. Ответ был очень тревожный. Понятно, что больного усиленно ограждали от всяких посещений, даже и близких ему людей. А я был только его младший собрат и не мог претендовать на исключение в мою пользу. Но мне было бы слишком жутко уехать из Парижа, не побывав в Буживале, если не за тем, чтобы видеть Ивана Сергеевича, то хотя для того, чтобы что-нибудь узнать о нем от тех, кто находился при нем до сих пор, – а прошло четверть века, – точно в стереоскопе перед моим внутренним зрением дорожка в парке, поднимающаяся к замку Тургенева. Вилла Виардо – по левую руку для того, кто поднимается.