bannerbannerbanner
Синдром Деточкина

Петр Ингвин
Синдром Деточкина

Полная версия

5

Дорога заняла минуты, гораздо больше времени ушло на оформление пропуска, согласование и проверку на тему, можно ли допустить такую птицу непонятной породы пред светлы очи с а м о г о.

Секретарь – обыденно-стандартная в таких случаях крашеная блондинка с выпирающими сверху и снизу мощными якорями, которыми крепко держалась за должность – угодливо улыбнулась: ей сообщили уровень гостя. Дверь передо мной распахнулась, и, миновав чистилище, я оказался в райских кущах истинного народовластия.

Долгопуров Евгений Вениаминович, обрюзгший, с жирной родинкой над правой бровью, в непомерно-дорогом костюме (увы, теперь и я разбираюсь) и с «Брегетом» на запястье (уж, поверьте, не с ближайшей барахолки), бросил карикатурному гориллообразному охраннику:

– Мить, погуляй пока, – и, далее, уже мне: – Алекс, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

Уважительно отворивший передо мной двери охранник подождал, пока я войду, и старательно прикрыл дверь с другой стороны.

– В чем проблема? – спросил я, не обращая внимания на жестом предложенное кресло. Задерживаться я не собирался.

Долгопуров пошевелил губами и растянуто-хрипло выдал:

– Шантаж.

При его достатке и положении – логично. Райские облачка благополучия разлетелись рваными ошметками, солнце уверенности и значительности сорвалось с крючка и рухнуло к ногам незадачливого декоратора. Реальность прорвалась сквозь дым старательно насаждавшегося миража. Ибо – нефиг. На каждую силу всегда найдется другая сила.

– Почему обратились к нам, а не в полицию?

Брови Евгения Вениаминовича собрались в кучку, веки чуточку опустились:

– Не хочу поднимать шум.

– Понятно. Рассказывайте.

Он дважды качнулся в мягком кожаном кресле в разные стороны, чтобы удобнее расположить телеса, и вздохнул:

– Девчонка. Семнадцать лет. – Вызвавший колыхание щек резкий кивок указал на листок с адресом и общими сведениями. – Ее мамаша требует миллион, иначе – суд.

У меня все упало. Раскалилось. Запылало.

Почему Борисыч поручил это мне?

Первый порыв был вспылить, бросить все к чертовой матери и уйти, хлопнув дверью так, чтобы косяк развалился.

Я переборол порыв. Тогда включились мозги. Ведь поручил же Борисыч зачем-то? Зная меня, историю моей жизни и принципы…

Мой голос почти без сознательного участия задал еще один главный вопрос:

– А… гм… действительно было?..

– Да, – обреченно кивнуло мне сытое лицо, и новые волны пробежали по отвислым щекам. – Но совсем не то, что ты думаешь.

– Попрошу не тыкать, – огрызнулся я, – мы с вами на брудершафт не пили.

Депутат проскрипел зубами, но установленные мной правила принял.

– Это не то, что вы думаете. Она… сама.

Ну да, сама. Конечно, сама. А как же. Если он – депутат… Кто бы сомневался.

– Алекс, ты… гм, вы… поговорите с ней. Сами все поймете.

Обязательно поговорю. Теперь не смогу не поговорить. Раз уж такое дело поручили мне…

– В свои шестнадцать она выглядит как взрослая.

– Стоп, – прервал я. – Все-таки, семнадцать или шестнадцать?

– Скоро будет семнадцать, – хмуро уточнил Долгопуров. – Через пару месяцев. Но это роли не играет.

Да, шестнадцать или семнадцать – все равно, статья одна и та же.

– Миллион за вашу свободу – считаете, это много?

– На кону стоит не свобода. – Грузное тело передо мной жутко надулось и через секунду выпустило громкую струю воздуха, как кит свой фонтан. Оставалось порадоваться, что это произошло через рот. – Репутация. Я хочу, чтобы дело не получило огласки в любом случае, поэтому лучше заплатить еще и вам. Деньги в данном случае роли не играют, мне нужна гарантия конфиденциальности.

Очередным его вздохом меня чуть не смело.

Он сказал: «Репутация». Мне стало смешно. Для человека, который дорвался до безнаказанности…

Я видел, что за необходимость оправдываться депутат ненавидит меня всеми фибрами души, но сейчас он зависел от меня. Не столько от меня лично, сколько от конторы, которую я олицетворял, и это удерживало Евгения Вениаминовича в узде, не давая взорваться.

«Что сделать – решишь на месте» – сказал мне шеф. Вот и ладненько. Решу. Сам. И меры приму такие, какие сочту нужным. Наверняка, не те, что в сказочном сне мерещились напыщенному нанимателю. Меня послали разобраться – вот и разберусь. Закон един для всех, иначе это не закон. Об этом Борис Борисович не забывал, поручая какое-нибудь дело именно мне. А еще, как вдруг подумалось, шеф, должно быть, желал, чтобы я лучше присмотрелся к житью-бытью нервно дышавшего передо мной уважаемого человека. Народного избранника. Слуги народа.

Почему? Потому что меня шеф тоже прочил в депутаты. Народный защитник, молодой, красноречивый, интеллигентный, ничего общего не имевший с набившей оскомину прежней номенклатурой… Чем не герой для нового поколения? В моем случае даже судимость играла в мою пользу. Человек, осужденный за борьбу с преступностью… Это было круто. Ореол борца, защитника, олицетворение вечной мечты обывателя, который сам ничего делать не хочет или боится, и только ждет, что кто-то придет и сделает за него.

Вот я и пришел.

Действительно, за меня могли бы проголосовать. За мной могли пойти. Мало того, за мной уже шли.

Тогда… почему не попробовать? Ведь намного удобнее вести государственную машину рулем, чем бросая палки под колеса или присыпая ямки, прекрасно при этом осознавая, что этих ям – миллионы.

6

Выйдя от Долгопурова, я сделал несколько звонков и поехал по указанному адресу.

Деревянная восьмиквартирка сталинских времен зияла оскалом разбитых окон. Взгляд еще раз упал на листок – адрес был правильный. Осторожно ступая сквозь хлам по стервозному визгу досок, я пробился к нужной квартире.

Звонка не было. Несильный стук в дверь чуть не рассыпал ее и результата не дал. Я использовал последнее средство – крик:

– Простите, здесь живет Зинаида Григорьевна Манько?

Похоже, дома никого нет или меня не слышат, но упорство вознаградилось: через пару минут, когда я собрался повторить воззвание, внутри послышалось приближавшееся шарканье:

– Чего надо?

– По поводу вашей дочери Оксаны, – сообщил я намного тише.

Незачем посвящать посторонних в тонкости дела.

Оказавшаяся незапертой дверь распахнулась так, будто ее ударили ногой. Обитое ромбиками дерматина полотно просвистело около моего носа. Около – потому что я успел отпрянуть.

– Ну? – Осунувшееся злое лицо глядело на меня исподлобья, словно прожигая классовой ненавистью. – Я Зинаида. И чо?

Вид за ее спиной сообщил, что здесь пили, причем пили много и долго. И часто. И не в одиночку, в районе окна с засаленными занавесками поверх ящика с бельем лежали тощие волосатые ноги. Одна нога приподнялась и заскорузлым ногтем почесала вторую в районе голени. Скрип донесся даже сюда, на лестничную площадку.

Я вернул взор на подозрительно разглядывавшую меня Зинаиду Григорьевну. Она оказалась достаточно молодой женщиной, возрастом чуть за тридцать, то есть ненамного старше меня, но жизнь наложила на нее отпечаток.

– Я от Долгопурова.

– Деньги принесли?

– Нет. Меня попросили разобраться в обстоятельствах дела, и если все окажется именно так, как вы говорите…

Мне не дали возможности рассказать, какой я хороший и как собираюсь сыграть в этой партии на стороне пострадавшей.

– Что еще задумала эта мразь?! – завопила женщина на весь дом. – Что ему еще нужно? Я все сказала! Моральный вред! Пусть несет деньги! Он сломал жизнь ребенку! Он – преступник!!!

– Если он преступник – почему вы не обратились в полицию? – улыбнулся я, сам удивляясь своей выдержке.

Внутренний голос при этом раз за разом цитировал Карлсона, который живет на крыше, повторяя для себя в тщетной попытке убедить: «Спокойствие, только спокойствие!»

– Вы мне тут словами не играйте! – взревела Зинаида, распаляя себя еще больше. – Этот высокопоставленный ублюдок… я его в порошок сотру! Запомните, мне терять нечего!

Она старательно вгоняла себя в истерику. Видимо, надеялась произвести этим более грозное впечатление.

– Полиция именно для таких дел и существует, – объяснил я.

Женщина меня не слышала или не слушала.

– Не парьте мне мозги! У него везде все куплено.

Боже мой, ведь – почти ровесница, а как выглядит… И как живет…

Интересно, проголосует она за меня, когда увидит на плакате или по телевизору? За меня вот такого, каким выгляжу на чужой непредвзятый взгляд – в тщательно подобранном костюмчике, пахнущего успехом, деньгами и мыслями?

– Не будет денег – он будет сидеть за решеткой! До президента дойду, но добьюсь, так и передайте своему хозяину!

Я не обиделся на «хозяина», уже привык выслушивать брань, относившуюся к другим.

– Вы можете рассказать, что именно совершил Евгений Вениаминович? Что он сделал?

– Вам разжевать, нормального языка не понимаете? Может, еще и показать? Он совратил мою несовершеннолетнюю дочь! У меня есть улики! Но они не здесь, не-ет… – осклабилась женщина, улыбкой напоминая клавиши рояля – из желтоватых целых нот с ощутимым вкраплением чернеющей пустоты диезов и бемолей.

Я уже принял для себя решение. Депутата не жалко. Впрочем, эту женщину, стремившуюся нажиться на беде дочери – тоже.

В моем кармане крякнуло пришедшее сообщение. Я прочитал и попрощался:

– До свидания. Я все понял. Спасибо.

Пора делать следующий ход.

7

Леонид призывно махал рукой. Они сидели за крайним столиком кафешки фаст-фуда – мой стильно и дорого одетый напарник (главный спец в нашей конторе по женскому полу) и две расфуфыренные нимфетки.

Прошу прощения: излишне яркой и чрезмерно накрашенной была только одна. Она бросалась в глаза голубой прядью в черной шевелюре, пирсингом в брови и чересчур короткой одеждой и совершенно забивала на своем фоне неприметную соседку. Зато вторая – юный цветок, только распускавший неопытные лепестки. Едва сформировавшийся персик. У депутата губа не дура. Жаль девочку. Мало ли, что у нее мамаша такая гнида – на любом несчастье старается выцыганить себе вспомоществование, которое потом быстренько пропить. Знакомое дело. К сожалению.

 

Я приблизился. Леониду было поручено найти девушку и собрать всю возможную информацию о произошедшем. Найти-то он нашел, а вот с собиранием возникли проблемы. Мешала присосавшаяся подруга.

Подругу мне предстояло взять на себя. Как разбить парочку, как произвести впечатление на такую оторву? На мне – привычные туфли-пиджак-рубашка-галстук, шеф приучил. Подходило для большинства случаев.

Сейчас сработал закон подлости. То, что идеально для визита к депутату, не подходило для компании юных дам. Леонид в кроссовках, джинсах и цветастой рубахе чувствовал себя как рыба в воде, а я среди них буду выглядеть сектантом-распространителем религиозной литературы: «Вы верите? Давайте поговорим об этом…»

– Алекс, какими судьбами?! – напарник сделал вид, будто встретил меня случайно. – Присаживайся. Знакомься. Оксанка и Анютка.

Церемонно поклонившись девчонкам… я опешил. Оксаной Леонид назвал разукрашенную куклу в шортах и откровенной кофточке на пуговичках, от которой нормального состоявшегося человека должно мутить, как от микса селедки с молоком.

– Нюта, – ответно представилась, подтвердив мой психологический прокол, светловолосая девушка в простом, очень дешевом, но эффектном платьице, гармонично подчеркивавшем ее достоинства.

Тоненькая, чистая взглядом и лицом, она мне сразу понравилась. Как же здорово, что Оксана – не она.

Настоящая Оксана ничего не сказала, лишь оглядела меня с головы до ног. Видимо, осмотр ее удовлетворил, она даже подвинулась, предлагая место рядом. На столе, помимо двух маленьких женских сумочек, лежали чипсы и мороженное. Официант принес три клубничных коктейля. Я указал на стаканы:

– Мне то же самое.

Молодец Леонид, что не потащил подопытную в алкогольный бар, где развязать язык человеку намного проще. Проще – не всегда правильнее. Мой соратник сделал все правильно. Хотя мог воспользоваться ситуацией совместить полезное с приятным. С ним, увы, бывало.

– Ты куришь? – спросила меня Оксана.

– Нет.

– Вот черт, и ты тоже. – Она вызывающе откинулась на стуле и замерла, демонстрируя недовольство неправильными кавалерами.

Нюта безмолвно ковырялась в мороженом, Леонид досадливо пожал плечами – разговор на щекотливую тему при постороннем не начнешь, подружек следовало разъединить. Для этого меня и вызвали.

– Если тебе требуется компания, то с удовольствием составлю. – Я достал из кармана красивый портсигар с длинными сигаретами. – Сам недавно бросил, но для друзей…

– Спаситель! – Оксана под руку поволокла меня на улицу.

Я не сторонник курения, а подросткового в особенности, но в данном случае цель оправдывала средства.

Опять у меня вылезла эта гнилая фраза, раз за разом заставлявшая преступников чувствовать себя благодетелями и спасителями человечества. Прошу прощения, про оправдание я соврал, нагло и беспардонно. На самом деле – никак не оправдывала. И не могла оправдать. Это целью оправдывался я, чтобы объяснить своей совести задействованные средства. Но ничего поделать не мог, мне требовался результат. В конце концов, совесть вздохнула и подвинулась, уступив место практическому расчету.

Помимо портсигара с дорогими сигаретами у меня, само собой, нашлась и зажигалка. Оксана прикурила и затянулась, нарочито-чувственно пуская ровные колечки.

– Чем занимаешься? – поинтересовалась она вроде бы равнодушно.

– Тебя выгуливаю.

– Не прикалывайся. Я вообще.

– Деньги зарабатываю.

– Много?

– Много.

– Как?

– Людям помогаю.

Оксане понравились оба моих ответа.

– Супер.

Ее тело, прислонившееся спиной к стене кафешки, отлепилось и развернулось ко мне подчеркнуто выпяченным фронтом, которым хозяйка явно бравировала.

– Ксюша… – начал я.

Оксана скорчила противную гримаску:

– Ненавижу это ваше умилительное сокращение – «Ксю-юша». Трубочка из плюша. Я – Оксана. Если хочешь по-приятельски, то Оса. Так меня зовут свои.

– Тебе сколько лет, Оса?

– А сколько дашь?

Я пожал плечами. Мне не цифра была нужна, она давно известна. Мне нужно другое.

Увидев, что я не собираюсь привычно флиртовать, рассыпаться в комплиментах и заигрывать другими способами, Оксана недовольно бросила:

– Боишься с малолеткой связаться? Успокойся, восемнадцать уже есть.

Неожиданно. Но логично. Долгопурову, скорее всего, она сказала так же, и кое-какие обвинения с него я, пожалуй, сниму. Отвечать будет только за действия. В чем-то он прав: когда девчонка так размалевана и прокурена – вполне сойдет за совершеннолетнюю.

– Ну, Оса, кончай здоровье гробить, – я отобрал недокуренную сигарету, мощный щелчок отправил ее в урну. – Нас, наверное, заждались.

– Кому мы там нужны, – брезгливо хмыкнула Оксана. – Твой приятель сначала вовсю охмурял меня, а когда я пошла с тобой, перекинулся на Анютку.

– А тебе, значит, обидно?

– Еще чего.

И все же ей обидно. Леонид неправильно повел партию. Нужно направить его усилия в нужное русло.

Мы вернулись в кафе. Вдруг мой взгляд застыл, словно напоролся на стену, и я едва не сшиб близлежащий столик. В углу, почти скрытые перегородкой и невидимые с других направлений, сидели Жанна и двое парней, каждый намного старше ее. Впрочем, намного – громко сказано, у меня с ней тоже разница почти в десяток. У этих – побольше. Все трое смеялись чему-то. Жанна льнула к одному из них болезненно-знакомым движением, при этом приятельски пожимала руку второго. Ее легкое вечернее платье (специально переоделась к случаю!) открыто развевалось и наводило на некрасивые мысли.

Неприятное зрелище. На ватных ногах я дошел до своего столика и опустился, автоматически подвинув стул садившейся Оксане.

Та оценила проявленную галантность и вновь подвинулась ко мне, а в ответ на поднявшиеся брови Леонида показала ему язык.

– А ты, батенька, извиняюсь за выражение, ловелас! – прошелестел мой приятель, едва сдерживая хохот.

– Он, в отличие от некоторых, настоящий мужчина. – Словно устанавливая право собственности, Оксана прижалась ко мне плечом.

Нюта безмолвно поглощала мороженое и не обращала внимания ни на пикировку, ни на изменившуюся ситуацию.

Колец на правых безымянных пальцах ни у меня, ни у Леонида не было. Возможно, из-за этого Оксана воспринимала нас как дичь, которую стоило попытаться добыть. Сначала Леонида, специально пижонисто разодевшегося для этого мероприятия, а теперь и меня. А с нашей точки зрения дичью была она. Дичью другого характера. Впрочем, на охоте любая дичь – это в первую очередь мясо, которое нужно подстрелить и сунуть в сумку. И неважно, летало оно до того, бегало-прыгало или сидело на соседнем стуле, и на ужин оно тебе нужно или для чучела. Это вторично. Главное – удачный выстрел.

Взаимная охота продолжалась.

8

Направляясь в сторону туалетной комнаты, Жанна проходила мимо. Леонид тоже узнал нашу великолепную секретаршу. И она увидела нас. Ни один нерв не дрогнул в лице ударопрочной соратницы. Жанна спокойно отвела взгляд и проследовала дальше.

Глаза Леонида неотрывно-сладко проводили ее вплоть до исчезновения в темном коридорчике и выразительно посмотрели на меня. Я кивнул, что, мол, да, видел, но товарищ тоже на задании, отвлекать не надо.

Оксана по-женски ревниво заметила не только переглядывание, но и причину. Она презрительно фыркнула и отвернулась, в пику нам тоже начав разглядывать мужчин за соседними столиками.

Думает этим нехитрым способом вернуть наше внимание к себе? Тоже мне, королева Гарлема. Лучше бы научилась вести себя и выглядеть хотя бы так, как подружка, не говоря о недостижимых высотах нашей волшебной Жанны. Не косметика красит человека. И даже не краска для волос.

Оксана резко обернулась ко мне.

– У тебя есть девушка?

Если эта нитратная недоросль рассматривает свою кандидатуру на остававшуюся с самого развода вакантной серьезную должность…

Зря.

– Есть? – настойчиво повторила синеволосо-пирсингованное недоразумение.

– Постоянной – нет, – не стал я обманывать. – И заводить пока не собираюсь. А вот Леонид, кажется, не прочь.

Я подмигнул и по-дружески плечом толкнул Оксану в сторону страдавшего без внимания друга.

Приятель заулыбался и бодро выдал:

– Неправда. У меня есть. Целых две. Две прекрасных распустившихся розы, они пока еще неловко поигрывают шипами, не понимая, что исходящий от взошедшего солнца жар не обжигает, а греет. Отгоняя тьму, он дарит свет и тепло. Эти два чудесных цветка – темный и светлый – сидящие за этим столом, они…

– Твой друг всегда такой романтик? – грубо перебив Леонида, поинтересовалась у меня Оксана.

– Конечно. Самый романтичный из всех романтиков.

– Жаль, – сморщилась она. – Мне нравятся герои.

9

Ситуацию требовалось исправлять. Леонид ждал помощи от меня, как от непосредственного начальства, которое своим вмешательством сломало его операцию. Но мысли мои были далеко.

– Извините, отойду на минутку.

Я направился в сторону туалетов. Сердце превратилось в пулемет, рубашка с пиджаком едва сдерживали его желание рвануть вперед и опередить меня, чтобы первыми оказаться рядом с той, которую я увижу сегодня в восемь. И не только увижу. Если не случится ничего непредвиденного.

По необъяснимому стечению обстоятельств последнее в моей жизни почему-то случалось чаще, чем предвиденное.

Но неуправляемая мозгом сила притяжения влекла меня туда, где находилась особа, сумевшая покорить мою сущность вопреки всем доводам разума.

Около значка «Для дам» я слегка притормозил. Расчет оказался верен. Встряхивая помытыми руками, Жанна как раз выпархивала оттуда и, не ожидая встретить препятствие, машинально впечаталась в меня всем корпусом.

– Что ты здесь делаешь? – прошипела проснувшаяся в ней змеюка. – Я же дала понять, что для этих людей мы с тобой не знакомы. У меня очень важная встреча. Эти люди…

– Не важно.

Я окинул взглядом коридорчик. Напротив туалетов была еще одна дверь, под моим любопытным напором она легко отворилась. Надпись на табличке гласила: «Только для персонала».

Отлично. Я потянул Жанну туда. Служебное помещение оказалось мини-кладовкой размером в полтора квадратных метра, где хранились ведра, швабры, чистящие средства…

Втолкнув туда свое наваждение и втянувшись сам, я затворил дверь.

Все исчезло. Начисто. Мир скрыла внезапно наступившая в отдельно взятой точке пространства роскошная ночь. Колдовская. Потому что.

Иначе и не.

Я чувствовал именно так.

Обрывки. Слов. Мыслей. Ощущений.

Зато эмоции!

Тьма. Черная. Агрессивная. Гнетущая. Тяжелая. Как удар по глазам. И – руки. Мои. Потянувшиеся, обнимающие, притягивающие.

Живот к животу. Дыхание к дыханию – участившиеся, сбивавшиеся. Ладони – крепкие, твердые, мои – сверху вниз и резко в самый вверх, вместе с платьем.

Двойной судорожный вздох.

Руки – нежные и тонкие, изменчивые и озорные – на моих брюках. Играют. Шалят. Удивляются. Здороваются.

Губы.

Ищут. Находят. Впиваются.

Губы в губы. Язык в язык. Почти до крови. Немыслимо. Жадно. Проникающе. Прочувствованно. Предвосхищающе.

Руки. Мои – сходят с ума. Ее – берут в плен мою шею. Запирают. Стягивают.

Ноги – гладкие, сладкие, до озноба желанные – взлетают и скрещиваются за моей спиной.

Жанна – на мне. Целует. Вжимается. Растворяется в ощущениях.

Я стою. Держу. Держусь. Но – держаться не хочу. Хочу действовать. Ноги – словно бетонные опоры. Неподъемные. Нагруженные чудесной ношей. Она открыта. Я исчезаю в этой открытости, направляемый колыханием подстроившихся тел.

Я в раю. Так быстро. Так просто.

Движения. Начавшиеся. Ее. Мои. Чудесные. Чарующие. Чудовищно чувственные.

Стискивающие. Сочные. Сладостные.

Движения. Четкие. Жесткие. Протяжные. В давящей уши тишине, кромсаемой нашими полувздохами-полувскриками. Полустоном – полушепотом. В полной темноте. В полноте восторга. В безбрежном море ощущений. Движения. Навстречу друг другу. Соединяясь. Сливаясь. Растворяясь.

Непроизвольный укус. Пот. Жаркий всасывающий поцелуй. Откидывание назад – на весу, на мне, со мной в душе, в сердце и под сердцем. Со мной – бьющимся навстречу бьющемуся сердцу. Со мной – обнимающим и обнимаемым. Счастливым и осчастливливающим.

Ее ноги болтались без опоры, блаженствуя в непередаваемом словами восторге полета наяву. Ее голова откидывалась и билась, как под действием электротока. Ее губы шептали:

 

– Господи, что же ты делаешь со мной!

И мне было несказанно лестно это сравнение.

Тьма в глазах озарилась танцем цветных пятен, вынырнувших из небытия и спешивших вкусить радости жизни, прежде чем снова кануть в породившее их небытие.

Вдруг – ослепляющее просветление в мозгах от хлынувшего снаружи света…

Голос:

– Пардон…

И вновь обрушившаяся камнепадом кромешная тьма.

Истерически прыснув, мы рванулись в разные стороны, словно один из магнитов поменял полюс. Смеясь, выскочили наружу – под ироничный взгляд работника кухни, который ожидал в стороне, когда необходимое ему помещение освободится. Послав мне воздушный поцелуй и прошептав «Пока! До восьми!», Жанна оправилась и танцующей походкой отправилась к своим «нужным людям». Мне же для приведения себя в порядок пришлось ненадолго скрыться за дверью с табличкой «Для джентльменов».

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru