Оказывается, горы заразны, ими можно заболеть. Боря заболел. Как только он очнулся, взгляд стал искать связывавшие небо и землю цветные громадины. Раскинувшаяся холмистая гладь, покрытая непричесанным сосновым «ежиком», казалась пустой, взгляду не хватало защиты от этой пустоты хотя бы с одной из сторон. Жизнь будто бы потеряла третье измерение. А плоская жизнь – разве жизнь?
Когда все закончится, нужно заказать дом именно в горах, чтобы вокруг – воздух и звезды, свобода и птицы. Чтобы жить на небесах в прямом смысле.
Жутко хотелось встать, но не позволяли подсоединенные трубки и провода. Вспомнилась живая, не тупо следовавшая программе, а искренне любившая пациента система жизнеобеспечения, которой Вадик подсоединил Яну к организму своего немешарика. Приходить в себя в стандартных условиях – совсем другое дело и другие ощущения, не зря закрытое ложе восстановителя прозвали гробом. Наверное, по мотивам сказки, где «гроб качается хрустальный», это больше всего напоминало внутренности медкапсулы.
Рядом почти неотлучно находилась Эля, ночью она спала в откинутом кресле, а днем разбиралась с остановленными проектами Зайчатника – ей поручили описать, над чем каждый из сотрудников работал и чем конкретно занимался в день перед трагедией. Виртуально ей помогал Сальер, в его многословных советах, если тактично подавить сон и дослушать до конца, всегда содержалось рациональное зерно.
Однажды, заметив движение, Эля не вовремя выглянула в окошко, хотя имелось конкретное распоряжение Колдуна на этот счет. И ведь знала, кого увидит. Хотела посмотреть на Андрея, которым прежде по-детски восхищалась?
Выговор ей Колдун сделал обыденным тоном, но лучше бы метал молнии и бил кулаком по столу. От бесцветного голоса мороз пробирал по коже.
Колдун связался с ними, едва Боря очнулся. Лицо координатора ничего не выражало, интонация была такой, словно тебя уже списали со счетов:
– Каков был приказ?
Вопрос поставил в тупик. Или Боря очнулся не окончательно?
– Какой именно?
– Последний.
– Спровоцировать живой дом на ответные действия путем нанесения организму человека опасных для жизни повреждений.
– Опасных, а не смертельных. Понимаю, курсант, что вы хотели как лучше. В результате вы подвели всех, сорвали планы, которые кроме вас никто не в состоянии выполнить. – В ответ на по-собачьи виноватый раскаивающийся взгляд Бори Колдун несколько смягчил тон, потому что теперь били сами слова. – На вас рассчитывали в другом, более глобальном эксперименте, а теперь человечество теряет последнюю надежду.
Из дальнейшего выяснилось, что Боря и Эля, бывшие сотрудники Зайчатника, знавшие о нем почти все, требовались на месте событий именно как пара.
– Посмотрите сами, – сказал им Колдун. – На Марсе – профессор Зайцев, шестнадцать человек в Зайчатнике и семь человек на опытной подводной станции. Всего двадцать четыре человека. Четное число. Теперь рассмотрим те же цифры внимательнее. В Баренцевом море – три супружеские пары и командированный из ЦПР инженер Бурыгин. В Зайчатнике – шесть разновозрастных пар, а также Вадим Чайкин с Яной Чайковской, Раиса Прохоровна Зайцева и Юля Потанина. Теперь соедините всех одиночек в пары.
Профессор с супругой, оказавшиеся на разных планетах, проживавшие вместе семейные пары, Юля Потанина и инженер Бурыгин – все, кто исчез, любили и были любимы. То есть, все были влюблены в кого-то, кто тоже жил в немешариках. Милица не укладывалась в схему, потому с ней ничего не случилось.
Юля с инженером должны были пожениться после его возвращения – об этом Эле по секрету сообщила сама Юля за несколько дней до трагедии. Эля рассказала об этом Боре, а он передал чрезвычайщикам. Мозаика сложилась в приемлемую картину. Другой причины, кроме прямой виновности Милицы, не нашлось, а виновность ничем не подтвердилась. И догадку о влюбленных решили использовать. Ловить «на живца».
Роль приманки предназначалась Мартыновым, но они, естественно, не подозревали об этом. Все испортил Боря чрезмерным усердием, надолго уложившим его в «гроб»-восстановитель ближайшего лабораторного корпуса. А ведь задачу ему поставили ясно: «Спровоцировать путем нанесения человеку опасных для жизни повреждений». Боря перестарался. Обиднее всего, что он сделал это намеренно. Временно лишая себя жизни, Боря чувствовал себя героем. Думал, что очнется в кругу рукоплещущих коллег… Увы, не всегда инициатива оказывается полезной. Немешарик открылся, все удалось, но цена тактической победы сломала стратегические замыслы. В момент, когда нужно было проверить главную догадку, Боря, утыканный трубками и проводами, лежал в медицинской капсуле, и до возможности переноски его в живой дом требовалось несколько дней.
Времени не было. Приглашать другую сложившуюся пару Колдун не стал – посторонние не знали специфики работы Зайчатника, они могли что-то упустить или понять неправильно. Роль наживки определили Милице и Андрею. Она – действующий сотрудник Центра, который знает тонкости последних разработок, он – бывший участник самых нашумевших проектов. Оба с момента встречи симпатизировали друг другу.
Заключение психологов гласило, что по Андрею Сигалу и Милице Дрогович противопоказаний не выявлено, психотипы совместимы, и расчеты доказали, что из них может сложиться счастливая пара. Колдун взял на себя роль Купидона. Чтобы симпатия переросла в нечто большее, требовались особые условия. Чувства – результат обстоятельств, а любые обстоятельства можно создать, их и создали: уединенность в атмосфере таинственности и опасности. Милица с Андреем должны были ощущать себя одинокими, брошенными всем миром, чтобы их тянуло именно друг к другу. Присутствие друзей не дало бы им тех настроя и степени свободы, которые требовались. О том, что Боря и Эля тоже находятся в поселке, Милице и Андрею говорить запретили: когда за тобой наблюдают присутствующие в соседнем здании твои же знакомые, возникновение новых чувств оказывается под большим вопросом.
Боря лежал в медкапсуле на верхнем этаже первого лабораторного корпуса, Эля разбиралась с чужими исследованиями, при этом оба следили за действиями друзей в потоке, а Эля (иногда, сразу прячась) еще и в окошко. К мнению Мартыновых, как специалистов по немешарикам и друзей двух других задействованных специалистов, чрезвычайщики прислушивались в первую очередь. Впрочем, на сегодня никаких мнений не было: живые дома и птерики ничем неожиданным себя не проявляли, оставалось искать и наблюдать.
Боря с Элей очень повеселились, глядя на Андрея, изгонявшего сначала змей, а за ними мышей. Эля сказала:
– Я с самого начала предполагала: проблема с гадюками та же, что на Каспийском море с осетровыми. Ничего сверхъестественного, обычный дисбаланс. Лечится просто и эффективно.
Когда в поселок прилетел Миша Зайцев, за его попытками открыть родительскую спальню и последующими посиделками с Андреем и Милицей наблюдал только Боря – Эля в этот момент под виртуальным руководством Сальера проводила запланированный, но так и не законченный опыт Юли Потаниной по расчетам Вадика Чайкина. Когда Миша сообщил о просьбе Йенса, Андрей потускнел, как бронзовый подсвечник за сто лет, взгляд стал потерянным, а мысли явно ушли в ненужную сторону. От дежурного оператора пришла рекомендация срочно вмешаться. Боря послал вызов.
– Привет.
Андрей поднял взгляд от принтера, где распечатывался пугач для мышей:
– С воскрешением. Уже восстановился?
– На полпути. Думать могу, ходить – еще нет.
– Нуль не заметил бы проблемы.
Оба улыбнулись – среди единиц вышучивать нулей было в порядке вещей. Особенно нравилось, что нулям не было обидно – для них это была просто констатация фактов.
Андрей вдруг напрягся. Выдало напряжение или опасливый взгляд по сторонам? Стены медицинского отсека изнутри были прозрачными, перед вызовом Боря заменил их видом шумящего леса. И все же Андрей спросил именно то, что хотелось скрыть:
– Ты где?
Люди разучились врать, и когда требовалась хрестоматийная «ложь во спасение», начинались проблемы. Боря сузил ответ до ничего не значащей информации:
– В излечебнике, готовлюсь продолжить службу. Меня привлекли к расследованию. Вы с Милицей исследуете поселок?
– «Исследуем» – громко сказано. Плывем по течению, как ты недавно, только живые. – Шутка вышла грубой, и Андрей добавил, уже без улыбки: – Пока.
– Милица – отличный напарник, правда?
– Правда, – медленно подтвердил Андрей.
И затаился, словно увидел хищника. В глазах стоял вопрос: откуда такой интерес к незамужним девушкам? У тебя жена есть!
Заподозрить в Боре «темного» – лучшее, на что можно рассчитывать, хотя «темный» в чрезвычайном блоке – проблема всего человечества. И все же приходилось гнуть выработанную планом линию:
– Если бы у меня не было Эли…
В глазах Андрея мелькнула догадка:
– Сватаешь?
– Почему нет? Милица умна, красива, свободна…
– Хватит об этом, – перебил Андрей сиплым глухим голосом.
Интонация сообщила, что действительно хватит.
– Как скажешь. Ну, бывай, надеюсь, скоро все кончится, и мы увидимся вживую. Например, на твоей свадьбе.
Андрей отключился первым.
Боря сделал все, что мог. Настаивать и что-то доказывать – однозначно сделать хуже, сейчас Андрей невосприимчив к намекам и нюансам. Попытку надо повторить позже, когда душевная рана переболит и вернется ясность мышления.
– Подождем, – согласился оператор, – и поищем способ вбросить информацию другим путем.
– Пусть Йенс свяжется с Милицей, когда Андрей будет рядом, – предложил Боря, – и все станет на места.
– В присутствии постороннего Андрей не будет вслушиваться в чужие разговоры, он просто уйдет. Следует дождаться, пока Михаил Зайцев уедет, и создать ситуацию, в которой Андрею придется стать свидетелем разговора.
К счастью, все разрешилось само и намного раньше.
В момент, когда Миша тактично покинул обнимавшихся Милицу и Андрея, дверь капсулы перед Борей разъехалась: в проеме стояла Эля с ошалевшими глазами. Ее поднятая рука сжимала рукописное письмо на свернутом вчетверо бумажном листе – Боря видел такие только в исторических программах и музеях.
– Это от Чайкина, он оставил послание так, чтобы Юля нашла его утром, когда приступила к новому эксперименту.
Эля развернула лист и зачитала вслух.
«Юля, если ты это читаешь, что-то пошло не так. Я закончил доработку немешарика и подготовил новый эксперимент, решающий, для меня чрезвычайно важный. Расчетная база подведена, опасности учтены, на каждое развитие событий заготовлен план подстраховки.
Я делаю это вопреки правилам. Пусть большинство решит, что мой поступок не согласуется с «поступать с другими как с собой», пусть меня посчитают ненормальным. Но если бы люди узнали о любви столько, сколько за последнее время узнал я, они встали бы на мою сторону.
Представь, что у тебя есть любимый человек и он оказался в коме. Ты не можешь вернуть его в наш мир. Но ты можешь попасть в его мир. Как в поток. Ты не сделала бы этого? Даже профессор понял бы меня, он любит жену. Но Раиса Прохоровна – чиновник, она думает об общем благе. Ради общества эксперимент могут запретить, а это мой последний шанс. Нет, это не только мой, это наш последний шанс, мой и Яны. Единственный шанс встретиться за порогом реальности и вернуться вместе. Я всегда пошел бы навстречу любому влюбленному, если его цель чиста, а желание совершить невероятное составляет смысл жизни, и хочу, чтобы так же поступили со мной. Видишь, с точки зрения закона (причем, и духа, и буквы) у меня все гладко, стоило лишь взглянуть на обсуждаемый предмет не формально-поверхностно.
Смысл эксперимента – через посредничество нейросети немешарика войти в мозг Яны, вступить во взаимодействие с ее сознанием и вывести обратно в реальность.
Существует запрет на перекрестные интеллектронные связи, чтобы человек не мог подчиняться чужим приказам вопреки собственной воле. Здесь я ступаю на скользкую дорожку. Интеллектроника – третьестепенный инструмент в моих планах, но притянуть этот запрет к ситуации очень даже возможно – я собираюсь вернуть человека обществу вопреки его воле. Именно поэтому я не прошу официального разрешения. Я поступаю так, как хотел бы, чтобы поступили со мной. Если человек может стать счастливым и осчастливить другого, ему нужно помочь, а не запрещать.
Я собираюсь воздействовать на сознание Яны энергетикой любви. Это новое направление, маститые ученые-традиционщики только руками разводят. Большинство мне не верит, а кто верит – требует доказательств. Откуда их взять, если эксперимент запретят? До сегодняшнего дня ничего подобного не делали, и я понимаю, что не все может пойти по плану, а у меня, подключенного сознанием к немешарику, не будет возможности исправить. Поэтому я оставляю это послание. На худший случай. Скорее всего, до начала рабочего дня я вернусь и заберу его, но пока впереди только неизвестность, и нужно в очередной раз подстраховаться.
Живые дома стали самостоятельными, для них любовь – это данность, смысл существования. По-другому они не умеют, мы создали их такими. По-моему, немешарики, при своем ограниченном сознании, знают о любви больше нас, и нам будет, чему поучиться. Они полюбили людей, а затем, к примеру, так же полюбили мышей – живых существ, воспринятых или в качестве «ближних своих». Мораль создателей оказала нужное действие, но у живых домов она получила расширенное толкование и распространилась на других существ. Теперь немешарики любят не только людей, они кормят и пестуют мышей, носятся с ними, как с маленькими детьми, защищают. В их корнях я обнаружил целый мышиный рай. Кстати, оттого и змеи расплодились. Как бы любовь не распространилась и на змей. Нужно внести в настройки приоритетность, чтобы на первом месте оставался человек, а другие существа – только с его разрешения. Но я уже не успеваю.
Если утром я не приду на работу, передай Зайцеву, что я поступил своевольно, но лишь для того, чтобы обрести счастье, и виновным себя не считаю. Худшее (для внешнего мира, но не для меня), что может случиться – это ситуация, в которой мы с Яной заблудимся в ее мире и не найдем пути обратно.
Этот вариант меня тоже устроит. Если Яна не может быть со мной, я хочу быть с Яной, пусть даже так. Неважно как. Главное – вместе.
В этом случае я вижу два развития событий, и не могу сказать, какое предпочтительнее. Мне бы хотелось, чтобы этот вопрос проработал Максим Максимович, а чрезвычайщики поступили бы по его рекомендации. Если получится – попроси, чтобы мое мнение учли.
Первый вариант – не трогать наш дом, пока люди не победят кому. Идеи, в каком направлении двигаться, и предварительные расчеты теории я, по мере продвижения своей работы, отсылал в профильные институты. Знаю, что работы ведутся, но меня не устраивали сроки. Опыты займут годы, одобрение на практическое применение дадут нескоро. Я не могу и не хочу столько ждать. Меня ждет Яна. Она пробивается навстречу со своей стороны, это факт, который дает мне уверенность в успехе. Мы общались с ней во снах. Не напрямую, то есть, не разговаривали в формате вопрос-ответ, а доносили свои мысли через образы. Например, Яна подсказала несколько мыслей, при посредничестве немешарика показав их мне метафорическими картинками. А я пообещал скоро прийти.
Не веришь? Я бы не поверил. Но это правда. Исследования показали, что живые дома усиливают связи между любящими. Кажется, я на пороге еще одного открытия, о котором расскажу по возвращении. Это будет новой прорывной технологией, чье время скоро придет и тоже кардинально изменит мир. «Возлюби ближнего» как общий настрой и частная любовь каждого позволят человеку совершать невозможное. Немешарики станут для человека чем-то намного больше, чем когда-то были собаки, мы получим нового друга, умнее, заботливее и, что немаловажно, могущественнее. Настолько же верного и преданного, как собака. С ним мы покорим дальний космос и забудем сегодняшние проблемы. С шагнувшим на новый уровень немешариком человек выйдет за рубеж нынешней человечности и превратится из хомо сапиенса в хомо феликса или хомо беатуса – человека счастливого.
Второй вариант в случае моего отсутствия – вскрыть немешарик, и тогда мы с Яной либо оба вернемся (на что надежды очень большие, ведь живые дома обязаны помогать попавшему в беду человеку, а они теперь умеют многое), либо вместе останемся в дебрях общего сознания.
Тогда возвращаемся к первому варианту – ждать открытий доблестных медиков.
На этом прощаюсь, и если что-то в моих расчетах окажется неверным, сделай, пожалуйста, как я здесь написал, попроси за меня. Вернее, за нас.
Пока. А я иду к Яне».
Да что они знают о любви? Ни-че-го. Когда с Яной случилось несчастье – что сделали окружающие? Погоревали о всеобщей любимице, принесли нужные слова сочувствия близким, убедились, что медицина сделала все возможное, и занялись своими делами. И это в обществе, где с рождения воспитывают в духе «возлюби ближнего» (другими словами – каждого), и нормой является поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Как они поступили? «Как порядочные люди». То есть, по сути, никак. Хотели бы они такого же отношения к себе, если беда случится с ними? Вряд ли. Но они не умеют по-другому, потому что любовь лишь декларируют. Красивые слова не подкрепляются действиями. Значит, они не знают любви.
Скажите такое любому, и он обидится. В чем-чем, а уж в любви каждый считает себя докой. Между тем, любовь – не чувство, как считает большинство. Не химическая реакция в мозгу, как утверждают изучавшие ее химики. Не набор импульсов, как говорят физики, чтобы хоть что-то сказать – они о любви тоже ничего не знают.
Лучше всего о ней сказал Дэвид Айк: «Бесконечная любовь – единственная истина, остальное – иллюзия». Высоцкий пел: «Я дышу – и, значит, я люблю. Я люблю – и, значит, я живу». Смысл жизни – в любви, остальное, действительно, – иллюзия. Раньше считалось, что в мире нет ничего кроме Бога, то есть, мир – это Бог, но Бог есть любовь, отсюда: мир равно любовь. Все, что за пределами любви – одновременно и за пределами мира. Иллюзия. Причем, надо сказать, очень качественная иллюзия, многие принимают ее за реальность и живут в ней до самой смерти, не понимая сути.
Можно ли приравнять любовь к счастью? В какой-то мере так и есть. Но всеобъемлющую любовь, которая заставляет дышать и делать шаг за шагом, даже когда ноги сломаны, как-то неудобно назвать счастьем, она превосходит все известнее человеческие состояния. В формулировке Роберта Браунинга любовь – энергия жизни. Это точнее всего прочего. Еще он добавил: «Уничтожьте любовь, и земля превратится в могилу». Именно. Он понял суть.
«Мы должны найти силу любви – силу, спасительную силу любви. И когда мы найдем ее, мы сможем превратить этот мир в новый. Мы сможем сделать людей лучше. Любовь – это единственный выход». Слова Мартина Лютера Кинга. Он был прав. Но обидно, что сказавший великую истину видел в своих словах другое, нечто метафорическое, социальное и моральное, а вовсе не физику. Мартин Лютер Кинг сказал верно, но сам не понял, насколько верно то, что он сказал. Придется досказать за него. Расшифровать. И сделать, чтобы работало.
Еще живший за пятьсот лет до нашей эры Эмпедокл считал любовь одним из двух активных начал Вселенной, и они, эти начала, обладали вполне определенными физическими качествами.
У Платона любовь – это связывающее земной мир с божественным стремление конечного существа к совершенной полноте бытия.
У Фомы Аквинского любовь есть не просто страсть, а первое «мотус волюнтатис» – «движение воли», так как оно подразумевает осознанность и благо.
Спиноза отождествлял любовь с абсолютным познанием.
В эпоху Возрождения решили, что поняли суть любви. Возник неоплатонизм, подкрепленный трудами Франческо Каттани, Джордано Бруно, Марсилио Фичино и других. В основу положили учение о красоте. Дескать, природа любви есть стремление к красоте. Эта концепция связала этику и эстетику. И остановилась. Неоплатонисты решили, что первая ступенька лестницы – вершина пирамиды.
Но к примеру, если двое возлюбленных долго смотрят друг другу в глаза, примерно через две-три минуты их сердцебиение синхронизируется. Неоспоримый научный факт.
Делаем вывод.
Лирики доказали, что любовь – одно из активных начал, на которых строится и с помощью которых существует мир. А что скажут физики? Только ли этика с эстетикой смешались в этом понятии (ну, в угоду «новой философии» Шопенгауэра, Фрейда, Фромма и других, добавим сюда физиологию)?
Еще раз вспомним Мартина Лютера Кинга: «Мы должны найти силу любви… и когда мы найдем ее, мы сможем превратить этот мир в новый». А еще он сказал: «Любовь – самая неиссякаемая энергия в мире».
Итак, главное произнесено: любовь – это энергия. Человеческий мозг – комплекс физиологических нейронных состояний. Если дать ему дополнительную энергию, он совершит невозможное. Ныне используется менее десяти процентов мозга, для чего нужны оставшиеся, наука пока не знает. А изучала ли наука любовь? А с позиции, что любовь – это энергия? А если вспомнить теперь о девяноста процентах неизвестных возможностей, которые простаивают без дела, и представить, что поставляемая энергия будет безмерной и бесконечной?
Человек – звучит гордо? «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто».
«Медь звенящая», «ничто» – звучит гордо?
Скоро все станет по-другому, и «человек» будет звучать божественно. Хватит ли воображения представить, какие границы откроются людям, если их слова и мечты о настоящей любви станут реальностью?
Что нам заповедано? Только одно: плодитесь и размножайтесь. Ничего больше, все остальное – приложение и инструкции к главной заповеди. Что для этого нужно? Это тоже сказано: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей и будут двое одна плоть».
А потом? «Возлюби ближнего». Больше ничего. Весь мир, как и смысл жизни, и счастье человека, находятся внутри сказанного.
Добавим еще одну цитатку. Пауло Коэльо: «В любви не добра и зла, нет созидания и разрушения. Есть лишь движение. И любовь изменяет законы природы». Простим писателю заумность, главное здесь – «любовь изменяет законы природы». В четырех словах – квинтэссенция философии.
Вадик рассказал об этом Яне, когда она летела на Марс. Тогда это была только гипотеза.
Яна улыбнулась, на щеках образовались так любимые ямочки:
– Моя чайка по имени Джонатан Ливингстон.
«Моя». Это слово прозвучало впервые. И жизнь начала новый отсчет.
Позже длинное прозвище сократилось до ласкового «Джонни». Лучше и приятнее имени для Чайкина не придумать. Одноименную книгу Ричарда Баха любили оба, и то, что собирался сделать для мира Вадик, было сравнимо с миссией чайки Джонатана. «Насколько полнее станет теперь жизнь! Вместо того, чтобы уныло сновать между берегом и рыболовецкими судами – знать, зачем живешь!» А еще в «Чайке по имени Джонатан Ливингстон» скользнула очень понравившаяся Яне мысль: «Чтобы летать с быстротой мысли или, говоря иначе, летать куда хочешь, нужно прежде всего понять, что ты уже прилетел».
Ныне в электронике физика сливалась с философией, и укрощение времени и пространства строилось на принципах теории относительности и категорического императива. Почему бы любви, являвшейся сегодня лишь объектом философии, тоже не стать частью физики и электроники? Дорогу осилит идущий.
Увы. Трагедия, случившаяся с любимой, надломила его. Казалось, что жизнь потеряла смысл.
Но. Его мир, его счастье, его любовь – Яна. Если не он – то кто же?
Вадик бешено взялся за работу.
Нужно подарить миру любовь. Настоящую. И научить ею пользоваться.
Если получится, счастлив будет каждый. В том числе и сам Вадик. Потому что Яна – в нынешнем виде, как тело с заблудившейся душой – тоже воспользуется. Любовь сломает препятствие-иллюзию, два человека встретятся напрямую, без посредничества материального мира и, взявшись за руки, вернутся обратно – вместе.
Иначе жизнь не имеет смысла.
Личная работа чудесно сочеталась с общей, никто не знал, что же объединяет разрозненные задания и расчеты. Направление одно, опыты одни и те же, но приложение разное. Но ведь направление – одно! Счастье людей. Общее благодаря первоначальному личному. Что может быть лучше?
Сделать что-то во вред другим не позволила бы совесть. Оттого и радовало, что все так удачно сложилось.
Когда дело застопорилось, хороший толчок, даже пинок дала Милица своей догадкой на свадьбе. Конечно, «свадебные флюиды» – глупость, но концепция в целом…
Синестетические квалии соответствовали лишь части картины. Восприятие нематериальной информации из-за иррадиации возбуждения нервных структур одних сенсорных систем на другие – нечто новое в прикладной бионике, никем не изученное. И все же синестезию, как единственное решение – убираем. Квалии, обозначавшие чувственные невыразимые явления любого рода, что не могут быть постигнуты или переданы другим путем, кроме прямого переживания – вот откуда нужно плясать, вот с чего начинать. С описания.
Критерий научности какого-нибудь положения – это возможность перевести его на язык физики. Положения, которые не поддаются такой операции, не имеют смысла, но физикализм допускает существование явлений, которые не вписываются в картину материализма. Любое физическое явление может быть объяснено физическими причинами, и «свадебные флюиды» Милицы, как частное проявление большой темы – не исключение. Остановимся пока именно на них. Эти душевные энергетические всплески нужно рассматривать со всех сторон как синтез ощущений – субъективных переживаний силы, качества, локализации и других характеристик воздействия неких стимулов во время свадебного застолья. Организмы реагируют на внешнее воздействие изменением своих физико-химических и физиологических свойств. Если изучать предмет именно в «свадебном» исполнении, то началом экспериментальной фазы должны стать замеры изменения текущих значений физиологических параметров и сравнение с «внесвадебным» состоянием покоя.
На первом этапе гипотетические «свадебные флюиды» нужно хотя бы описать, «различить». Информация о раздражителях, которые воздействуют на рецепторы, передается в центральную нервную систему, та анализирует поступивший материал и идентифицирует, возникают ощущения. Вырабатывается ответный сигнал. Он по нервам передается в соответствующие органы. Все это можно проследить, описать и замерить. А если раздражение и ответный сигнал проходят где-то на уровне интуиции? Проводящие пути от органов чувств у человека – зрительный, слуховой, обонятельный, вестибулярный, осязательный и вкусовой. Где здесь интуиция? Можно притянуть сюда иррадиацию – процесс распространения возбуждений или торможений в коре больших полушарий. Да, она может быть задействована, но…
Ни синестезия, как объяснение, ни зеркальные нейроны сами по себе здесь ни при чем. Здесь при чем всё. И каждая часть общего сама по себе, поскольку объясняет хотя бы часть проблемы.
Если люди о чем-то не знают, но чувствуют это, то оно как бы есть, даже если его как бы нет. Определение звучит ненаучно, но суть передает верно. Чувства характеризуются валентностью: могут быть приятными, неприятными или амбивалентными. «Свадебные» однозначно приятны, даже если изначально по каким-либо причинам выглядят иначе, пунктирные колебания и возможные исключения не меняют картины перманентного положительного заряда и, наверняка, могут быть объяснены в рамках выдвинутой гипотезы. В любом случае послевкусие у прикрытого наивным термином «свадебные флюиды» обнаруженного «нечто» – приятное. Также они являются стеническими – побуждают к активной деятельности, мобилизуют силы человека. Любовь, к примеру, работает так же, но любовь – чувство другого порядка, несравнимого.
И они как-то связаны, и через одно можно выйти на второе.
Можно – значит, нужно. Дни летят, годы мелькают, как видеокадры – смазано и незаметно. Остались какие-то сто с лишним лет деятельной жизни, если наука не сделает нового рывка. Когда же творить и любить? Страшно, как мало осталось.
Зайцев успел многое, но он зациклился на форме, в то время как самое важное – содержание. Профессор – человек в своей области в высшей степени компетентный. Но он сам же любил повторять:
– Человек компетентный – это тот, кто заблуждается по правилам.
Поэтому Зайцев набирал в штат молодежь – амбициозную, не обремененную пиететом перед авторитетами.
– Мы застряли, – пару лет назад сказал ему Вадик. – Срочно требуется гениальный нейропсихолог.
– Добудем, – кивнул Максим Максимович и действительно добыл.
Милица оправдала надежды. Дважды. Своей работой и догадками, которые вместе дали Вадику больше, чем кто-либо мог представить.
Что такое живой дом? Искусственный организм с зачаточным мозгом, достаточным для принесения человеку пользы и глубинным отказом от причинения вреда. Дом сам добывает необходимое из воздуха через оболочку, из постоянно пополняющегося запаса картриджей с расходниками и, главное, через корни, которые в глубине земли превращаются в щупальца – аналоги «снабженца» обычного принтера, но живые.
Дом достигает нужных размеров и возможностей и становится готовым к заселению. Он растет вместе с жильцами, наращивает новые комнаты, если в проживающей семье пополнение или новое хобби. Скажем, если мама увлеклась балетом, папа – бильярдом, а ребенок – классической музыкой, то для зала со станком, рояля и бильярдного стола требуются отдельные помещения. Как минимум, они нужны для звукоизоляции, чтобы не мешать остальным. И дом делает это сам, без подсказок, перестраивая стандартную оболочку под максимальное удобство хозяев.
Древнее освещение, которое давали специальные источники, в живых домах не используется вовсе. После внедрения в ткань немешариков ферментов светлячков, некоторых видов медуз и других флюоресцирующих созданий Мирового океана, в доме с нужной силой может светиться все, от мебели до воздуха в указанном месте.
В оранжерее и, по желанию, где угодно, ягоды, фрукты, овощи, зелень и цветы росли не из почвы, а из тела немешарика, следившего, чтобы цветы всегда были свежими, а плоды – спелыми.
Необходимая мебель выращивалась, а еще не переведенная в биотехнологии техника вроде принтеров и шкаф-рамок вживлялась. Мусор и необходимые вещества из почвы и воздуха перерабатывались в расходники, снятая одежда впитывалась и переносилась обратно в шкаф-рамки. Гелевый холодильник уже стал бионическим, совсем скоро немешарику не потребуются и другие посторонние вживления, он сам сможет все. Пройдет немного времени, и живые дома смогут передвигаться по горизонтали, а затем и по вертикали, а в просматриваемой перспективе космические корабли исчезнут как понятие, их заменят модифицированные до нужного уровня немешарики. В варианте для Марса они уже успешно противостоят любым воздействиям, от механических до радиационных. Нигде и ни с кем человек не будет чувствовать себя в большей безопасности, и ничто другое не даст ему больше возможностей.