Петр Ингвин
Три плюс одна
Бизончик показался из проема уже без майки и, размещая на крыше мокрые тряпочки подруги, кивнул Толику на полуутопленный колесный агрегат:
– Танки под водой ездят, но их там не хранят.
Толик повернулся к Луизе:
– Закрепим навыки? Жди здесь.
Прошлепав по воде до задней дверцы машины, он присел на уходивший вглубь ровный пол сложенных сидений, отряхнул ноги, втянул их, и дверца за ним закрылась. Через миг двигатель всхрапнул, колеса одновременно провернулись… Внедорожник, медленно гребя всеми «лапами», буксуя, но не сдаваясь, подтвердил свое название. Красное чудище – пыльное, грязное и побуревшее в темноте почти до черноты – залило песок волнами и, вслед за тем, недовольным бегемотом выбралось на берег. Толик перелез на пассажирское место. Луиза, даже не обернувшись, радостно вскочила по подножке в открытую дверь.
Глядя на застывших в ступоре умников, Рита едко обронила:
– Все идет как надо, только мимо?
Перед заселением каждый удалился на минутку в темноту. По возвращении душевное равновесие подверглось испытанию: Бизончик выполнил обещание, они с подругой наполнили ночь жизнью, о тишине и спокойствии оставалось мечтать. Под живописно представляемый аккомпанемент Фаня, Рита, Аскер и Мирон втянулись в жерло брезентовой пирамиды. Ник остался снаружи.
– Мне надо, – туманно пояснил он удивленно выглянувшей Рите, не договорив, что именно.
Он просто остался. Уснуть в таком состоянии невозможно, а нервы не железные. Еще пара язвительных замечаний Риты, и он не выдержит.
– Понятно. – Рита кисло улыбнулась. – Рулон лежит в пакете с хлебом. Ибо, как известно, не хлебом единым…
Застежка входа вжикнула, закрытая изнутри – плотно, чтоб ни один комарик не проник. В районе «ящика» это было излишним, комаров здесь не водилось. То ли сказались особенности сухой и пустой местности, где лес сосредоточился исключительно вокруг охраняемого объекта, то ли действовала обработка Нижнего и Верхнего озер специальной химией, которая убивала личинок. Потому и любили горожане отдыхать на этих озерах.
Не спалось не только из-за нервов.
Луиза.
Невидимка.
Две нарывающие занозы в мозгу. Мысли о Луизе вызывали боль, и Ник сосредоточился на невидимке. Нужно рассмотреть все версии. Если это не глюк и не случайное проявление природных сил – то что? Или – сам вопрос вызывал дрожь – кто?
Два шампура с мясом уволок чужак, или это шутка своих? Если невидимка существует, то, может быть, его как привезли, так и увезли с собой, когда машина уехала? Потому он больше не проявляется. Но он, собственно, и не проявлялся иначе, как похожими на мистику визуальными эффектами. Страсть чуждого человеческой логике создания к жареному мясу мозг отринул – не надо связывать зеленое с горячим, а мокрое с длинным, это непродуктивно.
Ник пошел вдоль берега. Недалеко, чтобы услышать, если что-то произойдет. И чтоб его услышали, если невидимка окажется реальностью, причем реальностью неадекватной, с иной инопланетной логикой. Либо агрессивным чудовищем. Когда чего-то не понимаешь, нужно предполагать худшее и быть готовым.
Второй причиной, почему Ник не удалялся от лагеря – не хотелось пропустить возвращение внедорожника. На горизонте иногда мелькал свет фар, но вновь исчезал. Или Нику казалось, и воображение принимало желаемое за действительное.
Из темноты он видел, как вылезали из палатки и крутили головой сначала Фаня, затем Рита. Точнее, когда Фаня, оказавшись снаружи, повглядывалась во тьму и пошла за палатки, появилась Рита, она долго смотрела по сторонам и нырнула обратно.
После похожего на лосиный рев трубного гласа Бизончик угомонился, аналогично утихли взвизгивания и вопли, в которых поставило точку счастливое всхлипывание. Тишину ночи больше ничто не нарушало.
Фани долго не было. Ника это обеспокоило – невидимка не выходил из головы. Пришлось выйти в поле, но фигурка в белой спортивке благополучно появилась в противоположной стороне. Если Фаня сделала такой круг – может, искала Ника? Или тоже переживала за отсутствовавших Толика и Луизу, причем за обе половины этой – вот же, никогда не думал, что скажет такое – пары. Фане еще хуже, чем Нику. Сложились такие условия, в которых она никого не может ненавидеть, ее доля – любить обоих.
Едва Фаня скрылась в большой палатке, из ближней маленькой выбралась Анфиса. Обуваться она не стала, только джинсы подтянула. Под накинутой на плечи расстегнутой блузкой сверкнуло белизной – майка и белье определенно отсутствовали. Несколько шагов в противоположную лагерю бездну черноты – и Анфиса едва не споткнулась, когда во тьме проявился Ник.
– Напугал. Хорошо, что это ты. Проводи, а то мало ли.
Теперь Анфиса смотрела вниз, явно жалея, что не надела обувь. Здесь земля была рыхлой, ноги проваливались и увязали. Ник сопровождал сбоку на небольшом расстоянии, в мыслях крутилось упомянутое «мало ли».
– Тоже что-то видела? – не вытерпел он.
– Ты о чем?
Значит, не видела.
– Что-то привиделось, и не пойму – в реальности или показалось. Ничего такого не заметила?
– Какого?
– Непонятного.
– Из непонятного здесь только ты.
Комплимент? Ник замолчал. И Анфиса больше не проронила ни слова, только периодически косилась на него, словно чего-то ждала.
Одни в ночи. Звезды подхихикивали и с намеком подмигивали. Тьма подзуживала, настраивала на чувственность, заставляя ощутить себя единственными людьми на планете. Пустота небес утягивала мысли в невозможное и непроизвольно будила запретные желания. А старавшийся растянуться миг прямым текстом вопил, что больше не повторится. Романтическая атмосфера бодрила кровь и звала к приключениям. Нику показалось, что Анфиса рассчитывала именно на это. Да он и сам рад бы… если бы не Луиза.
Они отошли достаточно, чтобы не быть заметными из палаток. Анфиса остановилась, спокойно расстегнула джинсы и стянула до колен вместе с трусиками. Здесь романтика и закончилась. Успевая заметить, как Анфиса присаживается на корточки, Ник отшатнулся.
– Было у падишаха два прорицателя, – донеслось сзади, – один объявил: «Повелитель, все близкие тебе люди умрут». Прорицателя казнили. Второй сказал: «Владыка, ты переживешь всех близких». Его наградили. – Фоном рассказу служило легкое журчание. – Ты слишком хмурый, Ник. Слишком серьезный. Будь проще.
Ник передернул плечами.
– Я пойду.
– Подожди. – Анфиса повозилась с одеждой и появилась рядом уже в приличном виде. – Мне плохо. Я чувствую, что тебе тоже плохо. Обоим не спится. Давай погуляем. – Кивок указал на береговую линию, откуда только что пришел Ник.
Отрешенно и почти безвольно он зашагал рядом. Нужно уйти, но в палатке компания не лучше, там ждали новые вопросы и проблемы. Анфиса правильно сказала: им обоим плохо. Этим и зацепила.
– В чем смысл жизни? – огорошил его тихий голос Анфисы.
Вот оно, проклятие умников – сыплются глобальные вопросы, обращенные как к последней инстанции. А когда начнешь отвечать, в ответ лишь посмеются или унизят. О смысле жизни Ник мог философствовать бесконечно, но, к сожалению, нынешняя собеседница – не тот человек, с кем приятно дискутировать о великом и вечном, а также о непознаваемом. Просто невозможно. И ненужно.
Он ответил просто:
– Родить детей, а дальше с этим вопросом пусть мучаются они. Священные писания о том и говорят: и сотворил Бог человека по образу Своему, мужчину и женщину, и благословил их, и сказал им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами и зверями морскими, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. И увидел Бог все, что Он создал, хорошо весьма. – Ник выждал небольшую паузу. – Наполняйте землю, и обладайте ею – вот и весь завет. И весь смысл.
– То есть, кроме «плодитесь и размножайтесь» ничего другого человеку в обязанность не вменили? – Анфиса еще больше замедлила шаг, который при желании обогнала бы черепаха.
Ник помрачнел. Вспомнился ровный пол сложенных сидений внедорожника. «Плодитесь и размножайтесь». Ничего больше. Почему же забравшаяся в сердце зубная боль не дает дышать?
Он не ответил и ускорился. Не хотелось, чтобы спутница увидела позорный блеск в глазах. Совсем не тот блеск, который должен быть у мужчины.
Анфиса нагнала его и взяла под руку. Поняла и сочувствует? Скорее, задумалась о чем-то своем. Говорила ведь, что ей тоже плохо.
Они шли, подстроив шаг друг под друга, бедро касалось бедра, лица глядели вперед. Озеро прочертила лунная дорожка, трава под ногами приглашающе расступалась и что-то нашептывала. Все располагало, чтобы наслаждаться моментом.
Анфиса заговорила:
– В детстве я как-то попросила родителей рассказать мне про религию. Зря. Из долгих объяснений запомнилось лишь одно, поразившее до глубины души: за безупречную праведность Марию наградили беременностью. Мне это очень не понравилось, и я изо всех сил старалась не попасть в похожую ситуацию. – Она остановилась, а перехватившая локоть Ника рука заставила замереть и его. – Резинка есть?
Ник запнулся.
– Н-нет.
– У меня с собой кончились, а в палатку к этому идти не хочу. – «К этому» Анфиса выделила брезгливо-презрительно, будто речь о мокрице. – Возьми у друзей.
– Нет. – Ник высвободился.
– А как же «плодитесь и размножайтесь?» – В ночи вкрадчивый голос Анфисы втекал в мозг минуя уши, оплетал и обездвиживал. – Сам же сказал, что ничего другого человеку не заповедано.
Сопротивляться было трудно, но надо.
– Это обязанность искренне верующего.
– А ты, наверное, что-то вроде Толика, если судить по его разговору с Аскером: не веришь, но в качестве гипотетической возможности допускаешь? – Дождавшись кивка, Анфиса улыбнулась: – Если допускаешь и однажды это окажется правдой, то с тебя спросят за отлынивание.
Она победно выпрямилась. Для нее все звучало логично, но Ник видел брешь в рассуждениях. Он ударил в слабое место:
– Готова исполнить заповеданное здесь и сейчас?
К его удивлению, Анфиса приняла вызов.
– А ты?
Ник не ожидал. Или она не до конца поняла смысл?
– В исконном библейском смысле? Если это дело принципа – я готов.
С минуту два взгляда сверлили друг друга. До Анфисы, наконец, дошло.
«Плодитесь и размножайтесь».
– Дети – это здорово, – улыбнулась она, – но сначала, думаю, надо потренироваться.
– Юрец для этого уже не подходит?
– Мы поругались. Точнее, я поругалась. Знаешь, из-за чего? Скачу себе в светлое будущее, а эта довольная обезьяна сложила руки за голову и с ухмылочкой рассуждает: с новенькой ему перепадет уже сегодня или «придется ждать до завтра». – Анфиса осеклась. – Прости, не подумала.
Хорошо, что тьма скрыла, как Ник побледнел. Он считал, что о душевной драме догадывалась только Фаня – она была в такой же ситуации и почувствовала родственную душу. Оказалось, его симпатия на лбу написана.
– Ведь Луиза тебе нравится?
Ник выдавил:
– Мы просто друзья.
– Видел бы свои глаза, когда на нее смотришь. Даже когда о ней говоришь.
– Как же получается, что Юрец тоже рассчитывает на Луизу?
Выталкивалось это предложение, да еще с дорогим именем, сложно и больно. Анфиса с дружеским участием прижалась к Нику:
– У них с Толиком нечто вроде пакта. Когда попадается что-то интересное, один помогает создать ситуации, второй скидывает ему отработанный материал. Юрец не против секонд-хэнда, сам по себе он – убогое ничтожество, даже заняться спортом себя заставить не может. Без Толика и без денег он никто, лишь языком болтает.
Деньги и подвешенный язык – это немало, Ник не мог похвастаться ни тем, ни другим. Как и любовью к спорту. Если выбирать между спортом и знаниями, выбор очевиден, потому и сделан. Выбор спорта тоже перед глазами, храпит неподалеку в отдельной палатке. Правда, в отличие от любителей знаний, он почти никогда не храпит в одиночку. Утешало, что мышцы – на время, а знания – навсегда. Ну, «навсегда» – громко сказано, маразм и склероз никто не отменял. Зато у любителей спорта – возрастная дряблость перекачанных мышц. Один-один.
– Ты тоже прошла через условия их пакта? – грубо спросил он.
Анфиса чуть отстранилась, в голосе прозвучали гордые нотки:
– Это я раскрутила Толика, а не наоборот. Но Толик – козел.
С последним Ник не спорил.
– Толик – коллекционер, – все же добавил он, – его интересует только новое.
– Он игрок, – поправила Анфиса. – Гоняется исключительно за недоступным.
Они стояли впритирку, обоим стало ясно: нужно или разойтись, или что-то сделать. Исчерпанная тема, уходя, уронила настроение ниже первоначального. Ник оглянулся на палатки, темневшие вдали. Пожалуй, пора возвращаться.
– Искупаемся? – Анфиса указала на озерную рябь.
– У меня нет плавок.
– У меня тоже.
– Не хочу.
– А еще спрашивал, не видела ли я чего непонятного. Все могу понять, только не тебя. Это у тебя из-за Луизы? Будешь ждать очереди? Я была о тебе лучшего мнения.
Она скинула блузку, под которой действительно ничего не оказалось, бедра и ноги избавились от тесноты джинсов, затем горку одежды украсил последний элемент, ажурный и полупрозрачный.
Ник не успел уйти – во тьме что-то хлюпнуло.
Он замер. Посторонние звуки забивались брызжущими плюхами ног Анфисы – она бежала по мелководью в желании быстрее добраться до настоящей воды. Когда уровень поднялся выше колен, задирать ступни стало проблематично и попросту некрасиво, для знающей себе цену особы женского пола это хуже расстрела. В ее исполнении купание продолжало идею соблазнения, в лунном блеске озера терялись многие подробности, но добавлялись природное очарование и некая нереальность происходящего. Анфиса чувствовала, что на нее смотрят, и остановить ее самовлюбленную игру могли только пуля в сердце или живая мышь перед глазами.
В воде с мышами туго. Оставалось надеяться на пулю.
Взбаламученная гладь прорвалась под обрушившейся массой, после выныривания разнеслись фырканье и захлебывавшиеся звуки, которые обрывались на середине, затем вновь полетели брызги…
– Анфиса! – позвал Ник.
– Созрел? Иди сюда!
Матово светившаяся чаровница подпрыгнула в воде, и зовущее движение рук словно обняло мир.
– Посмотри направо.
Теперь не нужно было прислушиваться – знакомой дорогой сюда опять шли соседи. На этот раз делегацию возглавлял лопоухий Эмин, его сопровождали трое небритых черноволосых парней, у каждого в руках были пакеты и бутылки.
– Извиняемся, мы на минутку и с подарками. От нашего стола – вашему столу.
Приблизившийся Эмин говорил с Ником, а лицо, как и лица сородичей, не отрывалось от озерной наяды. Она распласталась вдоль дна, чтобы торчала только голова, но белые шары в воде, в которых будто включили подсветку, от берега просматривались замечательно.
Чувствовалось, как гости напряжены. Будто в насмешку Анфиса поднялась во весь рост и, чуть наклоняясь в разные стороны, стала отжимать и поправлять спутавшиеся волосы. Игры вышли на новый уровень.
– Спасибо, у нас своего хватает, – сказал Ник.
Гости вспомнили о его существовании.
– У нас лишнее, возьмите, нам столько с собой не забрать, – ответили ему, глядя не на него.
– Ник, я пошла спать. – Красиво поднимая ноги, Анфиса продефилировала к берегу.
– Красавица не хочет составить компанию молодым людям, которые умеют быть благодарными?
Вопрос предназначался Анфисе. Ответ прозвучал сокращенно от предложенного:
– Спасибо, красавица не хочет.
На берегу Анфиса подобрала с земли одежду и направилась к своей палатке. Все время, пока она, красиво двигая бедрами, шла, а затем влезала в клеенчатый проем, стояла мертвая тишина. Когда «спектакль» закончился, Эмин похлопал Ника по плечу:
– Повезло тебе, друг.
Еще раз с тоской оглядев лагерь, осиротевший после ухода искусительницы, гости удалились.
Ник перенес дары к остальным продуктам. Из большой палатки в очередной раз выглянула темная голова. Обнаружив Ника в лагере, Рита вдела ноги в кроссовки и подошла.
– Что за голоса – там, только что? – Ее палец, украшенный массивным кольцом, указал на берег.
– Дед Мороз ошибся временем года и принес подарки.
Рита задумчиво встала перед Ником – худая, смуглая… скорее излишне загорелая, поскольку загар создавался и поддерживался искусственно. Сейчас Рита напоминала креолку. Или туземную принцессу, увешанную драгоценными побрякушками. Выражение лица сообщало: посмей обидеть или не послушаться – придет царственный папаша и прикажет зажарить виновника на костре. Черные волосы просто спускались на плечи, но, судя по часто кидаемым на нее завистливым взглядам приятельниц, эта простота стоила неизмеримых здравым смыслом средств и времени. Впалая грудь и костлявые конечности секс-бомбу из Риты не делали, но всем, что могли дать деньги, она пользовалась в полном объеме. Золотые серьги, цепочки на шее и на запястье, три кольца с камушками, которые в силу параллельности существования Ник опознать не мог, вместе с эффектом от соляриев, массажей, косметических процедур и прочего делали из Риты дорогую куклу, купленную богатенькими родителями исключительно из-за цены: если в магазине столько за нее запросили, может, она действительно представляет из себя что-то, чего сразу не видно?
Время шло, а никто ничего в Рите не обнаружил. Парня у нее не было, вернее, они так часто менялись, что не запоминались лица, не говоря об именах. Клевавшие на деньги разочаровывались: чтобы присоседиться к рогу изобилия, следовало отработать право на доступ. Учитывая итог, оно, видимо, того не стоило.
– Прогуляемся? – По примеру только что ушедшей Анфисы, Рита кивнула на уходившую во тьму береговую линию.
– Из меня плохой собеседник, тебе лучше найти другого.
Считая себя королевой, Рита не могла понять, что «подданным» плевать на ее благосклонность.
– Почему ты думаешь, что мне нужен именно собеседник?
– Для иных развлечений найдутся лучшие варианты.
– Мозги не видно, зато хорошо видно, когда их не хватает, а у тебя их столько, что даже видно. А мозг, как говорила одна весьма любимая мужчинами актриса, «это мой второй любимый орган».
– Уже поздно. – Нику надоели игры. – Я не в настроении, хочу спать, и резинки у меня нет.
Глубокие глаза Риты помутнели.
– До этой минуты я была о тебе лучшего мнения.
Нервным шагом худенькая фигура удалилась обратно в палатку. Ник снова остался один.
Вдали показался прыгающий свет. Приближаясь, он сначала разделился надвое, затем исчез: не желая будить спящих, водитель выключил фары. К лагерю машина подползла едва слышно и заняла позицию, чтобы вид на нее перегораживала палатка Бизончика.
Как ни старались прибывшие сделать это тихо, на звук вылезла Фаня и отправилась поговорить с сестренкой. Главный вопрос – где разместятся Толик и Луиза – до сих оставался подвешенным.
На обратном пути Фаня заметила Ника.
– Они останутся спать в машине, – сказала она то, что волновало обоих.
Ник без сил опустился на корточки. Фаня так же присела рядом. Боль каждого не нуждалась в объяснениях, ничего не надо было говорить, оба все понимали. Его любимая – с другим, ее любимый – с другой. Общая боль связывает сильней общей радости.
Ник вдруг понял, что оставаться один сейчас не может. Идти в палатку к Рите и новым проблемам? Увольте.
– Погуляем? – Он показал Фане на подсвеченный месяцем берег, куда только что отказался идти с Ритой.
Но он был там с Анфисой, потому что она сказала: «Мне плохо, тебе тоже плохо», и это сблизило.
Фаня молча поднялась и взяла его под руку. Они брели вдаль, словно дети, которые потерялись в бесконечности мироздания. Фаня прижималась все сильнее, шаги подстроились, ноги теперь двигались синхронно.
– Коля, за шашлыками обсуждали тему рая на Земле, который кончился неким катаклизмом, и что человек – вирус. Как думаешь, что будет в будущем: возвращение в рай, или у планеты сработает иммунитет?
– Если человек – вирус, то он же одновременно лекарство. Он сам себя уничтожает в количествах, которые не снятся антибиотикам.
– Значит, рай? Ну, если человечество все сделает правильно?
– Чтобы что-то правильно сделать, сначала нужно научиться правильно думать, и по правильным желаниям принимать правильные решения.
Ник поморщился: ну и формулировочка выродилась. Но Фаня мысль уловила и даже сделала вывод.
– Достаточно, чтобы все думали правильно, это и был бы рай.
– Скажу больше и короче: достаточно, чтобы все думали.
Оба снова замолкли.
Они шли по линии разграничения песка и травы. Во время сильного ветра сюда доходили волны, а сейчас сухой песок поскрипывал под ногами, озерная гладь поблескивала и подмигивала. Тишина пыталась дарить покой, которого жаждали души.
Ник взялся за вторую из волновавших его тем, чтобы на время забыть о первой.
– Ничего странного вокруг не заметила?
– Для меня в этом мире все странно. Странно, что я еще не свихнулась.
– Я видел невидимку, – честно сказал Ник.
Фаня ничуть не удивилась.
– Луиза только что про такое рассказала. Но они не видели, а почувствовали. Луиза была за рулем. Ехали через поле. Вдруг – сильный удар, вопль, и тишина. Толик дернул ручник, машина встала. Огляделись – в свете фар пусто, по бокам тоже. Толик обошел машину, посветил телефоном, заглянул под днище. Ничего. Но не зря остановились – нашлись пропавшие шампуры. Просто валялись в поле.
– С мясом? – не удержался Ник.
Собаки мясо съедят сразу, а пришелец из другого мира, внеземного или параллельного…
Неизвестно, зачем ему мясо. Но кража шампуров оказалась не шуткой, значит, возможны варианты.
Фаня отрицательно мотнула головой:
– Пустые. Когда Луиза вновь тронулась, машину тряхнуло, будто через кочку переехала. Естественно, в голову пришло, что через кого-то. Но поле, говорит, было ровным. Толик переключил коробку передач так, чтобы включилась камера заднего вида, но сзади не оказалось ничего, кроме пустоты. В общем, сплошная мистика. А что видел ты?
Ник вкратце рассказал. Фаня кивнула, ни вопросов, ни удивления не последовало. Словно и не слушала. Может, и правда, не слушала, думая о своем, потому что раздалось:
– Коля, о чем ты мечтаешь?
Со времен первой встречи Фаня звала его Колей, как родители. Он не возражал. Было время, когда современное и казавшееся весомым «Ник» нравилось больше и заставляло представляться только так. Сейчас теплое родное «Коля», пришедшее из детства, грело и будто гладило по голове, при этом грудной голос Фани пробирал до мурашек по коже. Обволакивающий тембр, сейчас вовсе не направленный на достижение женских целей, все равно мешал сосредоточиться. Даже в страдании Фаня оставалась истинной женщиной, бессмысленно источая флюиды искушения в пустоту и покоряя то, что не требовалось. Ни ей, ни ему.
Задумавшись о прозвучавшем вопросе, Ник не придумал ничего, что выразило бы чувства. Он сказал просто:
– Как все. Мечтаю о простом человеческом счастье.
– И о любви?
Напоминание всколыхнуло боль.
– Как думаешь, мечты сбываются? – не дождавшись ответа, добила Фаня.
– Хочешь узнать, верю ли я в чудо? Да. Иначе зачем это все? – Свободной рукой Ник обвел притихший мир.
– Ты, Мирон и Аскер – вы трое мечтаете об одной. Если бы мечты сбывались – разве ваша мечта имеет шанс осуществиться?
Ник резко развернулся.
– Пойдем обратно.
Рука Фани вновь зацепилась за его локоть, но недавняя теплота исчезла. Теперь каждый думал о своем.
Шли молча. Чем ближе оказывался лагерь, тем труднее взгляд сосредотачивался на чем-то другом, кроме блестевшего силуэта машины. Ноги сами вели к ней, а не к палаткам. Фаня сделала вид, что не замечает, куда ведет Ник. Впрочем, ответа, кто вел, а кто велся, не существовало, в их паре оба были лицами заинтересованными.
– Кажется, Бердяев сказал, что ожидание чуда есть одна из слабостей русского народа, – пустился Ник в рассуждения в тщетной попытке отвлечься. – Я типичный русский. Это ответ на твой вопрос. Неважно, что нечто невозможно. Я русский. Пусть немцы руководствуются логикой, евреи – расчетами, а я буду верить и ждать. Кстати, что расчетливая еврейская кровь в тебе говорит по поводу твоего предмета обожания?
Фаня вздрогнула.
– Ты о Толике?
– Разве твоя мечта более осуществима, чем нелогичная моя?
– Смотря что подразумевать под мечтой.
– Быть вместе, – сказал Ник.
– Мы и так вместе. Не хмыкай, моя мечта быть рядом сбылась, я – рядом.
– Не в том смысле.
– Но рядом, – упрямо повторила Фаня. – Я вместе с ним радуюсь, когда ему хорошо, и помогаю, когда у него проблемы. Я намного счастливей тебя – тебе плохо в обоих таких случаях. Ты не помог бы Луизе остаться наедине с другим, как бы ей этого ни хотелось. Ты делаешь то, чего хочешь сам. Когда мечты разбиваются о реальность, тебе больно. По сравнению с тобой я могу считать себя счастливым человеком.
Оба снизили голос до шепота, ноги старались ступать неслышнее.
– Не понимаю, – признался Ник. – Это не любовь, этому даже нет названия.
Фаня укоризненно покачала головой:
– Это и есть любовь.
Ночь давила безмерностью, сверху скалилась ущербная луна, в палатках посапывали спящие. Кроме сопения, трепыхания палаточной ткани и стука в сердце все четче слышался скрип – чуть различимый, но его источник не оставлял сомнений.
Пальцы спутницы затвердели и превратились в когти. Ник едва высвободился. Фаня не заметила. Она смотрела вперед.
Мутное пятно внедорожника размеренно колыхалось, запотевшие с внутренней стороны стекла превратились в непроницаемый занавес. Изнутри одно из стекол украшало нарисованное пальцем сердечко.
У Ника перехватило дыхание и кольнуло в груди. Оба остановились. Ноги отказались идти дальше.
Фаня осторожно потянула Ника обратно. Он не сопротивлялся. Не оглядываясь, они зашагали в ночь.
– О чем ты думаешь? – глухо втекло прямо в ухо.
Ник ответил не сразу. В висках стучало: «Плодитесь и размножайтесь». И все? Это – высшая заповедь?!
Не все. Еще – «око за око, зуб за зуб». Но дальше – «Если ударили по левой щеке, подставь правую».
Нельзя зуб за зуб. Но еще больше не хотелось подставлять правую.
– Думаю о чувстве, которое нельзя пускать в свою жизнь, – тихо сказал Ник.
– Я тоже думаю о мести.
– Только что ты говорила другое.
– Я была не права. – Голос Фани отвердел. – Я люблю его не меньше, чем ты ее. Но он сейчас «любит» ее. Я не хочу с этим мириться.
Она рывком остановила Ника и повернула к себе. Как куклу. Потому что мысли, желания, мечты – все исчезло.
Он не ответил на ищущие касания. Просто стоял. Взгляд, направленный сквозь активизировавшуюся Фаню, тупо смотрел вдаль.
Вжикнула молния спортивной куртки, белые крылья разлетелись в стороны:
– Если незаслуженно обидели – заслужи.
Чужие руки положили ладони Ника на то, о чем мечталось совсем не в этом исполнении. Но это…
Сейчас это было важнее. Потому что было. Потому что здесь и сейчас. Густое, спелое, жадное…
Жар холодной мякоти ударил по мозгам. «Здесь и сейчас» – девиз Толиков. Луиза сейчас с Толиком. Почему? Потому что он лучше Ника почти во всем.
«Почти». Сказано ради самоуспокоения. Это тупое и неаргументированное внушение себе, что все вокруг плохие, а он один хороший.
«Чем же я лучше? Если пойду на поводу – буду таким же. Но я не он».
Руки отдернулись. Ник опустил голову.
– Прости. Не хочу, чтобы потом мне было плохо, оттого, что сейчас будет хорошо. Мы оба ничего не докажем ни себе, ни им. Но нам с этим жить.
Прошло немало времени, прежде чем в ответ донеслось устало-задумчивое:
– Знаешь, а в тебе тоже что-то есть. – Фаня застегнулась и на миг оглянулась на скрытую в темноте машину. – Настоящее. Только оно боится само себя.
– Пойдем спать? – Ник указал подбородком на палатки.
– Да.
Четыре ноги делали вид, что слушаются хозяев, хотя двигались по собственному усмотрению. Открывая палатку, Ник вспомнил, что не удосужился узнать, как договорились с размещением. Спрашивать было поздно. Он пропустил Фаню вперед, надеясь, что, как обычно, все устроится само собой.
Фаня легла на свободный матрас, на другом Рита спала между Мироном и Аскером – она обнимала первого, второй похрапывал сзади, забросив на нее руку и ногу.
– Ночью прохладно, а одеял нет, – шепнула Фаня застывшему на пороге Нику. – Рита сказала, что джентльмены, если они джентльмены, обязаны не дать дамам погибнуть от холода. Ты меня не бросишь в беде?
Ник аккуратно пристроился у нее за спиной.
– Спасибо, – сказала Фаня.
– Ты меня тоже греешь, так что взаимно.
– Не за это. Сам знаешь за что.
Ник промолчал. На входе в палатку он уже корил себя за «слабость», сейчас живое тело в руках сулило быстрое счастье, колени упирались в широкие бедра, в районе паха елозило нечто мягкое и ненасытное.
«Спасибо» все расставило по местам. Ник – не Толик. Точка.
