Петр Рябов
История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II
© Издательство «Прометей», 2015 г.
* * *
VI
Петербургская Россия (1689–1917)
6.1 Рождение петербургской империи (1689–1725)
Историк XIX века Михаил Петрович Погодин так описывал результаты «революции сверху», проведённой Петром I: «Мы просыпаемся. Какой ныне день? 1 января 1841 года – Пётр Великий велел считать годы от рождения Христова, Пётр Великий велел считать месяцы от января. Пора одеваться – наши платья сшиты по фасону, данному Петром I, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завёл он, шерсть настрижена с овец, которых развёл он. Попадается на глаза книга – Пётр Великий ввёл в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начнёте читать её – этот язык при Петре I сделался письменным, литературным, вытеснив прежний, церковный. Приносят газету – Пётр Великий их начал. Вам нужно искупить разные вещи – все они, от шёлкового шейного платка до сапожной подошвы будут напоминать вам о Петре Великом… За обедом, от солёных сельдей и картофеля, который указал он сеять, до виноградного вина, им разведённого, все блюда будут говорить вам о Петре Великом. После обеда вы едете в гости – это ассамблея Петра Великого. Встречаете там дам, допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого… Место в системе европейских государств, управление… судопроизводство, права сословий, «Табель о рангах», войско, флот, подати, ревизии, рекрутские наборы, фабрики, заводы, гавани, каналы… почты… аптеки… госпитали, лекарства, летосчисление… печать, типографии, военные училища, академии – суть памятники его неутомимой деятельности и его гения».
Петра Первого часто называют революционером на троне. «Первым большевиком» метко именовал его поэт Максимилиан Волошин, а «большевиком на троне» – называл философ Николай Бердяев. И в самом деле, его преобразования коренным образом насильственно изменили облик Российского государства и жизнь русского народа. Именно в его правление Россия была провозглашена империей (в 1721 году), вступила в борьбу за мировое господство и получила новую столицу – Санкт-Петербург.
Масштабы личности Петра I и его эпохи общеизвестны, но об их оценках ведутся ожесточённые споры, творятся бесчисленные мифы. Два наиболее распространённых и доживших до наших дней, полярных «образа» петровской России и личности первого императора таковы.
Первый миф – о «Петре Великом» – был создан ещё при его жизни льстивыми царедворцами. В соответствии с ним, великий самоотверженный царь-реформатор, прилагая титанические усилия, вывел отсталый, реакционный и упорно цеплявшийся за старину русский народ, не понимавший собственного счастья, на столбовую дорогу европейского прогресса и просвещения, создал могучую победоносную державу.
Второй миф также возник при жизни Петра I, но уже не в придворной, а в народной среде. Он говорил о «царе-Антихристе», погубителе русского народа, палаче и изувере, деспоте и злодее, оскорбившем и кощунственно растоптавшем народную культуру, залившем кровью Русь, отбросившем страну на многие столетия назад в угоду своему безграничному деспотизму.
Возможно, ближе всего к истине образ Петра и его эпохи, запечатлённый в гениальной поэме А.С. Пушкина «Медный всадник». Здесь мы видим великолепие дворцов Санкт-Петербурга, стихию Невы, закованную в гранит набережных, симметрию улиц «регулярного города», мощь империи и над всем – «кумира на бронзовом коне», попирающем своими копытами растоптанного «маленького человека», на чьих костях и крови и было воздвигнуто зловещее величие державы.
6.1.1. Накануне реформ
XVII век предрешил как неизбежность развития России по самодержавно-крепостническому пути, так и необходимость «модернизации сверху», обновления государства на европейский манер. Это было уже начато церковной реформой, созданием полков «иноземного строя», первых мануфактур, западными влияниями в культурной жизни, отменой местничества. Вопрос в конце XVII века стоял не о том: быть или не быть реформам в России, но об их направленности, радикальности, темпах и цене.
Провал политики правительства Софьи и Голицына, их курса на постепенные и умеренные реформы, мало болезненные для общества и постепенно европеизирующие русскую жизнь, породил временный период реакции 1689–1695 годов, вызванный приходом к власти партии Нарышкиных: гонениями на всё иноземное, стагнацией экономики, разворовыванием казны, усилением изоляционистских тенденций во внешней и внутренней политике.
Если В.В. Голицин больше думал, чем действовал, предлагал продуманную и неторопливую программу реформ, ориентированных на общественную поддержку и соучастие, то новый виток реформ, связанный с именем царя Петра, отличался спонтанностью, непродуманностью, насильственностью, произвольностью, торопливостью и хаотичностью. Сравнивая реформаторство Василия Голицына с реформаторством юного Петра I, П.Н. Милюков писал: «Пока Голицын окружал себя книгами, картами, статуями, Пётр с азартом предавался спорту. Книгу он допускал в минимальных размерах… Голицын ездил в Немецкую слободу для серьёзных политических бесед о солидным Гордоном… Пётр слышать не хотел ни о какой политике, тем более русской. Она неразрывно связывалась в его тогдашнем представлении с торжественными официальными аудиенциями, от которых он бежал, как от чумы. В слободу привёз его кузен Голицына, «пьяница» Борис, но не для политических бесед, а для балов и попоек… Голицын мечтал о «довольстве народном». Пётр исподволь принимал меры для обеспечения личной безопасности. Укрепив своё положение преданной ему военной силой, Пётр обнаружил полное пренебрежение к общественному мнению. Он издевался над ним в той же мере, в какой Голицын за ним ухаживал и его боялся. Голицын в походах только и думал, как бы скорее вернуться в столицу, чтобы разрушить козни врагов. Пётр рвался из столицы в походы, как бы чувствуя, что там, при войске, его сила… И тогда как Голицын высшей целью своей политики считал заключение «аллиансов», Пётр принялся во что бы то ни стало искать хорошего театра войны, где можно было разгуляться на воле его кораблям и пушкам». Разумеется, и черты личности государя, и обстоятельства его прихода к власти, наложили свой серьёзный отпечаток на весь характер начавшихся резких реформ.
Говоря о предпосылках петровских реформ и их сравнении с реформами XVII века, Б. Кагарлицкий отмечает: «Государство первых Романовых, испытывая возраставшую зависимость от западных технологий, пыталось компенсировать это культурным самоутверждением, противопоставлением «московского благолепия» западным нравам. Именно сочетание культурного изоляционизма с растущей интеграцией в формирующуюся мировую экономическую систему объясняет противоречивое, почти шизофреническое состояние, в котором находились правящие круги Москвы к моменту воцарения Петра Великого… Именно в силу того, что государство буквально не могло существовать без иностранных технологий, специалистов и даже военных наёмников, оно пыталось сохранить свою политическую самостоятельность и найти идеологическое обоснование в постоянном подчёркивании религиозного и морального превосходства над Западом… Чем больше «русский дух» стремились оградить от «иноземной заразы», тем в меньшей степени общество обладало иммунитетом по отношению к западным влияниям…
Пётр не изменил курса, которым шла Россия, но он обеспечил культурные и политические условия, без которых этот курс не мог успешно проводиться». Провозглашая на словах верность старой религии и дедовским обычаям, правящие круги Москвы всё более в своём быту проникались европейскими веяниями, использовали завозимые с Запада предметы роскоши (мебель, часы, кареты).
Для Петра, выросшего вдали от Кремля, в селе Преображенском под Москвой, Немецкая слобода стала символом прогресса, а все русские нравы а обычаи казались воплощением отсталости и суеверия.
До 1694–1696 годов юный царь, формально возглавив страну, не интересовался делами управления (пока не умерли его мать Наталья Кирилловна Нарышкина (1694), его болезненный брат и соправитель Иван V Милославский (1696) и не была заточена в монастырь по его приказу нелюбимая жена царя Евдокия Лопухина (1698)). Безудержные пьянки в Немецкой слободе, любовные шашни, игры в войну с «потешными» полками заменяли Петру систематическое книжное образование, занимали всё его внимание и кипучую энергию, формировали его личность. Нравы Немецкой слободы манили его, также как и море, увиденное им в Архангельске. В эти годы царя окружал «всешутейший и всепьянейший Собор», «служащий Бахусу и Ивашке Хмельницкому» – орава собутыльников, цинично пародировавшая русскую старину, неутомимая на богохульства и кощунственные выходки.
Для личности царя были характерны энергичность, решительность, беспощадность, утилитарное восприятие людей, как инструментов своей воли, любознательность, развратность, практицизм, сухой рационализм, грубость, бесцеремонность, жестокость, любовь к учительству и работе с техникой. На всю жизнь ключевой и определяющей для Петра стала идея «воспитательной диктатуры», «педагогики», основанной на личном примере, строжайшей регламентации и субординации и на всеобъемлющем насилии, причём роль нерадивых «учеников» он отводил русскому народу, а роль Учителя, знающего, что надо ученикам – исключительно себе. Человек с его личностью, душевной индивидуальностью не существовал для царя: люди были лишь орудием, материалом для здания империи, объектом для опеки и использования, а не субъектом. Вечная палка в руках, которой Пётр часто избивал окружающих, стала символом культивируемой им системы насилия, при которой любое (скрытое ила явное, активное или пассивное) сопротивление его воле следовало сломить не считаясь ни с чем. Пётр воспринимал общество, как огромный механизм, заводимый всесильной рукой механика – его собственной рукой (подобно тому, как европейские философы XVIII века считали «механизмом» весь мир, а «Механиком» – Бога-Творца).
Пётр неуклонно проповедовал «служение общему благу» (то есть благу державы, с которой он отождествляя себя), культ «регулярного государства» и часто повторял, что «полиция есть душа гражданства». Всю жизнь обучаясь различным навыкам и ремёслам, проходя всю лестницу чинов и рангов с низших да высших, государь хотел привить такие же навыки трудолюбия, чинопочитания и любознательности своим «несознательным» поданным. Однако, сталкиваясь с их нежеланием следовать его примеру, превращаться в его марионеток и ломать все свои ценности по его приказу, он всё больше убеждался в том, что насилие – универсальное и лучшее средство насаждения нового в полезного. Крупнейший современный исследователь и знаток петровской эпохи, историк Евгений Анисимов отмечает: «пожалуй, Пётр первый с такой систематичностью использовал принуждение для достижения блага, как он его понимал, и сформулировал идею «насильственного прогресса». Постоянно проводимая мысль о «педагогике дубинкой» зиждилась на уверенности в том, что он, царь, единственный, кто знает, что необходимо его народу, а, адекватно выражая это несомненное благо в своих указах, требует взамен беспрекословного подчинения». Роль субъекта исторического действия Пётр I отводил исключительно самодержавному государству, а народу – лишь роль объекта попечения и инструмента для приложения усилий.
Эта безграничная вера во всемогущество и вседозволенность власти, управления, рационального планирования, конструирования через насилие (когда на место «органики» живой традиции становится «механика» «регулярного государства») пронизывает всю многогранную деятельность царя. Характерно, что сухого технократа, рационалиста и прагматика Петра I всегда интересовало прикладное знание и работа с техникой, а не высокая теория и не искусство Европы, к которому он относился совершенно равнодушно.
Царь стремился посредством бюрократически-полицейского государства насилием привести народ к «общему благу», кощунствуя и глумясь, стереть всю старую культуру и с «чистого листа» (в духе идей века Просвещения) сконструировать новую державу, новую культуру и нового человека. Беда была лишь в том, что этот гениальный техник имел дело не с мёртвыми инструментами, а с живыми людьми! Ключевым понятием, без конца употреблявшимся Петром, было понятие «службы». В идеальном государстве Петра I все должны были служить монарху, чья власть становилась беспредельной. Эти не слишком сложные идеи Пётр I воплощал в жизнь со всей своей колоссальной энергией и необузданной жестокостью, со всей своей пылкой любовью к «западному» и ненавистью к «русскому».
Если поездки в Немецкую слободу, плаванье на ботике по Яузе, игры в войну с «потешными» войсками, строительство кораблей на Плещеевом озере в Переяславле-Залесском и поездки в Архангельск сформировали личность царя, то завершающей фазой этой затянувшейся эпохи, предшествующей реформам, стали Азовские походы 1695 и 1696 годов и «Великое посольство» в Европу 1696–1698 годов. Поскольку, начатая неудачными Крымскими походами князя Голицына война с Турцией продолжалась, молодой царь организовал и возглавил два похода на мощную турецкую крепость Азов. Второй из них завершился взятием крепости, которая не только контролировала Азовское море, но и давала ключ к вольному Дону и помогала подчинить казаков. Однако в одиночку, без союзников Россия не могла выиграть войну против более могущественной Османской Империи.
Поэтому в 1696–1698 годах в Европу было отправлено «Великое посольство», преследующее несколько явных и тайных целей. Первой целью было приглашение в Россию множества иноземных мастеров и инженеров, второй (скрытой) – поиск в Европе союзников для продолжения войны против Османской Империи. К посольству присоединился и молодой государь. Впервые в истории Московии монарх покинул страну, к ужасу населения (не случайно потом ходили упорные слухи, что «немцы» подменили царя за границей и прислали в Россию своего человека на погибель русским людям). Два года, проведённые в Европе, окончательно убедили Петра в мысли о необходимости учиться всему у иноземцев, Союзников для антитурецкой коалиции найти ему не удалось. Зато был заключён антишведский Северный союз с Данией и Саксонией с участием России. При помощи русских войск саксонский курфюрст Август II был посажен на престол Речи Посполитой. В разгар пребывания за границей Пётр получил тревожное известив о новом стрелецком восстании на родине, побудившее его спешно вернуться в Московию.
После взятия Азова стрельцов не вернули, как было обычно, в столицу, к их семьям и хозяйству, а отправили на далёкую западную границу под Вязьму. Возроптав, несколько полков стрельцов двинулись на Москву, но около монастыря Новый Иерусалим были расстреляны правительственными войсками из пушек и сдались. Усмиривший стрельцов воевода А.С. Шеин казнил 122 человека, а 140 приказал бить кнутом. Однако, срочно вернувшемуся в Россию Петру этого было мало. Он жаждал отомстить непокорным стрельцам за свои детские страхи и дать страшный урок всем непокорным. Пётр повелел начать следствие, стремясь особо доказать связь восставших с его сестрой Софьей. Эта связь не была доказана, но, тем не менее, Софью насильно постригли в монахини Новодевичьего монастыря. Пётр лично участвовал в пытках и казнях стрельцов, желая этой зверской расправой запугать общество и сломить всякое сопротивление народа. Лично царь отрубил головы пяти стрельцам, его любимчик и денщик Меншиков – двадцати. Всего были казнены 1091 человек. А вскоре стрелецкое войско, как ненадёжное и бунтарское, было распущено Петром. Ему нужна была армия покорных и вымуштрованных рабов.
Сразу по возвращении в Россию, царь предпринял несколько символических действий, свидетельствовавших о полном разрыве с русской религиозной и культурной традицией и о начале насаждения иноземных обычаев. Прежде всего, было запрещено носить бороды (всем, кроме крестьян и священников), на бородачей была наложена огромная подать. Борода была символом русской старины, благочестия и человеческого достоинства, и такой жест царя был весьма многозначителен. Чтобы оценить впечатление, произведённое петровским запретом бород на его современников, представим себе, что нынешнее правительство в одночасье повелело всем гражданам страны… ходить нагишом по улице, сурово штрафуя за ношение одежды и сурово преследуя одетых! Пётр запретил также изготовление и ношение в городах русской одежды, обязав жителей городов носить отныне венгерское и немецкое платье, европейские сапоги и башмаки (образцы новой одежды были выставлены на площадях).
Было изменено летосчисление и календарь: 7207 год от сотворения мира было теперь велено считать (как в Европе) 1700-ым годом от рождества Христова, отмечать начало года с первого января (а не с сентября, как раньше) и украшать ворота елями и соснами. В России, как в Англии, вводился юлианский календарь (тогда как в других европейских странах уже действовал более точный григорианский календарь). Пётр, ввёл ордена в качестве мер поощрения за заслуги, гербовую бумагу для составления всех официальных актов.
По словам С.Т. Жуковского и И.Г. Жуковской: «Быт знатных московских семей переворачивался вверх дном; то, что ещё вчера было недопустимым «срамом», становилось обязательным… Борьба со стариной продолжалась до конца петровского царствования. Гонениям подверглось множество обычаев: русский способ выделки кожи, традиционные конструкции кораблей, застройка городов деревянными зданиями и даже – обычай хоронить покойников в дубовых гробах».
Таким каскадом нововведений, воспринятых обществом, как вселенская катастрофа и символически совпавшим с началом XVIII века, началась эпоха петровских реформ.
Пётр I и Иван IV
В 1721 году голштинский герцог Карл-Фридрих, живущий в Петербурге, желая польстить императору, воздвиг арку в честь Петра I, украшенную портретами Ивана IV с надписью «Incepit» (начал) и Петра I с надписью «Perfecit» (усовершенствовал). Эта арка очень пришлась по душе самодержцу России. Пётр говорил об Иване Грозном: «Этот государь – мой предшественник и пример. Я всегда принимал его за образец благоразумия и храбрости, но не мог ещё с ним сравняться».
И в самом деле, очень многое роднит двух знаменитых самодержцев: общая философия власти (отождествление государства и своей персоны, восприятие всех подданных, как своих холопов), крайний деспотизм и жестокость, и даже многие сходные обстоятельства биографии. Иван IV вёл безуспешную борьбу за завоевание Прибалтики (Ливонская война), а Петру I в ходе Северной войны удалось осуществить эту задачу. Иван IV был первым московским царём, Пётр I – первым петербургским императором. Иван IV в приступе ярости убил своего сына Ивана, Пётр I – с расчётливой жестокостью приказал умертвить своего непокорного сына Алексея. «Опричное братство» Ивана IV – с его зловещим пародированием церковной жизни, кощунствами, зверствами, оргиями, «чинами», издевательски напоминающими церковные, и вызывающее у современников ассоциации с «воинством сатанинским», чрезвычайно напоминает «всешутейший и всепьянейший Собор» Петра I, с похожим беспредельным цинизмом и бесстыдством, изощрёнными глумлениями над русской культурой и православными обычаями, со своим шутовским «уставом» и «чинами», с пьяными оргиями и богохульными выходками. Этот «Собор» также воспринимался современниками, как сборище слуг Антихриста. Иван IV, стремясь сломить сопротивление общества и власть обычаев, создал опричное войско, а Пётр I со сходными целями – гвардию.
Подобно Ивану IV, Пётр I рано лишился отца и в детстве пережил страшные потрясения, дворцовые перевороты, поразившие его детское воображение и расшатавшие психику, и на всю жизнь затаил подозрительность, злобу, жестокость и недоверие к людям. И Иван I V, и Пётр I были великолепными «лицедеями», умевшими разнообразить творимые ими зверства комическими фарсами и артистическими выходками. Иван IV страдал психическими расстройствами; похожие признаки (приступы дикой ярости, подёргивания лица) часто наблюдались и у Петра I. Иван IV имел множество жён и любовниц, был склонен к разврату и оргиям, многих своих жён убивал и ссылал в монастырь; похожие черты были присущи и Петру I, заточившему в монастырь свою первую жену Евдокию Лопухину и имевшему несчётное множество «метресс».
В натуре Ивана IV были причудливо смешаны артистизм, одарённость различными талантами и палаческое изуверство, склонность к кровавым эффектам. Точно также и Пётр I – одарённый, талантливый, беспощадный и артистичный, не только сам любил пытать людей в застенках и рубить головы своим жертвам, но и проявлял изуверскую изобретательность и своеобразный изощрённый юмор в кровавых расправах. Так, он приказал после расправы над стрельцами в 1698 году, повесить 195 стрельцов прямо под окном кельи своей сестры и соперницы Софьи в Новодевичьем монастыре; а, раскрывши заговор стрелецкого полковника Цыклера в 1696 году, приказал извлечь из земли гроб давно умершего боярина Ивана Милославского (главу ненавистного Петру клана), поставить под плахой и открыть его, чтобы кровь казнимых капала прямо в гроб.
Если Иван IV казался Петру I близким по целям и духу правителем и образцом государя, чьё дело он старался в меру сил достойно продолжать, то вновь эти два самодержца причудливым образом «встретились» уже в жуткую эпоху Сталина, считавшего их наиболее замечательными государями в российской истории. Угождая Сталину, советские режиссёры снимали фильмы, прославлявшие «прогрессивных царей» Ивана IV и Петра I. А талантливый «придворный» писатель А.Н. Толстой в своих произведениях об Иване IV и Петре I проводил мысль о титанических усилиях этих славных царей, вопреки сопротивлению своего предательского окружения и многочисленным заговорам, продвигавшим «отсталый» и «реакционный» русский народ к «светлому будущему». Параллели, присутствовавшие в этих произведениях, с реалиями большевистского режима 20-ых – 30-ых годов XX века были достаточно прозрачны и очевидны.
