Петр Сосновский
1984 (коленкоровая тетрадь)
Мне памятен момент, когда я услышав свою фамилию, подхватился и торопливо выбравшись поднялся на сцену, после чего вытянул из общей массы, запечатанный безымянный конверт, достал из него вложенный листок, затем озвучил номер квартиры. Председатель собрания, отыскав в коробке нужные ключи, тут же их мне вручил. Не дав сделать мне от стола и двух шагов, он сразу же заставил за них и за свой выбор расписаться в особом журнале, а уж затем я мог отправиться на смотрины жилплощади, искать в квартире недоделки.
Дома с долевым участием граждан возводились намного качественнее, чем те, которые выдавались бесплатно. Наверное, оттого особых претензий у нас к строителям не было. На паркете кое-где мы обнаружили разлитую краску: в нашей квартире во время отделки дома хранились лакокрасочные материалы, а еще в отдельных местах топорщились обои, отходили от стен; на кухне в последний момент Мария заметила выбитое одно из наружных стекол в раме. Мы все это написали на листе бумаги и отдали в правление.
Наша заявка была быстро выполнена. Лет через несколько стекло на кухне снова раскололось. Этот факт оказался неслучайным: у нас была кривая рама. Проблему мы решили много лет спустя после замены обычных деревянных рам современными, металлопластиковыми.
Жильцам, не имеющим претензий к строителям, было намного проще. Многие из них сразу же после подписания акта о приемке квартир, заехали в дом и подали документы на прописку.
Правда, торопились не все, были и такие, которые тянули до последнего, например, наши соседи. Они в новой квартире устроили ремонт, для чего тут же оборвали обои: не пришлись по вкусу и взялись за циклевку, и покрытие полов лаком. У соседей неожиданно возникло желание не только переехать в новую квартиру, но и не потерять метры в коммуналке. Для этого кто-то из них привез из деревни родительницу. Неизвестно, то ли мать и правда была одинокой женщиной, и по состоянию здоровья требовала ухода, то ли по другой какой-то причине, но им удалось ее прописать в Москве. Хитрые были евреи. Они при переселении в отличие от нас не сдали свою комнату государству. Прошло время, и она пригодилась, при разрушении старых пятиэтажек, позволила ее повзрослевшему женатому внуку получить квартиру в новом доме.
1984 год был для «въезжающего в дом народа» особенный: состояние, ну как при праздничном салюте ― феерическое, наполненное добрыми эмоциями.
– Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах! Слышишь! ― спрашивал я у Марии, и она, хитро улыбаясь, тут же не задумываясь мне отвечала: ― Да! Да! Да!
На душе у нас было радостно и грустно ― мы покидали нашу коммуналку ― комнату, приютившую нас на целых два года.
Жена упаковывала вещи, я помогал ей, а еще занимался оформлением документов. Прежде я сходил в свою жилищно-эксплуатационную контору (ЖЭК), получил у них, так называемый «бегунок», затем отправился в ближайшее транспортное агентство, чтобы договориться о дате вывоза из комнаты вещей, а еще заказал через фирму «Заря» косметический ремонт комнаты, так как делать его своими силами не разрешалось. Это было необходимо для нашей выписки и выезда из коммунальной квартиры. А уж затем мы могли без каких-либо помех заняться пропиской на новой жилплощади.
Что интересно: соседи, постоянно цапавшиеся между собой, заметив наше оживление вдруг приутихли. Наверное, нутром почувствовали грядущие изменения в жизни «коммуналки». Для того чтобы их не томить в догадках, я однажды не удержался и на кухне в присутствии Таисии Яковлевны и Сергея с напускной грустью сообщил:
– Мы получили ордер на квартиру и скоро переедем. Я, так думаю в феврале-марте месяце!
Я помню, как мы часто по вечерам, забежав домой после работы, хватали впопыхах что-нибудь из приготовленного к перевозке: связки книг, стопки посуды, сумки с одеждой и прочее-прочее и, забравшись в троллейбус, везли все это на новое место жительства.
Этого можно было не делать, загрузить все вещи скопом в грузовой автомобиль и отвезти их, если бы любое машина-место, независимо от его веса и размеров не оценивалось одинаково дорого. А так мне пришлось при заказе машины, ограничить перечень и указать на вывоз: диван, плательный шкаф, письменный стол, холодильник и всего лишь. Это нам позволило сэкономить деньги и пустить их на другие нужды.
Наша новая квартира была со всеми удобствами для жизни. Она имела одну большую комнату с лоджией, ― мы ее тут же определили под зал, меньшую по размерам ― решили использовать для спальни, а еще жена не могла нарадоваться большой кухней с электроплитой и ванной комнатой, не совмещенной с туалетом. Здесь у нас в новой квартире в отличие от коммуналки была не только холодная, но и горячая вода. Мыться можно было уже дома, в ванной, а не в городской бане или же на заводе под душем. Правда, прихожая «немного подкачала», ― была несколько маловата, но мы этого тогда не замечали, нас на тот момент все устраивало.
Что было примечательно? В новой квартире нам уже не нужно было таскать на помойку ведрами отходы. Дом имел мусоропровод, достаточно выйти в тапочках на межэтажную площадку и за лифтовыми кабинами: грузовым и пассажирским, открыв фрамугу их выбросить. Это не то, что сейчас: не строят в настоящее время в Москве дома с мусоропроводами. Наверное, так борются с помолодевшим инфарктом или же пытаются снизить цены на жилплощадь. Она не выдается бесплатно. А купить не каждый себе может позволить. Не спасает даже льготная ипотека. Оно и понятно ― социализм закончился.
Окна нашей квартиры смотрели на обе стороны. Это в жаркое лето позволяло хорошо ее проветривать. Такой возможностью обладали соседи из трехкомнатной квартиры напротив, а вот еще одна двухкомнатная, а также однокомнатная ― такого удовольствия были лишены. Людям из-за неимения кондиционеров приходилось открывать не только окна, но и двери квартир.
Для того чтобы переселиться на новую жилплощадь нам потребовалось немало времени. «Обновить» квартиру мы смогли лишь только в марте месяце, когда однажды, занимаясь какими-то мелкими работами, задержались до ночи. Это обстоятельство вынудило нас, несмотря на отсутствие мебели, остаться. Выручила нас тогда бабушкина перина ― подаренная Марии, на нашу свадьбу. Мы расстелили ее у батареи парового отопления и улеглись прямо на полу. Наверное, тогда моя жена неожиданно забеременела, а в ноябре у нас родился долгожданный ребенок.
Этот год был как никакой другой, очень плодовитым на детей. Он несравним ни с какими годами ― последующими. Тогда в нашем доме родилось более ста малышей. Это совершенно точно. Никакой ошибки быть не может. Объяснение тому простое: в 1984 году в дом въехало очень много молодых пар. А уж они в отличие от современной молодежи не были ленивы, постарались.
Моя жена, посещая ближайшую женскую консультацию и поликлинику, познакомилась со многими будущими молодыми мамочками. Некоторые из них впоследствии стали ее хорошими подругами. Список большой. Однако я не намерен их всех перечислять, сообщу о тех, которые стали более близкими. Это косметолог Мария ― тезка моей жены, брюнетка с кучерявыми волосами, у нее родился мальчик ― Ефим ровесник моей дочери ― Маши; Валентина ― худощавая воспитательница детского сада ― «девушка вся из себя», ― Артем, ее сын был очень дружен с моей дочерью до тех пор, пока они не поменяли квартиру. А еще, я хочу упомянуть подругу Маши ― Свету ― долгожданного ребенка медсестры со второго подъезда ― Любы и профессора института пищевой промышленности, у которого это был уже второй брак.
Дочку медсестра родила очень поздно в двадцать восемь лет ― долго не получалось забеременеть. Что интересно она тут же попала в разряд старо-родящих «мамочек». Не модно тогда было тянуть с замужеством: девушки рано создавали семью, некоторые даже не дождавшись совершеннолетия. У них были другие желания. Одна знакомая, ― когда я еще был холостым, ― не раз говорила мне: «Я так хочу, просто мечтаю прогуливаться по алле парка с дочерью, выдавая ее своим знакомым за подругу, ну, а если будет сын, то за галантного кавалера». Такое поведение было довольно распространенным.
Молодые люди в то время взрослели очень рано, они до тридцати-сорока лет не тянули: парню достаточно было отслужить в армии, и можно было жениться. Некоторые женились сразу же, едва получив повестку. Они знали без работы не останутся, а еще считали, что не следует заниматься детьми на старости лет? Это очень хлопотно. Не лучше ли ― «отстрелялся» и свободен, ― гуляй, жди от выросших детей крикливых внуков.
Я, был другим, наверное, из современного поколения, так как женился после тридцати лет. У меня было желание вначале стать поэтом, а уж затем обзаводиться семьей.
Найти девушку своего возраста мне было трудно. Ну, это если взять женщину, разведенную и вдобавок еще с ребенком. Не хотелось. На момент моей женитьбы Марии тогда было всего двадцать два года. Она, окончив культпросветучилище, училась в Кемеровском институте культуры. При переезде в Москву жена перевелась на заочное отделение. Что интересно Мария забеременела лишь при получении нами квартиры. В коммуналке у нас ничего не получалось. Вот и говорят, что человек сам планирует рождение детей, ан, нет! Многое в жизни необъяснимо и происходит по какой-то другой воле, может даже ― Бога. Это для тех, кто не поддался атеистический пропаганде, в него верит и продолжает ему молиться.
На тот момент, меня влекло не только одно литературное творчество, но и еще занимала наука, как мне, нетяжело было расставаться с заводом, я написал заявление об уходе. Это необходимо было для того, чтобы устроиться в научно-исследовательский институт. Мой шаг в будущем упрощал поступление в аспирантуру и давал возможность работать над кандидатской диссертацией. Однако завод я отложил на перспективу и намеривался в дальнейшем тоже использовать ― выбрать его в качестве головного предприятия для внедрения своих технологических разработок.
Моим далеко идущим мечтам тогда не всем удалось сбыться. Оно и понятно: я был вынужден выбрать предприятие совершенно другого профиля, а значит отодвинуть срок своей защиты диссертационной работы.
Наша дочь родилась вовремя моей очередной командировки на Уральский металлургический комбинат. Уже после, я узнал, что когда-то, отправившись по вербовке на нем, одно время, работали и мои родители. Им тогда не удалось закрепиться, ― нам детям ― мне и моему младшему брату не подошел климат. Очень уж были лютыми морозы и свирепыми ветра: мы месяцами не вылезали из больницы. То, что это было правильным решением родителей, я понял сразу же: для этого мне хватило недели-другой пребывания.
Мой отъезд на Урал был событием запланированным, так как появления ребенка мы ожидали лишь в конце декабря, но никак не в ноябре. У меня была даже мысль, что это все произойдет на день рождения жены. Вот было бы здорово. Но нет. Отчего-то все произошло иначе. Возможно, из-за того, что у Марии был отрицательный резус-фактор. Он, наверняка в будущем повлиял и не народившегося второго нашего ребенка, ― жене пришлось сделать аборт.
Я, собравшись в дорогу, жену одну не оставил: незадолго до моего отъезда к нам в Москву приехали родные ей люди. Одним словом, дядька и тетка. Но ни в коем случае не дядя и не тетя. Так обычно обращаются к чужим людям. Мария звала их дядюшка Юра и тетушка Валя. Что интересно? Они были не первыми нашими гостями. Многим близким нам людям, друзьям и просто знакомым, едва мы стали обживать свою новую квартиру, не терпелось побывать «в граде стольном» ― было, где остановиться. Это не в «коммуналке». «Москвачка» туда не поехала, отважились немногие: мать Марии, ― она нам тогда купила шифоньер, ― да ее брат с женой. Спали они на перине, брошенной на пол, ничуть не посягая на наш диван, хотя мы и предлагали. У брата с женой после посещения ими Москвы через девять месяцев родился белобрысый мальчуган.
У меня и мыслей не должно было возникать по поводу того, чтобы как-то тревожиться и беспокоиться за Марию, ― присмотреть за ней и в экстренном случае при схватках вызвать машину скорой помощи было кому. Однако, по непонятным причинам я немного нервничал. И не зря. Словно предчувствовал, что ничего у меня с командировкой не получиться, лишь только успел сгонять на предприятие, как говорится, подготовить фронт последующих работ ― телефонный звонок начальника, а голос у него был еще тот: орал на всю ивановскую, так как многие годы отдал заводу, ― поднял на уши всю гостиницу, да и меня изрядно напугал. Я не знал, что и думать. Меня, едва я оказался на ее пороге, подхватили под руку и препроводили в телефонную кабину. Не дав опомниться, начальник тут же лично поздравил меня с дочкой от себя, а затем от лица коллектива нашей лаборатории, и потребовал:
– Завтра, на крайний случай послезавтра ты должен быть в Москве и стоять под окнами роддома. Кричать, махать руками. Это твоя мужская обязанность, на и первейшая. Понятно тебе?
– Ну, я же еще ничего по работе не сделал…― пролепетать я и снова получил по ушам:
– Знать не знаем! Ты должен! Обязан! Я уже распорядился. Завтра прибудет замена. Прилетит на помощь твой товарищ.
Вздорить с начальником не следовало, я тут же собрал разложенные по полкам плательного шкафа вещи, затолкал их в сумку и рванул на вокзал. Добравшись вначале на автобусе до Нижнего Тагила, а затем и до Свердловска, – это теперь город Екатеринбург, ― я отправился в столицу. Достать билеты тогда было тяжело, несмотря на глубокую осень, однако все прошло удачно.
На следующий день, вечером, я с чемоданчиком-дипломатом стоял на пороге дома. Дядюшка Юра и тетушка Валя, едва увидев меня чуть ли не запрыгали от радости. Они, ну никак не ожидали, что их размеренный спокойный отпуск пойдет насмарку, узнав о схватках у племянницы, а затем и о скорых родах родственники пребывали в панике. Я на некоторое время явился для них ― «валерьянкой на сахаре», своего рода успокоительным. Они тут же рвались уехать домой. Мне с трудом удалось их уговорить на день-два остаться.
Дождавшись утра, мы отправились к Марии в больницу. В палаты тогда никого не пускали даже родных, из-за боязни заражения рожениц стафилококком. Он был заклятым врагом всех роддомов. Я слышал, что и сейчас, хотя и не в той мере проблемы остались. Подруга жены медсестра Люба, однажды подхватив эту заразу при родах, изрядно намучилась, что только не делала, чтобы от нее избавиться. Это в последствии сказалось и на ее ребенке. Света никак не может родить, хотя очень хочет ребенка.
Роды у Марии проходили на другом краю Москвы ― в Измайловской районной больнице. Туда ее увезла машина скорой помощи, ― оказалось свободное место.
Я, прилетев с морозного Урала, домой, чувствовал себя комфортно, как сейчас помню, лежал снег, и было градусов на десять теплее. А еще не было такого ветра. Это радовало.
В приемном покое больницы мы передали Марии через нянечку сумку с вещами и, выждав время, получили от нее записочку. В ней жена сообщала нам вес ― необычайно малый ―2300 грамм, рост дочери ― 46 см, а еще, о том, что нужно ей привезти для выписки из роддома. Не забыла Мария написать карандашиком этаж, где находилась ее палата, а также дала нам координаты к какому окну она подойдет.
Мы, выбравшись из здания и обойдя его по периметру, разыскали нужное окно, а затем, найдя силуэт нашей роженицы с ребенком, долго махали ей рукой, уехали мы лишь только тогда, когда медсестра увела Марию от окна. Было время очередного кормления и мешать этому важному процессу нам не следовало.
При рождении первого ребенка у Марии больших проблем не было, оттого долгого лечения ей не требовалось, и врач без всякого затруднения назвала нам дату выписки, на которую мы должны были ориентироваться.
Однако все пошло не по плану, несколько иначе, чем мы предполагали. Я, ничего не подозревая, спокойно работал, а в этот момент неожиданно позвонили из роддома нашей соседке этажом выше, ― только у нее одной из жильцов подъезда был тогда подведен телефон, ― и дежурная попросила ее передать информацию в квартиру …. ― назвала наш номер, ― после сообщила о том, что необходимые документы на Марию уже подготовлены и нужно в срочном порядке за ней и ребенком приехать.
Дядюшка Юра с тетушкой Валей, шумно всплеснув руками, впопыхах собрались и, выскочив из дома принялись ловить такси. Не знаю как, но им удалось остановить машину, сообщив адрес они рванули в больницу. До меня родственники «достучаться», конечно, не смогли. Поджимало время: Марию и ребенка следовало забрать до обеда. В роддомах страны в восьмидесятые годы из-за пика рождаемости был дефицит мест.
Что интересно? Хотя дядюшка с тетушкой были людьми из провинции, но оказались не промах и «операция» по изъятию ребенка и племянницы из роддома у них прошла довольно эффектно и быстро.
Лишь только стоило Марии появиться на крыльце со старшей медсестрой, несшей укутанную в одеяло девочку, такой своеобразный кулечек, перевязанный красной ленточкой, как дядюшка, не мешкая, тут же схватил ее и, просто поблагодарив, бросился к автомобилю. Тетушка тоже времени зря не теряла, подхватив Марию под руку, быстро увлекла ее следом за своим мужем. Много времени не потребовалось: мгновенье и машина рванула с места, оставив медицинскую сестру в крайнем недоумении.
За девочку тогда полагалось дать три рубля, а тут никаких денег, ни цветов, даже торта не было. Правда, и за семимесячного мальчика, недоношенного, но родившегося на свет нашего ребенка ― пятерку, мы медработникам не заплатили. Хотя и стоило. Просто, он тогда был вынужден вместе с Марией из роддома отправиться не домой, а в другую больницу на доращивание. Не зря же тетка однажды не удержалась и рассказала нам, что толстая баба в белом халате ей вслед бросила: «У-у-у евреи: на всем экономят».
Я, вернувшись с работы, домой, ничего не подозревая, неожиданно застал Марию одну с дочкой в полной тишине. Ни дядьки, ни тетки, ― их будто ветром сдуло, ― уехали, не дождавшись даже моего прихода. Не знаю, чем это было вызвано, отчего наши родственники, в одночасье, собрав вещи и быстро попрощавшись с племянницей тут же укатили, оставили нас неумелых одних с ребенком. Возможно, они хотели оказаться в подобной ситуации, находясь у своего родного сына и невестки. Та в скором времени тоже должна была родить. Не знаю. Объяснить трудно, но нас такое их поведение несколько ошарашило.
Мне запомнился один момент: дочка при спокойно лежала на кровати, а мы сидели вокруг нее ― с двух сторон, и со страхом смотрели, ожидая реакции. Долго ждать не пришлось: раздался мощный детский крик. Мы тут же были подняты, что те солдаты, по тревоге, начались наши будни, ничем несравнимые со всеми предыдущими днями совместного проживания.
Да-а-а, было время молодое, беззаботное и вот нате получите, ― раздвинулся занавес театра жизни доселе нам незнакомой, и мы поняли, что означает такое семья.
Глава 2
У нас не было проблем с определением пола ребенка. Нам о том сообщила акушерка. Это сейчас в некоторых странах Европы, а еще и в США ― Америке с этим довольно тяжело, никак не могут прийти к однозначному заключению. Они порой даже путаются, не соображая, кому отдают новорожденного, понятное дело родителям, но матери или же все-таки отцу. Кто из них кто? Не зря же решили на законодательном уровне называть: родитель номер один и родитель номер два. Так никому не будет обидно ни тому, ни другому индивиду. А еще у них подросшее дитя имеет право независимо от своих близких сам себе выбрать пол.
Их бы заботы нам. Ну, если быть честным: не дай Бог. Предостаточно ― по горло и своих. Тяжело нам было в 1984 году, тяжело: крутились одни, ну что те белки в колесе с долгожданным ребенком. День прошел, другой. А мы не знали, как выкупать дочь. Сейчас и представить такое трудно. Залез преспокойно в Интернет и посмотрел видео с подробностями. Тогда такой информацией мы не владели, тянули до последнего. Хотя у нас все необходимое для этой процедуры было закуплено: ванночка с подставкой, градусник для измерения температуры воды, в избытке детское мыло, крем, и даже трава череда в виде брикетов и резки. Мы попросту боялись. Эта боязнь проявлялась в каждом нашем шаге.
А все из-за того, что перед нами лежал настоящий ребенок, а не какая-то там кукла. Хотя и она у нас имелась, устроившись с соской во рту на тумбочке, безмолвно таращила большие голубые глаза, ― нам ее подарил дружный коллектив городской библиотеки, в котором Мария однажды до замужества работала. Такое подношение являлось актуальным. Кукла для молодоженов была своего рода оберегом семьи. Пусть ее и неудобно было с ворохом вещей везти из далекой Сибири ― Кемерово, за тысячи верст, ― но мы привезли.
Глядя на эту самую куклу, я понимал, толку от нее никакого хотя она была и хороша. Крути, не крути ее в руках, ― в данный момент это изделие помочь нам не могло, ну разве только в будущем могла пригодится для игр дочери.
Благо мир оказался не без добрых людей: нас выручила одна моя заводская сотрудница ― хохлушка Леся. Она однажды приехала в столицу из украинского города Луцка для стажировки, ― у них в городе открывался завод того же профиля, двадцать восьмой по счету. Девушка довольно быстро освоилась, вышла замуж, да так и затерялась в Москве.
Я взял ее на работу в свою группу техником-технологом. Она, мне за это была признательна, а еще по доброте своей души просто хотела услужить. Леся была дамой, очень мечтавшей о детях. Таких сейчас мало. Для нее подержать девочку на руках было за счастье. Едва я заикнулся о своей проблеме, Леся, захватив после работы свекровь, ― они жили недалеко, ― тут же примчалась к нам на дом.
Женщины научили нас неумелых готовить ванночку, а затем под их присмотром мы выкупали ребенка.
Мы угостили их чаем с тортом, а после я, облегченно вздохнув, отправился проводить женщин до автобусной остановки и неожиданно услышал от Леси следующие слова:
– Хорошо тут у вас ― много детей! Понятно, дом новый. А я вот живу в старом. Ему, ему… лет двадцать пять ― столько, сколько моему мужу Вовчику, ― она на миг задумалась и выдохнула: ― Дети в нем уже все выросли. Он, этот дом, ну, что по осени набекрень птичье гнездо под ветром, дождем и снегом на голых ветвях дерева. Ты, наверное, ни раз видел такую картину? ― Чтобы что-то ответить я кивнул головой. Однако глубоко в душе не согласился. Леся была права. Но и неправа. Я тогда усиленно занимался изучением немецкого языка для сдачи экзамена по кандидатскому минимуму и для себя охарактеризовал все это одним словом: «яин» ― ни да, ни нет.
У женщины были проблемы со здоровьем. Она страдала от избыточного веса, постоянно боролась, пытаясь похудеть, но у нее ничего не получалось. Леся, что только не делала, чтобы забеременеть и родить ребенка. Наблюдалась даже в институте гинекологии.
Однажды на работе, вовремя обеденного перерыва мы шли в столовую, разговаривали и я не удержался, посоветовал ей провериться вместе с мужем ― Вовчиком. Она отреагировала тут же:
– Он здоров, как бык! Если бы причина была только в нем я бы не задумываясь нашла от кого можно родить, ― Леся, бросив взгляд вперед, вдруг повела головой в сторону шедшего нам навстречу парня из соседнего отдела. Тот поздоровался и прошел мимо. Внешне этот человек очень был похож на ее мужа.
Леся любила своего Вовчика и вышла за него замуж не из-за прописки. Однако для исполнения своей мечты женщина была готова на все: занималась оздоровительной гимнастикой, месяцами сидела на всевозможных диетах. Да, она худела, но незначительно ― на два-три килограмма, не больше. Что-то в ней такое сидело внутри и не давало стать нормальной, такой, какой она была в далеком детстве, учась еще в школе
Умерла женщина от дисбактериоза. О том я узнал в тяжелые годы развала страны, когда мы все были заняты сами собой ― выживанием.
Однажды я позвонил ей по телефону, трубку взял муж. Он плакал. Жизнь у него не удалась.
Что я еще могу сказать об этой женщине? Добрейший человек. Она ни раз бывала у нас дома. Вовремя посещения, узнав, что у нас нет телевизора тут же вместе с мужем притащила нам свой старенький ― черно-белый. Он довольно хорошо работал пока мы, насобирав денег не купили себе цветной.
У нас не было в Москве родственников. Наиболее близко от нас за шестьсот километров с гаком в селе Щурово жили мои родители. Но они, можно сказать, были людьми не выездными. Их удерживал огород в двадцать соток, а еще большое подсобное хозяйство: корова, два поросенка, куры, утки. Не бросишь. За всем этим нужно было ухаживать. Одной матери или же одному отцу ― не справиться. А еще, после отъезда тетушки Вали и дядюшки Юры нас все отчего-то оставили в покое и учиться ухаживать за ребенком нам приходилось самим. Понятное дело, при общении Мария многое узнавала от подруг, а еще, читая умные книги. Правда, их тогда было очень мало, да и не все порой удавалось достать, даже ей ― библиотекарю. Однако мы были молоды, на жизнь свою не жаловались и все делали чтобы превозмочь любые трудности.
Я помню, поначалу много времени уходило на простое пеленание ребенка. Не получалось у нас тогда. Дочь, хотя и родилась восьмимесячной ― недоношенной, но сил у нее хватало. Она не раз все наши труды пускала насмарку.
Не знаю, как Маша выпутывалась из двух пеленок ― ситцевой ― легкой и теплой ― фланелевой или байковой и вдобавок еще стеганого ватного одеяла? Однако, если ее недовольство брало верх, то удержать девочку было невозможно ― легче перепеленовать по новой. Нескольких минут свободы ей было достаточно чтобы прийти в себя ― успокоиться.
В восьмидесятых годах прошлого века в моде было тугое пеленание. Не-то, что сейчас. Я научился первым. У меня довольно ловко получалось. Памперсов еще не было. Не придумали. На подгузники нам пригодилась одна из неиспользуемых ветхих хлопчатобумажных простынь. Не знаю откуда ее притащила Мария? Так вот она очень подошла для наших дел, так как была довольно мягкой, чуть ли не сыпалась. Мы вначале подвергли ее долгому кипячению, затем разорвали на клочки нужного размера.
Перед каждым использованием белья для ребенка мы доставали утюг, ― он стоял тут же на полу возле розетки, ― и тщательно все проглаживали. Для этой операции я купил специальную раскладную гладильную доску очень тяжелую: легких тогда не было, и она не один год находилась у нас в разложенном виде.
Занимаясь глажкой детских одежек можно было посмотреть телевизор, принесенный Лесей. Это было для каждого из нас своеобразным отдыхом. Правда, на фильмы времени не хватало, а вот из новостей мы узнавали о достижениях нашей страны СССР и о том, что творилось в мире.
Мария, перед пеленанием, надевала распашонку, затем тщательно припудривала на теле дочери складки тальком, в полголоса припевая: «пойдут клочки по закоулочкам, пойдут клочки….», ― после чего накладывала, сложенные треугольником, подгузники. Их требовалось очень много. Подгузники мы готовили впрок, при необходимости тут же руками состирывали и сушили под утюгом. Это укорачивало процесс и позволяло всегда иметь их под рукой.
Для первых ванночек, мы воду брали исключительно холодную, долго ее отстаивали от хлора, затем кипятили на плите в кастрюлях, а еще в чайнике, он хотя и был электрическим, но при закипании воды не отключался, оттого не один сожгли. Я даже приноровился эти приборы ремонтировать: просто менял нагреватели.
Дом у нас был новым, отопление работало плохо, а еще сквозило из всех окон, хотя мы их по осени конопатили и тщательно проклеивали бумагой. Незадолго до сна, мы каждый вечер, минут тридцать прогревали ванную комнату, проливая из крана горячую воду, затем уже готовили для купания дочери ванночку. Я, устанавливал ее на подставке, на глаз заливал в нее отстоянную кипяченную холодную воду и добавлял горячей из кастрюли или же чайника, доводя до нужной температуры. Мария тут же выливала банку с заблаговременно приготовленным отваром череды.
Наше отношение к процедуре купания изменилось не сразу. Лишь после того, когда дочка стала набирать в весе и расти. Она чаще бодрствовала и с интересом смотрела вокруг себя. Мы ей подсовывали всевозможные игрушки с шумовыми эффектами или же подвешивали их у нее над кроваткой.
Первые дни дочка спала у нас в прогулочной коляске, затем я вместе с другом, ― нет чтобы зайти в ближайший магазин, ― съездил в Центральный детский мир и, рассчитывая на большой выбор, купил кроватку там. Для экономии денег мы ее везли, пользуясь городским транспортом. Уж очень она оказалось тяжелой. Это мы поняли, делая переходы в метро с одной ветки на другую. Изрядно намучившись, мы доперли ее до дома, а затем долго собирали.
Кроватка была на колесиках, качать в ней ребенка ночью, не вставая с постели, оказалось неудобно. Однако я как-то приноравливался. В случае постанывания дочери готовой вот-вот расплакаться, я высовывал из-под одеяла ногу и, зацепившись пальцами за боковую решетку, начинал воздействовать на кроватку ― двигать ее. Дочь успокаивалась. Правда, ненадолго. В час-два ночи ― раздавался крик. Жена, засунув руку под одеяльце, определив ребенок мокр, поднималась, я следом, нужно было менять пеленки. Мы свет не включали, ― обходились ночным городским освещением, ― я аккуратно ― глаза у дочери были закрыты, ― чтобы не напугать ее брал на руки, а Мария быстро меняла простынки, а затем уже вместе мы ее перепеленовывали. Дочь, почувствовав сухое белье, успокаивалась, слегка покачав ее на руках, я укладывал в кроватку. Спали мы урывками, но зато крепко. За ночь два-три подъема, а утром мне на работу.
Мария, казалось, могла выспаться днем, но не тут-то было. Дел у нее хватало. Нужно было в квартире проветрить, сделать влажную уборку, затем срочно постирать вручную детским мылом, ― порошков тогда для детей не было, ― накопившееся постельное белье девочки: распашонки, пеленки и прочее, а еще все это высушить, затем выгладить, не на минуту, не забывая заботиться о находящейся рядом дочери: накормить и перепеленать.
Я думаю, что мне не очень-то поверят молодые женщины и мужчины, растящие детей с памперсами. А зря. Однажды я остался вместе с дочерью, дав возможность жене, и приехавшим к нам в гости подругам, одной из них была «москвачка» пробежаться по столичным магазинам. За два часа я поменял восемь комплектов белья. Правда, это был перебор. А все из-за того, что кто-то из гостей напоил девочку брусничным морсом. То, что тогда запас белья должен быть большим ни для кого не секрет. У нас количество этих самых комплектов доходило до двадцати штук. Что в них входило: распашонка, подгузники, ползунки, а зимой вместо одной ― две пеленки. Я, правда, хитрил и описанные пеленки для быстроты лишь споласкивал, а вот испачканные серьезно, стирал. Тут уж никуда не денешься.
