Полина Люро
Летунья
– И куда же они бедные души тащат? ― запищала я от страха не своим голосом.
– Куда, куда ― опять закудыкала, да почём я знаю… Может, в чистилище, а может, и ещё куда.
Я притихла, в ужасе представляя, как на мою тонкую шейку набрасывают страшную верёвку, и сглотнула. Но тут в голове что-то щёлкнуло, наверное, сработал переключатель с «доверчивой дурочки» на «не такая уж и дурёха»», вспомнив сериал, в котором были точно такие же «ловцы душ» и, причём, с верёвками.
Подозрительно взглянув на невозмутимую бабулю, ехидно произнесла:
– Тётя Маша, это Вы мне фильм пересказываете? Не стоит, я его уже смотрела, и совсем недавно.
Смутившись, она фыркнула:
– Ну и что, может, и фильм. Посиди, поскучай тут в одиночестве, и не такое придумаешь, ― голос «рассказчицы» звучал так расстроенно, что на минутку мне даже стало её жаль.
Мы помолчали, провожая взглядом одинокого больного, шаркающего тапками по полутёмному коридору. Неожиданно тётя Маша встрепенулась, найдя, видимо, новую тему для разговора:
– Слушай, Лёль, а тебя-то каким ветром к нам занесло?
– Попутным, ― вздохнула я и, поскольку делать было совершенно нечего, поделилась своей грустной историей с любопытной бабулей. Она оживилась, слушая рассказ, и радостно его комментировала, в основном непечатными выражениями. Особенно рассердила её моя соседка Марта, из-за которой я, собственно, и пострадала. Тётя Маша проявила недюжинную фантазию, изобретая способы расправы с ней, и это меня насмешило, возмутив старушку:
– И чего, скажи на милость, ты улыбаешься? Совсем девка глупая, как я посмотрю. До тебя ещё не дошло, что ты там, на койке, помираешь из-за этой заразы. Что жизнь твоя молодая того ― уходит, не вернёшь? Эх, ладно я, мне уж пора, а ты-то, только жить начинаешь. Не цените вы, молодые, жизнь, вот она от вас и убегает…
Её голос стал таким печальным, что показалось, будто она по-настоящему меня жалеет, а я уж и забыла, как это бывает. И так вдруг самой себя стало жалко, что жизнерадостная «летунья» скривилась и заплакала ― ведь вредная старушка была права: жизнь моя висела на волоске, пока я порхала словно легкомысленный мотылёк…
– Ну, Лёля, перестань, не сдавайся так быстро, может, ещё и обойдётся, ― начала подбадривать меня тётя Маша. ― Ты же вон какая молодая, крепкая; справишься.
И она укоризненно посмотрела на меня, похлопав по плечу. Я вздрогнула, незаметно перейдя на «ты»:
– Тёть Маш, а почему я тебя чувствую? Привидения же…
– Привидения? Какие же мы привидения? ― и она хрипло захихикала, ― живые ещё. Души мы с тобой, человеческие души. Или ты атеистка и в нас не веришь? ― она снова рассмеялась, словно ворона прокаркала.
Тяжело вздохнув, я подумала:
– Ещё полчаса назад была ты, Лёля, беззаботной, лёгкой душой, летала себе, никого не трогала. А встретила её, и теперь словно груз на спину положили, так тяжело ― не знаю, смогу ли встать. Надо бежать отсюда, и как можно быстрее, пока совсем не придавило.
– Эй, угрюмая, ты чего задумала-то, зачем встаешь? Останься, всё равно нам из этой больницы хода нет, привязаны мы к телам-то. Ну, лети, лети, всё одно вернёшься, ― услышала я вдалеке обиженный бабулькин голос и, демонстративно закрыв уши ладонями, полетела к выходу из больницы.
Слова тёти Маши меня здорово напугали ― неужели и правда здесь застряла? Значит, это не я за своим телом летела, а оно душу на верёвочке тянуло? Расстроенная такими мыслями, притормозила у стеклянных дверей, за которыми всё также лил дождь.
Две медсестры из ночной смены, смеясь, курили под козырьком, обсуждая кого-то из врачей. Одна, с волосами ярко-малинового цвета и такой необъятной грудью, что халат принципиально на ней не застёгивался, очень живо изображала перед своей подругой какую-то пантомиму. Вторая «сестричка», похожая на бледную тень известной актрисы, хихикала, икая, наверное, от смеха, постоянно вздёргивая свои нарисованные брови.
