Prai'ns
Убеди Меня Жить
С минуту между двумя знакомыми стоял тонкий смог молчания. Араб, казалось бы, погрязнувший в размышлениях, и, предавшийся забвению, возможно даже стыду, стоял на месте. Через минуту по тонкому паркету актового зала послышались шаги, – Антон уже было собирался уходить, когда шейх продолжил разговор:
– Может быть ты и прав. Может быть я и жил и живу ради себя. Может быть я продал друзей ради этого богатства. Но я никогда не забуду того, что ты сделал лично для меня. Я доволен своей жизнью, и совесть меня не мучает. В отличие от тебя, не правда ли?
Теперь наступила очередь Антона обагряться в алые краски злости. Тот, сначала обернувшись, а потом прыжками направлявшись к своему компаньону, казалось бы, уже стоял с ним лицом к лицу.
– Да… – продолжил араб, – тебя она мучает. Ты всегда вел других к тому, чему не смог возобладать сам. Ты, подобно шарлатану, ты только раздавал чудотворное снадобье, но никогда не применил его сам. Я прав.
Шейх, оттолкнув Антона, направился к выходу. Взявшись за ручку двери, он приостановился
– Мое предложение для тебя всегда открыто, – обернувшись, бросил он ему вслед, – ты сможешь сослужить себе и мне еще хорошую службу.
Студент, удачно приземлившись в соседний стул, взялся за голову. На его лице, столь ярко озаренно мертвенно-бледными красками, можно было прочитать лишь истинное отчаяние. Его губы дрожали, и своей вибрацией заражали руки, которые позже передали этот необычный трясучий вирус всему телу.
От вхождения в собственный лабиринт раздумий его отвлекло одно неприметное событие: портьера, что находилась на сцене, зашевелилась. Повернувшись к ней, и, все еще трясущимся лицом вглядываясь, он заметил, как из нее влезали три ранее окутанные в нее фигуры.
– Вас еще не хватало! – воскликнул студент, вновь хватаясь за голову, и, через пару мгновений, дрожащим голосом, продолжая – вы все слышали? Трое друзей, избравшие доселе неприметную часть интерьера актового зала, как сцену, выбрались, и, усевшись поудобнее около героя сегодняшнего дня, все разом ответили:
– Да!
Глава седьмая, или короткое действие, в котором в игру включается второй игрок
Совсем скоро, решив, не прерывая нависшего молчания, компания троих приятелей расположилась прямо напротив нового виновника новых событий. Семен и Кирилл, еще не до конца отошедшие от шока, у которых лицо первого покраснело, а второго – побледнело, лениво присели на свободные скамьи около уже подготовившегося к допросу Владимира. Тот, казалось бы, настраивался на серьезный разговор, но любая личность, что была бы свободна от ангажированного рассуждения о событиях того утра спокойно бы заметила его ребяческие перемены на лице: то оно примеряло на себя маску «злого» и «хорошего» полицейского, то вовсе искрилась искренним сочувствием вперемешку с другими не менее правдивыми эмоциями. В целом, – герой нашего рассказа находился в своем вкусе, что полностью и полноправно ему принадлежало, – он был во вкусе приключений.
В конце концов, Антон, что, казалось бы, полностью ощущал все давление, оказываемого на него тремя пылающими взорами, поднял голову, окинув собственным взглядом трех его интервьюеров.
Встретившись взглядами с Владимиром, на его лице вновь погрязла несчастная мина, и, с настоящим воплем отчаяния, он начал:
– Что ж.
– Кто такой мессер? – перебил его Володя
Вопрос, что так долго мучал молодого человека, невольно вырвался из его глотки. Его соратники, располагающиеся по бокам от него, изобразив немые вопросы, повернулись к нему, а Антон…
Антон, казалось бы, был готов упасть в обморок. Его лицо не побледнело, нет, оно побелело. Даже патологоанатом в этот момент был готов признать его бездыханным трупом только лишь из-за этой мертвенной белизны. Его лицо больше не выражало эмоций, отнюдь, оно превратилось в безжизненную мину, можно подумать, что, можно подумать, просто обвисало, и только вследствии великой воли его носителя не давало упасть целиком с головой. Его взгляд наполнился сначала удивлением, и, секундой позже, горечью. Только через минуту он, дрожащими губами процедил:
– Как… – не менее дрожащим тембром начал он, прерываясь раз в несколько секунд лишь ради того, чтобы сглотнуть накопившуюся в его пересохшем рту слюну, – как ты узнал…
Антон медленно махнул ослабевшей рукой, поднялся, и, хромающей, не менее ослабшей походкой приблизился к стене, и начал было вглядываться в нее, как будто в ней было окно.
Допрашивающие одновременно вопросительно подняли брови.
Антон, наконец, будто бы пришел к какому-то чрезвычайно важному умозаключению, и, медленно повернувшись к своим знакомым, предстал перед ними в совершенно ином, вдохновленном свете, полностью подтверждая знаменитое изречение, – пока дышу, я надеюсь.
– Впрочем, – вновь махнув рукой, но уже более уверенно и твердо, начал Антон, – это уже не имеет значения. Забудьте все это как страшный сон.
Затем, с мгновение опрокинув взглядом своих компаньонов, он, вновь вернув прежние краски жизни на свое лицо, устремился к выходу из актового зала.
Владимир, слегка ошарашенный подобной дерзостью, и, ожидавший раскрытия великих тайн и государственных секретов, уже хотел было подняться и приостановить уходящего хранителя знаний, и, уже поднявшись на ноги, не смог сделать и шагу.
Кирилл, располагавшийся подле него, своевременно, схватил его за руку, и, предвещая вопросительные взгляды Володи, прижал палец к собственным губам, знаком указывая ему хранить молчание, и, в комплектации, – спокойствие.
– Что ты сделал? – с отчаянием ревел Владимир, – почему? Зачем? Ах!..
Он, освободившись от биологических оков своего компаньона резким рывком, врезался в противоположный ряд стульев, и, раскачав, но не приземлившись прямо на них, с грохотом упал на пол, прихватив с собою пару стульев.
– Зачем? – выкрикнул он, с трудом поднимаясь на лопатки, – зачем ты отпустил его?
Кирилл, с необычным для него спокойствием и загадочной улыбкой на лице встал со своего оприходованного места, и, протянув руку своему товарищу, которую тот, несмотря на отвергающие его помощь знаки, настойчиво держал, пока Владимир, не сдавшись под натиском такой любезности, не принял ее, и не встал вровень с Кириллом.
– Ты правда думаешь, что он нам бы что-нибудь рассказал? – не снимая свою улыбку, но принизив ее в уголках губ, создавая ее более ироничной, чем загадочной, начал он, – а если бы и рассказал, то уж точно не по доброй воли, и, – уж точно! – неправду.
– Ну, – слегка опешивший от таких заявлений, которые опровергнуть наш герой не мог, пробормотал под нос Владимир.
– Поэтому, – продолжал Кирилл, – как вы все знаете, правду никогда не говорят. Правду показывают. Пусть идет куда хочет, но он, сам того не зная, раскроет нам свой секрет. Мы последуем прямо по его пятам. По горячим следам.
Владимир, не ожидавший такого предложения, и, не успевший отпрянуть от собственных убеждений насчет этой ситуации, потребовал пару мгновений для размышления. Придя к согласию утверждения своего однокурсника, на его лице появился стыдливый румянец, а глаза его упали на пол. Почесывая затылок, на который он так удачно упал, и, который, ощутив спад норадреналина в организме, решил проявить себя яркими уколами боли, он бормотал под себя слова сожаления.
– Нет! – обиженно поднялся пухляк. – Так не правильно!
– Что не так? – раскрыв руки, раздосадовано спросил Кирилл – Что опять не так?
– Будто бы ты не знаешь. – положив руку на руку, и упираясь глазами во взор своего брата, надулся Семен
– Не знаю!
– А вот зря!
Кирилл, отвернув голову, тяжело вздохнул.
– Ну и что?
– Ну, а то!
– Может ты перестанешь томить меня глупыми вопросами?
– Может!
– Мы тут не одни.
Услышав эти слова, Семен покраснел и взглянул на Владимира. Казалось бы, только когда он вспомнил о наличии наблюдателя, ему стало стыдно за развязку семейных разборок.
– Так нельзя!
– Как?!
– Так!
– Benedictus Dieu! – вскричал Кирилл, поднимая руки к небу – не заставляй тебя колотить!
– Нельзя просто так вмешиваться в чужую жизнь! – сквозь зубы, наконец, процедил Семен, – если он не хочет что-то рассказывать, так не наше дело о этом дознаваться!
Кирилл огорченно вздохнул. Расслабив собственное тело, и, уронив голову на грудь, он нервно рассмеялся, и, затем, вновь очертив свое лицо столь бесстрастной и загадочной улыбкой, направился к выходу, знаком приглашая Владимира последовать за ним. Тот, пожав плечами на немой упрек Семена, последовал прямо за ним.
Оказавшись в холле, в двух шагах от заветного выхода из образовательного учреждения, Кирилл поднял руку, знаком останавливая своего напарника.
– Слышишь? – обернувшись, и, вслушиваясь, спросил он, – этот шум.
И вправду, на улице, казалось бы, стоял всеобщий гомон, топот, иногда даже проскакивали восторженные крики.
– Если бы меня спросили, как звучала Ходынская площадь, – тревожно продолжал Кирилл, указывая пальцем по направлению к шуму, – я бы ответил, что именно так.
Владимир всматривался в его беспокойный взор. Он был безумным, по-настоящему бешеным. Казалось бы, что этот человек готов был с места рвануться, лишь бы убежать, спрятаться подальше. Но от чего? Совсем скоро его напарник переменился в лице, вновь вернув привычную ему улыбку, которую Владимир был уже готов называть маской.
Володя пожал плечами, и, никак не отреагировав на столь необычное проявление эмоциональности своего компаньона, первым продолжил путь к выходу.
Хотя на улице и вправду стоял неимоверный шум и гомон, никто из героев нашего произведения никогда не смог бы догадаться о истинном его катализаторе. Прежняя толпа, что так яростно обороняла кортеж предыдущего гостя, расступилась, как и, впрочем, сам конвой. Единственные следы бывшего действия остались лишь на подступи к университету: красный ковер с заграждениями остались. Но, как и любые вещи в этой жизни, долго без дела лежать они не остались. Одни черные машины заменились другими, одних охранников заменили другие, и сейчас, Антон, неторопливо, и, казалось бы, задумчиво покидая стены своего родного университета, был пойман уже совершенно другим кортежем. Моментально, как он выбрался из здания, его обступили, закрывая со всех сторон, и, казалось бы, направляя прямо к новому конвою. В это время холеричные журналисты, что не так быстро подоспели к месту действия, обступили со всех четырех сторон света в свою очередь уже вынужденный эскорт Антона. Хотя и журналисты, в своем роде люди торопливые и спешные, опоздали по времени, но определенно они были в выигрыше в числе. Безусловно, нельзя их сравнивать с прежней толпой, что окружала университет во время встречи арабского шейха, но по шкале громогласности они определенно занимали первое место среди всех аудиторий мира. Некоторые старались пробиться сквозь охрану с вопросами к Антону, но другие, коих было львиное большинство, отступили перед бесполезным трудом, и, выбрав фон получше, вели статичный репортаж перед знакомой им камерой телевидения. Когда Владимир и Кирилл выходили из здания, Антон уже находился внутри кортежа. Никто из журналистов не встретил их даже мимолетным взглядом.
Кирилл, осознавший, что цель его планов находится так близко и так далеко одновременно, зарычал. Он рванулся, будто бы с фальшстарта, быстрыми прыжками приблизился к толпе журналистов, что осаждали машину кортежа, и, внедряясь в толпу, старательно раскидывая всех подряд, попытался достучаться до окон автомобиля.
У него почти получилось. Но только журналисты, для которых подобные действия были в норме их профессионального дня, привыкшие к толкучке, быстро вытеснили новичка со своей арены.
Кирилл, ревущий, побледневший, возвращался обратно к Владимиру.
Но выйти было изрядно сложнее, чем войти. Теперь уже его давили, и, под огромной массой человеческих тел, он, казалось бы, был в настоящей ловушке.
Но, по какому-то чуду, выбраться он все-же смог.
Морально истерзанный, с потускневшим взглядом и изрядно потрепанной рубашкой, он вернулся к Володе.
– Как же нам теперь, – покаянно бормотал он, – как же.
– Не волнуйся, – с дружеской улыбкой, нежным взором отвечал ему его компаньон, указывая куда-то вдаль рукой, – видишь автомобильные номера? АМР. Это администрация президента.
Глава восьмая, или предфинальное действие, в котором показывается, что иногда простой путь – не самый правильный.
Город был в буйстве.
Люди сонмами и массивными кипами собирались на площадях, медленно, но верно собираясь вместе и скандируя лозунги близь администрации. Люди, что недавно находились в ней, сами ее покинули, и, присоединившись к выступающей толпе, скандировали различные лозунги.
Можно было сказать, что именно сегодня и сейчас город был живее, чем когда-либо.
Те, кто был по умнее, или как раз таки те, кто действительно хотел добиться каких-то результатов, а не просто поучавствовать в массовом столпотворении, выставить себя как лидера сообщества, собирались у автовокзала, что, по совместности, подразделялся и на вокзал железной дороги, и, покупая первый попавшийся билет в Москву, ждали свои рейсы.
Администраторы вокзалов смотрели на такую бурю с горящими глазами, казалось бы, предвещая свое скорое и резкое повышение по службе.
Автору стоит приметить, что люди были не простыми митингующими, или персонажами, объявляющими забастовку. Наоборот, если можно было бы представить себе что-нибудь более организованного, чем это, любой прямой наблюдатель этих событий назвал бы только какую-либо из административных структур. Люди были в специальной атрибутике, масках, некоторые, как будто бы заранее предвидев всю ситуацию, выходили с плакатами, обрисованными различными иероглифами, из которых наш читатель мог бы проглядеть лишь одно внятное для восприятия неподготовленным взором слово: «Мессер».
Люди толпами заходили внутрь приезжающих электричек, и, не обращая внимания, в каком направлении она едет, занимали места, а, если мест не было, присаживались прямо на пол.
В одной из такой электричек, в которой столпотворение превысило все возможные границы, и, с полным, забитым тамбуром, выезжая в сторону Москвы, сидели три знакомых нам лица.
Одно, худощавое и длинное, распостерлось, выдвигая свои массивные в неимоверной длине ноги. Второе, более пухлое, и, можно сказать, – стеснительное, сидело неловко поджав ноги, казалось бы, побаиваясь всех стоящих вокруг него людей, будто бы попав в совершенно уникальную и ненормальную для него обстановку, которая, соразмерно с количеством людей, находившимися в тамбуре, давило на него.
Герои нашего рассказа смотрели друг на друга в немом вопрошании. Казалось бы, они хотели перемолвиться друг с другом хоть одним словом, сказать друг другу хоть одну появшившуюся у них мысль, но каждый раз, как кто-либо из наших действующих персонажей пытался было молвить хоть один отклик, так сразу тамбур, можно подумать, назло, восполнялся неисполнимым гомоном, каждый пытался поговорить со своими знакомыми, и, создавая такой вселенский, можно себе представить, довольно массивный грохот, тамбур, будто бы обладая единым разумом, быстро утихал, и каждый, казалось бы, ощущал на себе алые краски стеснения, которые так резко выступали на лицах невинных и молодых душ, когда они попадали в неловкую для их достоинства ситуацию.
В таком положении они ехали два часа.
Каждый раз, как электричка останавливалась, внутрь тамбура пытались пробраться большие активисты, можно подумать, что даже более резвые, чем из города их отправления. Но, как только те, ощутив давление со стороны других тел, проваливались в своей задаче, отступали, солидарно кивая, как будто бы условным знаком, понимающе прощались.
Как только поезд ступил своим сутулым носом на станцию «Окружная», герои нашего рассказа, внегласно скоординировавшись, и, можно подумать, проводя ментальную и когнитивную регруппировку, пробивались к выходу из вагона.
– Это возмутимо! – взрычал Семен, и, по праву самого массивного, и, самого сильного, что внутри толпотворения служил своего рода кнутом, двумя руками которого разгонялись стоящие люди, первопроходцем ступал на платформу, и, приземлившись на обе ноги, обернувшись к своим компаньонам, продолжил – Что происходит?! Это не нормально!
– Либо нас преследуют несчастные совпадения, – вздыхая, присоединялся к Семену Кирилл, – либо мы огромные везунчики.
– Скорее всего и то, – кончил за всех троих Владимир, – и то.
Затем, уже физически, гласно перегрупировавшись на платформе, что, на удивление всех троих, была пустынна, они спустились к метро.
Совсем скоро они оказались на Китай-Городе.
Хотя, автору стоит подметить, что это «скоро» не может корректно вписаться в привычные для читателя рамки. Отнюдь, в условиях, в которых находились персонажи нашего рассказа, совсем скоро, как привыкли бы наши читатели, добраться туда было бы невозможно. В метро была ужасная давка. Ряд станций, казалось бы. устроит себе ценз на проход вглубь, отсекая от прохода внутрь людей в масках или с плакатами, скандирующих лозунги. А в самих вестибюлях, и, на удивление наших героев, которые как раз таки и подметили столь удивительный факт, количество патрулей было удвоено, и, можно было подумать, что в определенные вагоны, будто бы специально, заглядывают сотрудники правопорядка.
В общем, как бы люди не пытались в себе это скрыть, была настоящая паника.
Чем ближе они приближались к обетованной станции, тем больше у них оказывалось попутчиков. Совсем скоро у них почти не было возможности даже оказаться внутри вагона.
В один момент, когда они наконец дождались на «Ботанических Садах» тот самый вагон, в который, казалось бы, можно пропихнуться, их подвел Семен. Тот, в силу своей природной пухлости и скромности, совсем не желал входить внутрь уже переполненного вагона. Только после нескольких минут споров, двух пропущенных поездов, и трех поджопников от Кирилла, он все-таки согласился, что в их ситуации, когда на кону стоит что-то более великое, что-то, к чему они приближены одновременно больше и так далеко от всех учавствующих в непонятной для них организованной деятельности, задумываться о приличиях – дело последнее.
Каким-то непонятным чудом они выбились на станцию Китай Город. Толкаясь, и, заранее взявшись за руки, ибо в таком столпотворении немудрено было потеряться, или, что еще хуже, упасть, и уже никогда не подняться, они протискивались вглубь.
Совсем вдруг они услышали близкий и к ним визг. Визг был необычный: было очевидно, что издает его мужская гортань, но для любого неопытного слушателя, не находящегося в положении подобному каждому, кто был в том столпотворении, он бы показался настолько женским, настолько визгливым, что тот, в силу своего благородства, – а автор уверен, что его читатель уж точно благороден, – ринулся бы его, или, правильно в данном случае сказать, ее спасать. Неожиданно Семен накренился в сторону Кирилла. Обернувшись, Володя заметил, как он подскользнулся, и, смертельно побледнев, как уже имел честь автор описать, визжал.
Но было в его визге что-то необычное. Казалось бы, что Кирилл чувствовал себя не просто в шаге от смерти. В его визге, визге столь тонким для такого тонкого существа, как он, резким, для такого резкого человека, как он, и протяжным, для такого непротяжного мужчины, как он, было нечто звериное. Нет, это было нечто худшее, чем смерть. Это был страх.
Семен, казалось бы, отреагировал совершенно спокойно, и, с чудовищной силой, которую Владимир никак не мог ожидать в таком тонком теле, поднял своего брата, и, поставив его на ноги, выслушивал странный лепет, тонкое блеяние, похожее на бормотание, которое он говорил скорее себе под нос, чем своему брату.
– Потом сочтемся, – угадав его мысли, заявил Семен, – на то мы и братья.
Дальнейших происшествий на их пути не было.
– Можете не доставать карту, – мечтательно, совсем не всматриваясь в своих компаньонов, но, наоборот, стоя спиной к ним на элеваторе, но высказывая достаточно громко, чтобы они могли слышать, заявил Владимир, – Мне кажется, что вся эта толпа идет как раз туда, куда нужно нам.
Ребята одобрительно кивнули.
Оставим наших героев подниматься по элеватору метро и вознесемся на крыльях, которые автор с радостью дарует своему читателю, и перенесемся на Старую Площадь, прямо к зданию Администрации президента, в толпу, которая, сначала ставшая осаждающими, но, как только из здания начали показываться силуэты служителей правоохранительных структур, мгновенно стали осажденными.
В центре этих действиях, прямо в небольшой пространстве, которое бравые служители закона смогли отвоевать в тяжелой битве, стояло два избранных человека. Один, держащий на своем плече камеру, устремлял взор на другого – женщину, которая, придерживая в руках микрофон, что так удачно подсоединен прямо к великому оружию двадцать первого века, говорила:
– Сегодня наша съемочная группа стала свидетелями оху… – она остановилась, и, опустив голову вниз, так, чтобы оператор не мог видеть ни ее улыбки, ни ее корящего себя огорчения, продолжила, – Стоп! Прости! Да, я понимаю, это не профессионально, но, правда, такого опыта у меня в жизни не было! Ну вырвалось и вырвалось, не вини меня!
Оператору, казалось бы, было совершенно все равно на то, что говорила его напарница. Та оправдывалась перед статуей, и, можно было подумать, что ее слова были в первую очередь направлены самой себе, чем безмолвной темной линзе камеры.
– Сегодня мы стали очевидцами удивительного события! Посмотрите на происходящее, – она немного отошла, позволив оператору заснять группы протестующий, сдерживаемыми бравыми солдатами правоохранительных органов, – Сегодня, близь Китай Города, на улице Старая Площадь около Аппарата Президента собралась толпа, численность которую белый счетчик предоставить пока не смог, но все они скандируют одно и то же. Спасите нашего Мессера! Напоминаем, что до этого Владимир Путин в рамках рабочего визита совершил инспекцию в одно из образовательных учреждений подмосковья. Кто такой Мессер? Что ему угрожает? Смотрите в дальнейших экстренных репортажей на телеканале Руссия двадцать пять!
Не позволив дослушать репортаж нашего необычного корреспондента, мы увлекаем читателя в передние ряды протестующих, где уже давно показались три знакомые нам головы.
– Это невозможно! – стараясь перекричать весь гомон, заявлял Семен
– Это невозможно… – задумчиво, утвердительно высказывал Кирилл, втыкая руки в карманы и опуская взгляд на землю
Владимир промолчал. Он, подставив кулак под челюсть, стоял, раздумывая. На его лице, что озарилось необычайным проблеском мышления, все еще виднелось чувство азарта. Казалось бы, сейчас он представлял себе, как пробегает сквозь эту толпу, размахивая ОМОНовцами, и, продвигаясь прямо в резиденцию президента, и, судя по его забавной ухмылке, ему казалось, что те, восхищенные им, уже были готовы рукоплескать ему за смелость и усердие, наградить великие звания, и все в подобном роде. В общем – Володя продолжал быть в своем вкусе.
