Пётр Петрович Африкантов
Былины и были
С женихом он сталь скрестил,
И, конечно же, убил.
Ну а Дуня от испуга,
(Потеряла больше друга),
В лес высокий подалась,
В саму чащу забралась.
Чтобы звери растерзали.
Очевидцы так сказали,
Потому что ей милей
Жизнь закончить от зверей,
С места, дескать, не сойти,
Чем за сотника идти.
В чаще слышен стон летучий,
Над древами бродят тучи,
Дождик каплет, шум стоит,
Из-за веток мрак глядит.
Хохот чей-то раздаётся,
Слышен плач и сильно бьётся
Сердце Дунино в груди,
Что там в чаще, впереди?!
Лесовик ли за древами?
Иль кикимора за пнями?
Чей там слышен скрип и стон?
Кто крадётся со сторон?
Око жёлтое мерцает,
И смеётся, и рыдает
Филин в морщенном дупле,
На карёжистом стволе.
Дальше вот что с нею стало –
Дуня в обморок упала.
Сколько времени прошло,
Того не ведает никто.
Лес лишь знает, в это время,
Волк, вот кровожадно племя,
Рядом в чаще той бродил
И на Дуню наскочил.
Увидал, клыки оскалил,
По ноге хвостом ударил,
Шерсть от злости поднялась…
Злая воля, злая страсть
Закипела в лютом звере
Каждый мускул в сильном теле
Дрожь прошила от любви
К страху жертвы и к крови.
– «Вот оно – судьбы везенье»
Только серого решенье –
Дуню в чаще растерзать,
Укротила птицы страсть.
Когти впились в спину зверя.
Волк от боли взвыл, не веря –
В близкий собственный конец –
На спине-то соколец.
Сокол бьёт его крылами,
Спину рвёт его когтями,
Клювом серого слепит
Око яростью горит.
Сделал волк последний вздох,
Пал на землю и издох.
Сокол к Дуне подлетает
И за платье поднимает
Он девицу в небеса.
И несёт её туда,
Где огромный дуб стоит,
На ветвях гнездо лежит.
Сокол к дубу подлетает,
Наземь деву опускает,
Бережно на мох кладёт.
Но девица не встаёт,
Глаз она не открывает,
О случившемся не знает.
Сокол к Дуне здесь подходит,
По лицу ей клювом водит,
Крылья в Волге намочил,
Дуню влагой окропил
И девица тут очнулась,
Просто, будто бы проснулась,
Видит, сокол у груди,
Перья пятнами, в крови.
Видит Дуня дуб высокий,
В дубе том проём глубокий.
Дуня на ноги встаёт,
И к дуплу в стволе идёт.
В нём на мох она ложится,
Стережёт её царь-птица.
С той поры в лесу она
Стала жить совсем одна.
Всем нам ясно – без людей.
Возвращаться в город ей,
Страшно, сотника боится.
Леса менее страшится.
Дуня ночь в дупле проводит,
Днём в гнездо по веткам всходит,
В нём с цветов венки плетёт,
Из полёта птицу ждёт.
На охоту провожает,
Перья в крыльях расправляет,
Машет вслед ему платком,
А потом грустит о нём.
И мне кажется она,
Полюбила летуна.
– Враки!? – Может быть и врут?
Но, а я хотел, чтоб тут,
Памятник любви стоял ;
Сокол бронзовый взлетал;
А внизу его девица,
Мастерица и певица
С непокрытой головой
Махала соколу рукой;
И, прости меня, читатель,
Ты ведь тоже, друг, искатель
Чистой бережной любви;
Я отвлёкся – не кори;
Продолжаю дальше сказ;
Он, конечно, не про нас.
Сотник в это время тужит,
По лесам в округе кружит,
Ищет он дивчину Дуню,
И готов пустить он пулю
В тех, кто встанет на пути,
Дуню надобно найти.
Рвёт одежду, лезет в чащу.
Вот ведь вышла незадача
Дуб огромный на пути,
Ни проехать, ни пройти.
Посреди дупло большое.
Десять человек укроет.
Заглянул в дупло – она!
– Дуня! Дуня! – тишина.
– Дуня! Ты ли! Слава Богу!
Я нашёл к тебе дорогу!
Сотник выкрикнул, взойдя,–
Пожалей, краса, себя.
Ты подумай о себе,
Я ли не жених тебе?!
Я богат, красив и строен.
Тебя разве не достоин?
За тебя сражу любого,
Молви, Дуня, только слово.
Сразу нынче под венец.
Я, Дуняша, не скупец.
Будешь в бархате ходить,
Будешь золото носить:
Бусы перстни и браслеты,
И не слушай ты наветы.
Зависть движет языки.
Языки на зло легки…
Тут Дуняша восклицает:
– Ах, моя душа страдает!!
Нету Феди-продавца,
Нету милого лица.
В сердце пусто без него…
Мне не надо никого.
А тем паче, перстней, злата
Я ведь им была богата.
Я ведь счастлива лишь с ним
С коробейником моим.
Пусть убит он, пусть в земле,
Но его душа во мне
И другой – там места нет,
Вот убийце мой ответ.
Усмехнулся сотник криво:
– Нет, так нет, сие не диво.
Понимаю я тебя,
Понимаю и себя…
Будет всякий насмехаться
И при мне за бусы браться,
Серьги трогая в ушах,
С чертовщинками в глазах.
Не достанься никому,
Коли ты верна ему.
Зря я только вопрошал…
И вонзил ей в грудь кинжал.
Дуня охнула, упала.
И, упавши, прошептала:
– Сокол!..сокол!.. ты прости.
Строго Дуню не суди…
Сотник тут дупло покинул,
Трубку из кармана вынул,
Он уверовал в везенье
И, конечно, нападенья
Сверху он не ожидал;
Зря лишь саблю обнажал.
Два могучие крыла;
Когти молодого льва;
Тень зависла над тропою;
Жалкий вскрик подобен вою;
Клич воинственный с груди;
Что там стало? С высоты,
Видно только пух кружит
Труп распластанный лежит;
Сокол весь в избытке сил,
Клюв на жертву навострил.
Здесь он царь, судья и воин;
Он отмститель и достоин
Уваженья и похвал.
Это место я знавал.
Сокол к девушке подходит
По лицу ей клювом водит,
Что-то тихо говорит,
А перо его дрожит.
Он по Дунюшке горюет,
Он по Дунюшке тоскует.
Ветер в небе поднялся,
Ветер в чащу подался
И завыл там в страшном горе
Будто дикий зверь в неволе.
Туча к лесу подошла,
Туча наземь прилегла.
Вот она сейчас вздохнёт,
Горе в землю изольёт,
Побегут ручьи в тоске,
К Волге-матушке реке
И поднимется волна
Тяжкой грустию полна,
И затопит берега
На лета и на века.
Сокол девушку берёт,
Сокол девушку несёт.
Вот тенисты берега,
Вот под ним уже река,
И внизу у пены вод
На волну её кладёт.
И парит на месте том,
День за днём
И день за днём.
– Ну, а птица, что же с ней?
Я скажу тебе о ней:
Сокол в небо поднялся;
Сокол грустью налился;
Не милы ему просторы,
Небо, голубые горы,
Волги бережный разлив,
Колыханье спелых нив.
Дуню птице не вернуть,
Лучше вечным сном заснуть.
Сложил крылья и стрелой,
Падать стал к земле родной,
Чтоб у чёрной той земли,
Вечный свой приют найти.
С той поры немало лет
Утекло. А божий свет
Помнит драму на горе,
Кто покоится в земле.
Люди песнь о том сложили
Новы гнёзда птицы свили,
Славу соколу поют.
Гору в честь него зовут,
«Соколовой» величают,
Все в народе её знают.
Прозревая же года,
Я скажу – любовь свята
И как будто бы во сне
Вижу памятник в горе –
Дуб из бронзы, величавый,
В нём проход в дупло немалый,
Дева у дупла стоит,
Устремлено вверх глядит.
На носочках, босы ноги,
С крутизны видны отроги,
В пальцах плат над головой,
Машет бронзовой рукой.
А на дубе в вышине
На коряжистом сучке
Сокол крылья размахнул,
Голову чуть-чуть пригнул.
С сука он готов сорваться,
Над обрывом распластаться,
В струях воздуха парить
И полётом славить жизнь.
Ветер бронзою шуршит
И листвой больших ракит.
К древу юноши приходят,
С собой девушек приводят,
Чтоб судьбу предугадать
Иль желанье загадать.
Там стихи они читают,
Серебро в дупло бросают,
Под гитарный звон поют,
Своей жизнью все живут.
Может быть не так всё будет,
Как всё будет – жизнь рассудит.
Баллада о соколах
Я всё думал – «напишу»;
Не сложилось – так скажу;
Может частью неумело;
Вот как это было дело –
Майский вечер настаёт;
Бабка Вера коз пасёт,
И с пастушеской сумой
Правит их к себе домой.
Пейзаж этот здесь привычный.
Собеседник мой обычный –
Школьных лет один – малец,
Да его ещё отец;
Дед пришаркал, сел рядком
(С пустым мятым рукавом),
В тике дёргает ногою;
Отгоняет дым рукою;
Каждый день он здесь сидит
И медалями звенит:
За Одессу, за Варшаву,
Чуть повыше вижу «Славу»;
Рядом с «Славою» «Звезда»,
Ну, а дальше борода
Золотистый ряд скрывает,
Что под нею, я не знаю;
Ясно только – дед – герой
И совсем, увы, больной;
Слаб глазами, очки носит;
Если вдруг его кто спросит:
«Дед, тебе годок какой?»
То ответит: «Ще живой.
Год у нас у всех один,
Кто сражался за Берлин».
Мы к нему, мол, одолжи,
Про медали расскажи.
Вроде знаем мы тебя,
А за что медаль твоя?
Мы, того не разумеем;
Так лишь, попросту, глазеем.
Ждать себя дед не заставил;
В уголок костыль поставил;
Стряхнул пепел с рукава;
И сказал: «Были́ дела-а́…
Что под Пе́штом, что под Прагой,
Всё бралось большою дракой;
Бились танки, бились люди,
Плавились стволы орудий;
Самолёты в облаках
Разлетались в пух и прах;
И средь этой кутерьмы,
Были ведь не только мы…».
И осёкся, было видно,
Что ему, как будто стыдно,
Иль неловко за людей.
Что-то вспомнил видно в ней,
В той войне, что зрит ночами,
Что повисла за плечами
И чем дальше те года –
Всё отчётливей видна.
«Что ж, историй всяких много,–
Дед сказал,– война не ново,
Но, скажу я за друзей,
За животных, что на ней,
Не по их совсем вине
Оказались на войне».
Помолчал, собрался с духом,–
«Земля крылась даже пухом,
Ладно, уж страдали мы,
А причём же здесь они?
И скажу вам в разговоре,
Были и средь них герои.
Вам поведаю о птице,
Так тому было случиться,
Я на «Яке» здесь летал,
Мост железный охранял;
Потому, как не крути –
Мог он целый фронт спасти.
Те мосты, что ниже были,
Немцы начисто разбили,
А Саратовский – стоял;
Немец сильно лютовал.
Ведь, минуя все заслоны,
К фронту двигались вагоны,
А в них люди, танки, пушки;
То не детские игрушки.
По мосту на Сталинград
Их везли не на парад.
Дело, было, помню, летом,
Вот гляжу, перед рассветом
Командир в блиндаж идёт
И приказ нам отдаёт:
«Вылетать, как солнце встанет.
Только луч его достанет
Леса на большой горе –
Вы уже не на земле;
Над Саратовом кружите,
Мост от фрицев сторожите.
А тебе (знать мне), приказ:
«Ты у нас, Ванюша, АС,
Тут задание особо;
Только ты гляди брат в оба;
Без ведо́мого пойдёшь.
Верю, что не пропадёшь.
Поднимись на высоту –
За предельную черту,
Чтобы враг те не заметил,
Ну а ты бы фрица встретил,
Что решит пройти тайком.
Почерк нам его знаком –
Прокрадётся тихой сапой
И когтистой стукнет лапой.
Жди его на высоте,
И высматривай везде.
В небе хоть оно не тесно,
Немец любит одно место:
Ориентира сразу два –
«Соколовая гора»,
Крест над церквью, золотой;
Там столкнёшься с немчурой.
Немца, обнаружив, сбить,
И к мосту не подпустить».
Вот взлетел я; солнце низко,
Та гора – совсем уж близко;
Прорезаю облака;
Скрылась подо мной река;
Вот уж я над облаками,
Над воздушными снегами;
Захожу я от светила,
Чтобы видно лучше было;
Тут же замечаю точку,
Но не вижу оболочку,
Нет винта и фонаря,
То привиделось, знать зря;
Явно здесь не самолёт;
В небе кто-то же плывёт?
В точке сокола узнал;
Крылья в небе распластал;
Впереди меня кружит,
Будто небо сторожит.
Знаю, он – летун отменный
И отваги беспримерной;
Да, красив его полёт,
Только он не самолёт;
Не крепка с пера броня;
Знать, родимый, кружишь зря;
Улетел бы для порядку;
Попадёшь ведь в перепалку;
Хоть летун ты и хорош –
Ни за что ведь пропадёшь.
Вот появятся здесь фрицы,
И такое заварится!
Даже бес сам не поймёт…
Тут, гляжу я – самолёт…
Нет, не свой, чужой, оттуда;
Под своего косит Иуда;
Воздух рвёт, гребёт винтами;
Тут я соколу крылами
В знак опасности качнул,
Штурвал малость повернул;
Я ему, а он, брат, мне;
Попрощались в вышине,
В небе быстро разошлись,
Я на немца, а он ввысь.
И могу сказать сейчас,
Немец был из Асов АС,
Ну и я не так уж прост,
Чтоб железо поймать в хвост.
Он на горку
Я под горку,
«Мессер» вверх – я в отворот;
Не подставить, чтоб живот.
Пулемёты небо режут,
Мысли в голову всё лезут:
«Где же сокол, что там с ним?
Что с товарищем моим?
Вдруг, убили мою птицу?
Чтоб им было не родиться!», –
Только так подумал я;
Осмотрелся – мать моя!
Вот он рядом, клюв серпом;
Когти острые крючком;
Повторяет мой вираж
И идёт на абордаж.
Ай, да сокол, ай, да птица!
С толку сбил, похоже, фрица –
Немец бьёт по птице влёт;
Накреняет самолёт;
Перья в воздухе кружатся»
«Если драться, так уж драться.
Это небо не твоё –
Соколиное, моё;
Там, где кружат три пера –
Соколовая гора,
А на ней ориентир,
Дуб с гнездом стоит один,
Отражается в воде,
С соколицей на гнезде».
Ну а немец в этой схватке,
Про меня забыл порядком;
Нажимаю на гашет–
Порчу «мессеру» портрет.
Вижу фриц, того, дымит,
Но ещё во всю летит.
Он ведь тоже не сплошал –
Мне обшивку искромсал;
Самолёт не годен к драке –
Нет ни скорости, ни тяги,
Носом попросту клюёт;
Вот последний мой заход,
Разворот и доворот;
Друг за дружкою следим;
Нет патронов – в лоб летим;
Приближаемся друг к другу…
И тут сокол мой по кругу,
Тоже делает заход;
