Р. Л. Стайн
Не ложись поздно
5
От отчаянных криков у меня разболелось горло. Комната бешено закружилась.
В поле зрения вплыло мамино лицо. Оно выглядело бледнее обычного, словно вместо кожи ее скулы были обтянуты белой бумагой.
– Мама?
Она несколько раз моргнула. В ее глазах стояли слезы.
– Лиза? Очнулась? О, слава богу!
Приподняв голову, я увидела, что сзади к маме подошел седой мужчина в белом халате и с блокнотом в руке. На груди доктора болтался стетоскоп.
– Папа! – закричала я. – Позаботьтесь о папе!
Никто даже не обернулся. Оба смотрели на меня.
Я перевела взгляд на кровать напротив.
– Папа?
На кровати никого не было.
Мама положила руку мне на плечо.
– Лиза, почему ты кричала? – Тут я заметила, что другая ее рука закована в гипс и висит на перевязи.
– Я… мне показалось, что я видела папу, – пробормотала я. Комната снова закружилась перед глазами. – На той кровати. Так отчетливо… Он истекал кровью. Голову опустил, а кровь так и хлещет… и никто ему не помог. Никто.
Седовласый отстранил маму. Он смотрел на меня серебристыми глазами сквозь стекла очков в черной оправе. Мохнатые брови домиком напоминали пару толстых белых гусениц.
– Я доктор Мартино, – представился он. – Рад, что ты так быстро пришла в себя, Лиза. Вчера вечером ты еще находилась в бессознательном состоянии.
– Я была без сознания? – Я бросила взгляд в окно. Сквозь открытую нижнюю половину струился оранжевый солнечный свет. Лучи заходящего солнца?
– У тебя тяжелое сотрясение, – продолжал доктор Мартино. Его дыхание пахло кофе, в глазах и в стеклах очков играли блики света. – Какое-то время тебя, вероятно, будут преследовать ночные кошмары и даже галлюцинации. Твой мозг перенес серьезную встряску.
Я зажмурилась. Все болело. Все тело. Даже веки.
– Галлюцинации? – переспросила я, снова открыв глаза. – То есть как сейчас, когда я увидела папу?
Доктор кивнул. Рядом с ним всхлипнула мама. И тут же умолкла. Она предпочитает не показывать чувств. Про таких вроде говорят: «характер стойкий, нордический».
– Я была уверена, что вижу его. – У меня вдруг сдавило горло. – Не могу поверить, что мне все почудилось.
– Мы подержим тебя здесь немного, – сказал доктор Мартино. – Где-то с недельку или чуть подольше. Нельзя исключить внутренних кровоизлияний. Придется понаблюдать. Тебя также могут мучить и другие галлюцинации – должен сразу предупредить.
Я слушала его вполуха. Врач по-прежнему то появлялся, то пропадал. Казалось, его брови шевелятся сами, будто живые.
Я повернула голову к маме.
– А… папа? Где папа? Он в порядке?
Мама закусила нижнюю губу. Прежде чем ответить, она тяжело вздохнула.
– Нет, Лиза. Мне очень жаль, – прошептала она. – Он… он не в порядке.
Часть вторая
6
Не хочу описывать неделю в больнице. То было время тоски, головных болей, отчаяния, страданий, слез и кошмарных снов. В первый раз, когда мне разрешили сходить в уборную на другой стороне коридора, я вдруг обнаружила, что пол превратился в болотно-зеленую топь. Пузырящаяся горячая жижа облепила подошвы моих тонких больничных тапочек. Я с ужасом смотрела, как слизь стремительно взбирается по лодыжкам…
Я запрыгала на месте, лихорадочно пытаясь соскрести с ног зеленую дрянь.
– Она не сходит! Не сходит! – вопила я.
Мне на выручку явились две медсестры: взяли под белы рученьки и водворили, дрожащую и бьющуюся в истерике, обратно в кровать.
– Я всегда буду так чудить? – спросила я одну из них – высокую, чернокожую и такую крепкую, что она безо всякого труда подняла меня на руки и уложила в постель.
– Нет здоровых людей, есть необследованные, – добродушно отозвалась медсестра. Голос у нее оказался на удивление высокий и мягкий. – Все у тебя образуется. Нужно время.
Не шибко-то я ей поверила.
В больнице у меня только время и было: время, чтобы пялиться в потолок и думать о папе. Мама установила над моей кроватью телевизор. Но единственный раз включив его, я наткнулась на рекламу собачьего корма и разревелась, потому что Морти выскочил из машины и потерялся. Я выключила телевизор и больше не включала.
Друзья и знакомые слали открытки с соболезнованиями и ободрениями. Кузины из Вермонта отправили мне огромный букет белых и желтых лилий. Их насыщенный аромат наполнил палату, и я расчихалась. Очевидно, у меня аллергия на лилии. Пришлось убрать.
Но какая разница?
Одолевали и другие горестные мысли, которые я при всем желании не сумела бы описать. Вы, наверное, назвали бы их сумрачными.
Когда я сразу после выписки сидела на заднем сиденье непривычной еще новой машины, которую вела мама, все казалось мне слишком ярким. Я держала голову опущенной, дожидаясь, когда глаза привыкнут. Но привыкать они не хотели, и все мне виделось в ослепительном световом ореоле.
– Мам, как ты можешь вести машину одной рукой? – От затянувшегося молчания голос у меня сел. Я потерла правое запястье. Оно ныло там, где недавно была вставлена трубка. От нее остался круглый кровоподтек.
Мама не отвечала.
Я прикрыла глаза рукой. Солнечный свет тоже казался теперь слишком ярким. Подумала: может, солнечные очки надеть? Мы выехали с больничной парковки и уже через несколько минут мчались по узеньким улочкам Олд-Виллидж.
Мне бы радоваться. Наконец-то свобода! Я еду домой. Но радость отняла бы слишком много сил. Я развалилась на сиденье. Тело одеревенело. Знаете, как бывает, когда отсидишь ногу? А у меня так было во всем теле.
– Мам, ты как?
По-прежнему прикрывая глаза рукой, я глянула в лобовое стекло – и дико вскрикнула, увидев большого белого пса, который трусил через дорогу.
– Мама, стой! Останови машину! Смотри, это же Морти!
Но мы мчались дальше. Мама вывернула руль влево.
– Нет, мама! Ты его собьешь! Мама, тормози! Пожалуйста!
Она вдавила ногой педаль газа. Машина рванула вперед. Я увидела несущийся навстречу автомобиль. Темно-синий джип скалился клыками хромированного радиатора. В уши мне ворвался захлебывающийся вой клаксона.
А потом страшный удар сзади швырнул меня на спинку переднего сиденья.
О нет! Не-е-ет! Только не снова!
Я отлетела назад. На моих глазах мамина голова ударилась о рулевое колесо. И не отскочила. Мама так и осталась лежать головой на руле, свесив руки вдоль туловища.
Кровавый фонтан ударил из ее головы, окропив лобовое стекло красными брызгами.
Только не снова. Только не снова.
Машина опять пришла в движение. Мама, навалившаяся на рулевое колесо, не подавала признаков жизни. Но автомобиль с ревом сорвался с места. Я ничего не видела сквозь засыхающую на стекле кровь.
Потянувшись через спинку сиденья, я схватила маму за плечи и затрясла, затрясла что было силы.
– Очнись! Пожалуйста! Останови машину! Ты должна остановить машину!
И тогда ее голова медленно повернулась ко мне. И оказалось, что передо мною уже не мама. Папа ласково улыбался мне, мой бедный папа с развороченным черепом, ухмыляющийся мертвец…
7
От сильного рывка я открыла глаза и увидела маму, трясущую меня за плечо.
– Просыпайся, Лиза. Ну же. Просыпайся, – напряженно шептала она.
Занавески раздувались на ветру. За ними темнело небо. Еще не рассвело.
Я заморгала, пытаясь избавиться от видения размозженной папиной головы.
– Опять кошмар, – покачала головой мама. Ее светлые волосы прилипли к вспотевшей щеке. Она разгладила свою длинную ночную сорочку. Рука ее по-прежнему лежала у меня на плече.
Я хотела что-то сказать, но горло у меня до сих пор было забито спросонья.
Мама зажгла голубую лампу на прикроватном столике. Я отвернулась от яркого света.
– Ты дома уже неделю, а тебе до сих пор снятся кошмары, – проговорила она. – Когда тебе на прием?
– К доктору Шейн? Не помню, – пробормотала я, приглаживая руками волосы. Я была вся в испарине. – Все тот же кошмар. Я была в машине и снова увидела папу.
Мама вздохнула. В ярком свете лампы она вдруг показалась мне ужасно постаревшей.
– Доктор Шейн говорит, что всему свое время.
– Но, мам, мне не становится лучше. Я везде вижу папу и Морти. – Поднявшись с пропотевших простыней, я села на постели и поежилась. – Кошмары, глюки… Я больна на всю голову.
– Ты же знаешь, что это не так. Что это не навсегда. Уверена, со временем…
– Мама, я правда считаю, что мне станет лучше, если я вернусь в школу.
Мама опять вздохнула:
– Сейчас четыре утра. Знаю, у тебя выдалась страшная ночь. Обязательно снова поднимать эту тему?
– Тут нечего обсуждать. Я просто хочу вернуться в школу. Я… я до сих пор не виделась ни с кем из друзей. А все потому, что ты твердишь, будто я еще не готова.
– Это не я, – отрезала мама. – Это доктор Шейн говорит. А она опытный психиатр.
– Ну мам…
– Я считаю, что к ее советам стоит прислушаться, а ты? Понимаю, как тебе тяжело. Но ей кажется, что ты должна преодолеть свое горе, свое чувство вины, прежде чем сможешь вернуться к нормальной жизни.
– Надо же, мам, какая сложная фраза. Весь день заучивала?
Она отступила на шаг. Я поняла, что больно задела ее. А ведь я не хотела так злобно язвить.
Откуда это во мне?
Возможно, доктор Шейн права. Возможно, я еще не готова к общению с людьми.
Положусь на ее мнение, решила я. Она так здорово все разложила по полочкам. Что она скажет, то и буду делать.
– Прости, мама, – выпалила я. – Я не хотела…
– Давай ложиться, – перебила она.
* * *
На следующий день – серый, пасмурный день субботы – в небе сгустились тяжелые грозовые тучи. Мир за окном гостиной сделался сумрачным, под стать моему настроению.
За завтраком мама сказала, что ничего не имеет против, если заглянет Нейт, и после одиннадцати он действительно заглянул. Я встретила его неуклюжим объятием. Он заметно нервничал.
– Привет, – сказал он. – Хорошо выглядишь.
– Лжец, – буркнула я. От недосыпа у меня под глазами темнели круги. Вдобавок я скинула кило пять. Аппетита не было никакого.
Мы сели в невысокие кожаные кресла друг напротив друга. Нейт не сводил с меня глаз, будто видел впервые. И постукивал носком правой ноги, выдавая нервозность.
Мы переписывались и говорили по скайпу, но быть вместе в одной комнате – совсем другое дело. Конечно, я обрадовалась его приходу. Но заговорить было трудно. Как будто кто-то возвел между нами высокий забор и мы пытались общаться через него.
– Соболезную из-за отца, – произнес Нейт, упершись взглядом в белый ковер под ногами.
Мне следовало сказать «спасибо», на худой конец – молча кивнуть. А я вдруг почувствовала прилив злости.
– Я не могу об этом говорить, – произнесла я срывающимся голосом. – Мой папа умер, и это целиком на моей совести.
Нейт вздрогнул. Словно я ударила его.
– Прости, – забормотала я. – Прости. Прости. Прости.
– Это неправда, – сказал он наконец. – Ты не виновата, Лиза. За рулем сидел он, а не ты. В аварию попал тоже он. Не нужно себя винить.
– Ха, – бросила я с горечью.
Зазвонил телефон. Я услышала, как мама бежит на кухню взять трубку.
Я встала и пересела к Нейту на колени. Подумала, что, если мы немножко пообнимаемся, это меня взбодрит.
Нейт обнял меня одной рукой. Я уткнулась лицом в его щеку. На кухне мама разговаривала по телефону.
– Стоит кому-то позвонить, я думаю, что нашелся Морти, – вздохнула я. – Бедный мой пес. Выскочил из машины – и с концами. Так перепугался. Уже почти две недели, как…
Нейт покрепче прижал меня к себе.
– Он вернется, Лиза.
Оттолкнув его руку, я вскочила.
– Ну все! Хватит меня подбадривать. Ты о чем вообще? Не видишь, что моя жизнь кончена?
Он разинул рот.
Я потрясла кулаками:
– Я убила своего отца, Нейт! Как мне теперь с этим жить?
Он смотрел на меня из кресла. Глаза у него забегали. Нейт напряженно думал. Не знал, как со мной быть.
Да и кто бы знал? Я понимала, что веду себя безобразно, но ничего не могла поделать.
Он положил руки на подлокотники. Наверное, хотел встать, чтобы уйти.
Но тут в дверь позвонили, застав нас обоих врасплох. И залаяла собака.
– Нейт, это же Морти! – Я рывком подняла его на ноги. – Кто-то нашел Морти!
Мы вместе бросились открывать. Я распахнула дверь и раскинула руки, чтобы обнять моего дорогого пса.
8
Стоявший на крыльце паренек был одет в черную жилетку поверх белой футболки и мешковатые джинсы. На голове у него красовалась желто-зеленая кепка с эмблемой «Deere & Company»[2], натянутая на лоб. Загорелые щеки поросли темной щетиной.
– Я прочел в Интернете ваше объявление о пропавшей собаке, – сказал он. – Нашел ее у себя на заднем дворе и…
– Но это не моя собака! – вскричала я. – Это не Морти!
Нейт положил руку мне на плечо, словно хотел успокоить.
– Собака не та, – спокойно объяснил он парню.
Пес заискивающе поглядывал на меня, тихонько пыхтя. Какая-то помесь бульдога с носорогом. Он поджимал хвост. В серой шерсти на спине виднелась проплешина.
Паренек взглянул на меня, потом на собаку.
– Вы уверены?
– Да конечно уверена, – огрызнулась я. Мне хотелось захлопнуть дверь перед его носом, чтобы не видеть этого несчастного кабысдоха. Мне нужен был Морти.
– Кто там, дорогая? – крикнула мама из глубины дома.
– Никто! – рявкнула я в ответ.
– Извините, – промямлил парень. – Я думал, может быть…
– Спасибо, что попытались, – перебил Нейт.
Я захлопнула дверь. На деревянных ногах вернулась в гостиную – каждый мускул был натянут как струна. Сама нервозность.
Из окна гостиной я видела, как парень ведет псинку вниз по дорожке. Оба шли повесив голову, причем на лице парня и на собачьей морде застыло одинаково скорбное выражение. Забавная фотка бы получилась – будь мне сейчас до забав.
Нейт обнял меня за талию и начал целовать; его волосы свесились ему на лоб. Я вздрогнула, прервав поцелуй. И покачала головой:
– Извини, Нейт. Из меня сейчас неважный собеседник. Правда. Тебе лучше уйти.
* * *
Посреди ночи я резко села в кровати, услышав собачий вой за окном. Все еще витая в причудливом состоянии между сном и явью, я тем не менее поняла, что это происходит на самом деле.
Окно было открыто наполовину. Занавески висели неподвижно. Ни малейшего ветерка. Выбравшись из постели, я увидела за окном темное небо, в котором мерцали мириады звезд.
Я надела кроссовки, не потрудившись завязать шнурки. Отыскала в шкафу джинсовую куртку. Натягивая ее, я снова услышала, как завыла собака. Долгим печальным воем.
– Морти? Я иду, Морти.
На цыпочках спустилась по лестнице. Ступеньки поскрипывали под ногами. Дом был погружен в темноту. Пахло попкорном, которым мы с мамой перекусили на ночь, пока смотрели по телику какую-то дурацкую комедию.
Двигаясь бесшумно, я прокралась к задней двери, пересекла мокрую от росы лужайку и вошла в раскинувшийся сразу за домом лес.
Снова завыла собака. Похоже, что близко. Совсем близко.
У меня заколотилось сердце.
В вышине сияла полная луна. На небе – ни облачка. Сквозь ветви деревьев, не покрывшихся еще весенней листвой, подмигивали огоньки звезд.
В лунном свете, в сиянии звезд весь мир серебрился, будто в волшебной сказке.
От ночной прохлады моя кожа пошла мурашками. Я потуже запахнула джинсовку. И напряженно прислушалась.
– Морти, ты где? Я иду, Морти!
Снова раздался вой. А потом среди посеребренных луною деревьев скользнула какая-то тень. Темный бегущий силуэт.
Вот он приблизился, и я едва не закричала.
Передо мною была неведомая тварь.
Я вцепилась в ствол дерева и обхватила его руками, чтобы удержаться на ногах. В свете луны я видела, как это нечто рысит через лес.
Существо бежало на двух ногах, выпрямившись, как человек. Оно было обнажено до пояса, и даже при столь причудливом освещении я видела неестественные очертания его тела – коренастого, с костлявыми руками и длинными пальцами, почти безволосой головой и горящими красными глазами. Вот оно на мгновение замерло на границе света и тьмы, и я разглядела его лицо – безобразное, искаженное, нечеловеческое. Уши стояли торчком, как у дикого кабана, скулы торчали по бокам вытянутой звериной морды. Приоткрытая пасть обнажала два ряда длинных заостренных клыков.
Крепко обнимая руками холодный, шершавый древесный ствол, я вдруг поняла, что снова вижу сон. Очередной кошмар. Бывает так, знаете, когда спишь и прекрасно понимаешь, что тебе все снится.
Просыпайся. Просыпайся, Лиза.
Почему я никак не могу проснуться?
Чудовище издало отвратительный рык. Оно устремилось ко мне, расплылось на мгновение смазанным пятном и снова сгустилось в темный силуэт с горящими рубиновыми глазами. А потом и вовсе растаяло во мраке.
Да было ли оно на самом деле?
Просыпайся, Лиза. Скорее. Хватит этого кошмара.
Но спасения не было. Я услышала чей-то стон. А потом темная фигура налетела на меня, схватила за плечи, затрясла, выкрикивая мое имя…
9
– Пусти! – заорала я, зажмурившись. – Отцепись от меня!
– Лиза, ты что здесь делаешь?
Открыв глаза, я увидела маму – растрепанную, в плаще, накинутом поверх халата. Зловещий свет луны отражался в ее дико вытаращенных глазах, подбородок дрожал. Ее всю колотило.
– Что ты тут делаешь?! Зачем тебя среди ночи понесло в лес?! Я с ума схожу! С ног сбилась всюду тебя искать!
Я упала ей на грудь. Так и стояла, прислонившись к маме, обнимая ее, прижимаясь головою к ее груди.
– Лиза? Ты можешь говорить? Ты в порядке? – Ее голос дрожал.
Я выпрямилась, ощущая кожей мамино тепло.
– Я думала… я думала, что сплю. Я увидела какую-то тварь. Отвратительную тварь, получеловека, она бегала в темноте, мама! Я как увидела, сразу подумала, что это должен быть сон…
В глазах у мамы дрожали слезы. В свете луны они блестели словно жемчужины.
– Но ты же не спишь, Лиза. Оглядись. Ты в лесу.
Я осмотрелась. От прохладного ночного воздуха меня зазнобило. Я обхватила себя руками, чтобы унять дрожь.
– Я что, хожу во сне?
Помолчав, мама сказала:
– По всей видимости, да.
– Это уже что-то новенькое, – проворчала я, закатывая глаза. – Мало мне ночных кошмаров, буду теперь по лесам шарашиться, как лунатик. – Я устало вздохнула. – Ладно хоть одеться мозгов хватило, а не бегать голышом по округе. Уже что-то, верно?
Я хотела, чтобы мама улыбнулась. Горько было видеть слезы в ее глазах. Она никогда не отличалась излишней чувствительностью. Не пристало ей плакать.
Но она не улыбнулась и не ответила. Не говоря больше ни слова, я взяла ее за руку, и мы пошли к дому. Пройдя несколько шагов, я вдруг остановилась как вкопанная.
Мама споткнулась, но удержала равновесие.
– Лиза? В чем дело?
– А как же та тварь? – спросила я. – Она тоже была на самом деле?
– Нет, конечно, – тихо ответила мама.
– Но как это понимать? Значит, я ходила во сне и одновременно видела кошмар? – Я вздохнула. – Неужели я теперь всегда буду такой сумасшедшей, мама?
– Ты не сумасшедшая, – прошептала она. – Не говори так.
– Но я буду снова нормальной? Буду или нет?
Она пошла дальше и скрылась в темноте. Я не видела выражения ее лица. Не слышала, что она прошептала в ответ. Мой вопрос повис в воздухе.
* * *
Я проспала все утро и проснулась бодрой, полной сил. Думая, чем бы заняться днем, я вспомнила, что сегодня у меня встреча с доктором Шейн. Перед этим я хотела заглянуть к Нейту и попросить прощения за вчерашний холодный прием.
Мама, естественно, считала, что это слишком большая нагрузка.
– А почему бы тебе не пригласить его сюда? – спросила она.
– Мама, – сказала я, – я вполне смогу пройти три квартала. Честное слово. Позволь уже мне заниматься привычными делами. Только так я вернусь к нормальной жизни.
Я не кричала, не упрашивала. Я говорила спокойно и тихо, и, думаю, последний довод убедил ее.
– Пожалуй, ты права. Давай. Иди к Нейту. Выгляни из дома на пару часиков. Не хочу тебе мешать. Давай посмотрим, как ты справишься.
На пару часиков? Она обходилась со мной как с психической. Но какая разница? Своего-то я добилась. Так что я скинула Нейту эсэмэску, что скоро приду.
Стоял теплый весенний день. Я надела голубой топик с длинными рукавами и джинсовые шорты.
– Куда без куртки! – крикнула мама с кухни.
– Обойдусь! – рявкнула я в ответ.
– Не забудь, тебе назначено у доктора Шейн!
– Не забуду! – Я вышла из дома, щурясь от солнца, и сделала глубокий вдох. Воздух благоухал свежестью.
На кизиловых деревьях, что росли во дворе Миллеров через дорогу, только-только распустились белые цветочки. На соседской подъездной дорожке перекидывались бейсбольным мячом двое мальчишек. Когда я спускалась к улице, они помахали мне.
По нашей лужайке давно плакала газонокосилка. Все заросло сорняками, а сухие листья никто не сгребал. Папа всегда заботился об этом, а маме теперь, видно, не до того.
Я пересекла Пайнс-роуд. Прогрохотал внедорожник, набитый детворой в футбольной форме. Дома в этом районе были большие, с широкими покатыми лужайками. Я увидела двух малиновок, которые вцепились в жирного дождевого червяка, устроив настоящее перетягивание каната.
Да, был чудесный весенний денек, и я от души наслаждалась прогулкой, чувствуя, что снова становлюсь человеком, что готова к встрече с окружающим миром, готова жить дальше. Просто жить.
Так было, пока я не дошла до дома Нейта. Там меня буквально швырнуло обратно… обратно в мир ужаса.
