Ростислав Владимирович Долгилевич
Западный Берлин и советская дипломатия (1963-1969 гг.)
Глава I
Стратегический курс СССР в западноберлинском вопросе: смена концепции (1963-1964 гг.)
1.1. Рубеж 1962-1963 гг. : диспозиция сторон.
Во второй половине 1962 г. обстановка вокруг Западного Берлина оставалась напряженной. Сохранялась напряженность и на границе между Западным Берлином и ГДР. СССР и западные державы поочередно обвиняли друг друга в том, что рост напряженности на границе является следствием их политики в западноберлинском вопросе.
Так, в ноте правительства СССР правительству США от 14 июня 1962 г. говорилось, что оно не принимает мер к пресечению «провокационных действий» на границе с ГДР, и это приводит к тому, что преступная деятельность против нее «принимает все более вызывающий и опасный характер».[30] Советское правительство подчеркнуло, что дипломатические представления по поводу «провокаций на границах ГДР» не дают ожидаемых результатов, и это еще больше убеждает его в необходимости «безотлагательной нормализации положения в Западном Берлине на основе германского мирного урегулирования».[31] На Западе это воспринималось как угроза, потому что советский проект германского мирного договора предусматривал превращение Западного Берлина в демилитаризованный вольный город.
Западные державы, в противоположность Советскому Союзу, причины напряженности на границах в Берлине видели в действиях ГДР и попустительстве СССР этим действиям. «Напряженность, которая, без сомнения, в последнее время возникла в Берлине, – говорилось в ноте правительства США правительству СССР от 24 августа 1962 г., – является результатом возведения … стены, разделившей город на две части, и позиции Советского правительства, противящегося всеми средствами свободному передвижению внутри города. Ответственность за возведение стены и за вытекающие из этого последствия ложится исключительно на Советское правительство. Это действие в нарушение международных соглашений и самых элементарных принципов гуманности было еще более усугублено позицией и действиями восточногерманских властей в отношении жителей советского сектора Берлина».[32]
25 июня 1962 г. правительства США, Англии и Франции предложили, чтобы представители четырех держав встретились в Берлине для обсуждения инцидентов, которые произошли после возведения стены, «имея в виду предотвратить всеми надлежащими способами повторение таких инцидентов, и, в частности, путем поисков средств, облегчающих движение людей и товаров в Берлине».[33] Это предложение 14 июля 1962 г. было отклонено Советским правительством. Точно так же советский комендант Берлина 19 августа отклонил аналогичное предложение американского, английского и французского комендантов города.
Между тем с приближением первой годовщины возведения стены напряжение на границах все более возрастало. 12 и 13 августа 1962 г. дело дошло до массовых акций у стены, организованных западноберлинскими праворадикальными группировками. Эти акции «протеста против стены» переросли в стычки с полицией, пытавшейся успокоить радикалов. Степень накала обстановки на границе приближалась к критической отметке. Даже год спустя западноберлинская газета «Телеграф» отмечала опасный характер этих событий, принявших широкие масштабы. «Что дает этот шум? – вопрошала газета. – Наверняка ничего положительного. Так стену не ликвидировать, а восточный тезис – „Западный Берлин является очагом беспокойства” – получает новую пищу».[34]
Положение стало особенно угрожающим после того, как 17 августа 1962 г. восточногерманские пограничники застрелили при попытке бегства в Западный Берлин 18-летнего гражданина ГДР П. Фехтера. Последовавшие затем беспорядки на границе побудили власти западных держав потребовать от сената принять меры к недопущению событий, в результате которых в них могли оказаться втянутыми войска США, Англии и Франции. В этих условиях сенат В. Брандта не мог не принять соответствующих действенных мер, тем более что и сам правящий бургомистр считал такие меры необходимыми.[35] В итоге обстановка на границах между Западным Берлином и ГДР несколько разрядилась, хотя и продолжала оставаться тревожной.
В последние месяцы 1962 г. советские руководители продолжали говорить о необходимости заключения германского мирного договора и превращения Западного Берлина в демилитаризованный вольный город. Однако в их высказываниях появились и новые нотки-примиритель-ного характера и допускавшие, казалось, компромисс.
В декабре 1962 г. Н.С. Хрущев трижды публично излагал точку зрения советского руководства на содержание и пути решения западноберлинского вопроса. «В современных условиях, – отмечалось в его докладе на сессии Верховного Совета СССР 12 декабря 1962 г., – стала еще более ясной неотложность заключения германского мирного договора и нормализации на его основе положения в Западном Берлине».[36] Эта же мысль высказывалась советским лидером в интервью английской газете «Дейли экспресс», опубликованном в «Известиях» 31 декабря 1962 г. В письме канцлеру ФРГ К. Аденауэру Хрущев, как и в разгар второго берлинского кризиса, настаивал на том, что нормализовать положение в Западном Берлине – это значит «ликвидировать отживший оккупационный режим» и «предоставить Западному Берлину статус вольного города».[37]
Правда, СССР соглашался с тем, чтобы в вольном городе в течение определенного времени находились иностранные войска. По слова Хрущева, в конце 1962 г. спорным между СССР и западными державами оставался главным образом вопрос о том, в каком качестве, под каким флагом должны выступать эти войска и на какое время они там будут оставаться. Советское руководство предлагало, чтобы войска, находившиеся в Западном Берлине, не представляли страны Североатлантического союза, чтобы флаг НАТО был там заменен флагом Организации Объединенных Наций и чтобы ООН приняла на себя в этом городе определенные международные обязательства и функции. По мнению правительства СССР, оставлять без изменений существовавшее тогда в Западном Берлине положение «было бы равнозначно тому, чтобы сознательно идти на серьезные международные осложнения».[38]
Как следовало из выступления министра иностранных дел СССР А.А. Громыко на сессии Верховного Совета СССР 13 декабря 1962 г., между правительствами СССР и США проходили переговоры, в результате которых было «достигнуто сближение позиций сторон по многим … вопросам, связанным с подведением черты под второй мировой войной».[39] Но, перечисляя вопросы, при обсуждении которых был достигнут прогресс, Громыко не упомянул Западным Берлин. Наоборот, он подчеркнул, что вопрос о том, в каком качестве, под каким флагом и на какое время будут размещены войска в этом городе, остается спорным. Вместе с тем Громыко обратил внимание на то, что обмен мнениями между СССР и США не завершен и его предстоит продолжить.
Советские руководители не уточняли, как долго может продолжаться диалог с западными державами по германским делам, в частности по Западному Берлину. Громыко заверял, что «мы не станем считать листков календаря, когда должен закончиться этот обмен мнениями, но решения надо искать».[40]
Хрущев пытался убедить Запад в непреклонности решения СССР поставить точку в вопросе о германском мирном урегулировании. «Если кто-то на Западе надеется, – заявил он, – что Советский Союз откажется от решимости заключить германский мирный договор и нормализовать на его основе положение в Западном Берлине, то такие люди ошибаются. Мы за переговоры с западными державами, но долготерпению приходит конец. Даже если западные державы не согласятся на подписание такого договора, он будет подписан».[41] Громыко же уточнил, что мирный договор будет заключен только с ГДР.
Если бы это произошло, контроль над коммуникациями с Западным Берлином полностью перешел бы к ГДР – государству, которого западные державы де-юре не признавали. Реакция США, Англии и Франции могла бы быть различной – от попытки использования вооруженных сил для обеспечения свободного доступа в Западным Берлин до вступления в переговоры с ГДР. В любом случае, такое развитие событий привело бы к резкому усилению напряженности в Европе и во всем мире. Серьезно ли руководство Хрущева намеревалось заключить мирный договор с ГДР или это было всего лишь средство давления на западные державы – аргументированного и однозначного ответа на этот вопрос нет до сих пор. Только изучение недоступных пока историкам документов может пролить на него дополнительный свет.
Не вызывает сомнений лишь то, что идея создания вольного города была нацелена на выдавливание западных держав из Западного Берлина. Одновременно решалась бы задача укрепления ГДР, массовый поток беженцев из которой через открытые границы с Западным Берлином до 13 августа 1961 г. угрожал самому существованию этого государства. С возведением Берлинской стены проблема бегства из «социалистического государства немецких рабочих и крестьян» была решена. Вследствие этого вопросы германского мирного урегулирования и превращения Западного Берлина в вольный город во многом потеряли свою актуальность.
Выступая 16 января 1963 г. в Берлине на VI съезде СЕПГ, Хрущев в связи с этим сказал, что 13 августа 1961 г. ГДР получила то, «что необходимо для каждого суверенного государства – право контролировать свои границы и принимать меры против тех, кто попытался бы ослабить социалистический строй Германской Демократической Республики. Это большое общее завоевание всех стран социализма – участников Варшавского договора. И теперь, если брать вопрос под углом зрения самых непосредственных интересов социалистических стран, то проблема заключения германского мирного договора действительно стоит не так, как до принятия защитных мер на границе Германской Демократической Республики с Западным Берлином».[42]
Если вопрос о германском мирном договоре стоял теперь не столь остро, как до 13 августа 1961 г., то, следовательно, не так остро стоял и вопрос о Западном Берлине. Это позволяло говорить если не о завершении второго берлинского кризиса, то, во всяком случае, об окончании его горячей фазы.
Тем не менее, советская дипломатия не могла сразу же после возведения Берлинской стены отказаться от идеи вольного города. Во-первых, эту идею нужно было заменить другой концепцией, а ее, судя по всему, пока еще не было. Требовалось время для разработки такой концепции и постепенного внедрения ее а практику международных отношений.
Во-вторых, незамедлительный отказ от идеи вольного города повредил бы имиджу советской дипломатии и дал бы повод международной общественности говорить либо о ее поражении, либо о том, что в Москве вообще никогда серьезно не думали о превращении Западного Берлина в вольный город, а преследовали совершенно иные цели – перекрыть пути бегства из ГДР и тем самым спасти ее от неизбежного и скорого краха. Все остальное – декорации и отвлекающий маневр.
В-третьих, формулировки о мирном договоре и вольном городе все еще можно было использовать как средство давления на западные державы и в германских делах, и по другим международным вопросам. Но необходимость изменения концепции в отношении Западного Берлина становилась для советской дипломатии все более очевидной, что и проявилось в выступлении Хрущева на VI съезде СЕПГ. Некоторые западные средства массовой информации расценили это выступление как «частичное отступление Москвы в Берлине». Оно было выдержано в спокойных тонах и не содержало высказываний, которые могли бы обострить обстановку вокруг Западного Берлина.
Зато выступление Хрущева в ходе беседы с представителями западноберлинской общественности, состоявшейся в столице ГДР 18 января 1963 г., изобиловало импровизированными резким и высказываниями.[43]Первый тезис советского лидера сводился к тому, что «сейчас Западная Германия усиленно вооружается и вынуждает также нас к этому».[44] Второй его тезис звучал так: «Запад готовит войну, которую он хочет довести до конца ценной крови немцев».[45] Хрущев фактически признал, что СССР не пойдет на общегерманские выборы потому, что «население Западной германии больше, чем население ГДР – извините, – но это понимает и глупец и видит цель, которая преследуется с помощью этого … Мы ведь тоже умеем считать».[46]
Ту часть беседы, которая была посвящена Западному Берлину, советский руководитель начал необычно. Заверив слушателей, что Советскому Союзу Западный Берлин не нужен, потому что население города не столь уж многочисленно и природных богатств в нем нет, он стал убеждать аудиторию в том, что этот город не нужен и западным державам. «Но, несмотря на это, – продолжал Хрущев, – они цепляются за
Западный Берлин. Почему же? Они говорят, что они защищают свободу, свободу населения Западного Берлина. Ну, хорошо. У нас нужно искать дураков в другой деревне (смех), потому что умный человек не верит этому».[47] Эти слова подтверждают, что Хрущев иногда допускал высказывания, непозволительные руководителю великой державы.
Излагая планы советского руководства, Хрущев был конкретен и говорил определенно. «Если мы подпишем мирный договор без западных держав, – подчеркнул он, – мы … оставим Западный Берлин в неприкосновенности. Только мы пойдем по следующему пути: коммуникации перейдут в компетенцию ГДР, время оккупации закончится, права оккупационных держав закончатся, так как на этой территории порядок тогда будет гарантироваться мирным договором».[48] Как бы в порядке компенсации за все это Хрущев выразил готовность разместить в Западном Берлине крупные советские заказы. «Мы могли бы загрузить Западный Берлин на 1000 лет», – уверенно заявил он.
Хрущев коснулся также вопроса о возможности посещения им Западного Берлина. «Два или три года назад, – сообщил он удивленным слушателям, – я проезжал однажды по Западному Берлину. Я использовал для этого военную автомашину и вместе с военным комендантом проехал по Западному Берлину. Меня никто не узнал. Это была такая же автомашина, какие ездят по улицам Западного Берлина. Однако все изменится, если я, как Хрущев, приеду в Западный Берлин в настоящее время. Я бы охотно поехал в Западный Берлин. Но как я поеду? Я же являюсь Председателем Совета Министров СССР. Хорошо, я был в Австрии, в Англии, в Индии, в Бирме, в Америке, я объездил полсвета, может быть даже больше, чем полсвета. Но туда меня приглашали правительства. Правительство брало на себя ответственность за пребывание и организацию поездки по соответствующей стране».[49]
Затем Хрущев к еще большему удивлению слушателей привел следующий пример: «Когда я был еще молодым, я жил в Донбассе. Один раз в году в нашу деревню приезжал дрессировщик со слоном. Люди толпами бежали посмотреть на слона. (Смех). Они еще не видели слона. Вы хотите тоже посмотреть на слона? Должен ли такой слон, как я, прибыть в настоящее время в Западный Берлин? (Смех). Кто возьмет на себя ответственность за поддержание там порядка движения, кто возьмет на себя гарантию за поддержание порядка на улицах? Я был в Лондоне, Париже, я объездил всю Францию. Почему я не могу приехать также в Западный Берлин? Я верю в хорошие сердца западноберлинцев. Но я знаю, что одного доверия недостаточно».[50]
Вопрос по существу был поставлен правильно, но примеров, когда главы правительств великих держав сравнивали бы себя со слонами, в истории новейшего времени до этого не было.
Советский лидер коснулся также вопроса о Берлинской стене. «Стена, – сказал он, – является раной, так сказать мозолью на немецкой земле. Однако ликвидировать эту мозоль невозможно. Здесь речь идет не о рабочих. Рабочие являются искренними людьми. Они руководствуются честными побуждениями. Открытая же дверь в стене нужна врагам социализма». Как союзник ГДР, отметил Хрущев, я никогда не дал бы правительству республики совета открыть дверь в стене. «Это необходимо, – продолжал он, – если даже западноберлинские рабочие и не поймут этого в течение некоторого времени. Это лучше, чем уступить в этом вопросе и открыть на определенное время дверь в стене».[51]
Хрущев исходил из того, что «Западный Берлин приносит теперь, после создания стены, больше беспокойства Западу, чем Востоку. Когда не было стены, это была дыра для империализма, дыра, которая глубоко входила в социалистический лагерь».
Не совсем утешительным был и вывод Хрущева: пока германский вопрос остается нерешенным, будет постоянно существовать опасность войны. «Главное в настоящее время состоит в том, – подчеркнул глава Советского правительства, – чтобы народы поняли это и действовали».[52]
За исключением западногерманских коммунистов, а также немногочисленных движений и групп, сочувственно относившихся к СССР, реакция политических сил ФРГ и Западного Берлина на эту речь Хрущева была однозначной: СССР снова требует превратить Западный Берлин в вольный город, угрожает мирным договором с ГДР и ставит под вопрос свободный доступ в Западный Берлин. «Уровень жесткости советской политики в Берлине остается неизменным» – таков был лейтмотив большинства откликов на высказывания советского лидера. Вместе с тем заявление Хрущева на VI съезде СЕПГ о том, что вопрос о заключении германского мирного договора, следовательно, и вопрос о Западном Берлине, стоит теперь не так остро, как до возведения стены, вселяло определенные надежды на некоторые подвижки в берлинских делах.
1.2. Несостоявшаяся встреча
Ускорить прогресс в берлинских делах могла встреча Н.С. Хрущева с правящим бургомистром Западного Берлина В. Брандтом, которая намечалась в январе 1963 г. О возможности и желательности этой встречи в ФРГ в Западном Берлине говорили уже в конце 1962 г. Еще до прибытия Хрущева в Берлин на VI съезд СЕПГ, который открылся 15 января 1963 г., там началась оживленная дискуссия о том, состоится ли встреча советского лидера с правящим бургомистром. 5 января западногерманское агентство ДПА сообщило, что Брандт призвал Хрущева во время его пребывания в Берлине ознакомиться с положением по обе стороны стены. Брандт заявил: «Я постараюсь способствовать тому, чтобы Хрущев ознакомился с истинным положением вещей в Берлине, и я счел бы полезным, если бы Хрущев составил себе впечатление о действительном положении в городе, лично посмотрев, что делается по обе стороны стены». Правящий бургомистр добавил, что, по его мнению, «Хрущев и Ульбрихт не совсем настроены на одну волну».[53]
7 января последовало уточнение со стороны статс-секретаря правительства.ФРГ фон Хазе. Отвечая на вопрос, согласовал ли Брандт свое приглашение Хрущеву с правительством ФРГ, фон Хазе сказал, что это не было официальным приглашением, а только публичным призывом к Председателю Совета Министров ознакомиться с положением и со стороны Западного Берлина.[54] Однако уже 8 января федеральный министр по общегерманским вопросам Р. Барцель сообщил на пресс-конференции в Западном Берлине, что в правительстве ФРГ обсуждался вопрос о том, будет ли при случае кто-нибудь вести переговоры с Хрущевым, если последний этого пожелает. Более того, по словам Барцеля, «в Бонне обсуждается также возможность пригласить главу партийного и правительственного руководства СССР посмотреть на стену со стороны Западного Берлина».[55]
Тут же последовал контрвыпад противников встречи Хрущев – Брандт. Председатель западноберлинской организации ХДС и одновременно бургомистр Западного Берлина (т.е. заместитель правящего бургомистра) Ф. Амрен[56] заявил 11 января: мы будем рады приветствовать советского премьера Хрущева в Западном Берлине, если «нашим соотечественникам снова будет разрешено переходить границу».[57]
Вопрос о приглашении Хрущева в Западный Берлин обсуждался также во время визита Брандта в Бонн 12 января. Главной целью визита было обсуждение проблем, возникших для Бонна и Западного Берлина в связи с поездкой Хрущева на VI съезд СЕПГ. «Аденаур и Брандт, – писала обычно хорошо информированная „Генераль-Анцайгер”, – в общем придерживаются единого мнения, что визит Хрущева не приведет к серьезному обострению напряженности в Берлине, потому что Москва в настоящее время прилагает все усилия, чтобы начать переговоры с Вашингтоном по обширным проблемам».[58]
13 января в беседе с корреспондентом западноберлинской газеты «БЦ» Брандт заявил, что его призыв к Хрущеву посмотреть на стену также и с западной стороны вовсе не был приглашением. Он добавил, что не собирается посылать Хрущеву письменное приглашение. На вопрос о том, как бы он отнесся к предложению Хрущева провести беседу в советском посольстве в Восточном Берлине, Брандт ответил: «Нужно будет тщательно изучить форму, содержание и время такого предложения». По словам правящего бургомистра, принятие им такого предложения было бы «очень трудным».[59]
На этом фоне 17 января агентство ДПА передало следующее сообщение из Западного Берлина: «Сегодня во второй половине дня в Шенебергской ратуше[60] стало известно о том, что, по-видимому, глава советской партии и правительства Н. Хрущев пригласил правящего бургомистра Берлина В. Брандта встретиться с ним … Это приглашение Хрущева Брандту было передано, берлинскому сенату, вероятно, польской военной миссией в Западном Берлине».[61]
Сенаторы – члены СДПГ высказались за встречу Брандта с Хрущевым, тогда как сенаторы – члены ХДС под руководством бургомистра Амрена выступили резко против этой встречи – потому что они видели в ней возможность подтверждения тезиса о том, что Западный Берлин является самостоятельной частью Германии. Более того, сенаторы от ХДС угрожали выходом из правительственной коалиции СДПГ-ХДС.[62]
Против встречи Брандта с Хрущевым высказались также Р. Барцель и заместитель председателя СДПГ Г. Венер. Что касается К. Аденауэра, то он предоставил Брандту самостоятельно решать, примет ли он приглашение Хрущева и поедет ли в Восточный Берлин.[63]
В Бонне высказывалось мнение, что «выход из разногласий между двумя берлинскими правящими партиями заключался бы в том, чтобы на встречу с советским премьер-министром Брандт поехал вместе с министром Барцелем».[64] Такая поездка не могла состояться – Хрущев ни при каких обстоятельствах не согласился бы на встречу с Брандтом, если бы его сопровождал кто-либо из должностных лиц федерального правительства. Это противоречило бы одному из главных постулатов берлинской политики СССР о непринадлежности Западного Берлина ФРГ.
Согласно сообщению ДПА, федеральное правительство считало, что «именно публичные высказывания правящего бургомистра Брандта вызвали приглашение его советской стороной на встречу с Хрущевым. Как сообщил … фон Хазе представителям печати в Бонне, у федерального канцлера были опасения против такой встречи. Однако Аденауэр отбросил их после того, как события стали развиваться в этом направлении. Канцлер дал понять Брандту, что при существующем положении вещей он (канцлер) может только лишь предоставить решение ему самому, Брандту».[65]
На фоне различных высказываний особенно резко прозвучало заявление бывшего министра иностранных дел ФРГ, руководителя фракции христианских демократов в бундестаге Г. фон Брентано. Выступая перед правлением фракции, он назвал поведение Брандта «неправильным». По его мнению, встреча с Хрущевым – это внешнеполитический шаг, который относится к сфере ведения федерального правительства.
Еще накануне заседания правления фракции Брентано в самой резкой форме предостерегал против встречи Брандта с Хрущевым.[66] Яне могу себе представить, подчеркнул руководитель фракции христианских демократов, чтобы «Брандт оказался единственным жителем Западного Берлина, который ступит за заградительную стену».[67]
По поводу намечавшейся встречи П.А. Абрасимов позже писал: «В то время, когда я приступил к исполнению своих обязанностей в качестве посла СССР в ГДР, В. Брандт довольно активно нащупывал … почву относительно возможности встречи с главой советской партийно-правительственной делегации, которая ожидалась на VI съезде СЕПГ … Как стало известно в дальнейшем, далеко не все в Бонне, а также в Вашингтоне, Лондоне и Париже разделяли намерения В. Брандта. Более того, во всех названных столицах, особенно в Бонне, к его замыслам отнеслись, мягко говоря, более чем сдержано. Поэтому В. Брандт действовал очень осторожно».[68]
Несмотря на все препятствия, казалось, что встреча Хрущева с Брандтом состоится. Но в последнюю минуту она сорвалась.
Хрущев так описывал происходившие события: «Вчера (17 января 1963 г. – Р.Д.) ко мне в 8 часов хотел приехать господин Брандт. Через своих людей он заявил, что он хотел бы побеседовать со мной. Я сказал, пожалуйста, я согласен и в 6 часов мне позвонили и сказали, что господин Брандт будет в 8 часов. В 7.30, или, скорее это было в 7 часов, я получил от господина Брандта сообщение, что он извиняется, но приехать не может. Его сенаторы заявили, что они немедленно уйдут в отставку, вся его коалиция развалится, если он приедет. Я сказал, пожалуйста, пожалуйста, я вас не приглашал и не обижусь, если вы не приедете».[69]
Окружение Брандта вину за срыв встречи сразу же возложило на лидеров западноберлинского ХДС. Показательна трактовка причин срыва встречи западноберлинским сенатором по внутренним делам Г. Аль-бертцом, одним из самых близких к Брандту политиков. В изложении В.И. Быкова и Ю.А. Квицинского,[70] второго и третьего секретарей советского посольства в ГДР, она выглядела так: «Мы (окружение Брандта – Р.Д.) были готовы к встрече с Хрущевым, которая сорвалась в результате „подлой” позиции со стороны ХДС. Как ему (Альбертцу – Р.Д.) стало известно позднее, руководство ХДС во главе с Ф. Амреном уже в 12.15 часов 17 января приняло решение саботировать встречу и выдвинуть угрозу о разрыве коалиции. Однако об этом решении стало известно лишь после того, как Брандт дал согласие на встречу. Нанеся этот „предательский удар в спину,” ХДС сейчас использует срыв встречи … для дискредитации Брандта».[71]
Правильное ли решение принял Брандт, отказавшись от встречи с Хрущевым? «Многие говорят, – отвечал на этот вопрос Альбертц, – что Брандт должен был пойти на встречу, даже если она повела бы к разрыву коалиции с ХДС. Я был с Брандтом в эти часы и во время принятия окончательного решения. Конечно, можно было бы встретиться с советским премьер-министром, но в этот моменте не было ясности, как среагируют на встречу партии и население Западного Берлина». Брандт опасался, что на следующий день он, не имея позитивных результатов от встречи с Хрущевым, остался бы и с разбитой коалицией, добавил сенатор. По его словам, правящий бургомистр хотел организовать встречу с Хрущевым на следующий день, 18 января, однако это оказалось невозможным «не по вине Брандта».[72]
По мнению Быкова и Квицинского, население Западного Берлина не понимало причин срыва встречи. Аргументы, выдвинутые Альбертцом, «не показались слушателям достаточно убедительными, в частности обвинение ХДС в „предательском ударе в спину.” Выступавшие (на встрече с Альбертцом – Р.Д.), по виду рабочие, заявили, что СДПГ и ХДС достаточно хорошо знают друг друга, будучи много лет в коалиции, и что Брандт должен был правильно оценить обстановку и реакцию населения и пойти на разрыв коалиции. Брандту просто не хватило мужества на подобный шаг».[73]
Западноберлинская организация Свободной демократической партии (СвДП), находившаяся тогда в оппозиции к сенату Брандта, использовала срыв встречи как повод для острых атак и против СДПГ, и против ХДС. Выступая 8 февраля 1963 г. на предвыборном собрании, заместитель председателя западноберлинской СвДП Х.-Г. Хоппе подверг резкой критике «берлинскую политику» обеих партий. Он обвинил их в том, что они оказались неспособными пойти на разумный политический риск, когда зашла речь о возможности встречи Брандта с Хрущевым. Брандт, по словам Хоппе, так и не смог дать «удовлетворительное объяснение причин своего отказа от встречи с Хрущевым».[74]
Обращает на себя внимание заявление Барцеля, сделанное 18 января – на следующий день после срыва встречи. Он сказал: «Я неоднократно беседовал с правящим бургомистром и отсоветовал ему ехать в Восточный Берлин».[75] Свою позицию Барцель обосновывал с помощью ряда аргументов. «Наряду с принципиальными политическими и правовыми соображениями, – подчеркивал министр, – которые говорили против этого визита (Брандта в Восточный Берлин – Р.Д.), нужно было учитывать момент и тенденцию Москвы и Панкова установить непосредственные отношения между советской зоной и Западным Берлином, изолировать Западный Берлин, оторвать его от союза и создать на переходный период нечто вроде суверенитета для Западного Берлина. Это было отчетливо выражено в недавних речах Ульбрихта и Хрущева». Ответом на это, по мнению Барцеля, могло быть «только еще более тесное сближение между Берлином и Бонном, а не совершение поступков, которые – хотя бы только внешне – скорее могут быть восприняты как разделяющие».[76]
Брандт о своем решении отказаться от встречи с Хрущевым сообщил в заявлении, сделанном вечером 17 января. Правящий бургомистр подчеркнул, что это решение он принял после того, как на него был оказан нажим «членами Христианско-демократического союза в правительстве Западного Берлина». Они угрожали немедленно подать в отставку в случае моей встречи с Хрущевым, добавил Брандт. «У меня создалось впечатление, – продолжал правящий бургомистр, – что решение, которое я принял, противоречит интересам города Берлин». Он заявил также, что западные державы не возражали против встречи между ним и Хрущевым. Брандт сообщил, что Аденауэр сказал ему по телефону днем 17 января: «Если бы я был на Вашем месте, я бы сделал это (встретился бы с Хрущевым – Р.Д.)».[77] Резюмируя, Брандт отметил, что христианские демократы Западного Берлина по существу предъявляли ему ультиматум, и выбора у него не было.
Журналисты были поражены настроением полной подавленности, в котором Брандт сделал это заявление. Оно свидетельствовало о том, что правящий бургомистр действительно принял решение об отказе от встречи с Хрущевым крайне неохотно.1 А на следующий день, 18 января, в заявлении по западноберлинскому радио Брандт сказал: «Я хочу со всей официальностью заявить, что советская сторона вела себя корректно. Все, что можно было требовать в смысле формы, срока и содержания такой беседы, было соблюдено. Я по – прежнему убежден, что готовность к такой встрече без всяких иллюзий с премьер-министром Советского Союза была и остается правильной».[78] [79]
Амрен, оправдывая свои действия, приведшие к срыву встречи, заявил корреспондентам агентства ДПА: «После того, как Ульбрихт отказался предоставить пропуска (в Восточный Берлин – Р.Д.) и подтвердил полное единство с Хрущевым, нельзя было выбрать более неподходящее время, чтобы по собственной инициативе устраивать встречу с Хрущевым в Восточном Берлине. Как раз в нынешней обстановке не следует создавать впечатления, что советская неуступчивость принесет плоды на сепаратных переговорах с берлинским сенатом. Оснований дня такой позиции (у ХДС – Р.Д.) было тем больше, что ни один из членов сената не мог надеяться на какой-нибудь деловой положительный результат беседы с Хрущевым. Поэтому, как только ХДС узнал об этом, он с самого начала заявил категорический протест против таких намерений … При нынешнем политическом положении ХДС не мог содействовать такой встрече. Связанные с нею опасения подтверждались тем обстоятельством, что бургомистр (т.е. Амрен – Р.Д.), вопреки обычаю, не был привлечен к предварительным беседам и был поставлен в известность об установленных с советской стороной контактах только позднее».[80]
