Рацлава Зарецкая
Бабочка во времени. Новое прошлое
Глава 8
Неожиданная смерть Распутина потрясла общественность, а в большей степени – царскую семью. Гостившая у Волконских спустя неделю после его смерти княгиня Ксения Николаевна высказала свои опасения по поводу здоровья императрицы. Она так переживала за цесаревича Алексея, который остался без своего «целителя», что слегла с жаром.
Сам Алексей пока находился в добром здравии и участвовал в мероприятиях в честь празднования 300-летия Романовых, которые будут проходить в течение всего 1913 года.
Император двояко отреагировал на смерть Распутина. С одной стороны, он давно хотел избавиться от него, но не мог этого сделать из-за жены и сына. С дрогой стороны, «старец» был единственным, кто мог успокоить цесаревича и унять его боль.
По совету своей матери – вдовствующей императрицы Марии Федоровны – Николай выписал из Европы несколько сведущих медиков и с нетерпением ждал их прибытия.
Александра Федоровна пришла в себя спустя несколько месяцев и посвятила все свое время сыну, который, по ее мнению, остался без защиты. К новым докторам она относилась скептически, но делать свое дело им не запрещала. Боли все так же сопровождали юного наследника, и он постепенно учился жить с ними.
Столыпин после смерти Распутина расправил крылья. Императорской чете в этот период было не до политики, и Петр Аркадьевич почти полностью заменил императора, воплощая в жизнь свои замыслы касательно благосостояния Российской Империи.
В течение всего 1913 года Дима успешно подавлял оппозиционные движения и по одному отлавливал сподвижников Ульянова – будущего Ленина. Так, к Новому году за решеткой уже находились Лев Давыдович Бронштейн – он же Троцкий, и Евсей Ааронович Радомысльский – он же Зиновьев. За свой труд Дима получил восьмой чин и теперь назывался коллежским асессором.
Однажды вечером я застала его одного в гостиной перед камином – что было редкостью.
При виде меня брат улыбнулся и жестом поманил сесть рядом с ним. Мы разговорились о родителях и о друзьях. Обсудили порталы, которые больше не видели. Пришли к выводу, что это и правда аномалия, и отследить цикл ее появления невозможно. После недолгого молчания я осторожно произнесла:
– Меня волнует внезапная смерть Распутина. Почему на три года раньше? Это сделали те же лица или кто-то другой? Что, если есть еще один путешественник во времени, который решил поменять историю?
– Сомневаюсь. – Дима вытянул длинные ноги и зевнул. – Его смерть – последствия изменившейся истории. И вообще, его ведь зарезали бандиты, которым он, по все видимости, задолжал. Откуда у тебя такие мысли?
Я пожала плечами. Возможно, все действительно просто, а я просто всегда все усложняю.
– Уверяю, это была случайность. Не забивай себе голову. – Брат снова зевнул и встал с кресла. – Пойду я спать. Завтра у меня с утра важное совещание.
Дима ушел, а я еще долго смотрела на постепенно гаснущий в камине огонь. В случайную смерть Распутина мне почему-то не верилось. Такое впечатление, что его убили и выставили все как несчастный случай. Вот только кто мог до такого додуматься и все так обыграть?
Мой взгляд метнулся к двери, через которую вышел Дима.
– Нет, не может такого быть. Он бы так не поступил.
Отогнав эти мысли, я тоже отправилась спать.
Смерть Распутина так и осталась для меня загадкой. Как и неожиданный успех Столыпина, которого уже вся страна готовилась проводить на пенсию.
Однако начавшая как по расписанию война вовсе не удивила ни меня, ни Димку. Страна была готова к ней как никогда, однако все же до последнего надеялась ее избежать.
– Увы, мы не можем воздействовать на все события, – сказала Дима, когда за завтраком Владимир Михайлович прочитал в газете новость о «Сараевском покушении6». – Скоро будет война, в которую нам придется вступить.
– Мы к ней готовы, – Владимир Михайлович свернул газету и отложил ее на край стола. – Поливанов знатно увеличил нашу военную мощь.
– Мощь-то он увеличил, а вот люди все равно погибнут, – не смогла не вставить свои пять копеек я. – Невероятное количество.
Мужчины синхронно повернули головы в мою сторону. На лице князя читалась недовольство моим высказыванием.
– На любой войне погибают люди, Вика, – вздохнул Дима. – Без этого, увы, никак.
Мне хотелось поспорить с ним, но из-за Владимира Михайловича я не стала этого делать. Жизнь в начале двадцатого века научила меня меньше болтать и подолгу обдумывать свои слова.
Ох, мамочка, кажется, я все-таки повзрослела.
Как и сказал Дима, война не заставила себя долго ждать. Второго августа Николай II вышел на балкон Зимнего дворца и объявил о начале войны с Германией. Дворцовая площадь была заполнена людьми. В руках у многих были плакаты с лозунгами «Свободу всем славянам» и «Свободу народу Руси». Кто-то держал иконы, а кто-то портреты императора. Люди поддерживали решение Николая II и громко скандировали его имя. Популярность царской семьи стремительно росла, и Дима заметил, что это только начало. На этот раз исход Первой мировой войны для России будет совсем другим.
***
В августе 1914 года никаких тем для разговоров кроме войны уже не было. Все наперебой обсуждали начало военного конфликта, состояние вооружённых сил страны и ее стратегические планы. Буквально каждое чаепитие и каждый званный вечер начинались и заканчивались разговорами о войне.
Вопреки прежней истории, Тройственный союз распался в первый месяц войны – Италия перешла на сторону Антанты на год раньше, и это был несомненный плюс для России. Однако почти сразу же к Германии и Австро-Венгрии присоединились Турция и Болгария.
– Когда же люди научаться договариваться? – вздохнул Дима как-то за завтраком, читая новости с фронта.
– О чем ты? – спросила я.
Брат сложил газету пополам и указал на фото Николая II, Вильгельма II и Георга V.
– Они же семья. Неужели так сложно поговорить и прийти к компромиссу? Нет, надо развязать кровавую бойню!
– Возможно, ее получится немного уменьшить, – заметил Владимир Михайлович, чистя яйцо всмятку. – Год близиться к завершению, и результаты неплохие. К югу от границы Восточной Пруссии и России фронт вполне устойчивый, как и от Варшавы к Лодзи. Потери людей с нашей стороны небольшие, а что касается территорий, то тут мы только в плюсе – значительная часть Австро-Венгрии под нашим контролем.
– Постараемся победить в два раза быстрее, – произнес Дима, отложив газету в сторону.
– За два года? – удивилась я.
– Плюс минус. – Брат покрутил поднятой вверх ладонью и ухмыльнулся. – Версальский договор будет подписан не в 1919 году, а максимум в 1917.
– Ты так уверен. Есть козырь в рукаве? – поинтересовалась Анна Николаевна.
– Можно сказать и так.
Никогда раньше не думала, что самым загадочным человеком для меня станет мой брат. Его планы стали настоящим темным лесом как для меня, так, кажется, и для Владимира Михайловича.
Как бы я ни просила, Дима не делился со мной своими идеями, сводя все к «государственной тайне» или «ты не поймешь». Все, что мне оставалось, это надеяться на то, что эти его планы не причинят еще большего вреда. И что Дима знает, что делает.
Следующий год брат объявил решающим в военном конфликте с Германией и Австро-Венгрией. И, несмотря на значительные потери как людей, так и оружия со стороны России, компания 1915 года продвигалась успешно. Поставки оружия не прекращались, а армия стабильно пополнялась добровольцами с высоким патриотическим духом.
Осенью 1915 года Столыпину и другим министрам (не без помощи Димы, разумеется), удалось предотвратить намерение Николая принять на себя командование русской армией.
Довольный результатами компании 1915 года Дима как-то произнес странную фразу:
– Всего-то и надо было, что избавиться от одного человека, и как высоко взлетел рейтинг царской семьи.
Я не стала спрашивать у него, кого именно брат имел ввиду. Сама поняла, не глупая. Нехорошее предчувствие сдавило грудь. Неужели Дима убил Распутина?
Спросить у него лично я не могла, да и не хотела. Не хотела знать, если это и вправду он сделал. Лучше уж находиться в неведении и не терзать себя мыслью о том, что мой брат – убийца.
К тому же, душа моя уже терзалась и по крайне странной причине – длительному отъезду Никиты в Севастополь по случаю его зачисления в морской кадетский корпус имени цесаревича Алексея. Об этом мне сказала Анна Николаевна, а не сам Никита, и это стало моим первым расстройством.
Затем меня накрыла тоска при мысли, что я не увижу Никиту долгое время. Мы и раньше виделись не часто, но почему-то тогда меня это так не расстраивало, как теперь.
Но больше всего меня расстраивало то, что за все это время Никита не написал мне ни слова! И это после всех его признаний и заверений в своих крепких чувствах ко мне. Верить мужчинам определенно не стоит! Особенно мальчишкам.
На зло Никитке я начла проявлять интерес к другим молодым людям, которые были значительно старше его. Заметив это, успокоившаяся было графиня Ирина Васильевна Воронцова-Дашкова, вновь решила подыскать мне подходящую партию. На этот раз я не отказала ей, удивив тем самым чету Волконских и Диму.
– Тебе здесь настолько скучно? – спросил последний.
– Возможно, – уклончиво ответила я. – Хочу немного повеселиться и поиграть в передачу «Давай поженимся».
– То есть, выходить замуж ты не собираешься?
– Посмотрим. Как фишка ляжет. – Я ухмыльнулась брату, довольная его замешательством. Да-да, братец, не ты один можешь наводить интригу.
За удивленным братом, вышедшим из моей комнаты, ко мне пришла Анна Николаевна. И вот она-то, в отличие от Димки, сразу меня раскусила.
– Ты скучаешь по Никите, – сказала она, сев на краешек постели, в которой я лениво развалилась и с которой никак не хотела вставать.
– Не скучаю. Мне на него плевать.
– Скучаешь и обижаешься, – уверенно заключила Анна Николаевна.
Я посмотрела на ее добродушное лицо, вздохнула и призналась:
– Немного скучаю, да. И сильно обижаюсь. Как он мог не попрощаться лично, да еще и не написать мне ни одного письма?!
Уголки губ княгини поползли вверх.
– Уверена, у него были на то причины. Не забывай, что его родители против вашего общения. Думаю, он очень хотел попрощаться с тобой, но не смог.
– А что насчет писем? – нахмурилась я. – Какое тут оправдание?
– Кадетов очень строго воспитывают. Полагаю, каждое его письмо проходит проверку, поэтому Никита не рискнул написать тебе.
Я фыркнула и отвернулась к окну. Аргументы неоспоримые, но мне все равно все еще грустно и обидно. Черт, кто бы мог подумать, что я так буду скучать по этому мальчишке?!
– Тебе пришло письмо от Ирэн. – Анна Николаевна протянула мне невскрытый конверт.
Не оборачиваясь, я забрала письмо и неаккуратно вскрыла его.
– Она приглашает меня в их дворец на Мойке. Хочет показать свою дочь.
– Так поезжай, развейся.
– Не хочу смотреть на трехмесячного слюнявого и плаксивого карапуза, – пробурчала я, откинув письмо в сторону.
В прошлом году Ирэн вышла замуж за Феликса Юсупова – того самого, который должен был убить Распутина, но не убил из-за его преждевременной смерти. В марте этого года у них родилась дочь, которую назвали Ириной – креативно, не так ли?
– Возможно, она сможет помочь тебе поддерживать общение с Никитой через письма.
Я повернула голову к Анне Николаевне и сощурила глаза.
– А это идея.
– Не благодари, – с довольным видом произнесла княгиня.
– Сейчас же ей позвоню!
С этими словами я выскочила из постели и, наспех одевшись, поспешила к телефону.
Ирэн была рада слышать меня и заверила, что будет ждать меня уже сегодня к обеду.
Спустя час я уже сидела за обеденным столом Юсуповых, искоса поглядывала на мужа Ирэн и выслушивая от последней неинтересные рассказы о ее ребенке.
Чуть позже Феликс удалился по своим делам, а мы с Ирэн отправились в детскую – надо же было похвастаться мне своим чадом.
Ребенок меня не впечатлил, а вот его детская – вполне. В родительской квартире у нас с Димой были отдельные комнаты, но даже если их объединить, то помещение все равно будет меньше этой детской.
– Ты сама не своя, – заметила Ирэн, когда мы расположились в комнате для чаепития. – Что-то случилось?
– Просто в последнее время мне грустно и скучно, – ответила я, ожидая, пока слуги разольют нам чай и подадут сладости.
– Тебе просто надо выйти замуж и родить! – воскликнула Ирэн.
Я едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Некоторые вещи не меняются даже спустя сто лет.
– Пока еще я не встретила того самого. – Слуги принесли изысканные пирожные, и у меня от предвкушения участилось сердцебиение. Сладости в этом времени были отменными – натуральными и свежими. Есть их было одним удовольствием.
– Может, обратишь внимание на моих братьев?
Моя рука, тянущаяся за пирожным, замерла. Я удивленно уставилась на подругу.
– Твои родители против мезальянса, разве не так?
– Ах, да! – Ирэн сочувственно надула губы. – Прости, я совсем забыла об этой глупости.
– Глупости?
– Глупости, конечно! – Подруга вытаращила серо-голубые глаза. – Мы живем в двадцатом веке! Даже монархи заключают морганатические браки, и ничего!
– А как называется брак, в котором один из супругов значительно старше? – задала глупый вопрос я. Даже не знаю, как так получилось – просто сорвалось с языка и улетело, озадачив Ирэн.
– Полагаю, неравный… Тебя что, хотят выдать замуж за старика?! – воскликнула подруга, сморщив носик.
– Вовсе нет! – протестующе замахала я руками. – Я имела ввиду женщину. Если женщина старше, то как такое называется?
– Даже не знаю. Может, тоже неравный брак? – предположила Ирэн. – Хотя, неравный брак – это тот же мезальянс. Сложно…
Мы обе ненадолго замолкли, размышляя каждая о своем. К пирожным, которые я сначала так хотела, больше не тянуло. Да и чаю я бы сейчас предпочла глоток портвейна, который стоял в шкафу у Анны Николаевны, и который я тайно попробовала пару месяцев назад.
– Подожди-ка, – медленно произнесла Ирэн, глядя на меня странным взглядом. – С чего вдруг ты задумалась о браке, где мужчина младше женщины? Не о Никите ли ты мечтаешь?
К щекам мгновенно прилила кровь, а ладони вспотели так, что я поспешила вытереть их о подол платья.
– Нет, конечно! С чего ты так решила?!
Однако подруга мне не поверила. Несколько томительных секунд она сверлила меня своим пронзительным взглядом, а потом вдруг широко улыбнулась.
– Между вами что-то есть.
– Вовсе нет.
– Я уверена в этом.
– Ты ошибаешься!
– У тебя щеки стали как помидоры.
– Да вовсе он мне не нравится, просто…
– Просто? – Ирэн явно веселила сложившаяся ситуация, а я вот сходила с ума от волнения. С чего бы, правда? Мне же вовсе не нравится Никита. Или все же…
– Я по нему скучаю, – призналась я, опустив глаза. – Мы были хорошими друзьями, и он обещал, что не забудет меня, но так ни разу не написал оттуда… – я неопределенно махнула рукой, даже примерно не представляя, в какой стороне Севастополь.
– Все его письма вычитывают. Думаю, он не хочет рисковать, – с сочувствием в голосе произнесла Ирэн.
– Анна Николаевна тоже так сказала, – вздохнула я.
– Тогда сделаем так: я напишу ему письмо и несколько строчек, где расскажу о тебе и попрошу тебе написать, зашифрую.
– Зашифруешь? – я подняла на подругу удивленные глаза.
– Именно! Шифровать – это же так увлекательно! Мы с братьями несколько лет назад разработали специальный шифр, который знаем только мы. А чтобы я не читала ваши письма, вы будете писать друг другу лимонным соком или молоком.
Я сразу же взбодрилась и закивала, предвкушая нашу тайную переписку.
Тайную… Звучит как в любовных романах…
Боже, о чем я думаю! Это просто будет дружеская переписка, не более! Никите всего пятнадцать лет, пусть он и выглядит на семнадцать, а теперь, наверное, уже и на все восемнадцать.
– Ну так что, договорились? – От предвкушения глаза Ирэн лихорадочно блестели. Такой живой я ее никогда не видела. После родов она кардинально изменилась.
– Договорились! – широко улыбнулась я.
Глава 9
Замысел Ирэн сработал идеально, и спустя три недели она передала мне первое письмо от Никиты, которое было написано молоком на обратной стороне исписанного чернилами листа. С несвойственным мне ранее горячим любопытством я убежала в свою комнату, где несколько томительных минут держала письмо над свечой. Когда слова, наконец, проявились, я с нетерпением принялась читать письмо.
Милая Виктория! Я безмерно по тебе скучаю и корю себя за то, что сам не нашел возможности связаться с тобой. Сестра – настоящий гений! Храни Боже ее находчивость и тайный шифр, который мы с братьями ошибочно считали глупым.
Увы, батюшка и матушка против моей женитьбы на тебе. Я обсуждал с ними этот вопрос, но они и слышать ничего не хотят. Полагаю, по этой причине они спешно отправили меня в Севастополь, где все мои письма тщательно вычитываются. Но я не унываю! Мне здесь нравится, к тому же теперь я могу писать тебе и получать ответы.
Не думай, пожалуйста, что расстояние и настрой моих родителей изменят мои чувства. Такого никогда не произойдет!
Если честно, то тоска по тебе делает мои чувства еще сильнее. Не проходит и часа, чтобы я не думал о тебе, не мечтал о нашем будущем…
Знаю, тебе не нравится, когда я говорю об этом. И, если ты не хочешь быть со мной, то я приму твой отказ, пусть и с болью в сердце. Однако дай мне один шанс. Я вернусь взрослым и ответственным мужчиной, и, если я тебе не понравлюсь, то так и быть. Никогда я не стану насильно удерживать тебя подле себя…
Но если вдруг я понравлюсь тебе… О, я буду самым счастливым человеком в мире!
А пока, прошу, жди меня.
Навеки твой, Никита Романов.
Я прочитала письмо несколько раз. Сердце мое отчаянно билось. Умом я понимала, что это лишь пустые слова влюбленного подростка, но внутри меня зрела надежда и что-то еще.
Что-то теплое, мягкое и приятное. Оно ощущалось всякий раз, когда я думала о Никите.
Может ли быть, что я тоже влюблена?..
Нет-нет, исключено. Никита намного младше, и мы с ним просто друзья. Пусть он и не хочет этого принимать.
В полном смятении я провела несколько дней, и только потом, успокоившись, села за письмо к Никите. Сдержанное дружеское письмо, которое должно было охладить его пыл, но как бы ни так.
Этот мальчишка упрямо гнул свою линию, и никакие разумные доводы, которые я приводила в своих письмах, не останавливали его. И так уж вышло, что каждое его письмо я ждала со страхом и, одновременно, с нетерпением.
В конце июня в честь тезоименитства вдовствующей императрицы Марии Федоровны и великой княжны Марии Николаевны должен был пройти концерт в патронируемом царской семьей лазарете для раненых. На него были приглашены и мы с Димой.
– Мы что, увидим Есенина? – восторженно прошептала я брату на пути к лазарету.
– Думаю, да. Волнительно, не так ли?
– Еще бы! Это же Есенин!
Перед лазаретом нас встретила вдовствующая императрица. На ней было довольно простое для члена царской семьи черное платье и минимум украшений.
– Война и вдовство – не повод для нарядных одеяний, – сказала она, верно расценив мой удивленный взгляд.
Я смущенно потупилась и сделала неуклюжий реверанс.
Дима почтительно поклонился и поздравил Марию Федоровну с именинами. Вскоре то же самое он повторил и перед великой княжной Марией, а когда встретился взглядом с Татьяной, то на мгновение впал в оцепенение.
– Не забывай дышать, братик, – поддела его я.
Придя в себя, Дима пробормотал что-то про «всякие глупые мыслишки» и повел меня поприветствовать императрицу и других великих княжон – Ольгу и Анастасию.
Есенин не только выступал на концерте, но еще и вел его. Он вышел на сцену в голубой рубахе, плисовых шароварах и желтых сапогах, чем немного позабавил меня, но спустя несколько минут его приветственной речи я была очарована харизмой этого человека, от которого так и веяло позитивом. Удивительно притягательные серо-голубые глаза Есенина внимательно следили за публикой. В них то вспыхивали, то вновь исчезали озорные искорки, придавая его красивому лицу с копной льняных кудрей некую загадочность.
Закончив свою речь, Есенин объявил, что прочитает стихотворение, написанное им специально для великих княжон. Все замерли в ожидании. Откашлявшись, Есенин принялся громко и страстно декларировать:
В багровом зареве закат шипуч и пенен,
Березки белые горят в своих вещах,
Приветствует мой стих младых Царевен
И кротость юную в их ласковых сердцах
Где тени бледные и горестные муки,
Они тому, кто шел страдать за нас,
Протягивают Царственные руки,
Благословляя их к грядущей жизни час.
На ложе белом, в ярком блеске света,
Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…
И вздрагивают стены лазарета
От жалости, что им сжимает грудь.
Все ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладет печать на лбу.
О, помолись, святая Магдалина,
За их судьбу7.
Когда он закончил, но моих глазах блестели слезы. Я смотрела на четырех прекрасных девушек, вовсю аплодирующих поэту, а перед глазами у меня стояла фотография стены в комнате дома Ипатьевых, где они были расстреляны.
– Сделай все, чтобы их никто и пальцем не тронул, – шепнула я Диме, вытирая слезы именным платком, который мне подарила Анна Николаевна.
– Приложу все усилия, не сомневайся. – Брат накрыл мою ладонь своей.
– И Есенин. Могли бы мы предотвратить и его смерть тоже?
– А еще и Маяковского, Блока, Гумилева, Мандельштама и Цветаевой? – Дима грустно усмехнулся. – Всех спасти невозможно, сестрёнка.
Я хотела было возмутиться, но брат вдруг подмигнул мне и добавил:
– Но я постараюсь. Если большевики не захватят власть, то жизни большей части тех, кого я перечислил, увеличатся, я уверен.
Я улыбнулась и кивнула. В этот момент я как никогда понимала намерения своего брата.
Как и он, я тоже хотела предотвратить множество несправедливых смертей. И то, что это будет непросто, я тоже прекрасно понимала. Ничего не делается просто так, и порой, чтобы спасти тысячи жизней, приходится чем-то жертвовать. Это неправильно, прискорбно и больно, но если на кону множество невинных жизней и иного выхода нет, то…
Я не хотела заканчивать эту свою мысль. Не хотела признавать, что с возрастом начала все больше оправдывать действия Димы.
Сегодня я просто хотела наслаждаться концертом, слушать приятный голос крестьянского поэта Сергея Есенина и любоваться улыбками на красивых лицах княжон и обеих императриц.
После концерта мы с княжнами и Ирэн, которая сильно припозднилась из-за того, что ее дочь долго капризничала, вышли в небольшой садик при лазарете и заняли две лавочки.
– Как дочка? – расправив кремовое платье, спросила Ольга у Ирэн.
– После целого часа укачивания на руках успокоилась и заснула. Материнство страшно выматывает. Меня почти не держат ноги, – заныла подруга.
Я еле удержалась от усмешки. Если она так выматывается с няней и полным домом слуг, то что бы было, если бы она растила ребенка без посторонней помощи, как наша с Димкой мама?
Три княжны заохали и принялись подбадривать Ирэн. Только я и Анастасия не принимали в этом участия. Я – потому что не считала проблему Ирэн такой ужасной, а младшая княжна просто была далека от всего этого. Ее вниманием завладела бабочка-лимонница, которая села на наполовину раскрывшийся цветок одуванчика.
Я тоже засмотрелась на бабочку, жалея, что она не фиолетовая и сделана не из бумаги.
Интересно, я когда-нибудь увижу ее снова?
– Вика, ау! – раздался голос Ирэн.
Я моргнула и подняла на нее взгляд.
– Что?
– Ты не слышала вопроса? – изумилась подруга. – Я спросила тебя, как там поживает Никита.
Четыре пары серо-голубых глаз Николаевских дочек внимательно смотрели на меня, ожидая ответа. Ирэн же загадочно улыбалась.
Долгого анализа лиц девушек не потребовалось – я почти сразу поняла, что Ирэн уже когда-то успела рассказать княжнам о моих отношениях с Никитой. И наверняка все переврала.
– Эм, хорошо, – произнесла я, робко улыбнувшись.
– Наверное, он очень по тебе скучает и не может дождаться вашей встречи, – мечтательно произнесла Татьяна.
– Какого это – быть влюбленной в мужчину младше тебя? – звенящим от любопытства голосам поинтересовалась Мария.
– Я не… – пролепетала я, но Ирэн не дала мне договорить.
– Да так же, как и в других, – со знанием дела сказала подруга. – К тому же мой брат выглядит старше своих лет. Они с Викой как будто ровесники. – Она посмотрела на меня и, кокетливо хохотнув, добавила: – А годика через два-а-а…
– Что будет через два года? – спросила я, не понимая, на что намекает Ирэн.
Она выдержала драматичную паузы и с придыханием произнесла:
– Он вернется настоящим мужчиной. Высоким и статным красавцем.
Татьяна и Мария восхищенно ахнули.
– Как же я тебе завидую, Вика! – сказала последняя, глядя на меня красивыми миндалевидными глазами.
– Да что тебе ей завидовать? У самой кавалер есть, да еще и офицер, – заметила Ирэн.
– «Душка Коля», – хохотнула Татьяна.
Анастасия громко рассмеялась. Даже сдержанная Ольга позволила себе легкую улыбку. Мария же в миг сделалась вся пунцовая и потупила смущенный взгляд.
– Полно вам, – пробормотала она, теребя рукав блузки. – Вовсе у меня не так все интересно…
– Не интересно, как же! – воскликнула Татьяна и, поймав мой заинтересованный взгляд, затараторила: – Она по этому Николаю Деменкову уже три года вздыхает. Как увидела его на нашей яхте – он тогда был одним из тех офицеров, что охраняли «Штандарт», – так по уши и влюбилась.
– Ну хватит тебе, Таня-я, – взмолилась Мария. Ей было ужасно неловко, и я ее прекрасно понимала, но послушать историю любви царевны очень уж хотелось.
Благо, Татьяна не обратила никакого внимания на мольбы младшей сестры и продолжила:
– Ее даже мезальянс не пугал. Ходила за папенькой и требовала разрешения на брак с «душкой Колей». Даже письма свои одно время подписывала «госпожа Деменкова»! – Три княжны рассмеялись, а Мария спрятала покрасневшее от смущения пухлое личико в ладонях.
– Всех нас сначала забавляла ее детская влюбленность, – продолжила Ольга с доброй улыбкой глядя на Марию. – Однако сестра росла, а с ней и ее чувства к этому офицеру. К тому же и Николай был неравнодушен к ней, мы это видели почти каждый день – ведь он состоял в Свободном полку, занимающегося исключительно охраной нашей семьи.
– Почему «был»? – спросила я, опасаясь худшего.
Три княжны печально взглянули на сестру.
– Потому что матушка была против их союза и убедила батюшку отправить Николая на фронт, – закончила Ольга.
Я ахнула и прижала ладонь ко рту. С сочувствием взглянула на Марию и невольно представила, что Никиту тоже отправляют на фронт. Сердце сжалось и, казалось, пропустило удар.
– Но сестренка не унывает! – бодро продолжила Татьяна. – Они с Николаем не прекратили общение: то перезваниваются, то отправляют друг другу письма. Наш добрый толстенький Тютя даже сшил ему рубашку!
Мария скромно улыбнулась и кивнула.
– Я очень жду, когда закончится война, и Коля вернется. Каждый день молюсь за него.
На то, как сестра ее назвала, Мария не обратил никакого внимания. По всей видимости, забавное прозвище ее нисколько не расстраивало.
– Мы все молимся за него. – Ольга накрыла ладонь сестры своей.
Какие же они дружные, заботливые, чистые. Впервые в жизни я видела людей с таким большим сердцем.
С недавнего времени я, далекая от бога, тоже начала молиться. За Диму, за скорый конец войны и за царскую семью. В особенности за царевен. В свою неумелую молитву я вкладывала все свои чувства, все желание помочь.
– Между прочим, за Татьяной тоже офицер ухаживает! – внезапно пропищала Анастасия.
Все удивленно посмотрели на Татьяну, а та невозмутимо произнесла:
– Это ничего не значит. Он, конечно, милый, но сердце мое принадлежит другому.
Я вспомнила их с Димой многозначительные взгляды и то, как у брата краснели кончики ушей при упоминании царевны.
– И кто же этот тайный мужчина? – Ирэн от любопытства подалась вперед, ближе к Татьяне.
– Вовсе он не тайный, – ответила за сестру Ольга. – Это сербский принц Александр. Он пару лет назад приезжал к нам с семьей, и пришел в восторг от нашей гувернантки.
– Гувернантки? – не поняла я.
– Мы так ее дразним, потому что она часто ведет себя чопорно, как гувернантка, – смеясь, пояснила Мария. Она уже не выглядела смущенной и радовалась, что все внимание перешло с нее на старшую сестру.
– Они помолвлены, – вставила Ольга. – Таня и этот Сербский принц. Их будущий союз радует батюшку и матушку.
Я бросила взгляд на Татьяну, ожидая, что она начнет отнекиваться, но девушка молчала. Возможно, я надумала себе их с Димой чувства, а может, княжна просто не хочет, чтобы о ее романе знали даже сестры.
– Он мне не нравится, – сморщила носик Анастасия. – Слишком скучный. Не стал играть со мной в салочки.
Девушки дружно засмеялись. Вот только смех Анастасии резко оборвался. Это заметила Ирэн и поинтересовалась у младшей княжны, что случилось.
– У всех вас есть женихи, а у меня нет, – грустно сказала она, рассматривая свои туфельки.
Ольга прижала к себе сестренку и заметила:
– У меня тоже нет жениха. Так что ты не одна.
Анастасия сверкнула голубыми глазами и довольно закивала.
– Точно-точно, у тебя еще никого нет.
– Удивительно, что его величество не настаивает на твоем браке. – Тон Ирэн был похож на тон графини Воронцовой-Дашковой, когда та начинала говорить о сватовстве.
Ольга невинно пожала плечами.
– После Димы она ни на кого не заглядывается, – шепнула Татьяна, за что сразу же получила от старшей сестры неодобрительный взгляд.
– Димы? – округлила я глаза.
– Не твой Дима, – успокоила меня Ирэн. – Речь идет о великом князе Дмитрии Павловиче, который приходится двоюродным братом нашему императору. – Она взглянула на Ольгу и, не дождавшись от нее запрета на рассказ, продолжила: – Года четыре назад должна была состояться их с Ольгой помолвка, но императрица была против этого союза, потому что великий князь ненавидел Распутина.
Она не стала продолжать, но все и так было ясно.
– Но Распутина больше нет, – осторожно заметила я, глядя на Ольгу.
Великая княжна вздохнула и несмело улыбнулась.
– Матушка не изменит своего решения.
– Но можно же поддерживать тайную связь, как Мария со своим офицером, – стояла на своем я. За Ольгу было страшно обидно.
Старшая царевна отрицательно качнула головой. Она сидела прямо, сложив руки на коленях. Лицо невозмутимое, гордое и статное.
– Ни к чему это. Я решила, что брак – это не мое.
Ирэн в возмущении открыла было рот, но Мария ее опередила:
– К ней сватались принцы – будущие короли, но она всех отмела! Говорит, что не хочет покидать Россию.
– Знала бы ты, от чего так упорно отказываешься! – всплеснула руками Ирэн. – Могла бы уже стать королевой какой-нибудь страны.
– Мне это не нужно, – уверенно произнесла Ольга. – Я русская, и хочу всегда оставаться таковой. Да и жить в чужой стране у меня нет желания. От меня больше проку, если буду здесь, подле отца.
