Рафаэль Дамиров
Курсант. Назад в СССР
Чуть пошатываясь, я направился туда, где орал из динамиков Антонов старую песню, которая почему-то не смотрелась здесь чуждо. Никто не удивлялся, почему воет не Крид или другой Билан. Судя по всему, молодой Антонов заходил всем на ура.
Я поднялся по затертым до полированного блеска бетонным ступенькам и очутился в школьной столовой. Пахнуло пирожками и компотом. Но сейчас это была не столовая, а школьный ночной клуб. Стулья и столы сдвинуты в сторону и составлены друг на друга, вытаращившись вверх рогами ножек. На крашеных стенах надувные шары и плакаты, нарисованные подвыцветшей гуашью. Над огромной импровизированной сценой (сколоченной из досок и обтянутой черной тканью) висит длиннющий плакат: «Выпускники 1978 года, в добрый путь!»
Чего? Блин! Я перенёсся во сне в семидесятые? Так вот почему я одет, как жених на деревенской свадьбе. Так вот почему музыка такая нормальная играет.
Нарядные выпускники зажигали и веселились под музыку. На их трезвых лицах светилось безудержное веселье. Я вот так скакать без пива и текилы не умею. Мне сначала разогреться нужно.
Девушки в широких платьях. У кого-то гнездо на голове, у других замысловатая корзинка с ленточками. Простых косичек я не увидел. Каждая заморочилась и создала шедевр, на который я не мог смотреть без улыбки. Парни все в мешковатых костюмах, цвета детдомовской жизни и в отцовских галстуках в разный горошек и другие ромбики.
Музыка стихла. Выпускники недовольно загудели.
– Минуту, пожалуйста! – из-за шторки на сцене высунулся местный ди-джей. – Мне надо бобину переставить!
Из всех присутствующих он выглядел самым модным. Цветастая рубаха в индийский огурец, и никак не сочетающиеся с ней джинсы.
Пара девиц нырнули к нему за шторку и о чем-то его просили. Ага. Песенку заказывают. Через некоторое время из вегавских динамиков, расставленных по углам, полились мелодичные слова: «Там, где клён шумит над речной волной…»
Парни поспешили расхватать самых статных девушек. Парочки закружились в медляке, который был смесью вальса и обычного перешагивания вокруг оси на пионерском расстоянии друг от друга.
Я стоял и хлопал глазами, с интересом разглядывая обстановку. В зале учителей почти не было. Они, наверное, уединились где-нибудь в учительской и праздновали по-взрослому, оставив для порядка в столовке пузатого мужика в синей олимпийке и свистком на шее. Но судя по его красному носу и осоловелым глазкам, физруку уже и так было хорошо. Он стоял у прохода и наблюдал за танцующими девушками, то и дело смахивая с лысинки выступающие капли мятым клетчатым платком.
– А ты почему меня не приглашаешь? – передо мной неожиданно выросла миловидная смуглолицая девушка в белом, как у невесты платье.
– Катя? – с интересом уставился на нее я.
– Ну а кто же ещё? – хохотнула она, и схватив меня за руку, потащила в гущу зала.
Я приобнял её немного сильнее, чем по-пионерски. Она уткнулась в меня упругой грудью, чуть залилась краской и немного отодвинулась, чтобы не смущать народ и себя. «Как легко краснеют девушки» – подумал я. – «Будто в старом кино».
Мы медленно кружились под напевы «Синей птицы». От ее накрученных бигудями волос пахло сиренью. Я с наслаждением вдыхал аромат и готов был вот так кружиться целую вечность. Но песня кончилась. Катя нехотя от меня отцепилась, и глядя в глаза, проговорила:
– Рассвет встречать пойдешь? Уже скоро.
– Конечно, пойду, – не задумываясь ответил я. – Я на свой выпускной тоже ходил. Эта старая традиция.
– На какой свой? – вскинула черную бровь на меня Косичкина.
– Ну в жизни своей. Это же сейчас сон. Во сне я еще не ходил.
– Ты что, Андрюша? – девушка наморщила маленький носик и потрогала мой лоб. – Говорят, ты сегодня с лестницы упал?
Кто-то толкнул меня в спину плечом. Как бы нечаянно, но ощутимо. Я чуть подался вперед, но устоял. Я обернулся. Мимо протискивался Быков.
– Бык! – гневно крикнула Катя. – Смотри, куда прешь!
Громила не обращал на неё никакого внимания, он уставился на меня, сузив глубоко посаженные глазки, и большим пальцем провёл по своему горлу.
Глава 3
– Пойдем, Андрей, – девушка потянула меня за руку. – Не связывайся с этим придурком.
– А что ему от меня надо? – поинтересовался я, чтобы прояснить ситуацию. – Он смотрит на меня, как Навальный на президента.
– Чего? – девушка непонимающе на меня уставилась.
– Я говорю, как бык на красную тряпку. Я ему что, по рогам когда-то надавал?
– Ты? – девушка удивилась еще больше, видно я совсем не боец. – Нет конечно, он просто тебя не выносит.
Об отношениях с рогатым спросил я не из любопытства. Нужно уже определиться: либо «валить быка», либо, может, я сам когда-то накосячил. Просто не помню. Такое ощущение, что мой сон начался с середины истории про советского школьника-неудачника по фамилии Петров. И основные действия я уже пропустил.
Почему неудачника? Потому что я явно не спортсмен и не отличник. Судя по костюму, из семьи простой, как советские пять копеек. Хотя у девушек популярностью некоторой, как ни странно, пользуюсь. Во всяком случае у одной точно, а другие меня будто не замечали.
Парни тоже немного сторонились меня. Я почему-то это начал вспоминать. Вот и сегодня, пацаны бегали за школьный уличный туалет покурить и приложиться к стеклянной бутылочке с мутноватой жидкостью. Меня при этом никто с собой не звал. Отщепенцев никогда с собой не зовут.
Мы спустились в фойе. Дощатый пол, покрытый десятками слоёв краски сегодня сверкал, как дворцовый паркет. В полумраке он не выглядел таким облезлым. Мы сели на лавку возле расписания. Огромные листы, засунутые под стекло на стене, испещрены рукописными записями. Красной пастой выделены заголовки.
Катя щебетала, что-то мне рассказывая, а я пялился в висящее напротив затёртое зеркало. На меня смотрел молодой парнишка. Темноволосый с умными глазёнками, правильными чертами лица и немного оттопыренными ушами. Хотя, уши норм. Просто кажутся такими из-за моей худобы. Не сказать, что я дистрофик, кости норм и плечи есть, но мышц поднабрать не мешало бы. С жирком. Хотя, жирок не надо. Он – дело наживное, всяко прилепится с возрастом. Я так рассуждаю, будто всю жизнь в этом сне собрался прожить. Вот выведут меня из комы и…
Стоп! А с какого перепугу я решил, что это сон? Любой «лунатик» знает, что во сне невозможно разглядеть свое отражение. Увидеть силуэт, конечно, можно, но детали рассмотреть нельзя. По спине пробежал неприятный холодок. Я почувствовал, как зашевелились волоски на теле.
Я посмотрел на свои руки. Розовая кожа без мозолей. Тяжелее стула за всю жизнь ничего не поднимал. Папиллярные бороздки четкие и не стертые, образовывают завитки и дуги. Это у меня профессионально – узоры кожные разглядывать. А вот и еще одно доказательство, что это ни хрена не сон. Во сне невозможно увидеть свои ладони, как ни старайся. Если это не сон, тогда что? Галлюцинации от больничного наркоза? Непохоже. Всё вокруг такое реалистичное. Или всё гораздо проще. Я сошёл с ума?
– Андрей? – фыркнула Катя. – Ты почему молчишь?
– А что? – непонимающе взглянул я на нее.
– Я спрашиваю, ты за билетом когда пойдешь?
– Каким билетом? – я пригладил непослушные волосы, после падения одна прядка стояла хохолком удода.
– Как каким? – девушка всплеснула руками. – За билетом на поезд в Москву.
– За билетом на поезд в Москву? – повторял я, как гастарбайтер из «Нашей Раши».
– Ну да… Уже экзамены скоро. Или ты передумал со мной на медицинский поступать?
– На медицинский? Я?
– Ох, Андрей, – вздохнула Косичкина. – По-моему у тебя сотрясение, ты сам не свой. Иди домой лучше…
– А как же рассвет? – попробовал возмутиться я.
– Какой тебе рассвет, ты белый, как мел и плохо соображаешь. Домой тебе надо.
– А где я живу? – осторожно спросил я.
– Тебе в больницу надо, – на лице Кати промелькнул испуг. – Ты даже не помнишь, где живешь.
– Да помню я всё, – отмахнулся я. – Просто всё, как в тумане.
Я напряг память. В голове всплыл образ хрущёвской пятиэтажки. Небольшая простенькая квартира. Женщина с седыми висками стоит и улыбается на маленькой кухне.
– Я тебя провожу, – Катя решительно встала и потянула меня за руку.
– Спасибо! – расцвёл я.
Мне вдруг мучительно захотелось спать. Я почувствовал усталость (во сне человек не устает) и некоторый страх за своё непонятное состояние.
– Эй, Петров, – мимо проходила толпа парней, среди которых выделялась рослая фигура Быкова. – Пойдёшь курить?
Бык чуть приостановился и с ехидной улыбкой смотрел на меня. На его виске пульсировала жилка. Немалых усилий ему стоило изображать улыбчивость.
– Не курю, – ответил я.
– Ха! Пацаны! – бык театрально развёл руками, обращаясь к дружкам. – Андрюше мама курить запрещает.
Он повернулся ко мне и добавил со скрежетом в голосе:
– А с девочками танцевать она тебе разрешает?
– А пойдём, покурим, – я встал и решительным шагом направился к выходу, где ждала нас толпа.
Быков опешил, но в следующий момент обрадовался:
– О, Петров, да ты не такой очкун, как выглядишь… Ну пойдём, покурим-ка, пойдем.
Он хищно улыбнулся и положил на плечо мне руку, увлекая к выходу из школы.
– Андрей! – крикнула вслед Катя. – Не ходи!
– Я недолго! – обернувшись, бросил я.
– Конечно, недолго, – вторил довольный громила. – Мы быстро всё сделаем.
– Я позову директора! – Катя кинулась по лестнице наверх.
Ночной воздух встретил на крыльце запахом травы. Вроде город, а выхлопов не чувствуется. Даже машин почти не слышно. Будто в деревне.
– Пошли за школу, – пропел Быков. – а то физрук увидит и сигареты отберет. Он сам никогда не покупает их, гад.
– Пошли, – кивнул я и зашагал в темноту.
Быков с толпой приспешников семенили следом.
Удар в спину был чувствительным. Я, конечно, не курить шел, но такой подлости от противника не ожидал. Я завалился мордой в траву. Полумрак немного рассеивался хилой луной, которая с удивлением уставилась на группу советских выпускников, учинивших за школой разборки.
– Ну что, Петров! – Быков демонстративно засучил рукава. – Я же тебя предупреждал…
Я еле поднялся. Почка ныла, отдавая в ногу. Блин! Больно-то как. Теперь ясно, что это ни хрена не сон и не глюки. Такая боль не может привидеться.
Быков шагнул вперед и предсказуемо выбросил кулак мне в лицо. Я чуть отклонился и ударил боковым в ответ. Бил не слишком сильно, чтобы челюсть не свернуть, но в итоге не рассчитал. Не привык к своему новому телу и новой массе. Со всей дури лупить надо было.
Удар получился смазанным и слабым. Но и его хватило, чтобы высечь из глаз противника искры. Быков с удивлением уставился на меня. Он никак не мог понять, почему не попал мне в морду. И как я, тварь дрожащая, посмела залепить ему тумака?! Ему! Самому сильному человеку в школе.
– Ах ты, сука! – бык, словно на корриде, кинулся на меня.
Я шагнул в сторону, чуть присел и ударил его кулаком в живот. Быков пролетел мимо, получив спазм диафрагмы. Он сложился пополам и хватал воздух ртом, как рыба на льду. Что-то мычал, проклиная меня.
– Хватит? – я подошел к нему и участливо положил руку на его плечо.
Бык зарычал и, распрямившись, попытался залепить кулаком мне по уху. Я, конечно, этого ожидал. Не просто так подошел по наивности своей. Хотел воспитать. Занятия в секции бокса в молодости очень пригодились. Хотя тело сейчас было не боксёрское, но и не самое хилое. Не как у геймера со стажем.
Уклон с поворотом туловища, и двоечка в нос быка. Тот завалился назад, схватившись за разбитый нос.
Его подручные помогли ему подняться.
– Как ты это сделал? – таращился на меня бык. – Ты же всегда задохликом был!
– После удара головой, – улыбнулся я, – я забыл, что был дрищом. И теперь вряд ли вспомню… Так что, спасибо тебе, Быков, что с лестницы меня спустил.
– Вали его, ребята! – заорал бык и уже с опаской наступал на меня.
Его шайка из четырех человек обступила меня полукругом. Да! Хреново! Даже если я был бы мастером спорта по всем видам спорта (как славный товарищ Бадюк), в уличной драке против стольких человек мне ничего не светит. Тело у меня не такое тренированное и крепкое, как у терминатора.
Придётся использовать подручные средства. Я подобрал с земли увесистый камень и угрожающе покрутил его в руке.
– Эй, Петров! Ты чего? – залепетал Быков. – Брось камень дурак.
– Брошу, – спокойно ответил я. – Брошу в голову первому, кто ко мне подойдёт. Убить – не убью, но череп могу проломить. Кома, операция и инвалидность этому счастливчику обеспечена.
Второму, кто приблизится – откушу ухо. Вцеплюсь в него, как бульдог и откушу, как Тайсон (интересно, Тайсон уже тогда дрался? наверное еще нет). Ну а остальным повезёт. Они смогут меня запинать, если не будут обращать внимание на крики тех, у кого ухо откушено и череп проломлен. Я проиграю, но двое из вас тоже. Я предлагаю вам самим выбрать этих двух счастливчиков, кто первый ко мне приблизится…
– Да ну его ребята, – бык опустил руки и попятился. – Он с ума сошел. Пошли отсюда. А то убьет еще кого.
Стайка приспешников с облегчением выдохнула и скрылась за углом. Я остался один… Смотрел на луну и офигевал. Теперь я точно знал, что попал в прошлое в тело семнадцатилетнего парня (по моим подсчетам ему должно быть именно столько).
Что или кто сотворил со мной такое? А может, судьба дала мне второй шанс? Изменить свою никчемную жизнь? А кто сказал, что она никчемная? Жил, как все… Ну да, в начальство не выбился, потому что перечил много кабинетным крысам. На тачку крутую и на квартиру в центре не заработал. Жена ушла. С дочкой по воскресеньям только виделся. На работе допоздна, стрессы и прочие язвы имеются. И что такого? Да так треть страны живет.
И какого рожна (при этих словах я опасливо посмотрел в звездное небо) кто-то решил, что мне нужен второй шанс? Или я здесь по другому поводу? Ладно, разберёмся. В принципе, в семидесятых в СССР мне нравилось. Я родился в это время когда-то. Это лучше, чем сдохнуть в своём времени, выброшенным из окна. А тут еще и тело молодое. И не такое уж оно никчемное, как показалось на первый взгляд. Просто надо над ним немного поработать.
Итак, что мы имеем? Я Андрей Петров (имя, ура, то же самое осталось, хоть привыкать на придется) вчерашний советский школьник. Обычный, как канцелярская скрепка. Собираюсь поступать в мед. Буду лечить людей и других животных.
Ну нет… Лечить – это не моё. Бесят меня люди многие. Вот в тюрьму их за преступления сажать – это другое дело. Всю жизнь этим занимался и даже обзавелся десятком латунных медалек и наградными часами за славные заслуги перед родным отечеством. Не густо, конечно, но ни о чем не жалею. И большего ничего не умею. А тут такие возможности… Заново начать жизнь и выучиться на… Агронома? Не… Инженера? Не, математику не сдам. Экономиста? Тоже не мое, я даже зарплату в рассчетке не мог никак проверить и понять, что это за столбики диковинные и чего они означают.
Кем я мечтал стать в детстве? Ну космонавтом, это понятно. Вот блин… А еще в детстве я мечтал стать милиционером…
– Вот ты где? – из темноты выплывала знакомая фигурка в белом платье. – Ты зачем с Быковым пошёл? Я думала, он тебя прибьет. Это хорошо, что он в темноте споткнулся и лицо разбил. Сейчас ему в учительской вату в нос напихали и йодом царапины мажут. А ты чего здесь застыл?
– Да так, – улыбнулся я. – Стою, размышляю… Хорошо тут у вас. Спокойно.
– У кого это у нас? – Катя потянула меня за руку. – Пошли, я тебя домой отведу. Странный ты сегодня, Петров…
Мы шагали по пустому ночному городу. Деревянные фонарные столбы освещали серую гладь асфальта. Редкие лупоглазые автомобили, похожие на замысловатые мыльницы, вольготно разъезжали по дороге. Старинные, купеческих времен дома перемежались с безвкусными панельными постройками и потухшими на ночь киосками. Никаких горящих вывесок из неона. Вместо рекламных экранов повсюду натянуты красные баннеры: «Да здравствует рабочий класс – ведущая сила нашего общества», «Слава КПСС» и т. д.
Огромным монолитом нависло над нами здание, украшенное советской мозаикой в виде изображения могучего рабочего и не менее мужеподобной, с толстенными ручищами, крестьянки. Женского в ней было только передник и косынка.
На фоне ночного неба угадывались очертания железных красных букв, прикрученных на крыше этого здания: «Гостиница „Октябрь“». Только теперь я узнал свой родной город. По этой гостинице. Но раньше он назывался… Новоульяновск. Областной центр на пятьсот тыщ рыл. А раньше не знаю, сколько было…
– Ну что, – игриво посмотрела на меня Катя. – Вспомнил, где живёшь?
Я мысленно представил себе дорогу домой. Вначале в сознании появились очертания двора с бельевыми веревками, натянутыми на крашенные железные конструкции, и со старой скрипучей вертушкой-каруселью на детской площадке. Затем тенистый тротуарчик, ведущий по аллее с раскидистыми и ломкими тополями. Затем, вот эта самая улица, по которой мы сейчас шли. Удивительно, но я вспомнил дорогу домой. Как такое может быть? Ведь я ни разу там не был! Но там жил школьник. Я занял его тело, и его некоторые воспоминания мне помогают. И слава богу. Так мне проще будет адаптироваться. Мне ж еще в мед надо поступить.
При мысли об этом меня передёрнуло. Врачей я, конечно, уважаю, особенно бесплатных и старых, но работать в этой сфере, пипец, как не хочу. А почему я должен, собственно, работать или учиться? Неужели со знаниями из будущего я не смогу себе на жизнь с маслом заработать?
Так-с… Крипты пока нет, инвестиций тоже, компьютер я изобрести не смогу, книгу написать (Гарри Поттера или Пятьдесят оттенков бестыжего, например) и прославиться, тоже не сумею. Не помню я ни одной книги на память. Ставки на спорт делать? Или как это сейчас называется? Лотерея? Беспроигрышный вариант для любителя спорта. Только я не любитель диванных матчей. В спортзал очно ходил, а по телеку не смотрел. Так что, этот вариант тоже отпадает.
Остается только одно… По проторённому пути. Придётся поступать в школу милиции. Осознав это, мне вдруг стало намного легче. Будто с души упал камень, размером с задницу борца сумо. Хотя где-то в глубине сознания моя гаденькая темная сторона нудела и скрипела голоском Голлума: «Опять в ментовку, опять заново жизнь профукать. Пока твои одноклассники бизнес строили и коттеджи покупали, ты в задах сидел и всухомятку чебуреки трескал. Ты этого снова хочешь?».
– Мы пришли, – вздохнула Катя и остановилась возле серой, как стандартная мышь пятиэтажки. – Ну, до завтра…
– До завтра, – улыбнулся я.
– Квартиру сам найдёшь? Вон смотри, у тебя свет в окошке горит. Мама твоя не спит ещё. Не ждеёт она тебя так рано…
– А отец где? – нахмурился я.
– Ты что? – Катя изменилась в лице. – Нет у тебя отца…
– Да шучу я, – соврал я. – Знаю, что нет, тебя проверял… Ну всё, я пошёл.
Я наклонился вперёд и чмокнул Косичкину в губы. Та налилась краской и немного отпрянула.
– Ты что? – выдохнула она.
– А что такого? – я непонимающе на неё уставился.
Не привык, чтобы на мои поцелуи так реагировали девушки, с которыми я под ручку по ночному городу брожу.
– Это же… Неприлично…
– Так, я не понял, – уже нахмурился я. – Мы с тобой дружим или нет?
– Дружим! – закивала девушка.
– А в чём тогда дело?
– Мы, как комсомольцы дружим, как одноклассники…
– А-а-а, – скривился я. – Понятно, что у вас… У нас все по-комсомольски. Ладно, пока.
Я развернулся и побрёл в сторону своего подъезда. Косичкина проводила меня мечтательным взглядом и растворилась в глубине улицы.
Неплохая девчонка, но странная. Хотя, сейчас все девушки такие. Эгоцентричные шаболды ещё не народились. Их принесёт поколение нулевых…
Я шагал по пустому подъезду. Пахло жареной рыбой и беломором. Поднялся на второй этаж и остановился перед неказистой, обитой потрескавшимся дерматином, дверью. Вот и мой новый-старый дом. Я вспомнил эту дверь, с истертой до зеркального блеска дверной ручкой и прилипшей к стене под многочисленными слоями зелёной краски круглой кнопкой звонка.
Но звонок не работает. Я это помнил. Тихо постучал. За дверью послышались шаги. Щёлкнула щеколда и дверь распахнулась.
– Привет, мам…
Глава 4
Передо мной стояла женщина лет сорока с усталым взглядом и тронутыми сединой густыми волосами, скрученными в тугую шишку на голове. Ситцевый подвыцветший халат скрывал крепкую, но чуть сгорбленную фигуру. Наверняка в молодости она была красавицей, но сейчас её что-то надломило.
То, что это была моя мать, я ничуть не сомневался. Лишь только я её увидел, в голове всплыли знакомые образы, и я её узнал. При виде её, по жилам приятным теплом разлились эндорфины. В той жизни родителей я не знал. В детдоме вырос. А теперь вот самому интересно. Как это… Иметь семью в детстве. Хотя какое детство? Лоб уже семнадцати лет (раз закончил десятый, значит, столько мне) под метр восемьдесят вымахал. Ну лучше поздно, чем никогда и ни с кем.
Мать удивленно вскинула тонкие дуги бровей:
– Андрюша? А ты почему так рано? Случилось чего?
– Всё нормально, мам (мне почему-то было приятно её так называть, хотя фактически, она не моя мать, а лишь моего биологического тела). – Устал просто…
– Всё ясно, – вздохнула она. – Опять тебя Быков со своими дружками доставал? Эх… Ну в кого ты у меня такой тихоня? Друзей бы завел, глядишь, в обиду тебя не дали…
– У меня что? Нет друзей?
– А ты, будто не знаешь, – мать посмотрела на меня с укоризной. – Сидишь дома целыми днями, как сыч, да в книжки пялишься. Ну хоть толк будет с этих книг и то ладно. Вот поступишь в медицинский, комнату в общежитии дадут, стипендия будет. И мне легче станет.
Я разулся и очутился в крошечной двушке с потёртыми высохшими обоями из красноватой бумаги и старой мебелью югославской полировки. Здесь нельзя было заблудиться, и я сразу нырнул в ванную вымыть руки.
Крашенные в общажно-синий цвет стены ванной оказались лишены кафеля. С побеленного потолка грустно свисала лампочка на черном проводе, измазанным высохшими каплями известки.
Медный потемневший кран натужно заскрипел, выдавая порцию воды. Да-а… Небогато мы живем.
Я вышел из ванной и направился на кухню. Деревянное окно открыто и в воздухе летали хлопья тополиного пуха. Они перекатывались по столешнице старинного буфета дореволюционных времён. Я уселся за стол, накрытый потрескавшейся клеёнкой в зеленую клетку.
– Есть будешь? – не дожидаясь моего ответа, мать плеснула в тарелку красного, еще дымящегося борща с запахом наваристой говядины и чеснока. Достала из неказистого ЗИЛовского холодильника с выпуклой дверцей, больше напоминавшего капсулу криосна, кусок замёрзшего сала и порезала на затертой почти до дыр разделочной доске. Борщ и сало… Я чуть слюной не подавился. Ещё бы пятьдесят грамм холодненькой. Но, не надо забывать, что я вчерашний школьник. Да ещё и советский.
– Знаешь, мам, – пробубнил я с набитым ртом. – Я передумал поступать на врача. Не моё это, людей щупать и давление мерить.
Тишина повисла в воздухе. Слышно, как оглушительно тикают висящие на стене маятниковые часы с кукушкой. Хотя кукушка давно сдохла.
Мать пришла в себя и вздохнула. Села рядом, подперев голову руками.
– Как? Ты столько готовился, я работала на двух работах, чтобы достать тебе все учебники, чтобы ты ни в чем не нуждался, чтобы смог спокойно готовиться… И всё зря?
Голубые глаза матери потухли и превратились в серые. Ещё немного и в них появится блеск капель. Я поёжился.
– Не моё это, лечить людей, – как можно более мягче проговорил я.
– И кем же ты хочешь стать? На завод пойдёшь? Я думала в люди выбьешься. Хирургом станешь, ну или стоматологом. А если продвинешься до завотделением, то госдачу и квартиру дадут. Зарплата неплохая. Так и будем без телевизора жить? Наш «Рассвет» сломался, а на новый денег так и не скопили.
– На завод точно не пойду, – замотал я головой, – а учиться буду (мне всего лишь диплом нужен, но в советское время его не купить).
– И на кого?
– На милиционера.
– Пришла беда, открывайте ворота! – всплеснула мать руками. – На них что, учат разве?
– А как же… Высшая и средняя школы милиции есть. Можно сразу, конечно, пойти работать со школьным образованием, но там в армии надо отслужить вначале, и возьмут тебя только на сержантсткую должность. ППС-ником каким-каким – нибудь или в комендантскую группу на ключах сидеть. Не моё это. Мне звание надо нормальное получить. После средки оно быстрее будет – два года учёбы, и ты – младший лейтенант. Потом вышку можно заочно добить. Два года, считай, сэкономлю. Опять же гос. обеспечение, не общага, конечно, а казарма, но в штат сразу зачисляют в должности слушателя учебного заведения МВД СССР. Зарплата почти, как рядовому капает, а это побольше, чем стипендия в меде. Стаж службы сразу идет. Так что не переживай, нормально всё будет.
Мать сидела с раскрытым ртом и хлопала глазами:
– Ты когда это всё узнал? И говоришь так странно. Будто не ты это. Не мямлишь, а все чётенько разложил по полочкам.
– Вчера всё узнал, – соврал я. – Как передумал на медика поступать, так узнал.
– У кого?
– Да там с параллельного класса один тоже туда собрался поступать. Не помню его фамилию. Он мне всё и рассказал.
– А в город какой ехать надо?
– Никуда ехать не надо. У нас средку открывают в этом году (это я точно помнил, потому что на практику к нам в РОВД много потом балбесов с этой школы милиции приходило).
– У нас в Новоульяновске? – глаза женщины расширились.
– Да, потом планируют на её базе сделать высшую школу милиции. Помнишь новые корпуса построили и территорию огородили в районе центрального парка?
– Ну.
– Это и есть школа милиции.
– Ничего я об этом не слышала.
– Ну правильно, – усмехнулся я. – Телевизор же сгорел, а газеты ты не читаешь.
Я это тоже почему-то помнил, видать бывший хозяин моего сегодняшнего тела, каким-то образом влиял на мою память и мироощущение. Я даже чувствовал себя более спокойным и более, так сказать, «ботаническим». Школьник немного осадил прожжёного мента. Старый матёрый опер обсуждает поступление в учебное заведение со своей матерью. Скажи такое кто мне раньше, в глаз бы плюнул. А сейчас мне казалось это совершенно нормальным. Как говорится, по Сеньке и фуражка. Не зря считается, что не мозгом единым руководствуется человек. Есть еще гормоны, сердце и другие более важные органы, которые часто участвуют в принятии жизненно-важных решений. Особенно когда эти органы подпитываются горячительным.
Кстати… Сегодняшнюю дозу вечернего пивка я так и не допил. Меня убили (теперь я в этом не сомневался, ни какая это ни кома). А в новом теле бухать не хочется. Почти не хочется. Странно… Может я еще и курить брошу?.. Ведь сейчас совсем не тянет.
– А как же Катя Косичкина? – уставилась на меня мать, будто я в чем-то провинился.
– А что Катя? – я отставил пустую тарелку, по телу разлилась сытость.
– Вы с ней вместе собирались поступать в Москву. Из семьи она хорошей.
– Ну мне как-то всё равно на Катю, – честно ответил я. – Вижу, что девушка она хорошая, но жениться мне пока рановато. А для остального и других девушек полно.
– Как ты можешь так говорить? Она же будет переживать!
– Так мы вроде бы просто друзья? Разве нет?
– Друзья, – закивала мать. – Но она так смотрит на тебя…
– А я?
– А тебе со своими книжками интереснее…
М-да-а… А я не только лузер, но еще и импотент. Тьфу, тьфу, не дай бог… Такая деваха за мной бегает, а я не знаю, что с её телом делать. Да что с её, со своим наверное тоже… Ни с девкой замутить, ни гирю потягать не могу. Это ещё хорошо, что компьютеров в этом времени нет. А то бы совсем превратился в комнатного червя.
Мать вздохнула и, махнув рукой, встала из-за стола:
– Ладно, поступай в свою школу милиции. Но обещай, что станешь потом генералом.
– Это можно, – улыбнулся я.
– Долго до такого звания служить-то? – спросила мать.
– Генерал – это не звание, это счастье, во всяком случае в будущем так будет.
– Откуда ж тебе знать, что дальше будет?
– Да все это знают, – пожал я плечами. – Мировой коммунизм распространится по всей Земле и по всем странам. Денег не будет. Каждый будет брать столько товаров и продуктов, сколько ему надо. Так вроде нас в детстве учили.
– Так, – кивнула мать. – Спать ложись. Поздно уже.
* * *
Утро ворвалось через открытое окно лаем собак и свежестью росы. Воздух казался чистым, как в деревне. Не открывая глаз, я привычным движением свесил с кровати руку и потянулся к полу. Поводил по заскорузлому линолеуму пальцами и ничего не нашел. Блин! Где этот чёртов телефон? Будильник на нём не прозвонил. Надо срочно посмотреть время. Наверняка уже обед или того хуже – утро… Опять его оставил на зарядке на тумбочке. Сколько раз зарекался так не делать – батарея от таких забывалок дохнет…
Открыл глаза и с удивлением понял, что мобильника, интернета, мировых новостей и прочего треша в ближайшее время не предвидется. Я – выпускник средней школы и живу с матерью в обычном советском городе. Меня не заботят крипта и курсы валют, у меня всё гораздо проще – надо поступить в школу милиции и найти своего сослуживца (ему сейчас наверное лет десять, не больше), того, что убил меня в 2022 году.
В глубине души я порадовался, что это не сон. Все дороги открыты. Можно начать жизнь заново. Но почему, чёрт побери, я опять пытаюсь выбрать прежний путь? И ничего с собой не могу поделать. Может, судьба закинула меня сюда не просто так? Может, есть какое-то предназначение.
Я не верю в избранных и прочих блаженных, которых провидение (или сценаристы в Голливуде) назначило спасти мир от сил зла (или русских). Но в свете последних событий, учитывая, что я переместился в прошлое, уже не так категорично к этому отношусь.
Я встал с кровати. На мне была чуть растянувшаяся белая майка, висевшая на острых плечах, как флаг сдающегося в плен солдата. И черные хб-шные трусы-паруса. Всё, как в советских фильмах.
Я потянулся и, приняв упор лёжа, попробовал отжаться. На пятый раз чуть не зарюхался носом в пол. Руки мои дрожали, как ноги проститутки после двойной смены. Да-а… Надо браться за это тело всерьёз. Даже отжиматься нормально не умею. А мне ещё на вступительных физо сдавать. Бег, прыг и другие турники.
Надо, кстати, узнать, что за экзамены там принимают. В своем времени я истфак закончил, так как совсем не собирался служить в органах внутренних. Но друг меня завлёк и завертелось. А потом этого друга списали на пенсию и он стал маньяком. И убил меня, гад, исподтишка. Зачем? Все равно ему не скрыться. Наверняка Коля дал ходу справке о совпадении ДНК по базе.
С отжиманиями не срослось, и я решил поприседать. Выгнул спину в пояснице, как тиктокерша перед зеркалом, которая собралась селфить свой попец. Расправил плечи, и присел. Колени по-стариковски хрустнули. Раз, два, три. Через пару десятков раз хруст исчез. А я вывалил язык на плечо, как сенбернар посреди пустыни, одышка тоже присутствует. Вот блин. Я на физру вообще что-ли не ходил. Вроде в советских школах со спортом всё по фэн-шую было. Наверное, я тот еще прогульщик.
