Рафаэль Дамиров
Курсант. Назад в СССР 3
– Андрюха! – к лагерю поднималась наша компания, а Зинченко тряс над головой связкой лещей, нанизанных через жабры на ивовый прутик. – Смотри, чо поймал. У пацана удочка волшебная! Моя теперь! Мы с ним поменялись. Только как ее в машину пихать, ума не приложу. Она ведь не разбирается.
– А ты снасть сними. Палка – она и в Африке палка. Зачем оглоблю тащить. Новую в следующий раз вырежешь. В этой удочке главное – снасть. С душою сделанная из родных гаек и камыша доморощенного.
– Точно! Так и сделаю. Спасибо, Андрюха. Кстати, тот пацан сказал, что через час у них в деревне танцы будут. В местном клубе. Хотим туда наведаться. Ты как на это смотришь?
Девчонки при слове танцы оживились и что-то запищали. Быков тоже радостно засопел. Бл*ха муха! Один я, что ли, понимаю, что такое деревенский клуб, когда туда приходят городские? Хотел было сказать, что танцы – это не мое и что лучше нам всем по домам разбежаться, но, судя по флюидам радости и предвкушения, витающим над головами моих друзей понял, что мне их не переубедить. Разве что если только колеса у “Волги” проколоть и поспешить на электричку. Ладно. Хрен с ними. Танцы, так танцы. Может, все обойдется. Мы же со своими девушками придем. На генофонд местных претендовать не будем…
Глава 5
Деревенька оказалась немаленькая. Почти село. Считается, что село от деревни отличают по тому, есть ли там церковь, но в семидесятые церквей и так почти не было. На каждый действующий храм приходилась пара-тройка десятков заброшенных и оскверненных религиозных строений. Зрелище было удручающее. Скелеты прошлого величия с забытым колокольным звоном и тленом вероисповедания. Сейчас и Библию-то нигде не достать. В семидесятых печатали ее разве что нелегально, на пожертвования верующих, и стоимость такого томика доходила до месячной зарплаты. Хотя некоторые особо верущие и у букинистов умудрялись достать дореволюционные издания, получалось даже не слишком дорого. Все же не какая-нибудь "История русской смуты" Деникина.
Советская энциклопедия черным по белому разъясняла, что Иисус Христос – личность, что ни на есть мифическая, а Библия – “сборник еврейских мифов, которую ушлые церковники используют в целях затмения сознания народа”. Вместо Священного Писания рекомендовалась к прочтению “Забавная библия”, наполненная сомнительными карикатурами и высмеивавшая религию. Сатирическая книга была написана еще в девятнадцатом веке каким-то французским атеистом, но в СССР по понятным причинам до сих пор пользовалась популярностью и неоднократно переиздавалась.
Раздавив несколько свежих парящих коровьих лепешек, наша “Волга” резво въехала в деревню. В голове у меня заиграла песня:
“Едем, едем в соседнее село на дискотеку,
Едем, едем на дискотеку со своей фонотекой”.
Стая гусей, хлопая крыльями и вытягивая шеи, встретила чужаков звонким гоготом. Откуда-то сбоку выскочила коренастая кривоногая шавка (сразу видно, что двор-терьер, как минимум в десятом поколении). Заливалась лаем, она скакала рядом, не отлипая от нашего переднего колеса. Показала, значит, всей улице, кто здесь папка.
Машина подпрыгнула на колдобине. Девчонки взвизгнули, а Зинченко пришлось сбавить ход. Удивительное дело, дороги внутри села оказались в разы хуже, чем за его пределами. Раскатанную колею в промоинах, присыпанную золой, вообще с натяжкой можно было назвать дорогой. В дождь на такую “магистраль” лучше не соваться, иначе придется “Беларусь” колхозный вызывать.
Бревенчатые дома уставились на нас маленькими оконцами с голубыми резными наличниками и массивными ставнями.
– Куда дальше? – Зинченко крутил головой. – Ну и местечко… У меня кеды новые. Заграничные. Не хочу в них грязь месить. Дефицит вообще-то.
– Давай у местных дорогу спросим, – предложил Быков. – Вот как раз магазин, заодно сигарет купим. Тормози.
“Волга” остановилась возле ветхой деревянной постройки с прибитой над дверью дощечкой, на которой краснела трафаретная надпись с засохшими потеками: "Магазин № 3 Райпищепрома".
Местная Мекка. И название сложное. В городах магазины назывались попроще, по названию продуктов первой необходимости: “Вина-Воды”, “Хлеб”, “Молоко”, “Мясо”, “Рыба”. У мужчин наибольшей популярностью пользовался, конечно, первый магазин. У женщин – последние два. У детей, которых “снаряжали” за покупками, выдав копеечки под счет, второй и третий.
Сейчас село еще жило. Жизнь бурлила, и молодежи полно. После учебы не принято было “урбанизироваться”. Многие после ПТУ и техникумов возвращались в родной колхоз.
Скрипучая дверь магазина распахнулась и выплюнула наружу довольную женщину с булкой кислого "кирпича" и двумя бутылками водки… Сразу видно, что тетя, по местным меркам, зажиточная: на ногтях чуть облезлый телесного цвета лак, прическа Леонтьева после недавних бигудей, одета в серую длинную юбку и модную спортивную кофту на молнии. На ногах шерстяные носки и новенькие лаковые калоши. Такая фифа сразу выделялась на фоне серости прохожих в ватниках и кирзачах.
– Мамаша, – высунулся из машины Зинченко, – подскажите дорогу в клуб!
Я поморщился. Не умеет Зинченко с женщинами разговаривать. Тем более, это не просто женщина, а явно звезда местного пошиба. Может, жена главного агронома или даже директор школы.
– Да какая я тебе мамаша?! – тетя гневно звякнула бутылками под мышкой и, демонстративно отвернув моську, летящей походкой, словно из мая, прошагала мимо.
– Не понял, – пожал плечами Зинченко. – Чой-то она обиделась вдруг? Черт с ней. В магазине спросим.
Мы ввалились гурьбой в дощатый домик. Если в городе магазины строились, как правило, на первых этажах панелек, то в деревнях это были отдельные здания, как правило, ветхой наружности и престарелого года изготовления.
Каждый такой магазинчик имел свою неповторимую ауру, одновременно походя и не походя на своих сельских собратьев. У каждого свой запах, цвет окрашенных стен, скрип толстенных досок-половиц, протёртых до глубоких канавок.
За дощатым прилавком, опершись локтями на столешницу в позе камасутровской “Зю”, скучала продавщица в белом бесформенном халате и ситцевой косынке набекрень. За ее спиной скривились в приветственной улыбке полупустые полки с незатейливой бакалеей. Колбасы и прочей копченой рыбы в магазине и в помине не было. Зато в достатке были водка и “Дюшес”. А еще минералка, непременно в бутылках из зеленого стекла.
– Здравствуйте, – Зинченко первым подошел к прилавку.
– Здрас-ти, – ответила женщина, чуть поморщившись, будто делала нам одолжение.
– Дайте нам сигарет. Лучших в этой дыре!
– Гляди-ка ты! – продавщица оживилась, всплеснула пухлыми руками. – Магазин ему наш не нравится! Ходят тут всякие!
Женщина с надеждой смотрела на Зинченко в ожидании “сдачи”. Хоть какое-то развлечение в сельском магазине. Наконец нагрянули городские, и можно спокойно с ними всласть повздорить. На своих-то сильно не поорешь. Вмиг сплетни по селу разнесут, что продавщица Галка с утра покупателей облаяла, а все потому, что муж ее, комбайнер, дома не ночевал, а давеча видели его на ферме, где Лилька, доярка молодая всех своими удоями удивляет и допоздна задерживается. Только гавкни, вмиг припишут то, чего не было. Не успеешь чихнуть, как по всей деревне разнесут, что болеешь, а на другой день уже родственникам соболезнования передадут в связи со скорой кончиной. Хоть и знают друг друга все с малолетства и всех родственников до седьмого колена, но если, к примеру, прапрадед обидел кого-то из соседей, то об этом помнить будут всегда, и его грех будет на вас, как клеймо. Ведь в деревне человек всегда под прицелом. Даже если на улице не видно ни души – не верьте! Из каждого окошка из-за горшка с геранью на вас смотрят бдительные сельчане. Самое популярное и массовое сейчас развлечение в деревне (после танцев, конечно) – это в окна глазеть.
Да и чревато блажить на местных. Тут ведь каждый друг другу брат и сват, и дети у всех в одну школу ходят и колотят друг друга. А тут такая возможность выплеснуть скопившуюся за трудовую неделю злобушку.
Зинченко, конечно, ответил, порадовал тетку, не дал ей скиснуть:
– Да я не про магазин ваш. Магазинчик очень даже ничего, деревянный правда, как уличный сортир, и запах такой же, но я к нему претензий не имею, я про село в целом: вместо дороги канава, вместо прохожих коровы, из украшений уличных только лепёхи говяжьи и “газоны” из бадалыг засохшей крапивы. Грустно мне такой пейзаж лицезреть, нет в нем прелести русской глубинки.
– А ты мою деревню не трожь! А то щас как мужиков кликну, они тебя быстро в прелесть мордой макнут. Ишь ты! Деловой нашелся! Припрутся из города и хают нас. Вот тебе сигареты, плати и уматывай!
Продавщица удовлетворенно выдохнула и с благодарностью швырнула на прилавок красную пачку “Примы” за 14 копеек.
– А других сигарет нет? – поморщился Зинченко. – Они ж без фильтра даже.
– А у нас других и не берут! Князья нашлись!
– Ладно, – Зинченко отсчитал мелочь и сыпанул ее в исцарапанное блюдечко, стоявшее на прилавке возле огромных, похожих на стиральную доску деревянных счет. – Спасибо, девушка!
При слове “девушка” мать троих детей (если с мужем считать – тоже детина великовозрастная – то четверых) расплылась в счастливой улыбке. День сегодня явно прошёл не зря. И поорать получилось, и девушкой обозвали, еще бы мужа из коровника пригнать метлой поганой, и жизнь вообще удалась.
– Кстати, – Зинченко обернулся уже в пороге. – Забыл спросить, а где здесь сельский клуб?
Продавщица злорадно улыбнулась:
– Да тут недалеко…
* * *
Машина подкатила к местному ДК. В отличие от других поселковых построек, он отличался статью и кирпичной кладкой. Белыми оштукатуренными колоннами при входе, что подпирали крышу. Чуть ниже черепицы висел огромный барельеф в виде герба СССР в перекрестье знамен. Еще ниже такая же вычурная надпись: “Искусство принадлежит народу”. А под ней в самом центре буквы покрупнее наляпаны: “КЛУБ”. Чтобы, значит, точно не спутать.
Уже стемнело, и главное действо субботы началось. На крыльце клуба толпился народ.
Зинченко был намерен подогнать “лимузин” прямо к крыльцу. Но я убедил его переставить машину подальше в темный переулок, чтобы лишний раз не нервировать “золушков” нашей каретой. Он еле согласился. Очень уж ему хотелось шикануть перед местным бомондом.
Мы вылезли из машины и направились к ДК. Адреналин приятно щекотал нервы, наливал мышцы кровью, делая каждый мой шаг выверенным, а походку пружинистой. Шел на дискотеку, как на войну. Я прокручивал в голове возможные варианты дальнейших событий. Первый и самый вероятный, это тот, когда при виде нас местные скучкуются и зададут насущный и животрепещущий для них вопрос: "Вы ваще кто такие?! Чё вам здесь надо?!"
Во всяком случае, так всегда было в мою юность в конце восьмидесятых и начале девяностых, когда я оказывался на сельских дискотеках. На нападки местных тогда я безрассудно отвечал: "Да ты сам, мля, кто такой…". Слово за слово, и перед клубом начинался махач. Если местные нас побеждали, то славились на всю деревню героями, сразу бежали покупать по такому праздному случаю целую флягу бражки. Если же приезжие оказывались просто невероятными Джеки Чанами и навешивали численно превосходящим “варварам” тумаков, то они дискотеку и танцевали. В первом случае все обходилось без последствий и ограничивалось несколькими синяками. Во втором – такая победа ничего хорошего нам не сулила. Как правило, на следующий день местные с распухшими рожами, а кое-кто и с некомплектом зубов, собирали всю деревню и вызывали городских на нейтральную территорию в чисто поле, где еще Мамай с Димитрием Иоанновичем отношения выяснял, чтобы восстановить бесчестно попранную справедливость и надавать оборзевшим городским по щам.
Но был еще и третий вариант развития событий. Мирный. Случался он гораздо реже и происходил, если приезжим удавалось закорешиться с местными, встретив среди них кого-то из знакомых. На такой расклад я сегодня и рассчитывал. Пару раз у нас так и получилось. Но если местные даже и принимали приезжих, то это один фиг было до первого недоразумения. Более шаткого мира и представить себе нельзя.
Помню, захотел я как-то потанцевать с местной красоткой в сельском клубе. Подошел, приглашающе приобнял, а тут еще и Боярский затянул про такси с зеленым глазом. Душевно так запел, что девчонка растаяла и готова была со мной хоть на край света на этом самом такси уехать. И я такой – хоп, закружился с ней, нагло нарушая дистанцию пионерского расстояния. Комплименты ей сыпал и шептал на ушко что-то романтическое и загадочное типа: "М-м, знатные валенки. Сама катала?".
И вроде все хорошо, но счастье ж в жизни долгим не бывает. Это только в кино хэппи-энд – и сразу титры. Створки двери распахнулись, и в зал ввалился её парень в дембельских веревочках крученых и прочих побрякушках (говорили, год уже так ходил). Пьяный и злой и на груди тельняшку рвет. Удар, второй, но меня нелегко достать. Я по местным меркам трезвый (всего стакан спирта вылакал). Зуботычиной охлаждаю его пыл. У девушки скрытый восторг, а у меня очень короткая минута славы. Тут, конечно, подключаются его дружки. Меня немедленно выволокли на улицу и дружно попинали. Ну а потом подоспели мои друганы, и вот уже в ход идут вырванные из соседних палисадников штакетины.
Дискотека удалась. Местные потом неделю мазали бошки зеленкой, а мы вставляли в помятый “Москвич” новые стекла. Готовились на следующих выходных посетить другое село.
Мы подошли к клубу. На лавочке возле него кучковались местные пацаны и пили что-то горючее. Эдакая погранзастава. Если через нее прорвемся, то дальше проще будет. Тут сидят парни постарше, которые не утруждают себя дрыганьем под музыку. Не по чину им такое занятие. Они вальяжно потягивают бражку и следят за порядком. Щипают за зад проходящих девчонок и отвешивают подзатыльники неправомерно, по их мнению, забредшим сюда додикам.
Некоторым местным тоже не так просто было посетить клуб. Это днем они соседи или одноклассники, здрасьте-покрасьте. А вечером сельский клуб превращался в строго структурированную иерархию. Пришел в первый раз на дискач – не жлобись и угости мужиков куревом, а если попросят – сгоняй за самогонкой или бражкой. Веди себя прилично и набей чужаку морду. Вот тогда ты свой и можешь спокойно и дальше ходить в клуб.
– Опа, какие люди, и без охраны… – завидев нашу компанию, присвистнул один из выпивающих “трактористов” с закатанными рукавами клетчатой рубашки и в новеньких кирзачах. – Угостите сигареткой…
Зинченко было раскрыл рот и необдуманно хотел выдать что-то вроде “самим мало” или “на халяву и уксус сладкий”, но я его перебил, повернулся и настойчиво проговорил:
– Угости ребят “Примой”, – и, не дожидаясь его ответа, сам выудил у него из кармана куртки только что купленную пачку.
Подошел к “погранзаставе” и протянул пачку “трактористу”, судя по всему, он среди них старший:
– Сдачи не надо.
– Хм-м… Пасиб… – опешил тракторист, а я не дал ему опомниться и продолжил.
– Спасибо не булькает, наливай за знакомство. Андрей меня зовут, – я протянул ему руку.
– Егор, – пожал в ответ мою тракторист. – Откуда будете? Где таких девчонок красивых раздают?
Я повернулся к своим и махнул:
– Идите внутрь, я вас догоню, с ребятами хорошими познакомился. Пообщаюсь пока.
Повернулся к местным, чья-то рука уже протянула мне металлическую кружку с черным пятном отколотой эмали. Из кружки пахнуло кислятиной. Бражка. Я выпил залпом, довольно крякнул, чем вызвал одобрение окружающих. Те загудели, мол, своя паря, даже на городского не похож. Те от браги всегда нос воротят, за что и по сопатке регулярно получают. А этот и закуски не просит, а протягивает кружку для штрафной.
Контакт с аборигенами проходил пока без эксцессов. Пять минут – полет нормальный. Но чуйка мне подсказывала, что не все будет гладко, как хотелось бы. Жаль, что чуйка у меня оперская и, падла такая, ошибается редко…
Глава 6
Следующую порцию бражки я лишь пригубил, но для пущей реалистичности сделал несколько пустых глотков. Пока местные щелкали клювами и гоготали по поводу анекдота от Егора, который рассказал, что лучшим инструментом для ремонта трактора до сих пор считается кувалда – только замахнёшься, говорит, ею на полусонного тракториста, как трактор сразу же начинает работать, я незаметно выплеснул пойло на землю.
Огляделся, как воришка – не увидел ли кто кощунства. Но все были увлечены очередным тостом за то, чтобы простым рабочим в Америке жилось также прекрасно и весело, как работягам в Союзе.
Правильный тост. Меня аж гордость за наш народ взяла. Живут небогато, но за других радеют. Не знают, что там не все так плохо, как им хочется. Хотя в США сейчас тоже дурдома хватает. Советские ученые, как мы помним, отправили в космос собаку Лайку, заранее зная, что она погибнет. После этого в ООН пришло письмо от группы женщин из штата Миссисипи – они потребовали осудить бесчеловечное отношение к собакам в СССР и выдвинули предложение: если для развития науки необходимо посылать в космос живых существ, то в нашем городе для этого есть сколько угодно негритят.
Я спрятал свою кружку за спину, чтобы избежать очередной штрафной. Трезвым мне в ближайшее время уже не быть, но на ногах остаться хотелось бы. Не привык мой реципиент к таким возлияниям. Деревенские в этом плане народ более закаленный, хотя возможностей дружить с зеленым змием у них было меньше, чем в городе. Днем работа в колхозе, вечером и в выходные у себя на подворье. Занятость круглый год, пить особо некогда. Так, если в поле на обеде, пока агроном или председатель не видят. Поэтому в деревнях кто не работал, тот не ел. Просто пил.
Дверь клуба распахнулась, и на улицу выскочил парень в рубахе с надорванным рукавом и всклокоченными волосами. Из разбитой губы капала кровь, а под глазом наливался синяк. Таким же надорванным голосом он прохрипел, призывно сотрясая кулаками:
– Мужики! Наших бьют!
Его мученический вид и трагизм в возгласе всколыхнули деревенских. Подействовали на них, словно призыв на войну: “Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…”
Ну капец! Первой моей мыслью было то, что Быков кого-то отоварил. Сейчас ведь его зашибут толпой. На Зинченко вообще надежды нет. Боец из него, как из осла скакун.
Компашка бросилась внутрь ДК. Оттуда уже раздавались девчоночьи визги и сочные мужские маты. Я рванул следом, готовясь вытаскивать оттуда наших и по пути примериваясь к потенциальным противникам. Если что, буду первым бить. Так хоть какое-то преимущество будет. Может, и прорвемся. Сходили, бл*дь, на танцы!
Внутри клуба оказалось непривычно светло. Клуб не ночной, и иллюминация не предусмотрена. В центре какая-то свалка. Клубок дерущихся разогнал посетителей по углам. Первым желанием было вклиниться в самую гущу за Родину и спасти своих. Но меня неожиданно кто-то схватил за рукав. Я уже замахнулся, чтобы пресечь бесцеремонное действо ударом в ухо.
– Андрюха, ты что? – вытаращился на меня Быков. – Это же я!
Зинченко, девчонки и он были в стороне от свалки. На сердце отлегло.
– Тьфу ты! Я думал, вы драку затеяли!
– Я, конечно, боксер, – ответил Антон. – Но не бессмертный.
Он прав. Одиночный бокс на деревенской дискотеке мало эффективен. Спортсмен привык работать по правилам против одного соперника. А когда правил нет и вообще “по спине лопатой – на”, причем сзади исподтишка – ловить нечего. Пока вырубишь одного, на его месте вырастут трое.
– Что случилось?
Мы отошли в сторону, к своим.
– Тут бабу не поделили, – Быков кивнул на дерущихся. – Один хмырь начал, а за него вступились его братья, и понеслась.
Братьев оказалось четверо, от призывного возраста до седых висков. Многодетные семьи сейчас не редкость, и колхозные династии процветали вовсю. Егор свою компашку направил в гущу битвы. Воины добра мешались друг другу, а их авангард вообще плохо держался на ногах. Их даже бить не надо было, некоторые, пока бежали, запутались в собственных ногах и попадали на пол.
Братья же, все крепкие лбы за метр восемьдесят, бились слаженно и дружно. Судя по их координации и швыдким выпадам, пришли они на мероприятие совсем недавно и еще не успели принять на грудь, что делало их еще более неуязвимыми.
Ватага Егора разбилась о них, как нестройные волны о твердь мола. “Диджей” вырубил “пластинку”. Тут в зал ворвалась бойкая билетерша-фронтовичка с громогласным криком:
– Сейчас милицию вызову!
Она врубила свет поярче и что есть мочи дунула в свисток дружинника.
Переливчатый свист и освещение подействовали отрезвляюще, и разогнали дерущихся по углам, словно тараканов. Да и слово ”милиция” подействовало магически. Хотя ближайшее отделение в райцентре, и до него километров двадцать, не меньше.
Егор, как истинный полководец, наблюдал за действом со стороны и сам в бой не лез. Его сотоварищи, зализывая раны, помогали друг другу подняться. Обошлось все без серьезных потерь. В семидесятые кодекс “лежачего не бьют” свято чтился. Достаточно было упасть на пол и притвориться ветошью, и можно быть уверенным, что больше не огребешь. В девяностые такое не проканало бы. Деревенские драки в этом плане вызывали уважение.
– Успели хоть потанцевать? – улыбался я перепуганным девчонкам. – Хотели на танцы – получите, распишитесь.
Соня потянула меня за рукав:
– Поехали отсюда, дикие здесь все, да и музыка не нравится. Хриплая какая-то.
Лиза прильнула под крыло Быкова, и Зинченко тоже пытался укрыться за его могучей спиной. Вся его спесь улетучилась, как только дело запахло жареным. До него наконец дошло, что тут, прежде чем в тыкву стукнуть, никто фамилию не спрашивает, и на заслуги папаши всем глубоко начхать. Здесь все проще. Кто сильнее, тот и прав. Но правоту постоянно отстаивать надобно. Как в стае. Если Акела промахнется, на его место придет другой.
Билетерша (оказавшаяся по совместительству завклубом), привычная к таким казусам, во всеуслышание заявила, что, мол, морды бить только на улице, иначе танцы прекратит и деньги уплоченные никому возвращены не будут.
Тут уже общественность недовольно загудела на конфликтующих. Дескать, из-за вас, алкашей, такое мероприятие срывается. Шли бы вы на… Улицу. Братья поняли, что праздник для них на сегодня окончен, и поспешили ретироваться. Под угрозы и выкрики со стороны Егоркиной банды они покинули клуб. Но вдогонку за ними никто не спешил. Дураков не нашлось биться с ними “в чистом поле”, где им никто не помешает и преимущество будет на стороне братьев. Когда “виновники торжества” прошмыгнули мимо нас, я узнал одного из них. Высокий, длиннорукий, похожий на Дольфа Лундгрена с непробиваемым лбом и широкими скулами. Это оказался мой старый знакомый – Сипкин, курсант из Новоульяновской школы милиции, что был моим соперником на соревнованиях по боксу. Наверное, в увольнении, приехал на выходные в родную деревушку. Теперь понятно, откуда навыки ниндзя у братовьев. Возможно, они вообще все из спорта. Секций, конечно, в деревне и в помине не было, но в студенчестве могли запросто освоить навыки мордобоя.
Мы благополучно покинули ДК. Вечер удался на славу. Зрелищ хапнули в достатке и при этом сами без единой царапины остались.
– Поехали домой, – сказал я еще немного трясущемуся Зинченко. – Хватит на сегодня приключений.
Тот одобрительно закивал, похоже, что он первый раз в жизни увидел групповую потасовку.
Мы погрузились в “Волгу”. Я развалился на заднем сиденье, Соня прильнула ко мне:
– Где ты был? Мне так стало страшно.
Я чувствовал, как ее волосы щекочут щеку. Повернулся и поцеловал ее.
* * *
– Ну что? Рассказывай! – После утренней планерки у Горохова мы с Погодиным уединились в фотолаборатории, чтобы обсудить дальнейшие планы. – Удалось машину обыскать?
– Все пучком, – заверил я. – Веревка там есть подозрительная, на удавку похожа, и плед ворсистый.
– А при чем тут плед?
– Волокна на жертвах были, помнишь? Я образец от пледика отщипнул и отдал химикам, чтобы сравнили неофициально.
– И-и?
– Пока результата нет. Представляешь! У них, бл*ха муха, микроскоп, видите ли, сломался. Ждем, когда запчасть какая-то с завода придет. Придется потерпеть…
Вот так лазаешь без санкций черти где, а в итоге все упирается в какие-то дурацкие винтики.
– А если волокна совпадут, что делать будем?
Тут ответ был только один, хотя вряд ли меня за самодеятельность по головке погладят.
– Поделимся наработками с Гороховым, пусть через Москву решает, как Зинченко прищучить.
– А вдруг это не Зинченко? А его сынок? Тебе в голову такая мысль не приходила? Сам же говорил, что парень шатких правил, непутевый и до баб охоч.
– Не знаю… Думал об этом. Но Женька для таких дел слишком мелок, мне кажется. Он, конечно, хорохорится на людях, но когда петух жареный клюв раскрывает, тот в бутылку никогда не лезет и сразу на Север собирается… За Шер-Ханом. А вот батя его настоящий Шер-Хан. Подлый и властный. Я больше к его кандидатуре склоняюсь, хотя в твоих словах есть зерно истины. В жизни обычно маньяки не особо-то бойкие. Живет себе человечек, серенький и скрытный, так и не подумаешь сразу, что убийца серийный.
– А ты откуда знаешь, – Погодин вскинул на меня бровь, – какие маньяки бывают?
– По радио слышал.
– По радио про такое не рассказывают.
– По другому радио, “Голос Америки” называется…
* * *
Вечером вернулся домой поздно. У Соньки опять мать была в ночную, и она заманила меня к себе. После сладкого вечера с ней еле заставил себя пойти домой.
Разулся в прихожей и хотел было прошмыгнуть в свою комнату, но напоролся на мать.
– Ты почему не спишь? – я от неожиданности вздрогнул.
– Телефон разбудил, – нахмурилась она. – Тебе Гоша какой-то звонил. Кто такой Гоша? Друг, что ли твой новый?
– Это по работе… Что он сказал?
– Ничего, – мать пожала плечами, – просил его навестить, как сможешь. Но сказал, что это очень срочно. Ты куда, сынок? Разве до утра дела не подождут? Это из-за Гоши?
Я уже снова обувался и надевал куртку:
– Дело важное, мам, совсем забыл, надо в одно место смотаться. Ты не волнуйся, скоро буду!
– А ужинать?
– Я поел.
– Где это ты поел? – мать уперла руки в бока.
– В гостях, мам…
– И когда ж ты этих гостей к нам приведешь? – мать хитро прищурилась.
– Зачем?
– Со мной познакомить.
– Таких гостей, мам, с родителями не знакомят. Все. Дверь замкну. Тебе спокойной ночи, я ушел…
Я вышел на лестничную площадку, чувствуя спиной, как мама качает головой. Ничего. Переживет. Могут же у сына быть личные тайны. У реципиента, похоже, никогда не водилось. Но Андрей Петров уже давно не тот. Пора ей привыкнуть…
Общественный транспорт уже почти не ходил. До ресторана “Октябрь” пришлось добираться на такси, которое удачно тормознул на улице.
Швейцар при входе сразу узнал меня, не стал ни о чем спрашивать. Память на лица у него отменная, профессия такая. “Ряженый” учтиво распахнул передо мной дверь, на которой, как всегда по вечерам, болталась табличка: “Мест нет”.
Гоша сидел на своем месте. Глаза пьянее обычного, сразу видно, что прицел сбит. Чем-то расстроен. Меня позвал, значит, есть новости.
– Привет, Курсант, – не вставая с диванчика, Гоша протянул руку и одновременно кивнул своим гамадрилам. Те поспешили оставить нас вдвоем.
Гоша дождался, пока они отойдут подальше, и выставил на уже опустевший стол портфель из коричневой кожи. Щелкнул бляхой пряжки и, откинув клапан, запустил в него руку:
– Это мой человек нашел в квартире Зинченко.
Гоша выудил на стол… Видеокассеты. Вот блин, я надеялся, что там улики посерьезнее, и уже приготовился высказать ему претензии, мол, зачем их вытащили из квартиры, нам же их под протокол официально изымать потом надо будет, чтобы было чем доказывать, а тут видеокассеты. Я взял одну, на одной из них красовались голые тети похотливой и одновременно “гостеприимной” наружности с томными глазами и полуоткрытым ртом. Название фильма на немецком, “Josefine Mutzenbacher”, ясно говорило о содержимом.
Еще три кассеты с подобными шедеврами немецкого кинематографа.
– Знаешь, что это? – спросил Гоша.
Я решил не шокировать его своими познаниями в VHS-формате (первые домашние видеомагнитофоны в СССР еще не производились, лишь некоторым счастливчикам удавалось привезти из заграничных поездок иностранную технику) и недоуменно пожал плечами.
– Это называется видеокассеты, – нравоучительно пояснил катала. – С записями пикантных фильмов без перевода.
Голос у него при этом был уж очень знающий.
– Зачем ты их забрал из квартиры? Зинченко может понять, что у него кто-то был.
– Ты же сам говорил, что искать нужно что-то необычное. Тем более, домушник мой не понял, что это такое. И взял, так сказать, для образца. Не беспокойся, Зинченко не заметит пропажи. Такого добра у него полшкафа. Вряд ли он хватится пары-тройки видеокассет. Наш маньяк обожает порнуху. Теперь твой ход. Думай, как его прижать!
– Больше ничего не нашли интересного? – разочарованно проговорил я.
– Нет, а что, этого мало? – Гоша удивленно приподнял брови. – Да у него там целая порноиндустрия. Его же за жабры можно взять!
– Индустрия, это когда производство и продажа, а если для себя, то, по нынешним временам, аморалка и поганой метлой из партии. Только что нам это даст? Озлобится, насторожится и на дно заляжет. А нам доказательства нужны его причастности к убийствам, а не к просмотрам сомнительных фильмов.
– И что я тебе должен был найти? Трупы в шкафу?
– Кассеты я заберу. Если понадобится, будет чем надавить на Зинченко. Только это не преступление.
Гоша хлопнул по столу кулаком:
– Он же извращенец чертов! Это о многом говорит!
– В том-то и дело, – покачал я головой, – Что сексуального подтекста в убийствах не усматривается. Мотив убийцы нам не понятен.
– И откуда ты такой умный взялся? Умеешь настроение испортить. Принес мне домушник кассетки, я уже обрадовался. Вот он, наш извращенец, попался. А ты так все складно по полочкам разложил, что все мои цепочки прахом пошли.
Я промолчал, не знал Гоша, что в будущем таких “извращенцев” каждый второй будет. Это сейчас “клубничка” под запретом. В восьмидесятых, с расцветом видеомагнитофонов, охота начнется на потребителей такого контента. Свет будут вырубать в видеосалонах и врываться внутрь. Когда нет электричества – кассету не вытащить. Так сказать, с поличным попались. Не только эротика запрещена, но и фильмы вроде “Крестного отца”. Бред, конечно, но в нашей стране много бреда было. А сколько еще будет…
– Есть зацепка, – попытался успокоить я Гошу. – В машине Зинченко я волокна нашел, похожие, что по делу изъяты были. Жду результатов экспертизы.
