Рафаэль Дамиров
Курсант. Назад в СССР 5
Глава 1
Вой усилился. Голосили уже сразу несколько хищников. Лошадь зафыркала и потянула повозку резвее, я еле поспевал. Ноги вязли в снегу, а винтовка била по спине. Я взял ее в руки и опустил рычажок предохранителя. В стволе единственный, последний патрон. Коробчатый магазин пуст.
– Есть еще патроны? – тряхнул я за плечо Ивана, который был готов вот-вот снова провалиться в забытье.
Тот помотал головой. Черт! Я и так знал, что боеприпасов при нем нет, сам же его обыскивал. Но все-таки надеялся на чудо.
Лошаденка пыталась перейти на бег, но короткие ноги и полозья неповоротливой повозки тонули в сугробах.
Я оглянулся. Луна висела низко, разливая по проплешине позади нас мертвенно-бледный свет. Я увидел, как эту поляну пересекают тени. Они скользили чуть пригнувшись, словно снег совсем не был им помехой. Раз, два три, четыре… Твою мать! Сколько их там?! Сбился со счета.
Видно, твари почуяли кровь. И лошадь для них – лакомый кусок. Хоть и говорят, что волки просто так не нападают на людей, но этим, наверное, забыли об этом рассказать. Либо они голодные, либо на людей им совсем пофиг. Последнее бывает, я слышал, если в роду собаки. Помесь пса и волка опаснее любого лесного хищника.
Вот уже стая в шагах двадцати. Сопровождает нас, но нападать не торопится. Приценивается, или, может, врожденная осторожность не дает ринуться на людей сразу. Ждут, когда вожак первым прыгнет?
Вожака я приметил сразу. Раза в полтора больше собратьев. Даже морду разглядел – уже с проседью. Желтые глаза ни на миг не отводит в сторону. Смотрит на нас как на лакомый бекон, уже поджаренный и вкусно пахнущий. Уже, наверное, раздумывает, кого съедят первым, а кого прикопают на потом.
Лошадка тем временем совсем выбилась из сил. Сани уткнулись в пень и встали. Все, бл*ха! Приехали…
Я вскинул винтовку. Стая, пригнув головы к земле, шныряла вокруг, не решаясь приблизиться. Вожак ощерился и наконец двинулся вперед. Если прыгнет, то нам конец, ведь для волков это будет сигнал к нападению, и вся свора сразу атакует. Медлить нельзя. Я прицелился. Седой волчара сморщил морду, обнажив желтые клыки. Казалось, что я уже чувствовал смрад его дыхания.
Нет, это только обман, он еще не так близко. Это страх, который никак нельзя дать ему почуять.
Бах! Пуля ударила его в грудь, прошив насквозь, вышла откуда-то сбоку. Он дернулся и завалился в снег, поливая его красной струйкой. Остальные хищники тут же отпрянули. Громкий звук и внезапная смерть предводителя остудила их пыл. Надолго ли?
Я спешно освободил повозку, отцепив полозья от пня. Лошадь с выпученными глазами потащила ее с удвоенной силой.
– Бесполезно, – пробормотал Иван. Он был в сознании, но голос такой, будто уже умер. – Они не отстанут. Голодные слишком. Зверья нынче мало. Вот и пришли они в к Лешьим холмам. А тут дичи еще меньше. Только мы с тобой…
– Заткнись, – я швырнул бесполезную теперь винтовку на ворох соломы и вытер рукавом лоб. – И без тебя тошно.
– Ты убил их вожака, это их задержит. Верно. Но когда они вновь осмелеют – нам п*здец.
– Что ты предлагаешь? – процедил я.
– Брось меня, – вдруг ровным голосом проговорил Иван. – И спасайся.
– Иди на х*р!
– Ну, как знаешь… Вдвоем нам не выжить. Я бы тебя бросил… Если бы мог сам передвигаться.
Даже думать об этом было мерзко.
– И с чего такая щедрость? – я с подозрением уставился на Погибова. – Зачем жертвовать собой ради меня, я же тебя выследил? А ты меня перед этим едва не убил. Так в чем подвох?
– Ты должен их спасти, – еле дыша, проговорил проповедник.
Карьера его, кажется, заканчивалась, как говорят, на пике славы. Старик совсем не жилец.
– Кого? – выдохнул я.
– Сам знаешь кого. Пещера на южном склоне холма, того холма, макушка которого раздвоена. Один он такой. Там их найдешь.
– А почему сразу не сказал?
Погибов молчал…
– А-а… Я понял! Ты надеялся сам их спасти. Так? Но для этого тебе пришлось бы меня убить. Правильно?
– Пришлось бы, – Иван вдруг бодро поднялся и сел на повозке, словно совсем и не был ранен. Скинул с себя тулуп.
– Ты что задумал?
Он сорвал с руки повязку. Кровь выступила из колотой раны на плече:
– Прощай, мент. Уходи и спаси их.
Он сполз с повозки, чуть на завалившись на землю. Но устоял. И, шатаясь и подволакивая ногу, захромал назад, пошел прямо на волков, что шныряли чуть поодаль, провожая нас горящими голодными глазами.
Лошадь, почувствовав облегчение, засеменила с новыми силами. Одной рукой я держал вожжи, а другой держался за оглоблю саней. Силы мои кончились еще час назад. Шел на адреналине и желании выжить. Сдохнуть бесславно, как дичь, совсем не хотелось.
И от меня еще зависит как минимум шесть жизней. Женщинам Погибова зимой в пещере одним не выжить. Я должен дойти до дома Ксении и дождаться помощи. А уж тот холм с раздвоенной макушкой я запомнил. Как раз там и напал на меня бывший чекист.
Я еле поспевал за лошаденкой и больше не оглядывался. Судя по визгам, грызне и рычанью, дележка добычи и пиршество уже началось. Но Иван даже не вскрикнул…
* * *
– Очнулся, герой? – голос Горохова прозвучал как-то глухо, будто из глубины колодца.
Я открыл глаза. Надо мной навис силуэт знакомой широкой туши следователя в белой, застиранной до дыр медицинской накидке с веревочками.
Пахло спиртом, витаминами и хлоркой. Я привстал на локте. Панцирная кровать отдавала скрипом. Никелированная спинка недосчитывалась нескольких крашеных прутьев. Я вспомнил почему-то, что такие прутки-трубочки в моем детстве считались дефицитом. Ребятня мастерила из них пугачи, приспосабливая прутья в качестве стволов.
Горохов протянул руку. Я не сразу заметил ее, только приходил в себя, в глазах еще стояла пелена. Протянул ладонь в ответ, но увидел, что она замотана слоями бинта.
– Да ладно, – отмахнулся следователь и похлопал меня легонько по плечу, будто боялся, что я хрустальный.
А боль действительно ощущалась. Даже от таких шлепков. Внутри все горело. Во рту сушняк, еще кашель припер. Я отвернулся и прокашлялся. Аж до слёз.
– Андрюха, – подал голос Катков (он, оказывается, был рядом, а я и не заметил). – Ну, ты давай не болей, лечись как положено, через пару недель, сказали, выпустят.
– Это тебе, – Света сверкнула в улыбке белыми зубками и, наклонившись, протянула авоську с горой апельсинов.
Запах цитрусов смешался со сладостью ее духов. Я с наслаждением втянул смесь ароматов нового года и красивой женщины.
И она здесь… Вот я слепошарый. Я улыбнулся и с трудом взял гостинец. Поставил на покрашенную в грязно-голубой цвет деревянную тумбу. Из дверцы вместо ручки торчала деревянная шпилька в цвет тумбы.
Огляделся, может, еще кого пропустил? Может, генералы пришли медали мне вручать, девушки с цветами, пионеры с поделками и стихами. Но никакого героического антуража вокруг не ощутил.
Лишь по сияющим лицам коллег понял, что все-таки у меня все получилось. Я дошел и сообщил, где искать людей. А потом ни хрена не помню.
– Как я здесь очутился? – я сел на кровати, голова закружилась, и я схватился за поручень.
– Ты, лежи, лежи, – Горохов поддержал меня за плечо. – Не вставай. Сам не помнишь?
– Неа…
– Оно и понятно. Когда мы тебя нашли, тебя Пермякова Ксения выхаживала. Сказала, что пришел к дому под утро в крови и в полубреду. Ты все твердил про склон, про пещеру. Обезвоживание, переохлаждение, плюс крови потерял и рана инфицировалась. Еще и пневмония в довесок образовалась. Доктор сказал, что, судя по характеру повреждений, тебя за запястье зверь укусил.
– Хуже, – улыбнулся я. – Сам себя тяпнул.
– Зачем? – в голос воскликнули коллеги. – Я еле сдерживался, чтобы не прыснуть от смеха – таких вытянутых от удивления лиц я давненько не видел.
– Долгая история… Ивана нашли? Вернее, то, что от него осталось?
Вспоминать все это оказалось непросто. И не только потому, что голова гудела и вообще не хотела выдавать связных мыслей.
– Только одежду, окровавленную и разодранную. Отправили на судебно-медицинскую экспертизу. Кровь проверить, чтобы формальность соблюсти. Но его это одежонка. Ксения опознала. Сожрали его волки с потрохами. Ты лучше скажи, как вас с кобылкой куцей не тронули? Чудеса…
– Сам не знаю… Наверное, переключились на Ивана.
– Ты его там бросил? Чтобы выжить? – Горохов прищурился, а затем закивал. – Не осуждаю… Не по закону это, но хоть на что-то этот гад сгодился. Много душ загубил. Мы пока только про Галину и пилота знаем… По Галине, ксати, пришли результаты токсикологической экспертизы. В крови у нее яд нашли. Хитрый какой-то. Название без бумажки не выговорю. Видно, Погибов вколол ей шприцом в шею, а местный судмед след инъекции не обнаружил. Уверен, что Галина и пилот не единственные его жертвы, и кровавый след за Иваном поболее тянется.
– Не бросал я его… – тихо пробормотал я.
– Что? – Горохов наклонился поближе.
– Он сам слез с саней и пошел назад.
– Нафига? – не выдержав, встрял Катков.
Своим вопросом он опередил всех. Лица моей команды снова вытянулись. Но мне теперь было не до смеха.
– Сбежать хотел? – предположила Света.
– Нет, – замотал я головой. – Пошел прямиком на стаю. Сказал, что вдвоем не выжить. Хотел, чтобы я рассказал вам, где искать его жен…
– Однако… – брови Горохова встали домиком, он озадаченно почесал затылок. – Дон Жуан хренов. Сначала наворотил делов, а потом на подвиги потянуло. Ладно… В рапорте напишешь, что пытался сбежать, и ты после этого его не видел. А там экспертиза покажет, что кровь именно его, по групповой принадлежности на лохмотьях найденных. Отправим одежду на трасологию, и эксперт напишет, что повреждения могли образоваться от зубов крупных хищников, коим и является волчара.
– Почему нельзя правду написать?
– Понимаешь… – Горохов наморщил лоб и поджал губы, отчего сразу стал казаться старше. – Не любят у нас такую правду, Андрей. Вор должен сидеть в тюрьме, и сострадания к такому элементу советский человек не должен испытывать. А нас уже раструбили в прессе о злодее, похитившем четырех женщин, что нарожали ему потом еще четырех маленьких невольников. Ты хочешь, чтобы вслед полетели репортажи о его геройской смерти? Как он милиционера спас ценой жизни, ради спасения своих женщин. Прямо индийское кино получается. Плакать все будут, а потом плясать, а потом опять плакать.
Может быть, он спасал не самого милиционера. Но этот милиционер даже сейчас точно помнил, как ему хотелось, чтобы в стволе обнаружился еще хоть один патрон. Пуля милосердия вслед спецагенту и проповеднику…
– Так не годится, – продолжал Горохов. – Для цензуры все просто. Есть черное и белое, есть красное и буржуйское. Кто не с нами, тот против нас… Не мы, Андрей, такие, система такая. Преступник сбежал и получил по заслугам, и точка…
– Убедили, – кинул я. – Но как-то нехорошо немного. Хотя… Хорошего искать в системе не надо. Она по умолчанию правильная и безупречная.
– Во! Соображаешь! Далеко пойдешь, Курсант.
– А спасенные что говорят? Дети как?
– Молчат пока, все еще не верят, что хозяин безвозвратно сгинул. Видно, совсем их застращал. Вместо Бога у них, что ли, был? Пока на реабилитацию в областной санаторий их поместили. Там как раз сейчас не сезон. Детишки слабые, авитаминоз, рахит и прочая сопутствующая хворь. Но жить будут. Молодец, Андрей, спас ты их. Долго бы они в этой пещере не протянули…
* * *
Мартовское солнышко припекало совсем по-весеннему. Касалось лучиками через окно комнаты в общаге бронзы обнаженной спины Сони. Она прильнула ко мне и что-то мурлыкала, лежа на кровати. На столе ей подмурлыкивал приемник:
Сердце, тебе не хочется покоя,
Сердце, как хорошо на свете жить…
– Андрей, – надулась девушка. – Ты меня совсем не слушаешь? О чем думаешь?
– Слушаю, – я чмокнул ее в губки, перебив все желание на меня ворчать. – Просто задумался.
– Опять сегодня Быков с Погодиным припрутся? Ни дня без них прожить не можешь. Когда уже вечер без них у нас с тобой пройдет?
– И Трошкин еще обещал зайти, – я виновато прикусил губу. – Их можно понять. Столько друга не видели. Представляешь, без меня они вообще не собирались вместе. Ни разу. Получается, вроде мы все друзья, а связующее звено между ними – только я, оказывается.
– У тебя больничный скоро закончится, и опять укатишь в свою Москву. Зачем тебе это? Учился бы здесь, в городе, спокойно. Сам говорил, что со второго полугодия курсантов в увольнительные каждые выходные отпускают. Обещал. Хоть виделись бы тогда…
– Служба есть служба, Сонь. Не хочу учиться, хочу жениться…
Девушка насторожилась.
– Да это из мультика фраза крылатая есть…, – улыбнулся я.
– А сам ты жениться, конечно, не хочешь? – зеленые глаза Сони превратились в щелочки. Щеки подернулись румянцем. В этом тихом гневе она была прекрасна.
– Дай хоть учебу закончить, – отшутился я. – И потом… Семья времени требует, а я то там, то здесь…
Соня привстала.
– У тебя там кто-то есть? В Москве?
– Э-э… Нет, конечно!
– А почему так долго думал? А? Говори! – Соня хлопнула ладошкой по подушке.
– Работа у меня там, Сонь, работа. Еще учеба. Практикумы какие-то мифические мне всучили заполнять. Методотдел школы милиции решил задницу себе прикрыть на случай, если проверят их. Я же, типа, в командировке на практике. Вот и заставляют меня всякой ерундой заниматься. Отчеты строчить. Дневник мифический вести. Бумагу марать с указанием, какими я там передовыми навыками и умениями овладел. Ну хоть обещали на сессии не валить. Ну как – обещали, так, намекнули, что если отчетность по практике в порядке будет, то на второй курс перейду. Крючкотворы хреновы. Хотя их понять можно. Профессура – она такая, им не результат важен, а сам процесс дидактический, который показать и зафиксировать в планах и отчетах можно. Может, на моем примере и других курсантов способных будут запуливать в какие-нибудь спецгруппы. Еще кто-нибудь из преподов кандидатскую на этом настрогает. Мол, новый формат обучения открыли и обкатали. Звучит?
Я вспомнил еще один хороший советский фильм, про цирк и тигров.
– Ну, ты уж постарайся. Без образования сейчас никуда. Даже на заводе разряд нормальный не получишь, а у вас – звания и все такое.
– Стараюсь. Вот лежу, заполняю дневник практики, разве не видишь?
– Но если и завтра твои друзья опять припрутся, я дверь не открою. И тебе не дам это сделать.
– Завтра не придут, – я снова состряпал виноватый вид. – Завтра с родителями обещал вечер провести.
– С родителями, это ладно, – вздохнула Соня. – А послезавтра мы…
– А послезавтра, – перебил я ее. – Мы Олежку берем в кафе “Мороженое”. Забыла?
– Да помню…
– Вот и хорошо, потом погуляем втроем. У него, вроде, жизнь устаканилась. Мать совсем не вспоминает.
– И слава Богу. Ты говорил, что злюка была.
– Была, но все же мать. Хотя оно, может, и к лучшему… Что так все обернулось. Ожил малец совсем теперь. Веселый стал, не то что раньше, затюканный какой-то ходил…
– Нельзя так говорить, Андрей. Радоваться чужой смерти.
– Да, знаю… Просто иногда кажется, что лучше бы некоторые люди и не рождались вовсе…
Тук-тук-тук! – кто-то по хозяйски забарабанил в дверь.
Соня накинула на себя одеяльце. Я встал, натянул штаны и пошел открывать.
На пороге стояла комендант общежития баба Глаша. Матерая бабуся-фронтовичка. Угловатая, как шкаф в моей комнате, с седым узлом на голове. Голос командирский, даже усы пробиваются.
– Закрылись, полюбовнички, воркуют! – коменда уперла руки в бока. – А вообще-то посторонним вход в общежитие воспрещен.
– Да какие это посторонние, баба Глаша, – превратился я в саму добродетель, расплывшись в гостеприимной улыбке до ушей. – Это жена моя. Ну, почти жена…
– Знаю, каких вы тут жен водите. Паспорт покажи со штампом и оформляй прописку тогда, как положено.
– Ну ладно, баб Глаш… Своим скидка же? Чаю хотите? С мишкой?
– Каким таким Мишкой? – комендант зыркнула по сторонам в поисках еще одного возможного зайца, вернее, Мишки.
– Известно с каким, который на севере. Сонины любимые конфеты.
– Некогда мне чаи гонять, я что пришла-то. Там у меня межгород висит на телефоне. Москва вызывает тебя. Иди трубку возьми. И скажи, чтобы в следующий раз не звонили мне. Я к тебе в камердинеры не нанималась!
– Москва? – я нахмурился. – Кто там на проводе?
– А я почем знаю? Мужик какой-то. Сказал, что дело важное и срочное.
– Он что, не назвался?
Что-то с трудом мне такое представлялось.
– Представился, конечно, только я, пока шла, фамилию его забыла. Странное дело, на фронте помнила почти все имена раненых, что перевязывала, а их, дай Бог памяти, по два десятка в неделю новых прибывало в полевой госпиталь. А тут фамилию одну забыла. Старею, видать… – комендант вздохнула.
– Да ничего вы не стареете, вы еще ого-го. Мы еще на вашей свадьбе спляшем.
– Типун тебе на язык, двух мужей схоронила, третий пусть живет… А вы, все-таки, распишитесь. Неправильно это, вот так по углам прятаться.
Она снова зыркнула за мое плечо.
– Придет время, баб Глаш, все сделаем как надо, – заверил я ее.
– Ага. Сделаете… Молодежь несознательная нынче пошла. Учишь вас, учишь, все как об стенку горох! Точно! Вспомнила! Горохов тебе звонит…
Я насторожился, и украдкой глянул на Соню. Лицо ее вмиг омрачилось. Будто заплачет сейчас. Она прекрасно понимала, чем такие срочные звонки заканчиваются…
Глава 2
Я спустился в кабинет (он же и жилая комната по совместительству) коменданта общежития. Взял телефонную трубку:
– Алло! Никита Егорович?
– Привет, Андрей Григорьевич! – радостно проговорила трубка голосом Горохова. – Как здоровье? Как себя чувствуешь?
– Да нормально все… Кашель еще маленько, пневмония, чтоб ее, затяжная получилась какая-то…
– Ну, ты давай, таблетки ешь горстями, или что там тебе прописали.
– Только витамины уже, а что случилось, Никита Егорович? Вы же не о здоровье звоните справиться?
Было слышно, как Горохов на том конце вздохнул.
– Ты прав, Андрей, дело важное, давай собирай манатки и в Москву дуй. Закрывай свой больничный раньше срока. Без тебя никак.
– Так вы же в Латвии, вроде, всей группой сейчас находитесь? Хищение янтаря расследуете. Катков рассказывал.
– Да все, закончили мы это дело… Там все просто оказалось. Кроме работников комбината еще и местный Главк был замешан. Поэтому областные и не могли разрулить. Сейчас по делу… Я уже начальнику школы позвонил. Они на тебя новый приказ на командировку состряпать должны и командировочные как положено оформить. Завтра деньги в бухгалтерии получишь – и покупай билет на самолет…
– Ясно, – такой скорый отъезд из Новоульяновска, конечно, не входил в мои ближайшие планы – соскучился я по Соне, по друзьям и родителям, но, услышав такую новость, не сказать, что я расстроился.
В глубине души даже обрадовался намечающимся приключениям. Да и Горохов, сдавалось мне, вздыхал не так чтоб искренне. Но радость эту я запрятал поглубже. Потому как перед своей совестью и Соней, когда буду сообщать ей пренеприятнейшее известие, вид должен иметь понурый и горем подернутый. Дескать, на работу вызывают, даже поболеть толком не дают, сволочи. Но что ж делать. Служба государева. Родина в опасности. Труба зовет… Что там еще говорят по этому поводу?
– А что за дело хоть, Никита Егорович? – не сдержал я любопытства.
– Не по телефону, Андрей, прилетишь – все узнаешь, – Горохов заговорщически понизил голос. – Но одно могу сказать точно… Сложно нам будет. Поэтому и говорю, без тебя никак. Да и Катков про тебя все спрашивает. Мол, скоро Андрей в строй встанет?
– Катков? Не знал, что мы теперь с ним друзья. Правда, он звонил разок. Ну, ладно… А Света?
– А что Света?
– Не спрашивает? Ну… Про меня?
– Замуж Света вышла, не до спрашивания сейчас ей.
– Как замуж? За кого? Когда успела-то?
Не успел я поймать отвисшую челюсть, как уже услышал смешки Горохова.
– Шучу я, Петров, много вопросов задаешь. Давай выздоравливай. Срок тебе до завтра включительно на избавление от всех хворей. А, нет… Лучше сегодня перестань хворать. Приказ ясен?
– Так точно, тврщ плник!
– Ну я не полковник, а старший советник юстиции.
– Ну, это же по-ментовски эквивалент полковника. Так что, товарищ полковник, разрешите собирать вещи?
– А что там тебе собирать-то? Не на курорт летишь.
– А город-то хоть какой?
Общий сбор в Москве, но все же хотелось хоть что-то узнать.
– Не по телефону Андрей, все скоро узнаешь. Все, бывай.
Пик, пик, пик, – монотонно зазвучала трубка. Я обернулся. За спиной стояла баба Глаша и грела уши. Я глянул на наручные часы. Почти семь вечера, а друзей все нет. Погодина могли на работе задержать. Позвоню-ка я ему в кабинет. Может, и правда там?
– Баб Глаш, – улыбнулся я. – Можно еще звякну от вас? По делу…
– Я тебе, что? Переговорный пункт главпочтамта? Телефон казенный. Не положено. Вот если пролет на своем этаже подметешь, тогда разрешу.
– Конечно, подмету, – закивал я, уже вставив палец в отверстие над цифрой “семь”. – Вот только сегодня у меня гости, а завтра в командировку. Вернусь и обязательно подмету.
Комендант фыркнула и что-то пробурчала под нос. Я не расслышал, но вроде про никчемную молодежь, про бардак в общежитии, про то, что все всем до лампочки…
– Слушаю, Погодин, – серьезным голосом тем временем ответила мне трубка.
– Скажи-ка мне, Федор Сергеевич, почему твоя задница еще в кабинете торчит, а не у меня в общаге пиво пьет?
– А, Андрюх! Привет… Тут это… – Погодин замялся. – Не получится сегодня, похоже. Мероприятие у нас внеплановое вдруг нарисовалось.
– Понимаю, – съязвил я. – Вечерняя дураковка. Но я тебе не жена и в совещания неожиданные не поверю.
– Да не совещание вовсе, а обыск мы должны провести. Срочно.
– Федор Сергеевич, ты сегодня дежуришь?
– Нет.
– Ты в усилении?
– Нет.
– Ну, так давай тихой сапой смывайся с работы. Прям уж обыск без тебя не проведут один.
– Семь.
– Что – семь?
– Семь обысков. Их все одновременно надо провести, чтобы не упустить никого и ничего.
– Как семь? Вы там войну преступности масштабную объявили? Ловите профессора Мориарти в пятницу вечером? Именно сегодня? Нашли время. До понедельника не ждет?
– Да тут такое дело… Помнишь магазин “Океан”? Здоровый такой, со складами своими. Открылся пару лет назад возле Набережной.
– Конечно. Кто же его не помнит? Это же первый сетевой магазин в Союзе. По всей стране такие отгрохали.
– Ага, фирменный… Так вот, его директора с валютой задержали. Сумма большая оказалась. С его зарплатой такую лет сто копить. Стали копать, что да как. Оказалось, он икрой приторговывал нелегально. По цене завышенной продавал мимо кассы. Вот теперь надо обыск провести, пока его семейка улики не замела. На даче, в гараже, по месту работы, по месту жительства его брата, его зятя и других родственников. Есть информация, что они все замешаны в рыбном деле. Половина из них там трудоустроена даже. Кто завскладом, кто товароведом.
– Ясно, – с досадой произнес я. – Значит, пиво будем с Быковым и Трошкиным дегустировать без тебя.
– Погоди, Андрей… А ты помочь не хочешь?
– Пятница же?
– У нас народу, капец, как не хватает. Всех подняли, кто хоть как-то может в оперативно-следственных действиях участвовать. Даже кинолога дядю Васю.
Да, труба дело, если уж до дяди Васи дошли.
– Он же старый, как сам Дзержинский? – еще более недовольным голосом переспросил я.
– И он так сказал. Но все равно загребли, щас на инструктаже в актовом зале сидит вместе со всеми приданными силами. Верещал, что ничего не смыслит в обысках. Его, мол, дело маленькое. Собачек кормить да какашки за ними убирать. А начальник управления его мордой тыкнул в его же прошлое. Напомнил кинологу, что тот десять лет опером землю топтал. До службы в собачатнике.
– Ну, я же говорю, старый дядя Вася, – усмехнулся я. – Склероз, видать, вот и забыл. А от меня-то что требуется?
Я давно уж понял, что отвертеться у меня не получится. Не по-дружески будет. Да и прав Горохов, мне на сборы много времени не нужно.
– Да ничего особенного. Приезжай на Литейную 234 через минут сорок. Поможешь квартиру блокировать. Чтобы не смылся никто… Я туда только с дядей Васей и следаком отряжен. Трое нас всего. Вот и представь. Жопа чует, что облажаемся. Сам-то я тоже ни разу в обысках не участвовал. И следак зеленый совсем, как тля по цвету. Да и по размерам тоже. А с тобой спокойнее как-то будет…
– А что за рать у вас такая? Из двух человек и одного старика? Не могли вам людей выделить?
– Так я же говорю, нету больше. Всех уже раскидали, кого могли. А наш адресок посчитали самым бесполезным. Якобы там живут сродные братья подозреваемого. Армяне. Вроде как не при делах. Недавно в городе. Но для формальности проверить надо их. Чтобы исключить, так сказать.
– Вдвоем живут?
– Да, квартиру сняли. Переехали недавно из Алаверди. Мясом в коопторге торгуют. Представляешь?
Погодин был искренне удивлен.
– А что такого?
– Ну, как бы это не мужское занятие… Продавцом работать. Так что? Поможешь?
– Ладно, только я ненадолго. Через часик Быков с Трошкиным должны прийти. Помогу тебе в квартиру проникнуть, а там уже дальше сам.
– Спасибо, Андрюх!
Я положил трубку. Баба Глаша, что с интересом слушала мой разговор (детективы она обожала), теперь демонстративно уперла руки в бока:
– Петров! Я думала, никогда не наговоришься! Аппарат, поди, уже перегрелся. Сколько трещать-то можно? Вернешься с командировки – три пролета подметешь!
– Не греется телефон, баб Глаш, – улыбнулся я. – А подмести – подмету.
Я наказал Соне встретить друзей и развлекать их до моего приезда. Квадратный коротыш “Саратов” затарен пивом и воблой. Будет чем заняться гостям, соскучиться не успеют.
Я поцеловал Соню, шлепнул ее там, где звонко, и поспешил вниз, где у подъезда в гордом одиночестве стояла моя ласточка. Похоже, что среди обитателей общежития я вообще был единственным обладателем автомобиля. Да еще и “Волги”.
До нужного адрес добрался быстро. Даже опередил опергруппу. Прибыли они минут через десять на стареньком красном “Москвиче” четыреста двенадцатой модели с пожамканными дверями и замятыми передними крыльями.
– Привет! – воскликнул я, разглядывая вылезающих из машины троих милиционеров. – Что, служебки все по “нормальным” обыскам разъехались, а вам это корыто досталось?
– Вообще-то это моя машина, – насупился возрастной широкоплечий детина с лицом Валуева, но глазами добрыми, как у спаниеля.
Когда он выгребся из машины, ее задние рессоры облегченно скрипнули.
– Извини, дядь Вась, не признал твою ласточку. У тебя же шестерка вроде была. Новая совсем.
– Была да сплыла, – буркнул здоровяк. – Развелся я, Андрюха, вот разменял ласточку на корыто.
– А я-то думаю, почему в машине псиной несет? – подал голос молодой следак. Внешне он напоминал Максима Перепелицу. В плечах неказист, непослушный вихор на полголовы, глаза шкодливые, но умные. – Ты что, дядя Вася, собак на нем возишь?
– Да я сам как собака, – вздохнул тот. – Пропах насквозь на питомнике, только что не гавкаю. Ну что, молодежь! Пойдемте делом займемся.
Вошли в подъезд. Тесный лифт едва нас вместил. Кинолог даже голову пригнул. Сколько в нем роста, интересно?
– Жмите уже на кнопку кто-нибудь, – ворчал “Перепелица”, тщедушное тельце которого приперли в угол.
– Какой этаж? – спросил я.
– Четвертый, – ответил Погодин. – Одиннадцатая квартира.
Я потянулся к панели с кнопками, но туша Василия все перегородила.
– Дядь Вась, подсоби, – прокряхтел я. – Не могу дотянуться.
Тот неуклюже развернулся и ткнул заскорузлым толстенным пальцем в панель. Как таким пальцем он умудряется еще в кнопки попадать? Кажется, что он надавил на несколько сразу.
Лифт дернулся и загудел. Натужно повез нас наверх. Ехали слишком долго. Или лифт дохлый, или нас много. Двери открылись, и мы высыпали на лестничную площадку.
– Вот эта квартира, – следователь уверенно повел к средней, что была почти напротив лифта.
– Откуда ты знаешь? – спросил я. – Тут же номеров нет.
– Посчитал. По три квартиры на этаже. Эта, значит, – уверенно заявил он. – Звоните. Только надо представиться службой какой-нибудь. Газовой, например. А то вдруг не откроют.
Насчет этого он был прав. Обыск – это такое скользкое следственное действие с непредсказуемым началом и концом. Бывало в прошлой жизни, на обысках, в которых мне приходилось участвовать, “клиенты” глотали смертельные дозы наркоты (чтобы не приписали хранение – ума, конечно, палата), некоторые вообще пытались выброситься из окон. Приходилось их от окон оттаскивать, а первых от наркоты откачивать.
Я позвонил в дверной звонок. Тот мерзко затрезвонил, казалось, на весь подъезд. Слышим шаги. Глазок погас, кто-то прильнул к нему изнутри. Мы, естественно, попрятались за угол, оставив Василия в гордом одиночестве. В отличие от нас, мажористой молодежи, Василий больше всех походил на газово-сантехническую службу своей одеждой и вообще потертым видом. Даже куртка цвета узбекского ослика напоминала спецовку.
Обитатель квартирных недр нас обозрел и через пару секунд выдал стандартный вопрос, поданный через дверь голосом таким, будто мы его семью похитили, деньги и куртку замшевую в придачу. Две.
– Х-кто?!
– Горгаз, – не моргнув бессовестной мордой, выдал Василий. – Утечки проверяем.
– Время уже не рабочее, – пробурчал мужик за дверью.
– А аварии, гражданин жилец, не по графику случаются. Откройте, если не хотите пострадать от утечки. На соседнем участке квартира рванула так, что в живых остался только попугай. И то потому, что его еще не успели купить и принести из зоомагазина.
– Поздно уже. Не открою, – заявил бесстрашный жилец, которого судьба попугая никак не вдохновила.
Мы ретировались за угол на мини-совещание.
– Раз не открыли, значит, в квартире прячут что-то, – суетился молодой следак. – На верном пути мы, товарищи. Уж у меня чуйка – будь здоров. Попались армяне.
– Что делать-то будем? – чесал репу Погодин. – Как внутрь попадем?
– Конечно, – поморщился я. – Дядя Вася никак на газовика не похож. В плечах сажень, морда, как кирпич, и ростом с дядю Степу. Вот и не поверил ему жилец.
– Может, ты попробуешь? – обратился ко мне следователь, озадаченно зажевав нижнюю губу. – Поаккуратнее как-то поговорить. Издалека.
– Ага, – усмехнулся я. – Скажу, что из ЖЭК-а, что соседей топите. Так они и поверят после того, как к ним газовик-бандит долбился. Я предлагаю теперь уже не церемониться. Постановление на обыск законное имеется?
– Да, – кивнул “Перепелица”.
– Ну так а что мы голову ломаем? Дверь надо ломать, а не мозги…
– Подожди, – остановил меня Погодин. – Попробуем официально.
Он снова позвонил в дверь, в довесок для пущей настойчивости постучал кулаком по дерматину и прокричал в замочную скважину:
– Граждане Агавеляны! Откройте! Милиция. В случае отказа мы вынуждены будем ломать дверь.
