Рахиль Гуревич
Сухопутная улитка
Глава четырнадцатая. Турнир
«20.08. 2010. Папа! Папочка! Чуешь, какие цифры в дате! Волшебные! Папа! Был турнир. Мы выиграли одну игру и одну проиграли! Вот как! Завтра играем в финале! Знаешь: с пятнадцатого по восемнадцатое был самый ужас. Я даже вспоминать не хочу. Было такое ощущение, что этот смог навсегда. Ещё по телевизору такие мрачные фильмы показывали, страшные. Я-то ужасы люблю, и то мне жутковато стало. То там глаза выкалывают, то в тюрьму сажают и мучают. Но главное, папа, что вчера и сегодня был турнир. Три команды. И мы вторые. Местные, понятное дело, первые. Сначала мы местным проиграли, потом с другими вничью сыграли. Ну назначили дополнительное время, и тут мы победили. Больше писать нет сил. Я ужасно устала. Главное: смог закончился».
Утром следующего дня Марина даже не стала смотреть в окно, чтобы не расстраиваться. Но, когда вышли на зарядку, кругляшкА солнца не было на сером покрывале неба. На улице капал дождик! Сквозь пелену и дымовую завесу капал дождик! И все взбодрились. Дождь – это надежда. Настя жаловалась, что её девочки намазали пастой, потом сменила тему, стала пересказывать фильм «Человек дождя». Марина кивала, но не слушала Настю. Состояние было странное. Завтра игра, турнир. Хотелось спать и есть. Марина еле-еле трусила рядом со старшими девочками.
− Эй, Лапша! – голос Гены. Из-за дымки почти не было видно ребят. Но Марина поняла, они приближались. Вика и Влада тоже услышали, тоже обернулись, притормозили. Гена побежал рядом с Мариной, но не как раньше, а как-то напоказ и кривляясь… Тут же пристроились и другие пацаны.
− Ну что, девчонки, к играм готовы?
− Да что тут готовиться, − чересчур громко, чересчур слащаво рассмеялась Влада. − Мы в меньшинстве играем.
− Да вам что в меньшинстве, что не в меньшинстве – всё едино.
− Ну да, − сказала Влада.
Марина отстала, пусть болтают. Вика тоже сбавила, не хотела мешать подруге. Вика бежала с гантельками, кто бы сомневался. «Надо и мне тоже будет руки подкачать, у папы попрошу гантельки», − решила Марина.
− Ну а ты, Лапша, готова?
Генка притормозил, чтобы опять бежать с Мариной. Почему он снова называет её Лапшой?
− Да в том и дело что… – нервно захихикала Влада.
− Ну, ничего, Лапша. Надеюсь, ты уже и не макаронина, и не вермишель. Приду болеть.
− Если увидишь что в таком дыму, − блеяла Влада.
И Марине захотелось её врезать, пнуть эту крашеную дуру, чтобы не лезла больше к её Гене, никогда не лезла, никогда!
− А у нас вчера в садике кондиционеры установили. Полчаса тарахтели вчера, ёжики в тумане…
«Ёжики в тумане» − Марина вспомнила, как шатались по фойе мальчики-гимнасты. Вот уж кто ёжики в тумане… Никого не видят, никого не слышат, шатаются каждый в своём ритме.
− Наш детский садик «Солнышко» в центре. Приходи, Лапша, в гости.
Марина молчала.
− Ну всё. Побежал я. А то моих не догнать! – Гена пропал. Скрылся в тумане.
Марина вдруг поняла, что она пробежала часть, где песок и пляж, и бежит по дороге – то есть заканчивает круг. Обычно этот круг казался бесконечным. А тут… И бежали-то медленно. Марина мучилась: Гена притормозил ради неё. Гена поговорил с ней. Но она не чувствовала нежного к себе отношения, разговаривал с ней как с другом. И почему опять Лапша?
Марина подгоняла девочек, когда шли с зарядки. Она хотела помыться под ледяным душем, собраться с мыслями. В номере Марина зло отпихнула Соню, которая уже привыкла мыться сразу после зарядки – Марина бежит накрывать, не моясь после зарядки, Варя никогда не моется, если не заставлять.
Холодный душ придал сил. «Попрошу кофе, − решила Марина. – Взбодрюсь»
− Мариночка! Завтра уже плюс двадцать один обещают, − огорошила с порога Любовь Васильевна.
− И вы им верите? –на Марининых глазах выступили слёзы. Ну не считая шоколадок, конечно. Нет! Этого не может быть. Все озверели, все сошли с ума. Весь лагерь какой-то сплошной дурдом. И Гена назвал её Лапшой…
− Весь интернет пишет, что похолодание.
Какие-то туристы, на одну ночь, ввалились шумно и суетливо, требовали, чтобы Любовь Васильевна их обслужила побыстрее.
− Сядьте там! – командовала Любовь Васильевна. Тут спортсмены в девять завтракают.
Но люди всё равно садились за все столы, а не за те два, которые были отведены в это время посетителям, − не «спортсменам».
− Сядьте там! – настаивала Любовь Васильевна.
− Ну что вы настроение с утра портите, − отмахивался турист. Он сидел как раз на Сонином месте, самом неудобном, спиной к проходу. – Дайте лучше ещё пива.
− Люди! Хватит ссориться! – сказал кто-то. − Тут страна сгорела, а вы ругаетесь!
Марина села за стол с чашкой бульона. Успела спокойно его допить до девчонок. На завтрак были котлеты с рисом. Марина отдала свою котлету Насте – какими глазами смотрела на Марину Варя – это надо было видеть! Ну а что? Варя Марине теперь не нужна. Марина прекрасно звонит с Настиного телефона, с крутого и дорого, а не с занюханного Вариного. Варя хищно ткнула вилкой в Сонину порцию, и не говоря ни слова, перетащила её котлету себе. Теперь уже Соня смотрела на Варю дико, и с презрением.
После завтрака дымка ещё больше развеялась. И турнир решили проводить не в помещении, как планировали сначала, а на улице.
− Всего три команды в младшей группе – сказала с презрением Влада, с угрозой глядя на Марину. У Марины настроение стало ещё лучше: так ей, этой Владе, и надо. Гена с ней, с Мариной, теперь дружит! А Лапшой с утра на зарядке назвал просто по привычке.
Марина с тщательно скрываемым торжеством, чрезмерно серьёзно тащила жребий с двумя капитанами других команд. По жеребьёвке выпало играть сначала с местными, потом со второй командой, из области. Если они две игры проигрывают, то вылетают сегодня с третьим местом. Завтра – только финал.
Марина пошла к трибунам. На каменных трибунах стадиона (Настя сказала, что они напоминают развалины древнегреческого храма), сидели старшие девочки, ожидали своего вердикта – Вика тоже тянула жребий. Елена Валерьевна теперь говорила с Мариной как с равной.
− Старших-то пять команд. Пока они разминаются, вы играете свои двадцать минут4.
− А мальчики? – спросила Влада как бы ненавязчиво, как бы между прочим, но чтобы Марина поняла, почувствовала, что она, Влада, не отдаст Гену.
− Мальчики после обеда.
− Нууу…
− Владислава! Ну сколько можно-то? – стала ругаться Елена Валерьевна. Марина любовалась тренером: она ещё больше похорошела здесь, в этот смог. Тоже загорела, скулы ещё больше выделялись на овальном правильном лице. – Сколько можно: Анжела исстрадалась, ты всё не успокоишься. Я, честно говоря, рада, что Гена за Любушкиной бегать начал. Страдай теперь как Анжела, это лучше, чем загул.
− Да ну, − прогундосила Влада. – И ничего он за Лапшой не ухаживает.
− Она у нас не Лапша, она у нас уже храбрый боец. Капитан!
− Да ну, − сказала Влада. – Они вообще мелкую травят: вы видели, Елена Валерьевна, у мелкой синяки на ногах.
Марина окаменела как те трибуны, которые как греческие.
− Да ты что? – Елена Валерьевна вся встрепенулась, напряглась. Хорошо, что Елена Валерьевна не смотрела на Марину. Елена Валерьевна уставилась на Владу. Она пыталась понять: правда это или нет. Марина это поняла и ожила. Если бы Вика спалила Марину, тогда бы Елена Валерьевна сразу на неё накинулась – Вика врать не стнет. А Влада… Вполне себе из ревности может гнать.
− Ну, − кивнула Влада. – Помните, мелкая, ещё костюм снимать не хотела?
− Не помню, − озадаченно, сосредоточенно, как бы пролистывая в мозгу прошлые дни, произнесла Елена Валерьевна, и тут пришла в себя, накинулась на Марину: − Любушкина! Это правда?
Марина уже подготовилась, невинно захлопала глазами:
− Что – правда?
− Синяки.
− Какие синяки?
− Влада! Какие синяки?
Влада грозно поднялась с трибун, по-бабьи опёрлась руки в боки.
− Да чё ты целку-то из себя строишь? – и села на расстеленную олимпийку.
Это незнакомое ругательство сбило Марину с толку. Зато Елена Валерьевна сразу успокоилась:
− Понятно всё. Ревнует. – и погрозила Владе кулаком:− Не развращай мне мелких словами своими похабными!
− Я не знаю, – стала на радостях, что тренер не поверила, оправдываться Марина. – У нас у всех синяки. Тренировки же, падения…
Елена Валерьевна опять чего-то испугалась, пристально посмотрела Марине в лицо, сказала:
− Смотрите у меня. Мне разборки с родителями не нужны и сказала Владе: − Не расстраивайся, Владислава. Таких, как Гасилкин…
− Гена, − поправила Влада, чуть не плача.
− Ну, Гена. Таких, как он, у тебя ещё будет миллион.
−Да ну… − грустно усмехнулась Влада и смахнула слезу.
– Вот слушай. – Елена Валерьевна перешагнула трибуну, взяла Владу за руку, очень серьёзно сказала: – Специально тебе и Анжеле рассказываю. Муж так меня добивался. Живём семнадцать лет вместе. Он всё на работе и на работе. Вообще не разговариваем. Ищите себе девчонки парня, чтоб было о чём поговорить. Всё! – Елена Валерьевна резко встала. – Разминаемся, разминаемся. Смог-то, говорят, всё: тю-тю. Ох, девчонки, как же здесь хорошо, – Елена Валерьевна привычно потянулась и вздохнула всей грудью.
На трибунах, на поле, улыбались многие. Девочки из других команд трусили по полю – разминались. Все радовались, что видно поле до конца, полностью, и за полем видны кусты, а за кустами ещё дорога просвечивает. На стадионе было очень шумно, говорили и в микрофон. Шум заглушил правду о Марине, которую откуда-то знала Влада. Неужели Сонька бегает жаловаться к старшакам?
Судьи тащили ворота, мерили рулеткой поле, расставляли оранжевые конусы по границе. Команды собрали, выстроили, показали десятиметровые и семиметровые линии, провели по площадке. Было чудно, что на футбольном поле проводится гандбольный матч. Тем более, что гандбольное поле было рядом, но там разминались старшие команды.
Две игры пронеслись молниеносно. За неё болеют старшие мальчики, Марина старалась как могла. Мысль, что Елена Валерьевна теперь знает о Сониных синяках, постоянно крутилась в голове, как гандбольный мячик, летящий по идеальной траектории в верхний угол ворот. Марине надо было себя зарекомендовать, укрепиться в полусредних, она активно пасовала Соне, Насте, Варе – чтобы все видели, какая у них дружная команда. В воротах у них стояла Кристина – она же была их ровесница, она имела право, но помогало это слабо. Все, и Даша, и Поля, и Варя, и Настя, все, кроме Марины и Сони, орали на Кристину. Кристина расстраивалась и неожиданно пропускала ещё больше мячей. А Соня! Соня забила с угла и раз, и два, и три. Противник стал опекать её персонально5. Из семи забитых мячей три были Сониных, два – Дашиных (ради матча она приняла обезболивающее), и один – Марины.
Настя играла плохо. Но Елена Валерьевна больше всех кричала на Марину. Во втором тайме стало полегче. Разыгралась Поля, она хорошо стала защищать шестиметровую линию, меньше стало и ошибок. Но сил уже не оставалось. Противник тоже подустал. И вдруг Настя каким-то фантастическим невообразимым образом тоже забила. Это конечно ничего не меняло, но всё же…
После первой игры должны были играть вторую, с другой командой. Елена Валерьевна отняла все бутылки:
− Куда столько воды выдули, идиотки? Любушкина! Куда ты смотришь? Почему не следишь за командой?! Сейчас надуетесь, на игре плохо станет!
Тренер объясняла ошибки, умоляла Настю не расстраиваться:
− Я умоляю тебя, Настя. Эта команда слабее. Напирай. Пас у тебя не выходит, забивай сама, главное быстро – один раз же смогла. И ещё сможешь.
Вторую игру они выиграли. Первый тайм проиграли, второй выиграли. На дополнительном времени Кристина отбила один мяч, а вратарь противников, крепкая девочка с короткой стрижкой, от мальчишки не отличить, уверенная и грубая, мяч пропустила. Пробивала с семиметровой Даша, она мастерски била семь метров6. Марина поняла, почему Даша всегда сидела в феврале на играх – на всякий пожарный, если фифти-фифти, и дополнительное время, Елена Валерьевна её как палочку-выручалочку выпустила бы.
После победы все сразу перестали друг на друга дуться, забыли ошибки и промахи, которыми обыкновенно, на тренировочных играх, ещё битый час попрекали друг друга. Переодевались на трибунах, но Марина стеснялась, она натянула костюм на потную форму и стала внимательно смотреть гандбол старших. Парни сидели за ними. Но Гена как будто забыл о Марине. Будто и не было разговоров у гостиницы, утренней пробежки, где он явно за ней, Мариной, приударил. В воротах опять Кристина. Но насколько лучше она играет. Вот что значит грамотная защита ворот, – думала Марина, кусая губы от обиды. Кристина просто блистала. Вообще она уникум – один вратарь на две команды. Гена свистел и кричал, особенно Афониной, то и дело, называя её Чуней.
− Да она же вратарь, − успокаивали его друзья.—Что ты привязался к ней. Она не привыкла ещё в поле.
Гена всё равно расстраивался. Марина обернулась и сказала:
− Аня во втором тайме покажет себя, я уверена.
− Тебя забыли спросить, Лапша, − зло сказал Гена. – Вам вообще повезло, что выиграли. Это всё Кристинка.
− Нет! – Марина пока ещё старалась очаровать Гену, хлопала глазами, улыбалась. − Мы же выиграли командой!
− Двадцать два – двадцать? – Гена сплюнул, не сплюнул – харкнул Марине под ноги: − Ну-ну.
− Но мы же вторую игру играли. Подустали.
− Да ну, − скривился Гена.
− Наоборот размятые были, это ж преимущество, − сказал кто-то из парней.
А кто-то сказал:
− Они же, мелкие, слабачки. Ко второму тайму выдыхаются.
А ещё кто-то сказал:
− Машка не поехала. А Лапша на капитана не тянет.
−Да, − сказал Гена. − Машка бы всех тут порвала. А эта Лапша, и ещё эта жирная корова, её подружка…
Марине стало очень обидно: почему Варю считают её подругой?!
– То-то мы зимой с вашей Машей последнее место на турнире заняли! – Марина психанула, встала и пошла.
− Эй, Лапша! Ты куда?
Но Марина шла и шла. Она взяла на ресепшен ключи, вошла в номер, переоделась, спустилась в буфет. Хорошо, что есть Любовь Васильевна. Она как раз вернулась с рынка и показывала Марине обновки:
− В отпуск уезжаю. Вот шлёпки, юбка, а вот купальник.
− Сколько купальник? − спросила Марина. Ей и правда стало интересно: да пошёл этот Генка, у неё Киса есть.
− Дорого. Тысяча двести, − округлила глаза Любовь Васильевна.
Марина успокоила Любовь Васильевну, что это не очень дорого, что в Москве купальники по пять тысяч, и стала сервировать столы.
Девчонки опоздали, пришли довольные, после одной своей победы, после двух побед старших девочек. Они не досмотрели игры до конца, Елена Валерьевна прогнала их обедать. Даша и Полина окончательно сдружились на игре с Соней. И Варя шла вместе с Соней, а Настя – одна. Старшие и Елена Валерьевна так и не показалась на обеде. Суп старших девчонок совсем остыл.
− Ешьте, − разрешила Любовь Васильевна. Всё равно пропадёт. И все, кроме Марины, съели ещё по тарелке супа.
После сна Марина решила не идти на игры, но Настя постучалась к ним в номер, зашла как к себе домой, властно сказала, как приказала:
− Обязательно иди. Будем болеть против твоего бывшего.
− Он не мой. У меня парень в классе есть, − улыбнулась Марина. Ей было очень тяжело на душе. Но надо успокоиться: завтра опять игра.
− А я буду за мальчишек болеть! – сказала Варя.
− Они, между прочим, тебя жирной коровой обозвали, − натянуто, напоказ рассмеялась Марина, и почувствовала, что ей стало намного легче. Варя скуксилась, замолчала, забрала на себя Маринину грусть-тоску.
− А ты? – вдруг спросила Марина Соню. – Ты за кого, Соня?
− За мальчиков. Это ж наши.
− А мы всё равно будем против, − сказала Настя.
Марина понимала, почему Настя её поддерживает. Настя чувствовала, что из-за неё чуть не продули вторую игру. Она чувствовала, что играет слабее всех.
Вечером, когда пили чай с Настиными печеньями (печенья таяли во рту), Настя сказала:
− Девчонки! Старайтесь завтра.
− Да чё стараться, − сказала Варя. − Мы по-любасу вторые. Они же сильнее.
− А вдруг выиграем? − спросила Настя.
Марина не могла понять, к чему Настя клонит. На дуру она не похожа, ясно же, что завтра местные выиграют, та, третья, команда откололась, а местные самые сильные, и никакая Кристина их не спасёт.
− Не выиграем, − откликнулась Соня.
− А ты вообще заткнись, − сказала Настя.
«Понятно, − подумала Марина. – Настя бесится, что мелкая играет лучше её, вот и провоцирует. Хитрая».
Соня встала из-за стола, пошла и легла в кровать.
− Девочки! Я что-то спать совсем не хочу. Пойдём телек смотреть, а то сегодня ещё не смотрели, – предложила Настя.
− Не, я спать, − зевнула Варя и легла.
− А ты, Марин? – Настя в упор смотрела на Марину.
− Ну пошли, − Марина тоже хотела лечь, но перечить Насте она не смела: Марина же опять пятнадцать минут говорила по Настиному телефону.
− Там ужастик.
Марина с Настей сели на Сонину кровать. Фильм увлёк. И секс, и ужасы – супер. Они сдвинули Соню к стене, и даже чуть-чуть прилегли на неё. Соня сопротивлялась, молча пинала их в ответ. Марина вспомнила разговор на трибунах. Ей стало страшно: вдруг Соня побежит жаловаться Елене Валерьевне…
− Всё. Я спать хочу. Страшно: глаза выкалывают, руки отрубают.., − сказала.
− А я до конца досмотрю, − настаивала Настя
Но тут вошла Елена Валерьевна.
Марина дёрнулась: ну всё – сейчас Соня пожалуется точно!
− Девчонки! Владу не видели? – озабоченно спросила Елена Валерьевна.
− Нет, − сказала Марина, выключила телевизор и пошла к своей кровати.
Настя испуганно замерла: она же после отбоя не в своём номере. Сейчас Елена Валерьевна прибьёт.
Елена Валерьевна прошла во вторую комнату:
− Точно Влада не у вас?
− Нет.
Елена Валерьевна заглянула почему-то под все кровати, вышла на балкон, и тут только заметила Настю:
– Ты что это?
Настя убежала, Елена Валерьевна тоже быстро вышла из номера, в коридоре крикнув напоследок:
− Любушкина! Попробуй только телевизор сейчас включить.
Чёрт! Как это обидно: включила Настя, а гонят на неё, на Марину.
Через пятнадцать минут пришла Афонина, села на кровать к Марине, стала нервно теребить в руках полотенце:
− Влады нет, и Гены. Тренер его звонил.
− Да знаем, − отозвалась Соня.
− Да найдутся, − сказала Марина.
− Это всё из-за тебя, − встала с кровати Афонина. – Если бы он с тобой не заигрывал, то сейчас все бы спали спокойно. А он заигрывал с тобой, чтобы Владку заманить.
− Да мне плевать, − жёстко сказала Марина. – У меня в школе парень есть. И симпотный, не то, что этот Гена.
Она вдруг услышала, как Варя хихикнула, и это было ужасно обидно: наверное, Варя считала Гену идеалом красоты, а в то, что у Марины парень в школе, не верила. На самом деле так и было. Гена лучше Кисы по внешности, но он и старше, и спортсмен. Но Киса тоже ничего. Марине захотелось врезать Варе. Но это никак нельзя при Афониной.
– У нас игры завтра, а Влада неизвестно где, – переживала Афонина. – Господи-господи! − и вдруг сменила тему: – Ты, Лапша, слышь, к Соне не лезь.
− Я не лезу.
− А откуда у неё на ногах синяки такие?
− Да это мы случайно… – замялась Марина.
– Что случайно?
– Это на тренировочных играх…
– Гонишь! Мы доказать-то ничего не можем, но все подозреваем, что ты Соню лупила. Сонь! – Афонина откинула с Сони покрывало. – Не бойся! Скажи!
− Аня! – ответила Соня, всхлипывая. − Они меня всё время терроризируют. И сейчас с Настей из девятьсот седьмого к самой стене отпихнули. Они всегда так.
− Не волнуйся, Сонь. − сказала Афонина. − Отдыхай, Сонь. У тебя хорошая игра была сегодня. Это что у вас печенье? – Афонина подошла, взяла со столика еду, тут же захрустела, высосала кипяток из чайника. – О! Узнаю Настину кормёжку. Она нас тоже сначала прикармливала. Потом мы её послали. Она не командный игрок, дурра. И ты, Лапша, дура. Поэтому Соню и гасишь, чувствуешь, что она сильнее. Я за пять лет на гандболе таких как ты перевидала… − почему-то с издёвкой сказала Афонина, загребла ещё печенья и вышла. Варя размеренно сипела в ответ. Она спала, ей ни до чего не было дела.
Марина лежала и кусала губы, слёзы стекали от уголков глаз по щекам, по виску, на подушку, изрядно уже грязную наволочку. Лицу стало холодно: Марина почувствовала, что вся дрожит. Она накрылась ещё и покрывалом, стала ждать, когда согреется… Она терзалась, сердце ныло: значит, Гена использовал её! А как зло он ей говорил на трибунах, как унижал при всех, как плюнул её под ноги. Ну, ничего, никто, ни Соня, ни Афонина, ни Настя, ни тем более спяще-храпящая Варя, не заметили, что она расстроилась. Надо не показывать виду. Марина вспомнила Кису. Ей захотелось обнять его, захотелось быть с ним. «Почему, − кляла себя Марина. – Почему я так к нему относилась?!» Гасилкин такой подлый, его парни зовут здесь Газ. Гасилкин как этот смог – то приходит, а то пропадает. Киса в сто раз лучше Генки. Потом Марина подумала, что как хорошо, что через три дня домой. Суббота, воскресение, понедельник. Вторник – уже дома. Но надо пережить ещё эти три дня. И Афонина угрожает. Как она зло с Мариной! Это всё зависть. Марина-то почти капитан! И игру они выиграли! Афонина же как вратарь теперь – пшик, бегает крайней. Послышалась возня и шаги. Марина обернулась – Соня встала. Неужели она тоже не спала и слышала её, Маринины, сморкания и редкие всхлипы?!
− Ты чего? – Марина поспешно вытерла о подушку лицо.
− Холодно. Разве не чувствуешь. Хотела балкон закрыть.
− Ах, балкон, − Марина вскочила, бросилась на Соню. – Я тебе сейчас закрою балкон, так закрою. Ты у меня на балконе ночевать будешь, под балконом. Соня отскочила, шарахнулась, легла в кровать сказала:
− Ты псих?
− Кто тебе разрешил подходить сюда? Кто вообще? Елена Валерьевна предупреждала тебя! Сейчас пойду и настучу как ты тогда на нас.
– Елене Валерьевне не до тебя сейчас. Твой Генка увёл же Владу, – сказала Соня. – А ты на мне злость срываешь, Лапша…
− Да заткнитесь вы, девки, − пробормотала Варя. Зашевелилась, встала, поёжилась:
− Холодно-то как.
Варя пошла, как лунатик закрыла балкон, босиком пошлёпала в туалет.
Глава пятнадцатая. Дыма больше нет
С утра стало «морозно». Марина тряслась у гостиницы в своих шортах и майке, но не идти же переодеваться. Вышла Настя из двести седьмого, объявила:
– Остальные дрыхнут.
Елены Валерьевны не было. И старших.
− Точно! Какая зарядка, − сказала Варя. – Влада пропала. Тренерам сейчас не до зарядки.
− Подождём ещё пять минут, − сказала Марина.
И стали ждать. Из-за угла гостиницы появились Влада и Госилкин.
− О! Лапша! – сказал он. – Вермишелина, ты моя.
Он обнимал Владу, видно было, что они счастливы, и что они очень красивы.
− Я фигею, − пробасила Варя.
Соня тоже таращилась на Владу и Гену во все глаза – благо, видимость стала просто отличная.
− Вас ищут с ночи! – объявила Настя.
− Да знаем, − в нос протянула Влада и резко застегнула олимпийку, как будто злилась, что её счастью кто-то мешает. Потом пристально посмотрела на Марину и сказала: − Мы с зарядки, дурочка. А ты что подумала?
− Да. Все ваши на карьере! − рассмеялся Гена. И Марина с удивлением заметила, что зубы у него жёлтые и мелкие.
− Пошли, девочки, на карьер, − сказала Марина. Она только не могла понять одного: почему Елена Валерьевна не зашла за ними?
Но на карьере никого не было.
− Я так и знала, что прикололись, − усмехнулась Настя. Усмешка у неё была противная, какая-то сытая, пренебрежительная. Настя так постоянно усмехалась. Даже, когда шли навстречу незнакомые люди, прохожие. Настя как будто хотела сказать: что за отродье, и бывают же такие, небо коптят.
Марина накрыла завтрак впритык – девчонки уже заходили. Садиться за стол с Соней и Варей марина не стала, вернулась в номер. Тут и села пить чай, чтобы побыть в одиночестве. Вчера Настя оставила целый съедобный клад: вкусный чай в пакетиках, и кофе, и сливки в маленьких порционных формочках.
После поплелись на поле, на трибуны. Елены Валерьевны и тут не было. Девчонки сказали, она и с утра в буфете не появилась… Показалось солнце, стало припекать, Марина сняла олимпийку повязала её на поясе и решила пробежаться к карьеру, размяться.
Она стояла в кроссовках, увязших в песке, одна на пляже. Редкие мужики с металлоискателями бродили то там – то здесь. Они все как слепцы, которые вдруг прозрели, − подумалось Марине, – ищут монетки и драгоценности. А я открываю заново для себя детали, пейзажи, пространство… Сейчас набежит народ, холодно, но солнце припекает. И всё-таки: каким лживым оказался Гасилкин. Одни и те же люди вокруг тебя, но то радостно на душе, то жить не хочется. Марина почувствовала, что её отпускает. Она как Юлька, выбирается из своего домика, в который её вогнала новость о Владе и Генке. Марина вздохнула полной грудью, как Елена Валерьевна. Она здесь уже две недели, а вроде как − новое место! Далёкий противоположный берег без дымки, сосны, палатки между деревьями, дальше карьер уходил вправо – там был как бы второй водоём, что-то вроде огромного лягушатника, там уже плескаются дети, в кругах, в нарукавниках – там на воде было ярко и пёстро. Марина посмотрела на небо. Небо тоже новое, удивительное, такого Марина нигде не видела: с одной стороны − тёплое голубое небо и пушистые облака, с другой стороны – белое с тонкими холодными длинными, как старый потрескавшийся жгут, облаками. На фоне этого белого – какие-то серые облака, не пушистые и не тянущиеся долго-долго, какие-то больные облака, облака-мутанты. Это был дым, он убегал, он уходил, дым серый, он намного ниже, чем облака. Голубое наступало − серое отодвигалось. Марина села на песок, стала выбирать из песка камешки и кидать, они не долетали до воды.
− Чуешь, Маринк. Дымки нет, − послышался голос.
Марина не сразу сообразила, что это к ней обращаются, её зовут. Она вздрогнула, обернулась, вскочила на ноги: Даша и Полина.
− Маринк! Ты чё плачешь? – Даша испуганно смотрела на Марину Даша, продолжая бежать на одном месте.
− Да ты чё? Из-за Гасилкина? – спросила Полина. Марина вдруг увидела, что у Полины тонкий аристократический нос, а у Даши скуластое как я якутки лицо – Марина впервые за две недели пристально смотрела на этих девчонок, подруг Маши…
− Нет девчонки, − Марина вытерла глаза рукой. – Просто я уже думала, что дым никогда не уйдёт.
− Ой, − остановилась Даша, и хвост её собранный на затылке, перестал надрывно скакать из стороны в сторону: − Я тоже думала, что кирдык всем нам, просто не говорила.
− Ужас, – кивнула и Полина.—По телеку сегодня в буфете говорили, что из Москвы все чиновники сбежали. Бросили людей. Там жертвы страшные, куча людей задохнулись.
− У мамы подруга умерла, ещё перед тем как мы сюда приехали, и у бабушки подруга умерла, − и Марина разревелась как рёвушка.
− Любушкина, − разнёсся по карьёру истошный крик.
− О! Елена Валерьевна! – опомнилась Даша. – Погнали.
Елена Валерьевна стояла у сосен, из-за её спины всё шли и шли люди, заполняя, заполоняя пляж.
− Ну вы даёте! − сказала Елена Валерьевна заспанным не своим хмурым голосом, под глазами у неё были синяки.
− Мы размяться, Елена Валерьевна, − сказала Полина.
− Значит, сейчас старшие играют, а потом опять мы с местными. Финал. Собрались! Слышишь, Любушкина, я к тебе обращаюсь?! Ты что: ревела?
− У неё у мамы подруга в Москве умерла, задохнулась, − сочувствующе сказала Даша.
− А-ааа, ну крепись Любушкина. У меня папа весной от инфаркта скоропостижно. Э-эх, девчонки, – вздохнула Елена Валерьевна. − Занимайтесь спортом, спорт молодит. И поменьше мужскому полу доверяйте, − тренер как-то странно посмотрела на Марину: неужели она всё поняла про неё.
Пока разминалась, Марина смотрела игру, как в пух и прах разгромили старшие областную команду. Влада была в ударе, она обыгрывала даже двухметровую гигантшу у соперников, да и Вику обыгрывала по мячам. Марина не могла оторваться от захватывающей игры, тянула и тянула бедро, поставив вторую ногу на каменную приступочку, пока Варя не сказала:
− Марин! Ты чего? Пошли уже с мячиком разминаться.
Марина совсем не запомнила, как играли. Она играла как автомат – когда надо, бросала, давала пас, защищала ворота, мешала противнику. В тайм-аутах Елена Валерьевна что-то говорила, Марина слышала слова, а значение до неё не доходило. После второго тайма Марина увидела цифры – пластиковые перекидные карточки на судейском столе: 10-25. Плохо, − только и подумала Марина. В буфет она опять не пошла. Тем более, что будет только их команда, сами себе накроют. И буфетчица другая. Любовь Васильевна сегодня передаёт смену. Марина решила выйти из гостиницы, прогуляться – всё-таки на душе было ужасно тяжело. И так обидно: ещё Гасилкин этот противный с утра прикололся над ними, что Елена Валерьевна на зарядке.
За клумбами начиналась лестница от гостиницы вниз. К шоссе, к автовокзалу, от которого ночью, освещая путь фонариком, торопились они с мамой. Мама охала от тяжести чемодана… Как это было давно! Как же хорошо, когда нет дымки!
Марина опустила голову. Боже! На груди медаль. Она же сняла медаль. А грамота? Куда делась грамота? Марина не помнит, куда её положила.
Она вошла в кафе. Девчонки сидели, ели, уже допивали компот.
− Мариночка – подошла Любовь Васильевна. – Я уж переживать стала. Бульон твой, грудки. А я побежала. Пока Мариночка. Спасибо тебе за помощь!
− Вам спасибо Любовь Васильевна.
Марина услышала за столом надсадное хихиканье: Настя, Варя, а может Соня? − и вдруг почувствовала, что дико хочет есть.
− Чё с медалью как пионерка? – за стойкой стояла полная похожая на тарелку супа-рассольника, тётка, загорелая до черноты и с голубыми ресницами.
− Забыла снять. – Марина сняла медаль, сунула её в карман шорт.
− Мы пойдём, Марин, − сказала Даша.
− Угу. Я сейчас поем и приду.
Настя почему-то не уходила, сидела, с вызовом, беспардонно, пялилась на Марину и жевала самую дорогую шоколадку. Но Марине было теперь всё равно. Она выпила бульон, съела две грудки, запила киселём и вышла, придерживая карман, чтобы медаль не выскочила.
Номер был закрыт. Девчонок не было. Даже Сони. Из девятьсот седьмого номера слышался смех. Все в другом номере. Она одна. О господи! Она же забыла ключи на ресепшене. Марина потащилась обратно вниз, в маленький лифт садится не стала, она уже третий день в него не садилась.
