Рауфа Кариева
Они лучше
Конечно, я впервые оказалась в деревне, тем более на таком видном месте! Могла бы быть и поскромнее, не шокировать народ. Да, я собрала коллекцию туфель на каблуках разных цветов – красные, черные, белые, зеленые, коричневые и розовые. Да, я делала сложную прическу в стиле военного времени 40-х годов – высокая волна надо лбом и тяжелый узел на затылке – волосы у меня были длинные. Да, у меня был яркий макияж, но ведь общепризнанно – красивый.
И вот вдруг эта «не наша» – «городская, приезжая, нерусская, чужая» – единственная определила беременность у лошади, тогда как конюх, ветеринар, да и все кто видел и использовал лошадь все это время по хозяйственной работе – исконно сельские жители – не заметили.
Все искренне жалели лошадь, сетовали на свое невнимание. Совсем уж винить всех за невнимательность и отсутствие жалости к животному – я не могу. Все люди там хорошие, сердобольные. Просто как наваждение было, затмение всеобщее – не заметили, и все тут. А я – и так была объектом внимания, так сейчас ну просто стала сельской «звездой».
Пришел ветеринар. То, что он был обескуражен – мало сказать. Сел напротив меня и внимательно так на меня смотрел. Вглядывался. Пытался что-то понять, спрятанное как-будто. Но молчал.
Я размышляла тогда над этим случаем. Я ведь понимала, что та мысль о беременности лошади не была плодом моих знаний, опыта, наблюдений. Нет, она была мгновенной искрой в моей голове, независимым от меня озарением. После размышлений я пришла к выводу, что еще больше неизвестного существует в жизни – независимо от нашего сознания и осознания. Возможно, лошадь испустила какой-то флюид, знак, сигнал «SOS», а я случайно его уловила. И я должна была что-то предпринять, защитить беззащитное существо. А я не сделала этого. Я поверила не своей интуиции, а конюху. А конюх тот, видимо, отлучался по своим делам (пресловутый «человеческий фактор»), и не признавался в этом даже сам себе, он все-таки оставлял лошадь без присмотра пастись в лесу. А там и конь из соседней деревни мимо прогуливался. И все остальные жители – они не приглядывались к животному (не своя же, заводская). Там все люди добрые, но очень увлеченные своими делами, так что некогда присмотреться вокруг: вдруг кто-то зовет на помощь.
Жизнь пошла своим чередом, поговорили-поговорили на деревне, да и забыли. И я почти не вспоминала, но иногда выгляну в окно, а там эта труженица запряженная тащит какой-то груз, а рядом, стараясь шагать как можно ближе к матери, идет жеребенок. Красивый такой, мужского пола. И опять у меня по сердцу грусть полоснёт: «Живет на земле существо бессловесное, работает в поте "морды" своей, без устали, и сказать о своих проблемах не может. И нуждается во внимании, жалости, сострадании. А мы, «цари природы» и «венцы творения», заняты только сами собой…».
Много лет прошло с того дня, а я часто вспоминаю эту историю и говорю себе, как тогда говорили все в деревне: «бедная, бедная лошадь».
Август 2012 года
Плюша
Во дворе, где гуляю со своими собаками, я познакомилась на днях с интересным псом по кличке Плюша, и его хозяйкой. Плюша – старик. А нашли его крошкой в обувной коробке у метро Бабушкинская 14 лет назад. Имя дали по шкуре – она очень густая, длинная, какой-то северный медведь, а не собака. Плюшевый колобок. Интересную историю поведала мне его хозяйка. Плюша дважды самоотверженно бросался в бой и фактически спасал ее жизнь.
Собаки и люди. Это уже неразделимые существа.
Сколько бы ни было в моей жизни встреч с собаками, как бы я ни обожала наших мопсов Макса и Мотю, которые живут сейчас в нашей семье, все же главной Собакой в моей жизни является собака моего дедушки – Бурик, Борис Иванович.
В детстве я часто жила в доме у бабушки и дедушки по материнской линии. В доме было много кошек, но собаки не было. По рассказам, она была раньше, звали ее Бурик, но она убежала. Еще когда я была младенцем. Оказывается, всех собак, которые когда-то были у моего деда, всегда звали Бурик, или Буран.
В один день дедушка приехал с работы. Он всегда ездил на работу на велосипеде. Работал он, уже будучи на пенсии, заведующим хозяйственной частью Душанбинского текстильного комбината. Дедушка был очень хозяйственный, аккуратный, всегда ездил на работу в костюме. А одну брючину, со стороны велосипедной цепи, закалывал булавкой, чтобы не испачкалась. И велосипед у него был всегда чистенький. Только я, когда дедушка спал, «угоняла» его огромный мужской велосипед, умудрялась управлять им, несмотря на мужскую раму, подлезая сбоку. Естественно, при таком «управлении» я постоянно падала, преимущественно в кусты или в лужи, и велосипед пачкала. Дедушка не ругался. Вздыхал и чистил велосипед.
И вот дедушка приехал, аккуратно поставил велосипед на стоянку в своем образцово-показательном по чистоте и порядку дворе, и достал из-за пазухи кулечек. Я подумала – конфеты, или пряники. Но он понес кулечек не на кухню, а в свою мастерскую – он был плотник, столяр, краснодеревщик. И дом построил сам, включая все плотницкие работы и изготовление мебели. Я, конечно, вприпрыжку за дедом – я всегда «путалась» у него под ногами. В мастерской, на рабочем столе, он развернул кулечек. И я увидела необыкновенно маленькое существо – крошечный комочек черно-белого окраса – щенок. «Это – Бурик», – представил щенка дедушка. Дед сделал ему постельку из коробки и велел сбегать на кухню – принести блюдце с молоком.
С этого момента и до моего взрослого возраста, и моих переживаний, когда спустя 17 лет Бурик пропал, это пушистое существо было моим любимцем и другом. И не только моим. У деда было одновременно 4 внучки близкого возраста. Нам всем он сделал в своем дворе бассейн – из цемента, 2Х2 – назывался «лягушатник», качели – на цепях, настоящие, песочницу – привозили по грузовику чистейшего песка и мы строили целые города. И четвертым любимым занятием для нас было общение с Буриком.
Дед всегда говорил, что Бурик является представителем породы «цирковая». Сейчас я понимаю, что такой породы нет. Просто дед обожал цирк, ходил один, только один, на все цирковые представления. Видимо, чтобы никто не мешал ему насладиться этим зрелищем. И ему хотелось думать, что Бурик – цирковой. Конечно, пес был дворянином. Но каким красавцем! Морда – тип, как у Плюши, удлиненная, и карие глаза. Но сам высокий, хотя и не крупный, просто лапы стройные, хвост пушистый крючком. Весь черный, пушистый, а грудка и лапки – белые. Он был очень красивым псом. Среднего размера. С такой красотой и умом, а также темпераментом холерика, поведением смельчака, он вполне справился бы с работой в цирке. Это был очень веселый пес, отважный, хулиганистый. Все время бегал за местными собачками-девчонками, и видимо, пользовался большим успехом, обходя всех соперников. Я раза два спасала его от огромной своры менее удачливых в любви соперников. Это было так. Стою я на улице у ворот дома и вижу вдалеке, в начале улицы, со всех ног (то есть лап) бежит домой Бурик, а за ним штук 7 псов, бегут явно с намерением надрать что-нибудь нахалу. Я быстро открываю калитку, в нее пулей залетает Бурик, следом я, и я калитку с грохотом закрываю. В эту же секунду преследователи атакуют ворота с ожесточенным лаем. Бурик «отдышивается» и очень благодарно на меня смотрит. Умел бы – сказал: спасибо, друг.
Бурик любил, когда дед что-то делает за воротами, калитку держит открытой, пойти, затеять какую-нибудь свору, и быстро ретироваться.
Так как Бурик уходил и хулиганил в поселке, дед сажал его на цепь. И будка у пса была капитальная, как и все в доме деда. Но как только внучки приезжали, Бурик мог сломать будку и порвать цепь, от восторга и радости, и его с цепи спускали. В эту минуту, он не подходил сразу с нами здороваться. Нет, он сначала делал молниеносные пробежки вокруг двора – 4-5 кругов, не меньше, на огромной скорости, потом останавливался, переводил дух, и только потом бросался целоваться и обниматься с гостями. В дом входить ему не разрешалось. Но он сидел на крыльце и готов был вытянуться в струну, лишь бы заглядывать в дом, в комнату и кухню, чтобы посмотреть на милые лица его подружек – нас, внучек деда. Однако мы мало времени находились в доме – климат в той стране теплый, на улице был дастархан, беседка, стол. Кушали всегда во дворе – как почти все в среднеазиатских домах. И всегда рядом был Бурик, сидел возле стола в просящей позе – когда в семье много детей, никогда собака голодной не останется. Перепадало ему, перепадало….
А в то время, когда Бурик, стоя на задних лапах, был со мной одного роста, он терпел участие в моих играх. Я играла в парикмахера. Бурик был клиентом. Во дворе у деда был водопровод – с раковиной-столом из цемента, как во всех среднеазиатских дворах. Я туда загоняла Бурика. Мыла его водой из-под крана, причесывала, делала маникюр (понарошку). Потом я его одевала. Как сейчас принято ненужные вещи, одежду, отвозить на дачу, так и тогда вся одежда, из которой дети выросли, или она состарилась или вышла из моды – все это отвозили бабушке на чердак, на «тряпки», для хозяйственных нужд. Я залезала на чердак, исследовала эти кучи тряпок. Чего там только не было: платьица, штанишки, сандалики, пинетки, платки, шарфы, женские туфли, мужские шляпы… Из всего это «богатства» и состоял гардероб Бурика. Я его наряжала. Каждый раз в разном стиле. То он – девочка в платье, гольфиках, туфельках и чепчике. То он – дядька в шляпе. Тогда он и становился Борис Ивановичем. Еще я брала у бабушки крышку от швейной машинки, ручной. Тогда такие крышки делали в виде фанерного округлого саквояжа светло-орехового цвета. Я изображала, что это мой дорожный саквояж. И объявляла Бурику: мы едем в Москву. Бедный Бурик не хотел в Москву, не хотел мыться, причесываться и наряжаться. Но терпел и с любовью смотрел мне в глаза. Опять я полностью его готовила к поездке, одевала, брала его под руку (под одну переднюю лапу), во вторую брала «саквояж», и мы вместе ходили с ним по двору, Бурик – на задних лапах, изображали отъезд. Вот уж действительно, цирковая собака!
