Ребекка Сёрл
Через пять лет
Rebecca Serle
IN FIVE YEARS
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
В тексте неоднократно упоминаются названия социальных сетей, принадлежащих Meta Platforms Inc., признанной экстремистской организацией на территории РФ.
© 2020 by Rebecca Serle
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022
* * *
Лейле Сейлс, вот уже десять лет озаряющей мою жизнь: пять лет до и пять лет после.
Мы грезили об этом, ибо это уже случилось
«Что-что, а будущее, малыш, стороной тебя не обойдет, – сказал он. – Положись на него смело. Будущее всегда найдет тебя. Стой спокойно, и оно непременно тебя отыщет. Так земля неизменно стремится к морю».
Марианна Уиггинс. Свидетельства невидимого
Мне будет недоставать:
Прогулок по мосту, ведущему в Манхэттен.
Пирогов.
Нора Эфрон
Глава первая
Двадцать пять. Каждое утро, прежде чем открыть глаза, я считаю до двадцати пяти. Отличный способ, чтобы расслабиться, вспомнить, какой сегодня день и год, сосредоточиться, настроиться на серьезный лад и, если уж начистоту, дождаться, когда лежащий рядом со мной Дэвид, мой парень, выберется из постели, включит кофеварку и спальню наполнит аромат жареных кофейных зерен.
Тридцать шесть. Тридцать шесть минут требуется, чтобы почистить зубы, принять душ, протереть лицо тоником, нанести на него дневной крем, накраситься и одеться. Если я мою голову, тридцать шесть минут превращаются в сорок три.
Восемнадцать. Восемнадцать минут занимает путь от нашей квартирки в Марри-Хилл до Восточной Сорок седьмой улицы, где располагается юридическое бюро «Суттер, Бойт и Барн».
Двадцать четыре. По-моему, через двадцать четыре месяца свиданий и ухаживаний самое время съехаться вместе.
Двадцать восемь. Подходящий возраст для помолвки.
Тридцать. Подходящий возраст для замужества.
Меня зовут Данни Кохан, и я верю в магию чисел.
– Удачного собеседования! – приветствует меня Дэвид.
Я замираю на пороге кухни. Собеседование. Сегодня. Пятнадцатого декабря… На мне банный халат, мокрые волосы тюрбаном замотаны в полотенце. Дэвид до сих пор в пижаме, тронутая сединой каштановая шевелюра топорщится в беспорядке. Дэвиду нет и тридцати, а он уже седой как лунь. Но мне это нравится. Седина придает ему своеобразное благородство, особенно когда Дэвид надевает очки. А очки он надевает довольно часто.
– Спасибо.
Я обнимаю его, целую в шею, затем в губы. Бояться мне нечего – я только что почистила зубы, а дыхание Дэвида и без того свежее. Поначалу, когда мы только-только начали встречаться, я думала, Дэвид поднимается раньше меня, чтобы побыстрее выдавить на щетку зубную пасту, и лишь позже, когда мы стали жить вместе, мне открылось, что никакой нужды в этом у Дэвида нет. Таким уж он уродился: его дыхание всегда чистое, как весеннее утро. Чего нельзя сказать обо мне.
– Кофе готов.
Он не успел вставить контактные линзы и близоруко щурится, пытаясь разглядеть чашки. Лицо его страдальчески морщится, и у меня сжимается сердце.
Наконец он находит мою чашку и наполняет ее дымящейся жидкостью. Я открываю холодильник. Дэвид протягивает мне чашку, и я от души разбавляю кофе сливками. Сухими сливками с привкусом фундука. Для Дэвида портить кофе подобным «осветлителем» – настоящее святотатство, но он все равно покупает сливки, лишь бы меня порадовать. Такой вот он человек. Рассудительный и щедрый.
Обхватив ладонями чашку, я присаживаюсь в нише у окна и смотрю на Третью авеню. Марри-Хилл не самый респектабельный район Нью-Йорка, а заполонившие его еврейские общины и выпускницы колледжей в толстовках «Пенн», толпами понаехавшие из приграничных Нью-Джерси и Коннектикута, и вовсе отпугивают от него добропорядочных граждан. Но где еще в этом городе мы смогли бы арендовать двухкомнатную квартиру с оборудованной кухней-столовой в доме с привратником? А ведь, говоря между нами, мы с Дэвидом зарабатываем до неприличия больше денег, чем наши двадцативосьмилетние сверстники.
Дэвид – инвестиционный банкир в компании «Тишман Шпейер», вкладывающейся в недвижимость. Я корпоративный юрист. И сегодня у меня собеседование в ведущей юридической фирме Нью-Йорка. В «Уочтелле». В святая святых. В земле обетованной. В легендарной цитадели из серого бетона и черного гранита на Западной Пятьдесят второй улице. В овеянной славой штаб-квартире, где трудятся выдающиеся юристы страны. Где представляются интересы всех самых знаменитых компаний, от названий которых кружится голова: «Боинг», «Эй-Ти-энд-Ти», «ИНГ Груп». Эпохальные слияния корпораций, сделки, влияющие на мировые рынки, – все происходит внутри этих стен.
Я мечтала работать в «Уочтелле» чуть ли не с пеленок. И когда отец отвозил меня в город полакомиться мороженым в «Серендипити» и сводить на дневной спектакль, мы обязательно глазели на высоченные здания на Таймс-сквер, а иногда, повинуясь моему неодолимому порыву, прогуливались до Западной Пятьдесят второй улицы, и я, запрокинув голову, смотрела и не могла насмотреться на дом под номером пятьдесят один, где располагались головные офисы Си-би-эс и «Уочтелла», обосновавшегося там с 1965 года.
– Ты сразишь их наповал, котенок.
Дэвид потягивается, поднимая над головой руки, и его футболка задирается, обнажая живот. Дэвид длинный и тощий, и стоит ему потянуться, как все его куцые футболки ползут вверх. Впрочем, я ничего не имею против.
– Готова?
– Разумеется.
Когда мне позвонили и пригласили на собеседование, я подумала, что это розыгрыш. Рекрутер из «Уочтелла»? Ага, как же! Наверняка очередной прикол Беллы. Белла – моя лучшая подруга, и ее хлебом не корми – дай над кем-нибудь посмеяться. Взбалмошная блондинка, она блондинка и есть. Один ветер в голове. Однако я ошиблась. И фирма «Уочтелл, Липтон, Розен и Кац» действительно позвала меня на собеседование. Сегодня, пятнадцатого декабря. Я взяла маркер и жирно обвела этот день в ежедневнике, чтобы ничто не стерло его из моей памяти.
– Не забудь, – напоминает Дэвид, – у нас сегодня праздничный ужин.
– Не уверена, что получу работу прямо сегодня, – отвечаю я. – Обычно работодателю требуется время все обдумать.
– Неужто? – игриво ухмыляется Дэвид. – А вот я уже все обдумал.
Дэвид – тот еще Казанова. Обольстит любую. А ведь так и не скажешь, что в этом чопорном и благообразном педанте скрыта целая бездна обаяния и остроумия. Я обожаю его чувство юмора. Оно-то меня к нему поначалу и привлекло.
Я удивленно приподнимаю бровь, и Дэвид тушуется.
– Считай, работа у тебя в кармане, – убеждает он. – Все будет так, как мы задумали.
– Спасибо, что веришь в меня.
Пора уводить разговор в сторону, а то Дэвид того и гляди проболтается. Он просто не умеет хранить секреты и врать. А я и без него знаю, что произойдет сегодня вечером. Сегодня, спустя два месяца после того, как мне исполнилось двадцать восемь лет, Дэвид Эндрю Розен сделает мне предложение.
– Отруби с изюмом и половинка банана? – Дэвид протягивает мне глубокую тарелку.
– Не-а. Сегодня великий день, значит, мне полагается бейгл с треской. Сам знаешь. Только так.
Еще до звонка из «Уочтелла» я, бывало, заглядывала в ресторанчик «У Сарджа», что на Третьей авеню. Салат с треской в бублике-бейгле у них вкуснее, чем в центре, в закусочной «У Каца», а очереди меньше: даже когда в ресторанчик набивается народ, ждать приходится не более четырех с половиной минут. Работают они просто молниеносно.
– Жвачку взяла? – спрашивает Дэвид, присаживаясь рядом.
Я киваю, закрываю глаза и отпиваю кофе. Рот наполняется сладостью, по телу разливается блаженное тепло.
– Что-то ты не торопишься, – замечаю я.
И вдруг меня осеняет: да ведь он давным-давно должен был уйти! Он работает так же, как и фондовые биржи. Неужели, изумляюсь я, он отпросился на целый день? Может, он до сих пор не купил мне кольцо?
– Подумал, надо бы тебя проводить. – Дэвид бросает мимолетный взгляд на часы. «Эппл», мой подарок на вторую годовщину нашего знакомства, которую мы отметили четыре месяца назад. – Однако я действительно засиделся. Решил забежать на тренировку перед работой.
Тренировка, скажет тоже. Дэвид совершенно не спортивный тип. У него абонемент в фитнес-клуб «Эквинокс», но я подозреваю, что за два с половиной года он появлялся там от силы два раза. Он от природы худой как жердь и порой бегает по выходным. И значит, этот его абонемент – выброшенные на ветер деньги. А из-за бессмысленных трат мы обычно ругаемся до хрипоты, поэтому сегодня я прикусываю язык. Не хочу портить этот день. Особенно его начало.
– Конечно, конечно, – соглашаюсь я. – А мне пора собираться.
– Но время есть…
Дэвид обнимает меня, скользит рукой за ворот халата. Я вздыхаю и начинаю отсчет: раз, два, три, четыре…
– Боюсь, так ты неминуемо опоздаешь, – осаживаю его я. – Да и мне надо сосредоточиться.
Он покорно кивает и целует меня.
– Что ж, наверстаем ночью.
– Ловлю на слове.
Я игриво щиплю его за руку.
На прикроватной тумбочке в спальне, на подставке, оживает мобильник, и я спешу на его зов. На экране появляется белокурая голубоглазая богиня-шикса с высунутым языком. Белла. Вот так сюрприз. Если моя лучшая подруга ни свет ни заря на ногах, значит, она еще не ложилась. Обычно она просыпается только к обеду.
– Утро доброе! – усмехаюсь я. – Ты где? Не в Нью-Йорке?
Она зевает. Мое воображение услужливо рисует берег океана, террасу и растянувшуюся в шезлонге Беллу в шелковом, водопадом струящемся кимоно.
– Не, в Париже.
Ну теперь понятно, почему она в состоянии общаться в такую рань.
– А мне казалось, ты улетаешь сегодня вечером…
Я проверяю ее рейс на телефоне: «Американские авиалинии», рейс 57. Вылет из аэропорта Ньюарка в 18:40.
– Решила вылететь пораньше. Папуле приспичило во что бы то ни стало поужинать со мной сегодня. И перемыть мамуле косточки. – Белла замолкает, чихает и продолжает щебетать: – А у вас какие планы?
Неужели она все знает? Наверняка Дэвид ей проболтался. Они с ней два сапога пара: как и Дэвид, Белла язык за зубами держать не умеет. А уж тем более – хранить от меня тайны.
– Сегодня меня ждут великие дела, а вечером – званый ужин.
– Ага, верно. Ужин, – хихикает Белла.
Да, она все знает.
Я переключаю телефон на громкую связь и встряхиваю волосами. На то, чтобы их высушить, потребуется семь минут. Я смотрю на часы. 8:57. Времени – уйма. Собеседование назначено на одиннадцать.
– У меня руки так и чесались позвонить тебе три часа назад.
– Ох, ну это уж чересчур.
– Да ладно, ты все равно бы ответила. Ты же чокнутая.
Ну да, я не отключаю телефон даже ночью.
С Беллой мы дружны с самого детства. Я благовоспитанная еврейская девочка из Мейн-Лайна, аристократического пригорода Филадельфии. И Белла – франко-итальянская принцесса, чьи родители с такой помпой отметили ее тринадцатилетие, что посрамили все проходившие по соседству бар-мицвы. Белла капризная и избалованная. Живая как ртуть. Волшебно прекрасная. Не то что я. Она околдовывает всех, кто оказывается рядом. В нее нельзя не влюбиться: с такой легкостью она дарует свою любовь. И в то же время Белла хрупка и ранима. И под ее нежной кожей бьется столь пылкое сердце, что за него становится страшно – не дай бог оно разобьется.
Банковский счет ее родителей неисчерпаем и всегда под рукой, чего, к сожалению, не скажешь о самих родителях. У них никогда нет времени на дочь. Они никогда не уделяют ей должного внимания. Можно сказать, Белла выросла в моем доме. И мы стали с ней не разлей вода.
– Белль, мне пора уходить. У меня собеседование.
– Точно! В какой-то там почте…
– В «Уочтелле».
– Что наденешь?
– Наверное, черный костюм. Как обычно.
Я мысленно перебираю свой гардероб. Хотя кого я обманываю – я выбрала этот костюм сразу после звонка рекрутера.
– Потрясно, – пренебрежительно фыркает Белла, и я представляю, как она брезгливо морщится, словно в ее крошечный нос-кнопку ударила вонь протухшей рыбы.
– Когда вернешься? – спрашиваю я.
– Думаю, во вторник. Не знаю пока. Если встречусь с Реналдо, махну с ним на Ривьеру на несколько дней. Ты не поверишь, но зимой там так здорово. Вокруг ни души. Все побережье в твоем распоряжении.
Реналдо. Это еще кто? Похоже, он был у нее до пианиста Франческо, но после режиссера Маркуса. Белла постоянно влюблена, постоянно. Но все ее романы, такие глубокие и волнующие, длятся не более пары месяцев. Не помню, был ли у нее хоть когда-нибудь настоящий «друг сердца». Если только в колледже… Да, кстати, а что стряслось с Жаком?
– Повеселись там хорошенько, – напутствую ее я. – Напиши, когда прилетишь, и сбрось фотки, особенно этого твоего Реналдо. Ты же знаешь, я на твоих парней досье собираю.
– Как скажешь, мамочка, – паясничает Белла.
– Люблю тебя.
– А я тебя больше.
Высушив волосы феном, я распускаю их, беру утюжок-выпрямитель и провожу им от корней до кончиков, чтобы не выглядеть курчавым барашком. Вдеваю в уши бриллиантовые сережки-гвоздики и защелкиваю на запястье любимые часы «Мовадо». Сережки мне подарили родители в честь окончания колледжа, а часы – Дэвид на прошлогоднюю Хануку. Черный костюм, вычищенный и выглаженный, висит на дверце встроенного шкафа. Под него, чтобы потрафить Белле, я надеваю красно-белую блузку с оборками. Вдыхаю, так сказать, искру жизни.
Возвращаюсь на кухню и кружусь перед Дэвидом. Дэвид как сидел в пижаме, так и сидит. Неужели он и впрямь взял выходной на целый день?
– Ну как тебе?
– Ты принята! – восторженно восклицает он, притягивает меня к себе и нежно целует в щеку.
– На это я и рассчитываю, – улыбаюсь я.
* * *
Как и ожидалось, в 10:00 «У Сарджа» почти никого нет: постоянные клиенты обычно завтракают здесь с утра пораньше, так что уже через две минуты и сорок секунд я получаю бейгл с треской. Иногда я остаюсь и ем в самом ресторанчике, у стойки у окна, где нет стульев, зато достаточно места, чтобы куда-то приткнуть мою сумку, но сегодня я решаю перекусить на ходу.
Нью-Йорк по-рождественски праздничен. Весело горят уличные фонари, витрины затянуты морозным узором. Всего-то минус один. Жара! Снега нет, и я вольготно цокаю каблуками по чистым мостовым. Хорошее начало – половина дела.
К штаб-квартире «Уочтелла» я подхожу в 10:45. Чувствую от страха ком в горле и от греха подальше выбрасываю недоеденный бейгл. Вот оно. То, ради чего я трудилась последние шесть лет. Да какие там шесть! Последние восемнадцать лет своей жизни! Школьные экзамены, тесты по истории, подготовка к вступительным испытаниям на юридический факультет, бессонные ночи, выволочки от начальства за что-то не сделанное мною, разносы от руководства за что-то сделанное мною, каждый мой вздох, каждый мой шаг – все вело меня сюда, к моей мечте, моей цели.
Кинув в рот подушечку жевательной резинки, я набираю полную грудь воздуха и толкаю дверь.
Дом номер пятьдесят один на Западной Пятьдесят второй улице кажется гигантским лабиринтом, но я точно знаю, в какую дверь мне войти и у какого поста охраны взять пропуск («вход с Пятьдесят второй, пост охраны – прямо напротив двери»). Я столько раз прокручивала этот путь в голове, что могу пройти его с закрытыми глазами. Дверь, турникет, поворот налево – и вот я иду, плавно покачивая бедрами, словно вальсируя: раз-два-три, раз-два-три…
Тридцать третий этаж. Дверцы лифта разъезжаются, и у меня перехватывает дыхание. Бьющая через край энергия захлестывает меня, в висках бешено начинает стучать кровь. Я завороженно гляжу на нескончаемый поток людей, входящих и выходящих в стеклянные двери конференц-холлов. Такое впечатление, что я попала на съемки телесериала «Форс-мажоры» и массовка, нанятая на один день только ради меня, суетится, лишь бы доставить мне удовольствие. Работа так и кипит. Похоже, когда бы я сюда ни заглянула – в любой час любого дня или ночи, – увидела бы то же самое. И в полночь в субботу, и в восемь утра в воскресенье. Вот он, мир, над которым невластно время. Мир, живущий по собственным законам и правилам.
Как же я хочу попасть сюда. В мир моей мечты, моих грез. Где все бросается на чашу весов. Где все кидается на кон. Где приходится идти напролом, не останавливаясь на достигнутом.
Ко мне, застывшей как столб, подлетает девушка в облегающем платье от «Банана Репаблик». Секретарь, сразу видно. Всем юристам «Уочтелла» предписано носить костюмы, а на ней даже пиджака нет.
– Мисс Кохан? – улыбается она. – Сюда, пожалуйста.
– Благодарю.
Мы идем по коридору мимо кубиков-офисов, и я не могу оторвать от них глаз. Стекло, дерево, хром. И непрекращающийся звон денег – дзинь, дзинь, дзинь. Девушка приглашает меня в комнату для переговоров. Внутри длинный стол из красного дерева с графином воды и тремя стаканами. Ничто не ускользает от моего внимания, и я отмечаю, что, вероятно, на собеседование придут два партнера фирмы. Отлично. Превосходно. Я изучила их компанию вдоль и поперек. Да я план помещений могу им нарисовать! Я все знаю наперечет.
Время тянется бесконечно: две минуты, пять, десять. Секретарь ушла. Я раздумываю, не выпить ли мне воды, когда дверь отворяется и в комнату входит сам Майлс Олдридж. Выпускник Гарварда, первый на своем курсе. Редактор «Йельского юридического журнала». Старший партнер «Уочтелла». Живая легенда. Я задыхаюсь от восторга.
– Мисс Кохан, – кивает он, – я с нетерпением ждал нашей встречи, спасибо, что смогли уделить мне время.
– Это честь для меня, мистер Олдридж, – отвечаю я. – Рада с вами познакомиться.
Майлс Олдридж вскидывает бровь. Он приятно удивлен, что я его узнала. Пять баллов, Данни.
– Садитесь, пожалуйста.
Жестом Олдридж указывает мне на стул и, пока я сажусь, разливает воду по двум стаканам. Третий остается нетронутым.
– Начнем, пожалуй. Расскажите немного о себе.
Что ж, это несложно. Ответ на этот вопрос я тщательно продумывала и отшлифовывала на протяжении последних нескольких дней. Итак, я родилась в Филадельфии. Мой отец владел светотехнической компанией, и я лет с десяти начала приходить к нему в офис и помогать разбираться с договорами. Любопытства ради я как-то заглянула в один из них, прочитала и потеряла голову, без памяти влюбившись в сухой язык цифр и деловую лексику, где каждое слово было тщательно подобрано и соответствовало своему истинному значению. Язык юриспруденции показался мне языком настоящей поэзии – поэзии ясной, сильной, могущественной, не допускающей двоякого толкования. Меня озарило: я поняла, кем хочу стать. Я поступила в Юридическую школу Колумбийского университета и окончила ее второй на своем курсе. Устроилась секретарем в Федеральный суд Южного округа Нью-Йорка, и там желание, подспудно зревшее во мне все эти годы, завладело мной целиком и полностью, и я решила стать корпоративным юристом. Окончательно и бесповоротно. Мир высоких ставок, азарта, игры по-крупному, безжалостного соперничества завораживал и манил меня. А еще – что уж кривить душой – меня завораживала и манила возможность заработать уйму денег.
– Уверены?
Да. Я просто рождена для этого мира. Я училась ради него. Ради него я пришла сегодня в «Уочтелл», потому что именно здесь мое место. И вот я в штаб-квартире работы своей мечты. В преддверии рая.
Мы проходимся по моему резюме пункт за пунктом. Олдридж на удивление дотошен, что, впрочем, играет мне только на руку, позволяя показать себя во всей красе. Он спрашивает, почему именно я самый подходящий для них кандидат и какая корпоративная культура кажется мне наиболее уместной. Я признаюсь, что, выйдя из лифта, почувствовала себя как дома в этой лихорадочной суете и бесконечной гонке. «Я не преувеличиваю», – заверяю я. Олдридж смеется.
– Этот мир жесток, – предупреждает он, – а гонка бесконечна. В ней можно и ноги переломать.
Я сцепляю руки в замок и упираюсь ладонями в стол.
– Поверьте, я ничего не боюсь.
Напоследок он задает мне традиционный вопрос. Вопрос, на который у любого кандидата всегда наготове ответ, потому что без него не обходится ни одно собеседование.
– Где вы себя видите через пять лет?
Я глубоко вздыхаю. Слова отскакивают у меня от зубов. И не только потому, что я выучила их наизусть, хотя, разумеется, выучила. А потому, что я говорю искренне. Я верю, что так оно все и будет. Я знаю.
Я начну работать старшим юристом в «Уочтелле». Буду в основном заниматься слияниями и поглощениями. Докажу свою высокую компетентность и невероятную трудоспособность – ничто не укроется от моего бдительного ока. Мне предложат стать младшим партнером.
– А помимо работы?
Выйду замуж за Дэвида, мы переедем в Грамерси и поселимся в квартире, выходящей окнами в парк. У нас будет шикарная кухня и достаточно места для стола на два компьютера. Лето мы станем проводить на морском курорте в Хэмптонсе, а на выходные, при желании, выбираться в горы, в Беркшир-Хилс. Если, конечно, позволит моя работа.
Олдридж явно доволен. Я превзошла все его ожидания. Мы пожимаем на прощание руки, и секретарь ведет меня по коридору мимо кубиков-офисов обратно к лифту. И вот я снова на земле, среди простых смертных. Третий стакан оказался уловкой. Хотели сбить меня с толку. Не вышло.
С собеседованием покончено, и, стало быть, самое время отправиться в Сохо и заглянуть в «Реформацию», мой любимый магазин одежды. Я взяла на работе отгул, так что целый день свободна как птица. А ведь еще только полдень. Полно времени, чтобы подготовиться к вечернему торжеству.
Когда Дэвид обмолвился, что заказал столик в «Радужной комнате», я мгновенно сообразила, чем закончится этот ужин. Помолвку мы обсуждали не раз. Я догадывалась, что он сделает мне предложение в этом году, и все лето ждала его. Но Дэвид выбрал зиму, хотя зимой у него самая горячая пора на работе, да и безумие рождественских каникул подливает масла в огонь. Правда, для меня ничто не сравнится с утопающим в огнях Нью-Йорком, и Дэвид об этом знает. Поэтому помолвка состоится сегодня.
– Добро пожаловать в «Реформацию», – приветствует меня девочка-продавец в черных расклешенных джинсах и белом тесноватом свитерке с завернутым воротом. – Могу я вам чем-нибудь помочь?
– У меня сегодня помолвка, – огорошиваю ее я. – Мне надо что-нибудь соответствующее.
Девчушка пару секунд сконфуженно моргает, и вдруг лицо ее озаряется светом.
– Ах, какая прелесть! – восклицает она. – Взгляните на это. Как вам?
В примерочную я отправляюсь с ворохом одежды: юбками, платьями с открытой спиной, креповыми красными брюками и свободного покроя полупрозрачной кофточкой им под стать. Огненный наряд я примеряю первым. Бесподобно. Дерзко, но не вызывающе. Игриво, но не развязно.
Я всматриваюсь в свое отражение, протягиваю к нему руки и шепчу:
– Сегодня… Вечером…
