Редьярд Джозеф Киплинг
История одного судна
Самую трудную работу они оставили на конец – как это делают мальчики с латинской прозой, – и мистер Уардроп не мог дать им отдыха, несмотря на сильную усталость. Нужно было выпрямить поршневой стержень и шатун, а для этого нужно целое адмиралтейство со всеми приспособлениями. Утомленные люди снова принялись за дело, ободренные кратким отчетом об исполненной работе и затраченном времени, который мистер Уардроп написал мелом на переборке машинного отделения.
Прошло две недели – две недели убийственного труда – и перед ними забрезжила надежда.
Любопытно, что никто не знал, как выпрямили стержни. Матросы «Галиотиса» очень смутно помнили эту неделю, как больной лихорадкой вспоминает свой бред в течение долгой ночи. Повсюду были огни, рассказывали они, все судно представляло из себя один громадный пылающий горн, а молоты не умолкали ни на секунду. Но на самом деле поддерживался только один огонь, потому что мистер Уардроп отчетливо помнил, что вся работа происходила под личным его наблюдением. Они помнили также, что в продолжение многих лет какие-то голоса отдавали приказания, которым повиновались их тела, а души были далеко за морем. Им казалось, что они стояли целые дни и ночи, пропуская полосу железа взад и вперед сквозь белый огонь, составлявший часть судна. Они помнят невыносимый шум от дверец топки в горячих головах, помнят, как их жестоко били люди с сонными глазами. Когда труд их закончился, они во сне проводили в воздухе прямые линии и кричали: «Прям ли он?»
Наконец – они не помнят, днем это было или ночью – мистер Уардроп внезапно начал неуклюжий танец, проливая в то же время горькие слезы, и они танцевали и плакали и пошли спать, судорожно подергиваясь, а когда они проснулись, им сказали, что поршень и шатун стоят прямо, и никто не работал в течение двух дней. Все лежали на палубе и ели фрукты. Время от времени мистер Уардроп спускался вниз и поглаживал стержни, и слышно было, как он пел песни.
Потом тревога спала с его души, и в конце третьего дня праздности он начертил мелом на палубе какой-то рисунок, по углам которого стояли буквы. Он заметил еще какую-то неисправность и решил устранить ее. Горны снова были зажжены и люди обжигались, но еле чувствовали боль. Законченная спайка была некрасива, но казалась достаточно прочной, по крайней мере такой же прочной, как и весь механизм. На этом и закончился труд. Оставалось только установить связь между машинами и добыть пищи и воды. Шкипер и четверо матросов вступили в переговоры с малайцем, ведя их большей частью по ночам. Другие оставались на борту и с помощью верной вспомогательной машины ставили на места поршень, шатун, крышку от цилиндра и болты. Крышка от цилиндра была не особенно надежна, а в шатуне, с научной точки зрения, можно было найти изъян, делавший его несколько похожим на погнувшуюся елочную свечку, которую выпрямили, погрев у печки; но, как говорил мистер Уардроп, это ничему не повредит.
Как только последний болт оказался на месте, люди, спотыкаясь друг о друга от нетерпения, бросились к тем колесам и шестеренкам, которые могут приводить машины в действие без помощи пара. Они чуть не вывернули колеса, но даже самому плохому зрению ясно было видно, что машины зашевелились. Они не двигались по своим орбитам с энтузиазмом, которым должны обладать хорошие машины; они немало ворчали, но они двигались и останавливались, доказывая, что еще признают руку человека. Тогда мистер Уардроп послал своих рабочих в темные бездны машинного отделения и к топкам и последовал за ними с ручной лампой. Паровые котлы были в порядке, но их не мешало немного проверить и почистить. Мистер Уардроп был против излишнего усердия, так как боялся последствий всякого удара инструментом. «Чем меньше знаем мы о нем теперь, – говорил он, – тем, я думаю, лучше для всех нас. Вы поймете меня, если я скажу, что это ни в каком случае не настоящая машина».
Так как единственную его одежду во время произнесения этих слов составляла седая борода и неподстриженные волосы, то ему поверили. Они не требовали слишком многого от того, что попадалось им под руку, но смазывали, чистили и скребли, пока все не заблестело.
– Кусочек краски облегчил бы мне душу, – жалобно сказал мистер Уардроп. – Я знаю, половина труб конденсатора сдвинута с места, один Бог знает, как далек от точности двигатель и как нам нужен новый воздушный насос, а большой паровой котел течет, словно сито, – и куда ни погляжу, одно хуже другого, но краска все равно что одежда для человека, а у нас ее почти нет.
Шкипер откопал откуда-то старую, липкую краску отвратительного зеленого цвета, которую употребляли для парусных судов, и мистер Уардроп щедро покрыл ею машины, чтобы возбудить в них уважение к себе.
Что касается его лично, то чувство это возвращалось к нему с каждым днем, так как теперь он постоянно обвивал себе бедра материей, но экипаж, которому пришлось работать под его началом, не разделял этих чувств. Законченный труд удовлетворял мистера Уардропа. Ему хотелось плыть в Сингапур и отправиться домой поскорее, не заботясь о мести, чтобы показать свои машины собратьям по ремеслу, но экипаж и капитан воспротивились этому. Им еще не удалось вернуть себе чувство собственного достоинства.
– Было бы безопаснее сделать, как вы говорите, пробное испытание, но нищие не могут быть разборчивы, решимся сразу. Если удастся развести пары, то есть еще надежда на спасение – на возможность спасения.
– Сколько нужно вам времени, чтобы развести пары? – спросил шкипер.
– Бог знает! Четыре часа, день, полнедели…
– Сначала надо убедиться в возможности, не можем же мы остановиться, пройдя полмили!..
– Клянусь душой и телом, ведь мы и так развалина! Но мы могли бы добраться до Сингапура.
– Мы погибнем у Пиланг-Ватаи, но там же потом и можем быть спасены, – послышался ответ, сказанный голосом, не допускавшим возражений. – Это мое судно – и за восемь месяцев было время обдумать все.
Никто не видел, как отплыл «Галиотис», хотя многие слышали. Он отплыл в два часа утра, перерубив канаты, машины подняли оглушительный шум, разнесшийся далеко по морю; нельзя сказать, чтобы этот звук доставил большое удовольствие экипажу. Мистер Уардроп отер слезу, когда услышал эту новую песню машины.
– Она лепечет что-то, она лепечет что-то, – прохныкал он. – Это голос сумасшедшего.
И если у машин есть души, как это думают их хозяева, он был совершенно прав. Тут были крики и шум, рыдания и взрывы болтливого хохота, безмолвие, во время которого напряженный слух старался уловить ясную ноту, и мучительные удваивания там, где должен быть один низкий звук. Среди винтов пробегал ропот, слышались предупреждения, а болезненное трепетание сердца гребного винта говорило, что он требует исправления.
– Как она это делает? – сказал шкипер.
– Она движется, но она разрывает мне сердце. Чем скорее мы будем в Пиланг-Ватаи, тем лучше. Она безумна, и мы разбудим весь город.
– А как насчет ее безопасности?
– Что мне за дело до ее безопасности! Она сошла с ума! Послушайте только! Конечно, нигде не задевает, но разве вы не слышите?..
– Только бы шла, остальное мне решительно все равно, – сказал шкипер.
Судно шло, таща за собой громадное количество водорослей. С двух медленных узлов в час оно торжественно поднялось до четырех. При дальнейшем ускорении хода стойки опасно дрожали, и машинное отделение наполнялось паром. Утро застало судно вдали от суши, заметная рябь виднелась из-под его кормы, но внутренности его горько жаловались. Вдруг, как будто вызванное шумом, по пурпуровому морю быстро пронеслось темное небольшое легкое судно – проа, – похожее на сокола; из любознательности оно подошло вплотную к «Галиотису» и осведомилось, не находится ли он в безнадежном состоянии? Известно, что суда, даже пароходы белых людей, погибали в этих водах, и честные малайские и яванские торговцы иногда помогали им по-своему. Но на этом судне не было дам и хорошо одетых офицеров. Люди – белые, голые и свирепые – кишели на его бортах, некоторые с раскаленными прутьями, другие с большими молотами; они набросились на невинных чужестранцев и, прежде чем кто-либо мог сказать, что случилось, завладели легким судном, законные владельцы которого очутились в воде. Спустя полчаса груз проа – саго, трепанги и сомнительный компас – был на «Галиотисе». Два громадных треугольных паруса последовали за грузом и были прилажены к оголенным мачтам «Галиотиса».
