Редьярд Джозеф Киплинг
Крылатые шапки
– Хотелось бы мне иметь право сказать то же о наших солдатах, – со смехом ответил Пертинакс. – Но, слава богам, убежать они все-таки не могут.
– Как вы поступите? – спросил Алло. – Я принес вам приказание… послание от крылатых шапок. Они желают, чтобы вы с вашими воинами присоединились к ним и двинулись на юг, грабить Британию.
– Мне очень жаль, – ответил Пертинакс, – но мы поставлены здесь именно для того, чтобы удерживать варваров.
– Если я отнесу такой ответ крылатым шапкам, то буду убит, – сказал Алло. – Я постоянно говорил им, что, едва Максим падет, вы подниметесь. Я… я не думал, что он может пасть.
– Ах, мой бедный варвар, – снова со смехом проговорил Пертинакс. – Ну, ты продал нам столько хороших лошадей, что мы не можем отдать тебя в руки крылатых. Мы берем тебя в плен, хотя ты и посланник.
– Да, так-то лучше, – согласился Алло и подал нам недоуздок. Мы слабо связали пикта, ведь он был стар.
– Теперь пусть крылатые шлемы являются за тобой; ожидая их, мы выиграем время. Посмотрите-ка, как привычка рассчитывать время въедается в человека, – сказал Пертинакс, затягивая последний узел.
– Нет, – возразил я. – Время действительно может помочь. Если Максим написал письмо, когда он был пленником, значит, Феодосий послал корабль, который вез это послание. А если он посылает корабли, он может рассылать и воинов.
– Нам-то какая от этого выгода? – сказал Пертинакс. – Мы служим Максиму, а не Феодосию. Если даже каким-то чудом Феодосий прислал бы на юг воинов и спас стену, лично мы могли бы ожидать только смерти, подобной смерти Максима.
– Наше дело защищать стену, невзирая на то, умер император или посылает кому-нибудь смерть, – сказал я.
– Эти слова достойны твоего брата-философа, – произнес Пертинакс. – Я же человек без надежды, а потому не говорю торжественных и нелепых вещей. Укрепи стену.
Мы укрепили стену от одного ее конца до другого и сказали офицерам, что ходят слухи о смерти Максима, что эти слухи могут привлечь к нам северян, но что, если справедливы тревожные известия, Феодосий, конечно, пришлет нам помощь ради Британии. Поэтому мы должны держаться твердо. Друзья мои, удивительнее всего в мире видеть, как люди принимают плохие известия; очень часто до тех пор сильнейшие становятся слабыми, а слабейшие поднимаются духом и получают от богов бодрость. Так было и у нас. Надо вам сказать, что мой Пертинакс своими шутками, своею вежливостью, своим трудом вложил мужество в сердца наших немногочисленных солдат и за последние годы научил их воинскому искусству в большей мере, чем я считал возможным. Даже воины нашей ливийской когорты – третьей – стали важно расхаживать по стене в своих подбитых подушками кирасах и не хныкали.
Через три дня от крылатых шапок явилось семеро начальников. В их числе был рослый юноша Амал, найденный мной на берегу; увидев мое ожерелье, он улыбнулся. Мы приняли их радушно, как посланников, и показали им Алло, живого, но связанного. Они думали, что мы его убили, и я понял, что, будь он убит, они не рассердились бы. Алло тоже понял это и обиделся. Для совещания мы собрались в нашем помещении.
Северяне объявили, что Рим готов пасть, и что потому мы должны соединиться с ними, сказав же это, предложили мне взять в управление всю южную Британию после того, как они возьмут с этой области известную дань.
Я ответил:
– Терпение. Докажите мне, что мой генерал умер.
– Нет, – ответил мне один из старшин, – лучше ты докажи нам, что он жив. – А другой хитро прибавил: – Что ты дашь нам, если мы прочитаем тебе его последние слова?
– Мы не купцы, чтобы торговаться! – вскрикнул Амал. – Кроме того, этому человеку я обязан жизнью. Он получит доказательство. – И белокурый юноша перебросил мне письмо Максима (я хорошо знал его печать).
– Мы достали этот пергамент с потопленного нами корабля, – продолжал он. – Читать я не умею, но вижу признак, который говорит мне о смерти императора. – Тут Амал положил свой палец на темное пятно, видневшееся на внешнем свитке, и у меня стало тяжело на сердце; я понял, что это мужественная кровь Максима.
– Читай, – сказал Амал. – Читай, а потом скажи нам, чьи вы слуги.
Пробежав глазами письмо, Пертинакс сказал очень мягко:
– Я прочитаю все. Слушайте вы, варвары. – И он прочел написанное на пергаменте, который я с тех пор всегда ношу подле моего сердца.
Парнезий достал с груди сложенный и запятнанный кусок пергамента и, понизив голос, начал читать: «Парнезию и Пертинаксу, далеко не достойным капитанам стены, от Максима, некогда императора Галлии и Британии, ныне пленника, ожидающего смерти на берегу моря, в лагере Феодосия; привет вам и предсмертное прости!»
– Довольно, – сказал молодой Амал, – вот тебе доказательство. Теперь вы должны соединиться с нами.
Пертинакс молча и долго смотрел на него, и наконец белокурый юноша покраснел, как девушка. Тогда Пертинакс прочитал: «Я охотно делал это желавшим мне зла; но если я когда-либо сделал что-либо дурное относительно вас двух, я раскаиваюсь и прошу у вас прощения. Три мула, которых я пытался направлять, разорвали меня на части, как и предсказал твой отец, Парнезий. Обнаженный меч лежит при входе в палатку; он принесет мне такую смерть, какую я приготовил Грациану. Поэтому-то я, ваш генерал и император, посылаю вам добровольную и почетную отставку от службы, в которую вы вступили не из-за денег или почестей, но, как я, согретый этой мыслью, думаю – во имя любви ко мне».
– Клянусь светом солнца, – прервал чтение Амал, – в своем роде он был истинно мужественный человек! Может быть, мы ошиблись в суждениях о его слугах.
Пертинакс продолжал читать: «Вы дали мне отсрочку, которую я просил у вас. Не жалуйтесь, если мне не удалось хорошо воспользоваться ею. Мы вели блестящую игру против богов, но они сделали фальшивые кости, и мне приходится расплачиваться. Помните, я „был“, но Рим продолжает существовать; Рим останется цел. Скажи Пертинаксу, что его мать живет в полной безопасности, в Никее, и что ее средства в руках префекта Антиполиса. Напомни обо мне своему отцу и матери, дружба которых была для меня драгоценна. Скажи моим маленьким пиктам и крылатым шапкам все, что смогут понять их тупые головы. Если бы дела мои шли удачно, я послал бы вам сегодня же три легиона. Не забывайте меня. Мы работали вместе. Прощайте, прощайте, прощайте!»
