Редьярд Джозеф Киплинг
В кратере
– Отдайте мне деньги, все деньги, которые у вас есть, не то я позову на помощь, и мы убьем вас!
Мне кажется, первое побуждение британца – защитить содержимое своих карманов. Однако, подумав, я увидел, как было бы безумно ссориться с единственным человеком, который мог доставить мне некоторые удобства; кроме того, ведь только с его помощью я мог бежать из кратера. Итак, я отдал ему все деньги – девять рупий восемь анна и пять пайев. В лагерях я всегда держу мелочь, чтобы раздавать ее в виде бакшиша. Гунга Дасс схватил монеты и спрятал их в свою одежду, оглядываясь, чтобы видеть, не подсматривает ли кто-нибудь за нами.
– Теперь я дам вам поесть, – сказал он.
Какое удовольствие могли доставить ему мои деньги, я не могу сказать. Однако ввиду того, что, получив их, он обрадовался, я не жалел, что так охотно расстался с ними, тем более что в случае отказа он, несомненно, убил бы меня. Нельзя возражать против настояний диких зверей, а мои товарищи были ниже всех животных. Гунга Дасс принес мне «чапати» и чашку грязной воды из колодца. Пока я ел, остальные не выражали никаких признаков любопытства – того любопытства, которое царит в индусских селениях.
Мне даже казалось, что они презирали меня. Во всяком случае, они обращались со мной с холодным равнодушием. Гунга Дасс держался немногим лучше. Я осыпал его вопросами относительно ужасной деревни и слышал неутешительные ответы. Насколько я понял, она существовала с незапамятных времен (из чего я заключил, что ей минуло, по крайней мере, сто лет), и в течение всего этого времени не было слышно, чтобы кто-нибудь бежал из нее. (Услышав это, мне пришлось изо всех сил сдерживать себя, чтобы слепой ужас не, охватил меня снова и не заставил опять бегать по краю кратера.) Гунга Дасс со злобным удовольствием распространялся на этот счет, смотрел, как я вздрагиваю, и я не мог заставить его сказать, кто были таинственные «они», о которых он так часто упоминал.
– Так приказано, – отвечал он. – И я не знаю никого, кто нарушил бы приказания.
– Только подождите, чтобы мои слуги заметили, что я исчез, – возразил я. – Тогда, обещаю вам, это место будет стерто с лица земли. Вас, мой друг, я тоже поучу вежливости.
– Ваши слуги будут разорваны на части раньше, чем они подойдут к этому месту. Кроме того, вы умерли, мой дорогой друг. Конечно, вы не виноваты, тем не менее вы умерли и погребены.
Через неправильные промежутки времени, как мне сказали, в яму сверху бросали запасы пищи, и обитатели страшного поселка дрались из-за съестного, как дикие звери. Чувствуя приближение смерти, человек уползал в свое логовище и умирал там. Иногда труп вытаскивали из норы и выбрасывали на песок, иногда же предоставляли ему тлеть там, где он лежал.
Фраза «бросали на песок» привлекла мое внимание, и я спросил Гунга Дасса, не могло ли это породить эпидемии.
– Ну, – сказал он с новым визгливым смехом, – вы скоро сами увидите все. У вас будет много времени для наблюдений.
При этом я, к его великому наслаждению, снова вздрогнул и быстро начал прерванную беседу.
– А как вы здесь живете изо дня в день? Что вы делаете? – Мой вопрос вызвал прежний ответ, а также замечание: «Это место похоже на ваш европейский рай: здесь не женятся и не выходят замуж».
Гунга Дасс учился в миссионерской школе и, по собственному утверждению, перемени он только религию, «как разумный человек», он избежал бы той живой могилы, в которую теперь попал. Но, мне кажется, со мной он чувствовал себя счастливым.
Сахиб, представитель господствующей расы, был в кратере, беспомощный, как дитя, в полной власти своих туземных соседей. И он умышленно лениво принимался мучить меня, как школьник, в течение получаса с наслаждением наблюдавший за муками насаженного на иглу жука, или как хорек, в закупоренной норке с наслаждением вцепившийся в шею кролика. Самое ужасное в разговоре с ним было его постоянное напоминание о невозможности бегства, о том, что мне придется остаться в яме до смерти, после чего меня бросят на песок. Если позволительно угадывать разговоры осужденных в аду при вступлении новой души в их жилище, я скажу, что они говорят, как Гунга Дасс, который постоянно беседовал со мной во время долгих часов этого дня. Я не мог ни возражать, ни отвечать. Все мои нравственные силы были поглощены борьбой с невыразимым ужасом, который несколько раз грозил обессилить меня. Я могу сравнить мои муки только с борьбой человека против надвигающейся на него морской болезни во время переправы через Ла-Манш, но меня терзала духовная агония, и, конечно, гораздо более страшная.
День проходил. Жители кратера старались поймать косые лучи вечернего солнца, которые теперь падали в отверстие кратера. Они собирались по нескольку человек, разговаривали между собой, ни разу не оглядываясь в мою сторону. Насколько я мог судить, около четырех часов Гунга Дасс нырнул в свое логовище и показался оттуда с живой вороной в руках. Несчастная птица была в самом жалком виде, но нисколько не боялась своего господина. Осторожно переступая с одной привычной кочки на другую, Гунга Дасс дошел до полосы гладкого песка, как раз на линии ружейного выстрела с лодки. Сидевшие в ней не обратили внимания на бывшего брамина. Он остановился и двумя ловкими движениями кисти руки повернул птицу на спину с распущенными крыльями и пригвоздил ее к песку. Понятно, ворона закаркала и стала бить воздух лапами. Через несколько секунд крики несчастной привлекли внимание целой стаи диких ее подруг, которые толпились в нескольких сотнях шагов от нас и клевали что-то вроде трупа. Штук шесть ворон прилетело посмотреть, что происходит, и, как оказалось, также с целью напасть на прикрепленную колышками к песку птицу. Лежавший на песчаном бугре Гунга Дасс сделал мне знак не двигаться, и раньше, чем я мог увидеть, как это случилось, дикая ворона, которая дралась с беспомощно кричащей пленницей, попалась в ее когти и была быстро освобождена Гунга Дассом. Почти в то же мгновение он зажал ее колышками рядом с ее товаркой по несчастью. Очевидно, любопытство привлекло остальную стаю, и чуть ли не раньше, чем мы с Гунга Дассом успели отойти, еще две пленницы бились в поднятых кверху когтях птиц-приманок. Таким образом охота (если это занятие можно назвать таким почетным словом) продолжалась, пока Гунга Дасс не поймал семь ворон. Пять из них он убил сразу, оставив двух для своих операций на следующий день. Такой совершенно новый для меня метод добывать пищу произвел на меня сильное впечатление, и я похвалил Гунга Дасса за его искусство.
– Это нетрудно, – ответил он. – Завтра вы должны заменить меня. Вы сильнее, чем я.
Он так уверенно распоряжался мной, что это сильно взволновало меня, и я запальчиво ответил:
– Действительно, старый мошенник! Как вы думаете, за что я дал вам денег?
– Прекрасно, – послышался бесстрастный ответ. – Может быть, вы не сделаете этого завтра, послезавтра и еще через день, но в конце концов вы будете ловить ворон и много-много лет есть их, да еще благодарить вашего европейского Бога за то, что здесь попадаются вороны, которых можно есть.
Я охотно задушил бы его за эти слова, однако сказал себе, что при данных обстоятельствах лучше подавить досаду. Через час я уже ел одну из ворон и действительно благодарил Бога за то, что могу ее есть. До конца жизни не забуду я этого обеда. Все население кратера сидело против своих логовищ, склоняясь над крошечными кострами из отбросов. Смерть однажды наложила свою руку на этих людей и не нанесла удара, а теперь, казалось, стояла вблизи от них. Большей частью моими сотоварищами были старики, согбенные, истомленные, искривленные годами. И женщины казались старыми, как сама судьба. Все сидели группами и разговаривали (один только Бог знает, о чем они могли толковать). Их голоса звучали тихо, монотонно, составляя странный контраст с пронзительной болтовней туземцев, которая так уродливо нарушает тишину дня. Время от времени кого-нибудь из мужчин или женщин охватывал такой же припадок внезапного бешенства, какой овладел мною утром. Страдалец с воплями и проклятиями кидался на крутой откос, но наконец, весь окровавленный, задыхающийся, падал на площадку, не способный пошевелить ни рукой, ни ногой. Остальные даже не поднимали глаз, как бы зная полную безрезультатность таких попыток и утомленные бесполезными повторениями. В течение вечера я видел четыре подобных взрыва отчаяния.
