Озеро высыхало. Мелело, разнося по округе запах болота – верный признак погибшей воды. Фламинго, не розовый, а грязно серый, ходил по мелкой, тёплой от разложения жиже, выискивал рачков и опускал бледный клюв в плоть озера. Невдалеке виднелись древние надгробья из природного, измученного непрекращающимися ветрами камня. Скруглённые верхушки памятников, словно лысые головы выглядывали из высокой пожелтевшей травы, сухого камыша, будто ребятня в прятки играла. Подует ветер – прикроет голову, успокоится на миг – вновь лысины покажутся средь трав, а ближе подойдёшь – сможешь разглядеть на Кулпытасах вытесанные лица, что прикрыли в осуждении глаза. Забытые могилы предков.
Сюда было сложно добраться пешком. На машине и вовсе невозможно. Это место замерших, умирающих и мёртвых. Людям сюда ходу не было. Старший брат, некогда бывший озеру сиамским близнецом пополнялся сточными водами города. Чего в нём только не плавало. И речь сейчас не лишь о людских нечистотах. Огромные рыбины, чью чешую разъела отравленная вода, слепые караси, отъевшиеся на отходах жизнедеятельности человека гады и насекомые, Албасты и Кийертык, древние, ушедшие в спячку.
В вязкой воде что-то зашевелилось. На поверхность поднялся большой пузырь болотного газа, натянул тонкую гниющую кожу воды и лопнул, выпустив в степной воздух споры гибели. Фламинго испуганно обернулся, взмахнул крыльями, но взлететь не смог. Тина оплела тонкие, похожие на ветки лапки, держала крепко. Птица забилась, разбрызгивая серыми крыльями зловонную жижу, изогнула шею, сунула голову под воду, пытаясь освободиться, но лапки уже увязи глубоко. Нечто ухватило фламинго за изогнутый клюв под водой. Бульк! Лишь круги поползли к топкому берегу.
Башан хотели осушить. Его зловоние, зловоние людского дерьма, миллионов тонн менструальной крови, блевотины, смытые в унитазы тампоны и туалетная бумага. Всё это гнило, смердело, а вонь нёс в город ехидный ветер. Очистные сооружения были готовы к введению в эксплуатацию, сливное озеро пора было отправить на покой, но как обычно нашлись неравнодушные.
Они вышли к грунтовке, что вела на Башан, встали цепью, достали плакаты и скандировали: «Не убивайте», «Не дадим погубить дом фламинго».
То, что фламинго гибли там и без участия человека, активистам было невдомёк. Озеро было ядовитым, а вот это заслуга как раз людей.
1.
Видавшая виды продуктовая сумка на колёсиках скрипела, когда её втягивали по лестнице. Ката́л, завёрнутая в латанное пальто, пыхтя и отдуваясь тащила за собой то немногое, что удалось раздобыть в гастрономе. Суповой набор из костей, совершенно лишенных плоти и перемороженную, похожую на мешочки с соплями картошку. В подъезде было темно и Катал подсвечивала себе путь простеньким дешевым фонариком. Заиндевевшие стены хищно поблёскивали иголочками льда. Лестница, местами истёртая до арматуры была скользкой, выбивались не успевшие примёрзнуть камешки из раствора.
Женщина куталась в пуховую шаль, которую натянула поверх побитой молью меховой шапки. Изо рта парило, остуженное холодом дыхание оседало на пухе белёсым налётом. В очереди сегодня судачили о банде, срывающей с голов прохожих меховые шапки. Катал задумалась о том, как же эти преступления происходят, живо представляя сцены внутренним своим взором. Колёсико тележки застряло в выбоине на лестнице, зацепившись за уголок торчащей проволоки. Женщина развернулась к подъёму спиной, потянула алюминиевую ручку на себя с силой. Та жалобно взвизгнула, затем выскочила из пазов. Катал плюхнулась на зад, а тележка с металлическим лязгом покатилась вниз по лестнице.
Выругнувшись, Катал потёрла ушибленный копчик и шипя от боли поковыляла за своей сумкой. До пятого этажа добралась без происшествий.
На площадке топталась девушка, на вид лет семнадцати в яркой модной курточке, шапке с помпоном и с растерянным, а может быть даже испуганным видом. Девушка пританцовывала и растирала плечи, замёрзла видать. Катал остановилась на клетке между этажами прищурилась, глядя на девушку. Та тоже замерла. Выпустив облачко пара женщина продолжила путь. Протиснулась мимо девушки к двери, обитой задубевшим от старости дерматином, местами порезанным ножом. Выудив из кармана пальто ключ, Катал нагнулась, чтобы вставить его в скважину английского замка. Зрение уже было не то.
– Простите, – тихо заговорила девушка.
Катал зыркнула на неё из платка. Девушка сжимала в перчатке клочок бумаги. Видимо вырванного из тетрадки в клеточку, на котором химическим карандашом были выведены расплывающиеся в старческих глазах буквы.
– Вот мне дали ваш адрес, сказали можете помочь, – девушка была бледна, не от мороза, который обыкновенно красил щёки багрецом. От испуга.
Чудом не вывинченная никем лампочка на площадке замерцала, будто внутри стеклянной колбы забились, обжигая крылышки пара мотыльков. Катал подняла тёмные очи, поглядела на лампочку, затем снова посмотрела на гостью.
–Ааа, – проскрипела женщина. – Ну, заходи!
Она щёлкнула замком, споро закинула ключ в карман и отворила дверь, приглашая гостью войти. Девушка огляделась воровато, не видит ли её кто-нибудь в подъездной полутьме, прошмыгнула в квартиру. Она остановилась в коридоре, окутанном чернилами темени.
Катал захлопнула дверь, набросила цепочку и выкрутила задвижку. Заскорузлые пальцы нашарили на стене рычажок выключателя. Щёлк! Вспыхнул свет. Девчонка прищурилась от резанувшей по глазам яркости, когда боль прошла, осмотрелась.
Убранство однокомнатной квартиры было убогим. Катал частенько промышляла собирательством, принося из своих помойных рейдов то светильники, то табуретки. Лишенный дверец секретер стоял в узком пространстве коридора и был убежищем авосек, сломанных тростей, баночек из-под «Рамы». На полочках стояли пузырьки и склянки, на которых были нарисованы коровы, а в эмалированной почкообразной кюретке покоились замызганные стеклянные шприцы с пугающе толстыми и длинными иглами.