Рекс Стаут
Гамбит
Глава 2
Двадцать две тысячи долларов – это вам не кот начихал. Даже за вычетом налогов и накладных расходов оставшаяся сумма частично компенсирует расходы на содержание принадлежащего Вулфу старого особняка из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице, трех его постоянных обитателей – самого Вулфа, повара и домоправителя Фрица Бреннера и меня, – а также приходящего садовника Теодора Хорстмана, который проводил по десять часов в день, а иногда и больше, ухаживая за десятью тысячами орхидей в оранжерее под крышей. Однажды я подсчитал наши затраты в час за полгода, но не стану называть полученный результат, поскольку этот текст может прочесть глава местного отделения Службы внутренних доходов, который немедленно прикажет одной из своих ищеек сравнить мои данные с цифрами в налоговой декларации. Хотя именно эти двадцать две штуки налом инспектор наверняка обнаружит в графе «доходы».
Но когда в четверть второго я закрыл за Салли Блаунт дверь и убрал пачку банкнот в сейф, энтузиазма у меня несколько поубавилось. У нас была толстая пачка денег и ни единой зацепки, чтобы распутать дело. Вулф ясно дал понять, что его единственное обязательство – попытаться что-либо предпринять. Мы явно облажались, даже не начав дело, что можно считать ощутимым ударом по самолюбию волшебника, не говоря уже о его верном псе.
Я заполнил с десяток страниц своего блокнота следующими пунктами.
1. Насколько известно Салли, никто из четверых посредников – единственных, кто, помимо ее отца, повара и официанта, имел доступ к кофейнику с шоколадом, – ранее не был знаком с Полом Джерином и не имел с ним никаких контактов. В противном случае Салли наверняка была бы в курсе, поскольку все четверо посредников так или иначе входили в круг общения Блаунтов и она с ними довольно часто встречалась. Что касается Бернарда Нэша, официанта, и Тони Лаги, повара, то Салли видела их впервые в жизни.
2. Теперь о посредниках. Чарльз У. Йеркс, банкир, периодически сталкивался с Блаунтами на светских мероприятиях. Блаунт входил в совет директоров банка, который возглавлял Йеркс. Йерксу нравилось находиться в обществе миссис Блаунт, матери Салли, впрочем, как и большинству мужчин. В своих записях я заключил в скобки догадку, что Салли не отказалась бы, чтобы мужчины, оторвав взгляд от ее матери, время от времени посматривали бы и на дочь тоже. Что было несколько странно, так как Салли и сама была далеко не дурна собой, хотя я, конечно, еще не видел матери.
3. Мортон Фэрроу, тридцати одного года от роду, не был финансовым гением, хотя и не догадывался об этом. Он получал приличную зарплату в текстильной корпорации «Блаунт» исключительно потому, что приходился миссис Блаунт племянником, но считал, что ему недоплачивают. Я не цитирую Салли, но понял это из ее слов.
4. Эрнст Хаусман, отошедший от дел маклер и старинный друг Мэтью Блаунта, был крестным отцом Салли. Несчастный человек, обреченный умереть несчастным. Он отдал бы десять миллионов долларов, чтобы сыграть с настоящим гроссмейстером без форы и поставить ему мат. Ну что ж, мечтать не вредно. С Блаунтом Хаусман не играл в шахматы уже много лет, не без оснований подозревая, что тот ему поддается. Хаусман был категорически против приглашения Пола Джерина в клуб для проведения сеанса одновременной игры, поскольку считал, что в клуб следует пускать исключительно его членов. Короче, типичный случай страдальца-сноба.
5. Дэниел Калмус, адвокат, много лет работал консультантом в корпорации Блаунта. Салли однозначно испытывала к нему сильные чувства, но я не совсем понял, какие именно; впрочем, я и сейчас нахожусь в некоторой растерянности, а потому предпочитаю замять для ясности. Мисс Блаунт сказала, что Йерксу было лет сорок с хвостиком, Хаусману, ее крестному отцу, – хорошо за семьдесят, но совершенно точно назвала возраст Калмуса: пятьдесят один год. Если двадцатидвухлетняя девушка способна назвать возраст мужчины практически вдвое старше ее, который не является ей родственником и с которым она не состоит в близких отношениях, на это наверняка есть веская причина. Имелись и другие свидетельства неравнодушного отношения Салли к адвокату, а именно ее тон и манера говорить. Я могу объяснить предвзятое отношение Салли к Калмусу – она всегда говорила «Дэн Калмус», а не «мистер Калмус» или просто «Калмус» – не только неверием в его способность вытащить мистера Блаунта из тюрьмы, а отчасти опасениями, что он просто-напросто не захочет этого делать. Ведь если Блаунта отправят на электрический стул или приговорят к пожизненному заключению, миссис Блаунт станет свободна. Салли, конечно, этого не сказала, но уже в третий раз упомянула, что Дэн Калмус влюблен в ее мать. Когда Вулф спросил Салли: «А ваша мать в него влюблена?» – девушка сразу ответила: «Боже упаси, нет, конечно! Если она в кого и влюблена, то, разумеется, лишь в моего отца!»
6. Итак, с посредниками мы закончили. Что касается остальных пунктов в моем блокноте, то существенное значение имеет только один. Если и была найдена какая-либо емкость, содержащая мышьяк, в газетах об этом не писали. Хотя такие подробности полиция и окружной прокурор обычно держат при себе. Когда Вулф спросил у Салли, что ей об этом известно, я затаил дыхание. Меня бы ничуть не удивило, скажи она, что, да, полупустая бутылочка мышьяка была обнаружена у ее отца в кармане. А почему бы и нет? Однако Салли ответила, что, насколько ей известно, никакой емкости найдено не было. Доктор Эйвери, которого часто приглашали в дом Блаунтов для оказания кому-либо из домочадцев медицинской помощи, сообщил мистеру Блаунту через два-три дня после трагедии, но еще до ареста последнего, что после осмотра Джерина сразу заподозрил возможность отравления, в связи с чем внимательно осмотрелся вокруг и даже спустился на кухню, однако ничего не нашел. А четыре дня спустя, когда Салли после двух бессонных ночей отправилась к доктору Эйвери за рецептом на успокоительное, тот сообщил ей, что, по словам окружного прокурора, бутылочки с мышьяком так и не обнаружили, и теперь, когда мистер Блаунт находится за решеткой по обвинению в убийстве, полиция вряд ли проявит особое рвение в поисках мышьяка. Полицию вызвали лишь после смерти Джерина, доставленного в больницу в карете «скорой помощи», и Блаунт, который шел пешком до больницы, расположенной всего в паре кварталов от клуба «Гамбит», имел массу возможностей выбросить по дороге мелкий предмет, если таковой при нем был. Доктор Эйвери, не сомневавшийся в невиновности своего друга и пациента Мэтью Блаунта, сказал Салли, что у кого-то из присутствующих в тот день в клубе должна была быть емкость с мышьяком, от которой преступник наверняка успел избавиться, и посоветовал девушке попросить Калмуса нанять детектива, чтобы тот попытался найти мышьяк. Именно после совета доктора Эйвери Салли и пришла в голову идея обратиться к Ниро Вулфу.
И последний пункт, который я не стал записывать в блокноте. Под конец встречи Вулф заявил мисс Блаунт, что с ее стороны нелепо надеяться, будто он сможет действовать без ведома Калмуса или ее отца. Ему, Вулфу, придется встречаться с разными людьми. По крайней мере с четырьмя посредниками на турнире. А поскольку Вулф не выходит по делам из дому, всем свидетелям придется приехать в особняк на Западной Тридцать пятой улице. Причем Салли необходимо будет самой привезти или отправить их сюда. Калмус, естественно, обо всем узнает и непременно сообщит мистеру Блаунту. Услышанное Салли не слишком понравилось. У меня даже возникло впечатление, что вот-вот произойдет обратный обмен: я верну ей пачку банкнот, а она мне – расписку. Но Салли задумчиво пожевала нижнюю губу и, похоже, решила держаться до конца. Она поинтересовалась у Вулфа, кого он желает видеть в первую очередь. Вулф обещал дать ей знать. Она спросила когда. Он ответил, что нужно подумать.
Итак, в четверть второго, проводив мисс Блаунт, я без особого энтузиазма вернулся в кабинет, чтобы убрать деньги в сейф. Вулф сидел очень прямо, сжав губы в тонкую ниточку, положив руки на письменный стол и свирепо уставившись на дверь в гостиную. Возможно, это было его последнее прости подрывному словарю или его привет новой бесперспективной работе, однако спрашивать Вулфа, в чем, собственно, дело, не имело смысла. Не успел я захлопнуть дверцу сейфа, как в кабинет вошел Фриц, чтобы пригласить нас на ланч. Увидев мрачного как туча Вулфа, Фриц посмотрел на меня, но, обнаружив, что выражение моего лица ничуть не лучше, отрывисто бросил:
– Ну ладно, ты сам ему скажи, – после чего повернулся и ушел.
За столом мы, естественно, не говорили о делах, чтобы не омрачать процесс принятия хорошей пищи – а в этом доме она всегда хорошая, – и Вулф сделал вид, что жизнь прекрасна и удивительна. Однако, когда мы, допив кофе, вернулись в кабинет, он сел в свое кресло и, положив сжатые в кулак руки на подлокотники, спросил меня прямо в лоб:
– Это сделал он?
Я поднял брови. Если бы в убийстве подозревалась сама Салли Блаунт, я наверняка потрафил бы Вулфу, поскольку он свято верил, что после часа, проведенного в обществе привлекательной молодой женщины, я уже знал о ней буквально все. Однако моя проницательность явно не распространялась на родственников, которых я в жизни не видел, пусть даже это был отец нашей клиентки.
– Я признаю, что если можно допустить вину человека по ассоциации с его родственниками, то по той же ассоциации можно допустить и его невиновность. Впрочем, припоминаю, как в разговоре с Льюисом Хьюиттом вы однажды заметили, что перенос на…
– Заткнись!
– Да, сэр.
– Но почему ты не вмешался? Почему не остановил меня?
– Моя задача – заставить вас взяться за работу, а не останавливать.
– Пф! Но почему, ради всего святого, я пошел у тебя на поводу?! Из-за денег? Проклятье! Уж лучше мне жить в пещере и питаться кореньями и ягодами. Деньги!
– Орехи тоже весьма неплохо. И еще кора некоторых деревьев. А вместо мяса можно попробовать летучих мышей. Хотя деньги здесь сыграли не главную роль. Она считает, вы можете делать такие вещи, на которые ни один человек на земле не способен. И когда стало очевидно, что вытащить Блаунта из тюрьмы ни один человек земле не способен, вы купились. А виноват там Блаунт или нет – это дело десятое. Вам придется доказать его невиновность, даже если он и убийца. Чудесно! Однозначно ваше лучшее дело.
– И твое тоже. Наше. И ты меня не остановил. – Вулф нажал на кнопку, два коротких и один длинный звонок: сигнал, чтобы принесли пиво.
Плохой знак. Обычно он просил принести пиво лишь через час после ланча, за полчаса до ежедневного свидания с 16:00 до 18:00 в оранжерее с орхидеями. Я подошел к своему письменному столу и сел спиной к двери в прихожую. В кабинет вошел Фриц и, остановившись в двух шагах, устремил на меня вопросительный взгляд, который я перехватил в зеркале. Насколько известно Фрицу, в мои многочисленные функции, коих миллиона два, не меньше, входит в том числе и обязанность удерживать Вулфа от нарушения незыблемых пивных правил. Я поднял глаза на Фрица и сказал:
– Ну ладно. Он собирается удалиться в пещеру. И я с ним. Так пусть хотя бы гульнет на прощание.
– Его довела та женщина? Или словарь?
– Я не хочу пива, – заявил Вулф. – Унеси его.
Фриц развернулся и вышел. Вулф вдохнул полной грудью и протяжно выдохнул:
– Согласен. Размышлять о его виновности или невиновности – абсолютно бессмысленное занятие. Мы или придерживаемся версии о его невиновности, или выходим из дела. Ты хочешь достать эту пачку из сейфа и вернуть той женщине?
– Нет. Мы взяли деньги и отпустили ее. Вы чертовски хорошо знаете, почему я не пытался остановить вас. Жаль было упустить возможность увидеть, как вы будете решать задачку, которая вам явно не по зубам.
– А ты готов считать, что мистер Блаунт невиновен?
– Проклятье, у меня нет другого выхода! Как вы сами сказали.
– Тогда виновен кто-то другой. Для начала попробую исключить повара и официанта.
– Хорошо. Это облегчит дело. Но почему обязательно начинать с них?
– Давай посмотрим. Мышьяк содержался в шоколаде. Поэтому если кто-то из…
– Нет. Ничего не известно. Единственный мышьяк, который удалось обнаружить, был в организме Джерина. В кофейнике свежий шоколад, никакого мышьяка. Чашка вымыта, бутылочка из-под мышьяка не найдена. Ничего не известно.
– Но кое-что все-таки известно. – Когда Вулф меня поправляет, в его голосе обычно слышатся самодовольные нотки, однако на сей раз он решил не утруждаться. – После четырех дней расследования окружной прокурор предъявил мистеру Блаунту обвинение в убийстве. У Блаунта была возможность подсыпать мышьяк лишь в шоколад. И чтобы арестовать Блаунта, полицейским следовало отбросить все имеющиеся варианты. Впрочем, в такого рода расследованиях они достаточно компетентны. Им удалось точно установить, что Джерин не глотал мышьяк до посещения клуба, а там он пил исключительно шоколад. В противном случае Блаунту не предъявили бы обвинения.
– Итак, мне проверить повара и официанта?
– Никаких доказательств, хотя есть высокая доля вероятности. Они были на кухне. Готовили шоколад. Один из них или они оба знали мистера Джерина, имели основание желать ему смерти, им было известно, что он приедет в клуб и шоколад предназначен лично для него. Но мы пока ограничимся одним из них. Итак, он добавляет мышьяк в шоколад, не подозревая, что мистер Блаунт сам явится за напитком. Преступник собирается собственноручно отнести поднос или рассчитывает, что это сделает его напарник. Преступник не ожидает, что мистер Блаунт спустится на кухню вымыть кофейник и чашку. Преступник не знает, что у кого-то из членов клуба есть зуб на мистера Джерина… Или, по-твоему, мне следует сделать подобное допущение?
– Нет.
– Преступник не знает, будет ли у кого-нибудь другого возможность положить что-то в шоколад. Хотя определенно знает, что полиция наверняка обнаружит его связь, если таковая имеется, с Джерином. Тогда станет ли он класть мышьяк в шоколад?
– Нет. По крайней мере, мы можем оставить их под конец. Само собой, копы их проверили. Итак, если мы вычеркиваем Блаунта, официанта и повара, у нас остаются посредники. Впрочем, кто-то мог проскользнуть в библиотеку без приглашения.
Вулф покачал головой:
– Мистер Блаунт сказал своей дочери, что ничего подозрительного не видел, хотя абсолютной уверенности у него нет. Стол мистера Блаунта находился возле двери в библиотеку. И пытаться проскочить мимо было бы опрометчиво. В комнату, где находился Джерин, могли входить лишь посредники, и, если бы туда попытался проникнуть кто-нибудь другой, это непременно заметили бы. Подобный вариант стал бы чистой воды безумием. И я отвергаю его. Умозрительно. Но, кроме посредников, существует еще одна возможность, а именно сам мистер Джерин. Допустим, он положил в рот растворимую капсулу с мышьяком и запил шоколадом. Стоит ли мне рассматривать подобную возможность?
– Нет уж, спасибо большое. Это даже не стоит рассматривать. Давайте ограничимся посредниками. Тут определенно имеются скрытые возможности. Посредник входит к Джерину, чтобы объявить следующий ход, закрывает за собой дверь. Допустим, он закрывает за собой дверь из-за того, что в большой комнате слишком шумно. Так?
– Да.
– Хорошо. Он знает, что другой посредник может войти в любой момент, но нужно-то всего пять секунд. Кофейник на столе. Джерин сидит, сконцентрировавшись, на диване, глаза закрыты. У преступника наготове мышьяк, скажем, в бумажном кульке. И он бросает мышьяк в кофейник. Шоколад даже не нужно размешивать. Ничего подобного. Так мне назвать имя?
– Да, конечно.
– Эрнст Хаусман. Шахматный маньяк. Он был против того, чтобы Джерина приглашали в клуб. Но поскольку Джерин уже был здесь, Хаусман получил шанс побить парня, который может дать фору Блаунту, пожертвовав ладьей. Хаусман с радостью отравил бы всех существующих гроссмейстеров, начиная с чемпиона мира, который, насколько мне известно, русский.
– Ботвинник.
– Не только чудо природы, но и коммунист. Мне еще не доводилось слышать ни об одном случае, когда человека убивают лишь за то, что он слишком хорошо играет в шахматы. Но все когда-нибудь происходит впервые. И это не вздор. Хаусман вполне мог слететь с катушек.
– Этого не может быть, – проворчал Вулф. – Исключено. Если он готов отдать целое состояние, чтобы выиграть в шахматы. И тогда ты исключаешь трех остальных.
– Я их оставляю про запас. Пока не присмотрюсь к Хаусману. Клиентка утверждает, что они никогда не видели Джерина, хотя вполне могли слышать о нем от нее. Конечно, мы могли бы найти мотив, который подошел бы адвокату Дэну Калмусу. На самом деле он влюблен не в мать, а в дочь. Ему, как женатому человеку, если он, конечно, женат, приходится скрывать свою страсть к непорочной девушке, если она, конечно, является таковой. Поэтому, когда он бывает у Блаунтов, то пялится на мамашу исключительно для отвода глаз. Ему кажется, будто Салли запала на Пола Джерина, что вполне может соответствовать истине, несмотря на ее утверждения, и сама мысль, что она держится за руки с другим мужчиной, непереносима, и в результате адвокат покупает немного мышьяка.
– Слишком сложно. Притянуто за уши.
– Убийство всегда сложно. Может, нам стоит отвести Блаунту роль сообщника? Мы должны согласиться, что он не совершал убийства, но мог заподозрить, что Хаусман или Калмус отравили шоколад, а потому вымыл кофейник и чашку.
– Нет. Наша версия основана на том, что мистер Блаунт невиновен. Он вымыл кофейник и чашку, решив, будто недомогание мистера Джерина, возможно, вызвано чем-то, находящимся в шоколаде. Собственно, так оно и было. Вполне естественные и объяснимые действия. – Вулф закрыл глаза, но не откинулся на спинку кресла. Похоже, он не углубился в размышления, а молча страдал. Его губы то и дело подергивались. Затем он открыл глаза и сказал: – По крайней мере, у нас есть поле деятельности. Полиция и окружной прокурор посадили мистера Блаунта за решетку и держатся своей версии. Объекты нашего внимания интересуют их исключительно как свидетели, которые уже наверняка дали показания. Полиция не станет с нами конкурировать. – Вулф посмотрел на настенные часы. – Мистер Коэн у себя в редакции?
– Естественно.
– Навести его. Кроме газетных отчетов, у нас лишь один источник информации – мисс Блаунт, – но мы не можем быть уверены в ее компетентности или правдивости. Скажи мистеру Коэну, что меня попросили навести справки относительно кое-каких аспектов данного дела и мне необходимо…
– Это будет невежливо… Я хочу сказать, по отношению к Коэну. Он сразу поймет, что мой интерес может означать только одно: вас наняли вытащить Блаунта из тюрьмы и вы считаете это вполне осуществимым, а иначе не взялись бы за такую работу… И ждать, что он станет держать при себе такое… Ну, я не знаю.
– А я и не жду, что он будет держать это при себе.
– Значит, он может напечатать информацию?
– Разумеется. Как я уже объяснил мисс Блаунт, мое участие в расследовании не удастся сохранить в секрете. Чем раньше убийца об этом узнает, тем лучше. И тогда, возможно, он сочтет необходимым предпринять какие-то действия.
– Ага. Если, конечно… Нет, мне придется завязать узелок на память, чтобы не забывать, что Блаунт не убивал Джерина. – Я встал с места. – Но если я не сообщу Лону Коэну, кто вас нанял, он подумает на Блаунта или Калмуса.
– Ну и пусть. Ты не можешь указывать ему, на кого следует думать, а на кого – нет.
– Я и не пытаюсь. На что особо обратить внимание?
– Абсолютно на все.
Я прошел в прихожую, снял с вешалки шляпу и пальто, открыл дверь на улицу – и меня едва не снесло с крыльца порывом ледяного зимнего ветра.
Глава 3
Лон разговаривал по одному из трех телефонов, стоявших на столе в его крошечном кабинете с табличкой «Лон Коэн», без указания должности, расположенном через две комнаты от углового кабинета издателя на двадцатом этаже здания «Газетт». Положив трубку, Лон сказал:
– Если подсуетимся, то успеем к вечернему выпуску. Первая полоса?
Я развалился в кресле, скрестив ноги, чтобы показать, что у нас еще куча времени, и покачал головой:
– Даже не вторая. Я просто пытаюсь найти обрывки информации, которая может и не подойти для печати. Это насчет Пола Джерина и клуба «Гамбит».
– Да что ты говоришь?! – Лон провел рукой по черным прилизанным волосам.
Я хорошо знал этот жест, хотя после долгих лет знакомства понял, что бесполезно пытаться его интерпретировать. Лон был почти лучшим игроком в покер, с которым я проводил одну ночь в неделю за картами. Лучшим считался Сол Пензер; с ним вы познакомитесь чуть позже.
– Собираешь материал для трактата по правонарушениям у совершеннолетних?
– Мне просто нужно, чтобы ты поместил сообщение в газете. Ниро Вулфа интересуют кое-какие аспекты дела.
– Очень хорошо. Чисто из любопытства?
– Нет. У него есть клиент.
– Ну надо же! А когда давать в печать сообщение?
– Например, завтра.
– А кто клиент?
– Без понятия. Вулф не сказал.
– Да уж, держи карман шире! Арчи, а теперь послушай меня. Это аксиома. В газетных статьях требуется активный залог. Ни в коем случае не пассивный. Нельзя начинать: «Мистера Казински сегодня укусила женщина». Нужно писать: «Мисс Мейбл Флам укусила сегодня мистера Казински». Для затравки можно сказать: «Дэниел Калмус, адвокат Мэтью Блаунта, нанял Ниро Вулфа получить доказательства того, что Блаунт не убивал Пола Джерина». После чего следует упомянуть, что Вулф – величайший детектив нашего времени, который успешно раскрывает самые трудные дела с неоценимой помощью несравненного Арчи Гудвина. Вот так дела и делаются.
Я наградил Лона широкой ухмылкой:
– Мне нравится. На следующий день сможешь опубликовать опровержение Калмуса.
– Так ты говоришь, это не Калмус?
– Я вообще ничего не говорю. Какого черта! Будет даже лучше, если мы оставим вопрос, кто нанял Вулфа, открытым. Типа ты знаешь, но не хочешь говорить. Завтра читатели раскупят миллион экземпляров «Газетт», чтобы это выяснить.
– А ты не хочешь заполнить пробелы? Прямо сейчас?
– Нет. Ни слова. Напиши, что его наняли и дали задаток.
– А можно указать, что информация из первых рук? Прямо от тебя?
– Не вопрос.
Лон повернулся и снял трубку зеленого телефона. Это не отняло много времени. Ведь материала-то было с гулькин нос. Всего на один абзац. Повесив трубку, Лон посмотрел на меня:
– Как раз вовремя. А теперь насчет завтрашнего продолжения. Я не ожидаю слов, которые можно переложить на музыку, но что заставляет Вулфа думать…
– Тпру! – Я поднял ладонь. – Уж больно ты борзый для журналиста. Теперь моя очередь. Я хочу знать все, что ты знаешь наверняка или о чем догадываешься, обо всех, кто там был.
– Так мы до утра не закончим. А теперь не для протокола. Вулф что, и впрямь рассчитывает освободить Блаунта?
– Не для протокола. Хорошая идея. – Я вытащил блокнот. – Итак, им удалось найти бутылочку из-под мышьяка?
– Будь я проклят! – Лон посмотрел на меня исподлобья. – А Вулф знает, что Блаунт спускался на кухню за шоколадом и собственноручно отнес его Джерину?
– Да.
– И он в курсе, что, когда Джерин выпил почти весь шоколад, Блаунт забрал кофейник и чашку на кухню, где благополучно все сполоснул?
– Да.
– А он знает, что Блаунт отказал Джерину от дома и приказал держаться подальше от мисс Блаунт?
– Нет. А ты?
– У меня нет доказательств, но поговаривают, что у копов они точно имеются. И один из наших людей – хороший человек, Ал Проктор, – кое-что узнал от приятеля Джерина. Хочешь поговорить с Алом?
– Нет. Чего ради? Это только поможет найти у Блаунта мотив, а поскольку он невиновен, зачем впустую тратить время? А у них…
– Я точно буду проклят! Боже мой, Арчи, это сенсация! Ну давай выкладывай! Без протокола, пока не дашь отмашку. Я хоть раз тебя подставлял?
– Нет. И сейчас этого не сделаешь. Ладно, проехали. Номер не пройдет. Они нашли бутылочку?
Лон потянулся к телефонной трубке, секунду подержал ее в руках, но, передумав, положил на место:
– Нет. Я так не думаю. Если бы они нашли бутылочку, кто-нибудь из наших людей непременно об этом знал бы.
– А Джерин знал или подозревал, что его отравили?
– Без понятия.
– Люди из «Газетт» наверняка пообщались с теми, кто при этом присутствовал.
– Само собой. Но в последние четыре часа в больнице возле Джерина в основном находились врачи и медсестры. Они не слишком-то разговорчивы.
– Ну а в клубе Джерин, случайно, не ткнул в кого-нибудь указующим перстом: «Это твоя работа, ублюдок»?
– Нет. А если и так, на кого конкретно он должен был указать?
– Я тебе позже скажу. Не сегодня. А кто был в больнице? Я знаю, доктор Эйвери поехал вместе с каретой «скорой помощи», а Блаунт пошел туда пешком. Кто еще?
– Три члена клуба. Среди них Калмус, адвокат. Если нужно, я могу узнать имена двух других.
– Нет, если только это не Хаусман, Йеркс или Фэрроу.
– Точно не они.
– Тогда не трудись. А о чем толкуют в журналистских кругах? Я кое-что слышал в клубе «Фламинго» и в других местах, но я практически не общаюсь с журналистами, не считая тебя. Что они говорят? У них есть альтернативные точки зрения?
– По крайней мере, не те, что тебя устроили бы. Естественно, первые несколько дней ходило множество версий, но только до тех пор, пока не взяли Блаунта. Сейчас главный вопрос: удалось Джерину переспать с Салли или нет? Но это тебя вряд ли интересует.
– Ни капельки. Значит, все считают, что у Блаунта рыльце в пушку? Ни у кого нет особого мнения?
– Если и есть, оно явно не заслуживает внимания. Вот потому-то твоя информация о Вулфе – настоящая бомба. Теперь-то уж точно появятся другие мнения.
– Отлично! Итак, после ареста Блаунта интерес к остальным действующим лицам явно остыл. Но до того? Возьмем, к примеру, четверых посредников. Хаусмана, Йеркса, Фэрроу, Калмуса. У тебя наверняка есть целая коллекция неопубликованных фактов.
Лон поглядел на меня так, как всегда, когда я в очередной раз смотрел на свою козырную карту, поднимал бровь и повышал ставки.
– Пожалуй, я дам тебе не пять центов, а новенький, блестящий дайм, если ты прямо сейчас скажешь, кто именно из этой четверки тебя больше всего интересует. Черт побери, мы могли бы тебе помочь! Конечно, и среди нас водятся полудурки, но найдется и пара-тройка умных людей. Всегда к твоим услугам.
– Прекрасно. Пришли мне их имена и номера телефонов. И передай, чтобы мне не звонили. Я сам позвоню. А теперь расскажи-ка о посредниках. Начни с Калмуса.
И Лон все мне рассказал. И не только то, что хранилось у него в памяти. Он послал за досье. В результате я заполнил восемь страниц своего блокнота на первый взгляд совершенно бесполезным нагромождением фактов. Но никогда не знаешь, что может пригодиться, а что нет. Однажды Вулф сумел раскрыть очень сложное дело исключительно на основании сообщения Фреда Даркина о том, что один мальчик купил жевательную резинку в двух разных местах, но, пожалуй, нет смысла грузить вас сведениями, что Йеркс был хавбеком в Йеле или Фэрроу постоянно вышибали из ночных клубов. Поэтому я сведу все к необходимому минимуму.
Эрнст Хаусман, семьдесят два года, отошедший от дел владелец половинной доли в крупной фирме с Уолл-стрит, бездетный вдовец без друзей (Блаунт не в счет?) и без собак. Его одержимость шахматами уже стала общим местом. Обладатель лучшей коллекции шахматных фигур в мире, насчитывающей двести комплектов, один – из нефрита, белого и зеленого.
Мортон Фэрроу, тридцать один год, холост. Живет в апартаментах Блаунта на Пятой авеню (об этом Салли не упоминала). Помощник вице-президента текстильной корпорации «Блаунт». Получил специальное приглашение на мероприятие, проводившееся тридцатого января в клубе «Гамбит».
Чарльз У. Йеркс, сорок четыре года, старший вице-президент Континентальной банковской и трастовой компании, женат, отец двоих детей. В возрасте двадцати шести лет занял одиннадцатое место из четырнадцати на ежегодном турнире шахматного чемпионата США, после чего в турнирах не участвовал.
Дэниел Калмус, пятьдесят один год, видный юрист в области корпоративного права, партнер в фирме «Маккинни, Бест, Калмус и Грин», вдовец, отец четверых детей, у которых уже свои семьи. По признанию одного из членов клуба, сделанному репортеру из «Газетт», его удивило, что Калмус, лучший шахматист клуба, способный обыграть Джерина, согласился на роль посредника, а не стал играть сам.
И так далее и тому подобное. Пока я просматривал досье, Лон, продолжая держать меня в поле зрения, позвонил кое-кому по телефону и принял несколько телефонных звонков. Вероятно, Лон полагал, что если Вулфа заинтересовал кто-то из этой четверки, то я могу выдать его азартным блеском в глазах или подергиванием губ. Дабы не разочаровывать Лона, я вытащил из досье бумажку и спрятал под манжету. И когда я положил папки обратно на стол, Лон спросил:
– А ты не хочешь снять копию с той бумажки, что у тебя в рукаве?
– Да ладно тебе, это я так, для прикола. – Я вытащил бумажку, выложив ее на стол. Там было начеркано карандашом: «8/2 11:40 Л. К. сказал, М. Дж. Н. говорит, слишком много шахмат. А. Р.» – Если Л. К. означает Лон Коэн, тогда все понятно.
– Кончай валять дурака! – Лон бросил бумажку в корзину для мусора. – Что-нибудь еще?
– Отдельные мелкие детали. Что собой представляет Салли Блаунт?
– А мне казалось, Блаунт не при делах.
– Он – да, но у нее могут быть нужные нам факты. И я буду знать, чего от нее можно ожидать, когда мы встретимся. Она что, роковая женщина?
– Нет. Ну конечно, с нами, мужчинами, она просто ангел, да и с копами, скорее всего, тоже. Если покопаться в грязном белье любой девушки ее возраста из высшего общества, всегда можно кое-что нарыть, иногда довольно существенное, но на мисс Блаунт это не распространяется. Она, похоже, чиста, как свежевыпавший снег, что достойно внимания прессы, но это не так. У нас на мисс Блаунт ничего нет, да и у копов вряд ли хоть что-то найдется, даже на нее с Полом Джерином.
– Колледж?
– Беннингтонский. Окончила в прошлом году.
– А как насчет матери? Она, конечно, не ангел, но у нее тоже могут найтись несколько нужных нам фактов. Ты что-нибудь знаешь о ней?
– Само собой. Я уже сказал своей жене, что ей не стоит переживать, как я буду жить, если она умрет. Я женюсь на Анне Блаунт. Уж не знаю, каким образом, но женюсь.
– Так вы знакомы?
– Никогда не встречался с ней лично, но видел ее пару раз, хотя и одного раза достаточно. Не спрашивай меня почему. Дело даже не в ее внешности или зове плоти. Она колдунья, хотя сама об этом не подозревает. Если бы она догадалась о своем даре, это было бы видно и сразу рассеяло бы чары. Как ты говоришь, она, конечно, не ангел, но теперь, когда ее муж арестован за убийство, она в центре внимания, и не только моего. Она привлекает. Она притягивает.
