Рекс Стаут
Три двери смерти
Глава 4
В тот же июньский понедельник в 14:55 я вошел в дом 496 по Седьмой авеню и проследовал на лифте на двенадцатый этаж.
Поскольку отсюда было всего десять минут ходьбы до особняка Вулфа, изначально я намеревался пойти пешком. Однако Вулфу не терпелось начать тратить аванс, еще и не полученный даже. Он вызвал лучшего в мире сыщика на вольных хлебах Сола Пензера. Вместе с Солом мы загрузились в такси, за рулем которого сидел наш старый знакомый Херб Арансон, к чьим услугам мы часто обращались.
Теперь они оба остались в машине, припаркованной у тротуара. Поскольку Синтия не хотела, чтобы мы брали дядюшку Пола в оборот при большом скоплении народа, оставалось лишь сесть ему на хвост. Вести слежку в Нью-Йорке – дело непростое. Одному с этим не справиться. Поэтому мы хорошо подготовились: я буду следовать за объектом на своих двоих, а Сол – на колесах.
Перед уходом Синтия сообщила еще кое-какие подробности. Хотя по завещанию дяди ей отходила принадлежавшая ему половина компании, в права наследования она пока не вступила. Закон весьма щепетилен, когда речь идет об умерших, чьи останки не обнаружены.
Поскольку одежду Пола нашли рядом с гейзером, никто всерьез не сомневался в том, что он сварился в кипятке, хотя свидетелей самоубийства не имелось. В кармане его куртки было два письма – адвокату и племяннице Синтии. Они были написаны рукой Пола – с этим никто не мог спорить. Однако из-за юридических тонкостей процедура вступления в наследство тянулась, словно резина.
Насколько я понял, Джин Домери, который свалился за борт и утонул, тоже оставил завещание, и уже полтора месяца тянулась подобная же канитель с передачей его доли племяннику Бернарду. Такая вот картина нарисовалась у меня в голове, когда Синтия в двух словах описала свое положение в компании. Она пока по-прежнему работала манекенщицей, а моделированием в основном занимался некий Уорд Роупер, чье имя она произносила с тем же отвращением, что Уинстон Черчилль – имя Муссолини.
Когда Вулф стал задавать Синтии вопросы, я также узнал кое-что новое о Хелен Домери. Синтия не исключала, что Джин Домери знал об отношениях жены и компаньона, но все же в этом сомневалась – уж очень ловка и хитра была Хелен. Вулф поинтересовался обстоятельствами смерти миссис Домери, и Синтия рассказала следующее. Все случилось за городом на узкой тропинке, когда Хелен и Джин, как обычно по воскресеньям, отправились прокатиться верхом на собственных лошадях. Джин был единственным свидетелем гибели жены. Впрочем, добавила Синтия, теперь уже не так и важно, кто или что послужило причиной трагедии, поскольку сам Джин Домери тоже мертв.
Таким образом, если верить Синтии, заняться расследованием убийства нам не светило. Подвигнуть Вулфа к расследованию могло только наличие клиента с деньгами и веским поводом их потратить. Синтия не отвечала этим условиям. Ее дядя был жив, а за поимку убийцы Хелен Домери девушка не заплатила бы и цента. Что же касается Джина Домери, Синтия соглашалась с выводами полиции Флориды, не усмотревшей в его гибели ничего подозрительного.
Таким образом, когда я вышел из лифта на двенадцатом этаже, меня не мучили ни волнения, ни тревоги.
Я увидел открытые настежь двустворчатые двери и нескольких мужчин на пороге. Приблизившись, я наблюдал, как грузная дама, ехавшая со мной в лифте и поспешившая выйти из него первой, попыталась зайти внутрь, но один из мужчин заступил ей дорогу и вежливо спросил:
– Разрешите, пожалуйста, уточнить, из какой вы фирмы.
– Универмаг «Дрисколл», отдел пальто и костюмов, город Талса.
– Прошу прощения, – покачал головой мужчина, – но для вас в зале место не предусмотрено.
Неожиданно его лицо осветилось сердечной улыбкой. Я уж было подумал, что он смилуется над приезжей, но обнаружил, что улыбка предназначалась другой даме, худощавой особе с большими, торчащими, как у свиньи, ушами, которая также ехала со мной в лифте.
– Добрый день, мисс Диксон, – сказал улыбающийся мужчина. – Буквально минуту назад о вас спрашивал мистер Роупер.
Мисс Диксон равнодушно кивнула и зашла внутрь. Я аккуратно обошел толстуху из Талсы, которая тряслась от ярости, не в силах что-либо предпринять, и тихим, хорошо поставленным голосом сказал мужчине:
– Моя фамилия Гудвин. Ассоциация «Ткани Британии». Я здесь по приглашению Синтии Нидер. Мне подождать тут, пока вы справитесь у нее?
Он окинул меня взглядом, но я даже глазом не моргнул. Бояться нечего. На мне был шерстяной костюм, сшитый у Бреслоу, и рубашка с галстуком под стать.
– В этом нет необходимости, – наконец заключил он и жестом пригласил меня в зал.
Внутри оказалось битком народу. У меня ушло несколько минут, чтобы отыскать свободное место поближе к сцене, откуда я разгляжу сигнал Синтии. Она должна была левой рукой сдвинуть прядь волос вправо.
Я не видел смысла излишне осторожничать, поэтому, прежде чем сесть, медленно огляделся, как будто искал вокруг знакомые лица. Людей в зале набралось почти две сотни. И я с удивлением обнаружил, что треть присутствующих – мужчины, хотя Синтия объяснила, что на показ соберутся не только оптовики со всей страны, но и директора магазинов и отделов, президенты, вице-президенты, журналисты, пишущие о моде, торговцы тканями и прочая публика.
Ни одного бородача я не заметил.
Прежде чем опуститься на сиденье, я взял с него блокнот и карандаш. На каждом листе блокнота в верхнем углу было отпечатано: ДОМЕРИ И НИДЕР и адрес компании. Кинув взгляд на соседей, я понял, что должен записывать туда номера моделей, которые собираюсь приобрести.
Справа от меня сидела полная седовласая дама; по ее шее, сразу под ухом, текла капелька пота. Слева расположилась привлекательная женщина с очаровательным ротиком. Она была довольно молода, но для меня все же старовата. И та и другая лишь скользнули по мне равнодушными взглядами.
Все обшитые деревянными панелями стены высокого зала были сплошь покрыты эскизами и фотографиями. Помимо них и нас, сидящих в креслах, ничего примечательного тут не наблюдалось, за исключением высокого подиума в пространстве между стеной позади него и первым рядом кресел. В стене виднелись две двери, отстоявшие друг от друга на двадцать футов. Через одну-две минуты после того, как я опустился в кресло, левая дверь отворилась и вышла женщина. По возрасту она годилась мне в матери, но и только. Моя мать и за год не израсходует столько помады, сколько было на губах женщины. Кроме того, моя матушка никогда бы не согласилась на такие внушительные плечики, чего бы там ни требовала высокая мода.
Дама на мгновение застыла, обводя присутствующих взглядом, затем повернулась и дала знак кому-то невидимому за дверью. Затем она прикрыла дверь и направилась к креслу в конце первого ряда, по-видимому оставленному специально для нее. Не успела она сесть, как дверь снова открылась и вышла девушка, на которой я не задумываясь женился бы. Я аж зубы стиснул, чтобы не присвистнуть. Поначалу мне показалось, что мои чувства разделяют все присутствующие на показе мужчины, поскольку зал замер в напряжении. Только потом до меня дошло, что заставило напрячься оптовиков. Им предстояло сделать ставку: либо пан, либо пропал. На кону стоял их бизнес. Они должны были выбрать из множества моделей, вложить в закупки многие тысячи долларов и не промахнуться, решая, что будет пользоваться популярностью у покупателей, а что – нет.
Любой, будь он даже слеп на один глаз, остановил бы выбор на этой девушке, но тут выбирали не девиц. Манекенщица взошла на подиум, приблизилась к переднему краю, широко развела руки в стороны и произнесла ясным, приветливым голосом: «Шесть-сорок-два». Модель шесть-сорок-два представляла собой ансамбль из платья и пальто, вроде бы шерстяных. Да, пожалуй, это была шерсть. Цвет я назвать затрудняюсь – такого оттенка бывают кленовые листья в октябре. Девушка старательно демонстрировала свой наряд. Прошлась в одну сторону, потом в другую, несколько раз взмахнула руками, будто желая доказать, что швы выдержат, даже если она ввяжется в драку или займется сбором падалицы в саду. Затем повернулась спиной к публике, чтобы продемонстрировать, как одежда сидит на ней сзади. В общей сложности она повторила номер модели раза четыре через равные промежутки времени, четко и любезно. Произносила его так, словно сообщала некую тайну своим закадычным друзьям, в которых души не чаяла. Когда же манекенщица сняла пальто, перекинула его через руку и, вздернув подбородок, улыбнулась зрителям в заднем ряду, кое-кто даже зааплодировал.
Она скрылась за правой дверью, и тут же отворилась левая, выпустив еще одно прелестное создание, на котором я тоже не раздумывая женился бы. Эта была блондинкой, в серой меховой накидке, отороченной ярко-красным. «Три-восемьдесят и четыре-девятнадцать».
Прислушавшись к шепоту соседей, я уяснил, что 380 – номер накидки, а 419 – красного вечернего платья, которое девушка продемонстрировала, сняв накидку. Сверху спереди платье было довольно простеньким, прикрывая все, что нужно, а сзади оказалось еще проще – начиналось только от талии, целиком оголяя спину. Сидевшая справа от меня дама прошептала своей соседке: «Черт подери, у меня как раз есть клиентка, которая бы такое платье с руками оторвала, вот только я не рискну ей его продать!»
Хочу сразу же кое-что прояснить. За весь показ перед нами предстало шесть девушек, считая вместе с Синтией Нидер, и я не задумываясь женился бы на каждой. А почему нет? Каждая продемонстрировала около дюжины нарядов. Кто-то из этих прелестниц появлялся на сцене реже, кто-то – чаще. Под конец я был настолько ошеломлен и обескуражен, что просто не знал, как поступил бы на месте оптовиков, которым приходилось выбирать модели. Скорее всего, купил бы все.
Вечером, доложив Вулфу о том, что поездка прошла впустую, я принялся рассуждать:
– Только подумайте, что было бы, женись я на всех сразу! Мне бы пришлось подыскать квартиру попросторнее. Где-нибудь между Пятой и Мэдисон-авеню, в районе Шестидесятых улиц. Представьте себе: очаровательный осенний вечер. Я сижу в гостиной и читаю газету. Потом отбрасываю газету в сторону и хлопаю в ладоши. Заходит Изабель. На ней кухонный передник до середины икры с двойным подолом. В руках кувшин с молоком и тарелка сэндвичей с ветчиной. Она соблазнительно произносит: «Два-девяносто-три» – и грациозным движением ставит на стол рядом со мной тарелку и кувшин, не проливая ни капли, а затем удаляется. Появляется Франсина. На ней обтягивающая пижама: верх с накладными плечиками и штаны с заниженной талией. Она, кружась, приближается ко мне и четыре раза повторяет: «Девять-тридцать-один», потом прикуривает мне сигарету и, танцуя, уходит. Наступает очередь Делии. На ней стильный бюстгальтер из кружева ручной работы с выступающими…
– Пф! – резко произнес Вулф. – А потом заходит еще одна, нагая. В руках у нее корзина со счетами, твоя чековая книжка и ручка.
Что тут поделаешь? К прекрасному полу Вулф относится предвзято.
Однако вернемся к показу. Он длился больше двух часов и, судя по аплодисментам, прошел весьма успешно. По всей видимости, дела «Домери и Нидер» и дальше будут идти в гору. На мой взгляд, звездой показа стала Синтия, в чем со мной были склонны согласиться остальные присутствующие. Ее наряды срывали настоящую овацию, в которую, не скрою, вносил немалую лепту и я. Как гость Синтии, я считал своим долгом от души хлопать именно ей. Из комментариев соседки справа, дамы явно осведомленной, я узнал, что все демонстрируемые наряды Синтия придумала сама. Прочие туалеты создал Уорд Роупер, в прошлом помощник Пола Нидера. По словам авторитетной дамы справа, Уорд был хорошим имитатором, но не более того.
Тем же вечером я все в подробностях изложил Вулфу. Сделал это по нескольким причинам. Во-первых, знал, что ему будет скучно, а мне хотелось его позлить. Во-вторых, желал показать, что не спал во время показа, хотя толку от этого – кот наплакал.
Поскольку результатов от моей поездки было негусто, сперва я изложил их на одном дыхании:
– Следуя указаниям Синтии, я проник в зал, нашел себе место в пятом ряду, окинул взглядом посетителей, числом около двухсот, однако ни одного бородача не увидел. Затем я сел. Мисс Нидер выходила на сцену четырнадцать раз. Условного знака так и не подала. Когда она появилась после окончания показа, ее тут же окружила толпа. Опять же согласно инструкциям, я не стал пробиваться к ней. Спустился вниз, сел в машину, сказал Солу, что на сегодня у нас больше нет дел, и сунул Хербу Арансону десятку.
– Что дальше? – проворчал Вулф.
– Дальше надо думать, а это уже ваш удел. Мы не вправе пойти против воли клиента и поставить на уши полицию. Можем обратиться к частным сыскным агентствам, чтобы они прочесали город. Или попытать счастья на очередном показе для оптовиков, который, как вы знаете, состоится в четверг в десять часов утра. Или же вспомнить, что именно мисс Нидер говорила о личных бумагах дяди.
– Она даже не уверена, существуют ли эти бумаги, – устало отозвался Вулф. – По ее предположению, если они и были, их забрал и спрятал Джин Домери, а теперь в них вцепился мертвой хваткой его племянник Бернард. При всем том она считает, что способна их отыскать.
– Прекрасно. Значит, вы признаёте, что она способна думать. Почему бы вам тоже не пораскинуть мозгами? Пока вы только возражаете, а думать отказываетесь. Вы подумайте.
Этот разговор состоялся у нас перед обедом. Если Вулф после нашей беседы все-таки решил пораскинуть мозгами, то тщательно это скрывал. Покончив с едой, он вернулся в кабинет и засел за книгу. Ну разве не отвратительно? Как-никак нам поручили расследование.
Вот тогда-то я, дабы сохранить лицо, стал подробно рассказывать о показе в «Домери и Нидер». По крайней мере, это мешало ему читать.
Изложение фактов заняло у меня около часа. Затем я перешел к комментариям: «Только подумайте, что было бы, женись я на всех сразу! Мне бы пришлось подыскать квартиру…» Впрочем, об этом я уже рассказал.
На следующее утро, во вторник, Вулф все так же бездельничал. Когда мы раскручиваем дело, он обычно, пока я завтракаю, дает мне задание, прежде чем отправиться в оранжерею, где с девяти до одиннадцати проводит время с Теодором и орхидеями, а тут ни словом не обмолвился. В одиннадцать утра Вулф спустился из оранжереи, зашел в кабинет, сел за стол, устроился поудобнее, позвонил Фрицу принести пива – два коротких звонка – и снова взялся за книгу. Даже когда я показал ему чек от Синтии на две штуки баксов, полученный с утренней почтой, Вулф лишь равнодушно кивнул. Я возмущенно фыркнул и быстрым шагом направился на улицу. Чтобы заняться хоть чем-нибудь, я решил сходить в банк и положить деньги на наш счет. Вернувшись, я обнаружил, что Вулф по-прежнему поглощен чтением и приступил уже ко второй бутылке. Похоже, он все-таки решил отправить меня в четверг на очередной показ коллекции для оптовиков.
В час дня мы с Вулфом через прихожую прошли в расположенную напротив кабинета столовую, где Фриц подал на ланч куриную печенку с половинками жаренных в масле помидоров, украшенных рубленым сладким перцем и петрушкой, а потом рисовые лепешки с медом. Я не особенно налегал на печенку, поскольку очень уж люблю рисовые лепешки Фрица. Когда в дверь позвонили, я уминал пятую, а то и шестую.
Когда мы едим, дверь всегда открывает Фриц. Кстати сказать, Вулф является ярым противником атомных бомб – в первую очередь потому, что их взрыв может отвлечь людей от еды. Поскольку дверь в прихожую была открыта, я увидел, как Фриц идет открывать. Мгновение спустя до меня донесся его голос. Он убеждал кого-то обождать в кабинете, пока Вулф не закончит с ланчем. Что ответил посетитель, я так и не услышал, но различил звуки приближающихся шагов. Мгновение спустя на пороге столовой показался мужчина, одних лет с Вулфом, крепко сбитый, мускулистый, краснолицый и очень злой.
Это был наш приятель – инспектор Кремер, возглавлявший отдел по расследованию убийств. Он подошел вплотную к столу и обратился к Вулфу:
– Здрасте! Извините, что помешал.
– Доброе утро, – учтиво приветствовал инспектора Вулф, для которого утро длится, пока после ланча не допит кофе. – Если вы еще не ели, могу предложить вам…
– Нет, спасибо. Я занят и тороплюсь. Вчера к вам приходила некая Синтия Нидер.
Вулф отправил в рот кусок рисовой лепешки. Боже милосердный, мелькнуло у меня в голове, никак нашу клиентку убили!
– Ну? – с напором произнес Кремер.
– Что «ну»? – резко ответил Вулф. – Вы констатировали факт. Какой реакции вы от меня ждете? Вообще-то, я ем.
– Хорошо. Значит, ее визит к вам – признанный факт. Что ей было нужно?
– Мистер Кремер, вам прекрасно известны мои привычки и правила, – произнес Вулф, сдерживая раздражение. – Я никогда не обсуждаю дела за столом. Я пригласил вас к столу. Вы отказались. Если вы обождете меня в кабинете…
Кремер грохнул кулаком по столу. Звякнула посуда. Я подумал, что Вулф запустит в инспектора кофейником – самым тяжелым из всего, что стояло под рукой. Увы, остаться за столом и насладиться этим зрелищем я не мог. В тот самый миг, когда Кремер хлопнул по столу, в дверь снова позвонили. Я решил, что на сей раз не могу доверить встречу посетителя Фрицу. Пройдя через прихожую к парадной двери, я заглянул в стекло с односторонней видимостью, и у меня словно гора с плеч свалилась. Наша клиентка была жива и вроде бы невредима. Именно она и застыла в ожидании на крыльце.
Распахнув дверь, я прижал палец к губам и прошептал: «Ни звука», краешком глаза приметив полицейскую машину, припаркованную у тротуара прямо напротив крыльца. За рулем сидел знакомый мне коп из убойного отдела, который не без интереса на нас поглядывал. Я помахал ему рукой, знаком предложил Синтии войти, закрыл дверь и, взяв девушку под локоток, завел ее в сообщающуюся с кабинетом гостиную, окна которой выходили на улицу.
Она выглядела напуганной, всеми брошенной и замученной, но при этом решительной.
– У нас в столовой полицейский инспектор по фамилии Кремер. Расспрашивает о вас. Желаете с ним увидеться?
Синтия ахнула и посмотрела на меня так, словно силилась вспомнить, кто я такой.
– Я с ним уже виделась. – Она огляделась, заметила кресло, подошла к нему и села. – Они мне… Они допрашивали меня… Несколько часов…
– Зачем? Что случилось?
– Мой дядя… – Она подалась вперед и закрыла лицо руками, но потом посмотрела на меня и произнесла: – Я хочу видеть Ниро Вулфа. – Затем снова уткнула лицо в ладони.
Я понял, что Синтия еще не скоро будет в состоянии связно разговаривать, поэтому сказал:
– Оставайтесь здесь. Сидите тихо. Стены тут звуконепроницаемые, но шума поднимать все равно не стоит.
Вернувшись в столовую, я обнаружил кофейник на прежнем месте, однако битва была в самом разгаре. Вулф стоял, оцепеневший от ярости.
– Нет, сэр, – произнес он своим самым ледяным тоном, – я не закончил «жрать», как вы изволили выразиться. Я бы с удовольствием съел еще две лепешки и выпил кофе. Но вы вломились в мой дом и помешали мне завершить ланч. Не будь вы представителем закона, мистер Гудвин живо вышиб бы из вас дух и вышвырнул вон.
Вулф пришел в движение, протопал к двери, пересек прихожую и проследовал в кабинет. К тому моменту, когда Кремер опустился в красное кожаное кресло, Вулф уже сидел за столом и шумно сопел, поджав губы.
– Ладно, замнем для ясности, – хрипло произнес Кремер, пытаясь помириться, но Вулф не проронил ни слова. – Я всего-навсего хочу узнать, зачем к вам приходила Синтия Нидер. Вы имеете полное право поинтересоваться, зачем мне это нужно. Я бы и сам сказал, если бы вы не вышли из себя просто потому, что я заявился к вам, когда вы набивали брюхо. Произошло убийство. – (Вулф по-прежнему хранил молчание.) – Прошлым вечером. Между восемью часами вечера и полуночью. В офисе компании «Домери и Нидер», на двенадцатом этаже дома четыреста девяносто шесть по Седьмой авеню. Минувшим вечером Синтия Нидер находилась в офисе между девятью и половиной десятого – она сама в этом призналась. Насколько нам известно, больше в конторе никого не было. Она заявила, что пришла за эскизами. Однако у нее концы с концами не сходятся. Тело обнаружили сегодня утром на полу посреди офиса. Жертву ударили по затылку деревянной палкой, которую используют, чтобы поднять или опустить оконную раму. Латунный крюк, сидящий на конце палки, с десяток раз вогнали в лицо погибшего – его гарпунили, как рыбу.
Вулф прикрыл глаза. Я же решил поддержать Кремера: как-никак начальник убойного отдела, получает жалованье за расследование убийств и к делу своему подходит ответственно.
– И кого же убили? – дружелюбно осведомился я.
– Не опознан никем, – язвительно произнес он без тени ответного дружелюбия. – Совершенно никому не знаком. Документов у него при себе не было. – Он замолчал и вдруг гаркнул: – А вдруг ты его знаешь?
– С какой стати? Может, вы его опишете?
– Мужчина, телосложение среднее, около сорока лет, каштановая борода, шатен, волосы зачесаны на левый пробор, в очках, но стекла в них простые. Знаешь такого?
Мне показалось весьма занятным, что описание Кремера во многом совпало с приметами, упомянутыми Синтией. Вот что значит изменить внешность до неузнаваемости!
