Рекс Стаут
Успеть до полуночи
– Мы все обдумали. Если мы там расскажем, катастрофа случится уже завтра. К вечеру станет известно, что ответы украдены, разразится скандал национального масштаба, репутация ЛБА будет уничтожена раз и навсегда.
Вулф стоял на своем:
– Я должен быть уверен в том, что вы все учли. Даже если я найду виновника раньше назначенного срока, правда все равно выйдет наружу.
– Да, но тогда мы будем знать имя вора и завершим конкурс на условиях, которые устроят всех заинтересованных лиц. Это в корне иная ситуация. Все лишь восхитятся тем, как ЛБА быстро, ловко, блестяще справилась с кризисом.
– Только не полиция.
– Пусть. Но мир рекламы и бизнеса, пресса и простые американцы будут восхищаться.
– Возможно, вы правы. – Вулф повернул голову к Баффу. – Мне хотелось бы еще раз убедиться, что вы все согласны с решением обмануть полицию. Согласны ли вы, мистер Бафф?
Тот сидел багровый, на лбу выступил пот.
– Согласен, – сказал он. – Вынужден.
– Мистер О’Гарро?
– Да. Мы все обсудили, прежде чем ехать к вам.
– Мистер Асса?
– Да. Вы зря теряете время!
– Нет. Если бы вы поручили мне просто поймать убийцу, но ведь нет. Тут слишком много неясного, а мне необходимы детали. – Вулф приподнял ладонь. – Например, важно точно знать, нашел ли тот, кто забрал бумажник, там листок с ответами. Что, если нет? Что, если Далманн просто их дразнил и вор остался ни с чем? В таком случае это усложнило бы мою работу и потребовались бы совершенно другие действия.
– Не беспокойтесь, – ответил О’Гарро. – Листок с ответами. Я был там и видел их. Верн?
– Я сказал бы: двадцать против одного, – произнес Асса. – Если бы это были ответы, его вышибли бы из компании, но за шутку – нет. Как ты думаешь, Оливер?
– Ты прекрасно знаешь, что я думаю, – мрачно сказал Бафф. – Тут дело в характере. Луиса Далманна называли гением новых идей, когда ему было всего тридцать два года, а следующие десять лет он считался главным авторитетом в нашем бизнесе, это был второй Ласкер. Мы все так думали. Но была в нем идиотская черта. Конечно, листок был с ответами. Нет ни малейшего сомнения. Когда ты, Пэт, позвонил мне, я сам был готов к нему ехать, но какой смысл? Даже если бы он при мне уничтожил эту бумажку, чтобы меня потешить, он мог после моего ухода сесть и написать ответы еще раз, и наверняка так и сделал бы. Хотя теперь я жалею, что не поехал. Сейчас судьба ЛБА в такой опасности, в какой не оказывалась за все тридцать восемь лет, что я с ней. Из-за Далманна! Если бы он сейчас пришел сюда – живой, – не знаю, что я… – Он стиснул зубы и замолчал.
Вулф перевел взгляд на Хансена:
– Мистер Хансен, вы так же уверены, что это была не шутка?
– Уверен.
– В таком случае будем держаться этого предположения, пока оно не опровергнуто. Мне нужно увидеть всех финалистов – желательно порознь, – хотя время и поджимает. – Он взглянул на настенные часы. – Сейчас они, скорее всего, в полиции, но попытаемся. Пусть кто-нибудь из вас позвонит всем по очереди и назначит каждому встречу здесь у меня: в двенадцать тридцать одному, в три следующему, в шесть следующему…
– Как в шесть? – вскинулся Асса. – Бог ты мой! Три часа на одного свидетеля!
– Трех, надеюсь, не понадобится. Достаточно часа. Но с четырех до шести я занят другим делом и…
– Какое другое дело! Это возмутительно!
Вулф посмотрел на него:
– У меня не почасовой договор с вашей компанией, мистер Асса. Мое расписание обсуждению не подлежит. Я работаю как работаю. Один в три, один в шесть, один в семь, и последний в восемь. Можете им сказать, что, поскольку их задержали в Нью-Йорке и это создает определенные сложности в организации финала конкурса, вы просите их побеседовать со мной как с представителем вашей компании. Разумеется, им не следует говорить о той бумаге, которую им вчера показал мистер Далманн. Обедаю я в девять, так что поинтересоваться отчетом можно по телефону в любое время начиная с половины одиннадцатого.
– Я хотел бы присутствовать при ваших беседах, – сказал Хансен. – Но в двенадцать тридцать я занят.
– Сэр, вы не сможете присутствовать при наших беседах ни в какое время. Вы ведь понимаете, что при вас они замкнутся, придется выпроводить даже мистера Гудвина. Кстати, о нем, у него будет другое задание. Где находится депозитный сейф, в котором хранятся ответы?
– Сорок седьмая улица, банк «Континентал траст».
– Пожалуйста, пусть один из вас в два тридцать встретит там мистера Гудвина. Отведите его в депозитарий, вскройте конверт с заданиями и конверт с ответами. Мистер Гудвин сделает копии и принесет сюда, а оригиналы вы вернете в сейф.
– Это невозможно, – твердо сказал О’Гарро. – Эти конверты не могут быть вскрыты.
– Вздор! – Вулф всегда становился раздражительным, когда его вынуждали работать. – Почему не могут? Эти пять стишков с разгадками никому не понадобятся. Вам в любом случае придется их менять. Возможно, дело обстояло бы иначе, будь у нас неопровержимое доказательство того, что в бумажнике у Далманна не было листка с ответами, но такого доказательства нет. Не могли бы вы назвать мне обстоятельства, при которых эти ответы можно будет использовать? Будьте любезны.
Они переглянулись. Вулф ждал.
– Вы правы, – сказал Бафф за всех.
– Следовательно, если они попадут ко мне в руки, то, учитывая, что знать о них будем только мы с мистером Гудвином, вреда это не принесет, а вот пользу – вполне возможно. У меня появилась идея, как ими воспользоваться, и думаю, ее стоит проверить. Так не мог бы кто-нибудь из вас встретить мистера Гудвина в банке в два тридцать?
– Хорошо, – согласился Бафф. – Скорее всего, мы придем вдвоем. Конверты никто еще не вскрывал. Нужно известить мистера Хири. Вероятно, он тоже захочет присутствовать.
– Как пожелаете. К слову, о нем. Его компания увязла в этой истории не меньше вашей. Так что насчет него? Знает ли он о вашем решении нанять меня? Одобряет ли ваши действия?
– Полностью.
– Тогда на этом закончим. Прошу, воспользуйтесь телефоном на столе мистера Гудвина. Не желаете ли, чтобы он набрал для вас номер?
Нет, они не желали, что было лучшим показателем того, в каком отчаянии они пребывали. Эти птички летали высоко, входили в тройку самых крупных в стране агентств, и кабинеты у них были угловые, размером по меньшей мере двадцать на двадцать футов, и доходы исчислялись шестизначными цифрами, так что, уж конечно, они и забыли, когда в последний раз собственноручно набирали телефонный номер. От них и ждать такого было бы странно. Но тем не менее, когда я встал из-за стола, О’Гарро уселся в мое кресло, спросил номер телефона в «Черчилле» и набрал его с таким видом, будто это было для него самым обычным делом. Я тогда еще подумал: глаза у тебя, парень, умные, сам справишься.
Пришлось немного подождать. Мы сидели и слушали его разговоры. Наконец он положил трубку.
– Двоих нет на месте, – сказал он. – Роллинз только что уехал в полицию. Мисс Фрейзи будет здесь в двенадцать тридцать.
– Нам пора, опаздываем уже на полчаса, – сказал Хансен, вставая. – До остальных дозвонимся позже.
Но Вулф задержал их еще ненадолго: записать, что известно о пяти финалистах. Информации набралось – не разбежишься, на страничку в моем блокноте. Я вышел в прихожую вместе с ними, чтобы проверить, не наденет ли кто-нибудь по ошибке мой плащ, запер дверь и вернулся в кабинет. Вулф сидел, прикрыв глаза, и его пальцы на столе подрагивали. Я прошел к своему креслу, придвинул к себе машинку и вставил в нее лист бумаги, чтобы начать печатать список подозреваемых. Услышал звук шагов, поднял голову и увидел Фрица, который принес поднос с пивом.
– Нет, – сказал я твердо. – Унеси, Фриц.
– Скоро придет женщина! – простонал Вулф.
– Это лишь предлог. На самом деле вы просто терпеть не можете работать, когда ставят такие сроки, особенно если шансы один против четырех тысяч. Признаю, успеть до полуночи двадцатого апреля – это черт знает что за задачка, но девятнадцатого января в три двадцать семь пополудни вы сказали, что, если когда-нибудь до ланча вы попросите пива, я должен вашу просьбу аннулировать, невзирая ни на какие протесты с вашей стороны. Понимаю, в такой ситуации легко утратить контроль над собой, поскольку того и гляди нам дадут по носу, но – до ланча никакого пива. К тому же мы ведь не намерены ставить мистера Бреннера в неловкое положение.
Я встал из-за стола, взял у Фрица поднос и отнес его в кухню.
Глава 4
Если бы я знал, какое испытание ждет Вулфа в обличье мисс Гертруды Фрейзи из Лос-Анджелеса, основательницы и президента Лиги женской природы, мне не хватило бы духу отнять у него пиво. А если бы это знал Вулф, то наверняка отказался бы от дела и послал ЛБА вместе с ее юридическим консультантом куда подальше.
Наверное, стоило бы рассказать, во что она была одета, но не хочется. Скажу только, что наряд свой она стащила в музее. Если же описать саму мисс Фрейзи, никто не поверит. Внутренние уголки глаз почти сходились у длинного тонкого носа. Лба было видно примерно на дюйм над бровями, остальное скрывали седые лохмы. Левая сторона рта изгибалась кверху, правая книзу, и от этого казалось, будто у нее кривой подбородок, хотя, возможно, на самом деле это было не так. Она была в точности моего роста – пять футов одиннадцать дюймов, – и шаг у нее был соответствующий.
Мисс Фрейзи села в красное кожаное кресло, заняв лишь половину сиденья и положив сумку на колени – руки на сумке, спина прямая.
– Не думаю, что поняла, какое отношение смерть этого человека имеет к нашему конкурсу, – заявила она Вулфу. – Убийство не убийство. В правилах нет ни слова о чьей-то смерти.
Когда она говорила, губы двигались перпендикулярно изгибу, а челюсть ходила вверх-вниз. Казалось бы, за столько лет – шестьдесят минимум – можно было бы добиться согласованного движения, но ведь нет.
Вулф попытался ее успокоить:
– Разумеется, мадам, правила конкурса не предусматривают чьей-либо внезапной или насильственной смерти. Состязание ваше задержано не из-за самого факта смерти, а из-за действий полиции, которая попросила участников не покидать город до тех пор…
– Они не попросили меня! Они обязали! Мне сказали, что, если я покину город, меня вернут и арестуют по подозрению в убийстве!
Я покачал головой. Ну и штучка. Ни один коп из убойного отдела, ни помощники окружного прокурора – никто из них не мог такого сказать.
– Иногда полиция усердствует чрезмерно, – произнес Вулф. – Как бы то ни было, я хотел побеседовать с вами не только о конкурсе, но и о вас. После объявления победителей все будут стремиться узнать о вас побольше, поэтому мои клиенты желают заранее получить некоторую информацию. Вынужденная задержка дает нам такую возможность. Мой помощник, мистер Гудвин, будет записывать ваши ответы. Итак, вы, мисс Фрейзи, полагаю, не замужем?
– Нет. И не собираюсь. – Она стрельнула глазами в сторону моей пишущей машинки. – Я хочу потом проверить все, что он напечатает.
– Разумеется. Вы когда-нибудь выигрывали в конкурсах?
– Я никогда не участвовала в конкурсах. Я их презираю.
– Ясно. Но в этом конкурсе вы участие приняли?
– Естественно. Что за глупый вопрос!
– Согласен. – Вулф был невероятно вежлив. – Однако в ваших словах есть некоторое противоречие: вы презираете конкурсы, однако в этом приняли участие. Вероятно, у вас появился сильный мотив.
– Не думаю, что поняла, какое кому дело до моих мотивов, но могу заявить, что не стыжусь своего поступка. Десять лет назад я основала Лигу женской природы. Сейчас она насчитывает тысячи членов. Не сосчитать. Вот вы, что бы вы сказали о женщинах, которые мажут лицо жиром и сажей, разрисовывают, а себя поливают вонючей дрянью из каких-то смол, лежалых овощей и желез самцов оленя?
– Я не думал об этом, мадам.
– Разумеется, думали. Вы – мужчина. – Она повернулась ко мне. – А вы, молодой человек?
– Смотря чем поливают, – отозвался я. – «Железы самцов оленей» – звучит отвратительно.
– Воняет тоже отвратительно. Но используют уже тридцать столетий. Это мускус. Если в Эдеме Ева случайно пачкала лицо, как она поступала? Умывалась простой чистой водой. Нынешние женщины делают все наоборот! Мажут лицо жиром! Посмотрите на их губы, ногти, на ресницы… на все остальное. Лига женской природы – главный друг и поборник естественной красоты женщин. Ева была естественной – такой, какой ее сотворил Господь. Единственная настоящая красота – это естественная красота, в этом я разбираюсь. Потому что сама лишена этого волшебного дара. Я не просто некрасива, я безобразна. Те, кому дана красота, не имеют права марать дар природы. Уж я-то это понимаю!
Она снова выпрямила слегка согнувшуюся было спину.
– Я поняла это еще в юности, и с тех пор это мой хлеб и мое знамя. Я всегда сама зарабатывала себе на жизнь, но мне удалось скопить сколько-то денег, и десять лет назад я основала Лигу. У нас много членов, больше трех тысяч, но взносы маленькие, и мы вынуждены ограничивать свою деятельность. Прошлой осенью… в сентябре… я увидела объявление о конкурсе и сначала подумала – как бывало уже не раз, – что наша работа бесполезна, против нас стоит слишком много денег, миллионы и миллионы. Но пока я смотрела на это объявление, мне в голову пришла отличная мысль. Почему бы не использовать на наше дело их деньги? Я поразмыслила над этим и решила, что мысль правильная. Бóльшая часть наших членов живут в Лос-Анджелесе или поблизости, и среди них много образованных, культурных женщин. Я позвонила нескольким из них и попросила позвонить другим, и все они пришли в восторг от моего предложения. Я организовала работу… Не нужно иметь много ума, чтобы догадаться, как именно. Не прошло двух недель, как у нас было больше трехсот помощниц. Разгадать первые двадцать загадок не составило большого труда… кроме номера восемнадцать, хотя в конце концов мы и с ним справились. Когда в первом туре вышла ничья, нам выдали следующее задание из пяти загадок и времени на разгадывание меньше недели, что было нечестно, потому что задания отправили почтой из Нью-Йорка и получили мы их позже, чем те, кто живет здесь или поблизости, а загадки оказались сложные, намного сложнее первых, но мы справились, и я отправила ответы на десять часов раньше крайнего срока. Мы справимся и с этими, – сказала она, похлопав по сумке, которая лежала на коленях. – Никаких сомнений. Абсолютно никаких. Справимся, какими бы сложными они ни оказались. Это полмиллиона долларов. Для нашей Лиги.
Вулф слушал внимательно, следя за ходом ее рассуждений и стараясь не хмуриться.
– Необязательно полмиллиона, мадам. У вас четыре соперника.
– Первый приз наш, – сказала она твердо. – Это полмиллиона. – Она вдруг подалась вперед. – Знаете, что такое вспышка?
Он все же нахмурился:
– Вспышка чего? Гнева? Озарения?
– Просто вспышка – ви́дение. Со мной такое случалось два раза в жизни. Один раз – давным-давно, когда я была еще почти ребенком, а второй – в тот день, когда я прочла объявление. Ви́дение снизошло на меня, в меня – так стремительно, что я просто почувствовала уверенность: эти деньги наши. Уверенность приятная вещь – даже прекрасная, – а в тот день это чувство залило меня от макушки до пяток. Я даже подошла к зеркалу посмотреть, не видно ли его снаружи, настолько явное это было ощущение. Нет, видно не было, но уверенность была, потому у меня нет сомнений. Первый приз наш. Финансовая комиссия Лиги уже начала готовить проекты, на которые пойдут эти деньги.
– В самом деле, – пробурчал Вулф, продолжая хмуриться. – Пять последних загадок, которые мистер Далманн выдал вам вчера вечером, – как вы сообщили о них своим коллегам? По телефону? Телеграфом? Авиапочтой?
– Ха! – произнесла она.
И это был весь ответ.
– Вы передали им задания, – продолжал Вулф так, будто сам факт передачи был ему точно известен, – чтобы ваши соратницы сразу же начали работу. Не так ли?
Спина снова выпрямилась.
– Не думаю, что поняла, какое вам до этого дело. В правилах ничего не сказано о запрете обращаться за помощью. Вчера вечером об этом тоже никто ничего не сказал. Утром я позвонила своему вице-президенту, миссис Чарльз Дрейпер, чтобы предупредить, что задерживаюсь и не знаю, когда вернусь. Это был обычный частный разговор.
Она явно решила настаивать на частном разговоре. Вулф сменил тему:
– Вторая причина, по какой я просил о встрече, мисс Фрейзи, состоит в том, что от лица компании «Липперт, Бафф и Асса», которая является моим клиентом, я должен принести вам извинения за вчерашнюю глупую шутку мистера Далманна, который показал всем сложенный лист бумаги, сделав вид, будто там ответы к заданиям. Это было не только глупо, но и отдавало дурным вкусом. Приношу вам извинения от имени его коллег.
– Ах вот оно как! – воскликнула она. – Я так и думала. Потому и пришла, чтобы вас послушать. – Подбородок задрался, голос стал твердым. – Не выйдет! Так им и передайте. Это все, что я хотела знать. – Она встала. – Думаете, если я некрасива, то и мозгов у меня нет. Они еще пожалеют. Увидите – пожалеют.
– Мадам, сядьте. Не понимаю, о чем вы.
– Ха! У вас-то мозги должны быть. Они поняли, что кто-то туда пошел, убил, забрал листок с ответами, а теперь они…
– Прошу вас! О чем вы? Вы считаете, что ответы взял кто-то из моих клиентов?
– Разумеется, нет. Кто-то из участников. А ваши клиенты загнали себя в угол, из какого не выбраться – разве что полиция найдет преступника, – и теперь хотят сделать вид, будто Далманн ваш пошутил и не было никакого листка, а когда мы пришлем ответы, скажут, вот какие молодцы, призы ваши и вы их получите, но только после того, как полиция поймает убийцу, а она его, может быть, никогда не поймает. Не выйдет! Убийца теперь знает все пять имен, но ему еще нужно указать, по каким признакам он вычислил правильный ответ, а он этого сделать не сможет. Эти пять загадок наверняка самые сложные из всех, так что их не разгадать просто так, проведя пару часов в библиотеке.
– Ясно. Но вы-то сможете это сделать. Ваши друзья в Лос-Анджелесе уже взялись за работу… Вы уходите?
Она направилась к двери, но повернулась:
– Мне пора, у меня встреча с полицией. С мозгами у меня все в порядке, и я знаю свои права. Я им сказала, что мне не о чем говорить с полицией, а если им нужно со мной поговорить, пусть сначала арестуют, но они не посмели и сами придут в отель. Я не позволю обыскивать мой номер или мои вещи. Я уже рассказала им все, что видела и слышала, и больше ничем не могу помочь. А теперь они, видите ли, хотят знать, что я думаю! Про листок бумаги, который он показал, – в самом ли деле это были ответы? Не уверена, что поняла, с какой стати я должна делиться с ними тем, что я думаю… Но вам скажу, и можете передать мои слова своим клиентам…
Она вернулась от двери, собралась снова сесть в кресло, и я было потянулся за своим блокнотом, но не успела ее пятая точка коснуться красного сиденья, как мисс Фрейзи вдруг заявила:
– Нет, меня ждет полиция, – поднялась и затопала к выходу.
Когда я вышел в прихожую, она уже была в пальто, и мне оставалось лишь открыть перед ней дверь.
Вернувшись в кабинет, я увидел, что Вулф сидит, откинувшись на спинку кресла, втягивает воздух носом и шумно выдыхает ртом. Я сжал в карманах кулаки и подошел:
– Значит, полиции известно, что это была за бумажка. Тем лучше. До ланча двадцать минут. Может, пива? В виде исключения. – (Он скривился.) – Я, наверное, пороюсь, – предложил я, – в телефонной книге Лос-Анджелеса, найду номер миссис Чарльз Дрейпер, и мы сможем задать ей пару вопросов насчет стишков.
– Нет смысла, – буркнул Вулф. – Если убийца она и ответы у нее, она, безусловно, первым делом передала бы задания своей Лиге. Мозги у нее и в самом деле есть. Если бы я взял ответы, наверное… Нет, преждевременно… Тебе в два тридцать нужно быть у банка.
– Так точно. А вы, поскольку платит все равно компания, могли бы позвонить Солу, Фреду, Орри, Джонни и Биллу, и пусть бы они проверили все как следует. Хотя, раз четверо из пяти живут в «Черчилле», это будет еще та работка…
– Нет смысла. Если там есть что искать, полиция это найдет раньше, чем мы начнем. Возможно, они…
Зазвонил телефон. Я снял свою трубку, услышал хорошо знакомый низкий, грубый голос, который явно нуждался в напильнике, прикрыл трубку ладонью и сказал Вулфу, что с ним желает поговорить сержант Пэрли Стеббинс. Вулф потянулся к своему аппарату, а я стоял рядом, поскольку мне положено быть под рукой, если нет другого указания.
– Это Ниро Вулф, мистер Стеббинс. Как поживаете?
– Нормально. Хотел бы заглянуть к вам повидаться… скажем, в три часа?
– Прошу прощения, в три я буду занят.
– В три тридцать?
– Еще буду занят.
– Ладно… До шести, думаю, дело терпит. Как насчет шести?
Пэрли знал, что с четырех до шести Вулф возится с орхидеями и изменит свое расписание, только если поблизости взорвется водородная бомба.
– Прошу прощения, мистер Стеббинс, сегодня я занят весь день и весь вечер. Возможно, вы могли бы сообщить, в чем дело…
– Так точно. Могу. Этак по-дружески взять и сообщить. Я хочу узнать ваше мнение по делу об убийстве.
– У меня нет мнения ни о каком убийстве.
– Нет мнения? Вот черт… – Стеббинс прикусил язык, и фраза осталась незаконченной, потом снова продолжил: – Послушайте, я знаю вас, вы знаете меня. Я не любитель плясать вокруг да около. А что насчет женщины по имени Гертруда Фрейзи? Она вошла в ваш дом в половине первого и, насколько мне известно, до сих пор там находится. А вы мне говорите, у вас нет мнения по поводу убийства человека по имени Луис Далманн? Скажите это Гудвину. Я не пытаюсь увести у вас кусок, а просто хочу зайти и задать несколько вопросов? В шесть?
– Мистер Стеббинс, меня никто не нанимал расследовать дело об убийстве ни Луиса Далманна, ни кого-либо другого, – сказал Вулф сдержанно. – В прошлый раз, когда вы и другие сотрудники вашего отдела помешали мне расследовать случай насильственной смерти, вы издевались надо мной и травили меня. Если бы я снова вторгся на вашу территорию, то ждал бы такого же отношения, но в этот раз я никуда не вторгаюсь, так что, ради всего святого, оставьте меня в покое.
Он повесил трубку, и я сделал то же самое одновременно с ним.
– Признаю, вы выбирали слова очень осторожно, так что у нас есть шанс выиграть время, по крайней мере до тех пор, пока он не доложит Кремеру.
– Сам знаю. – Голос звучал уже лучше. – Дверь на цепочке?
Я вышел проверить, а потом прошел в кухню сообщить Фрицу, что мы в осаде.
