Рейнхард Фридль
Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств
Мужчина с пирсингом сосков
Жертва пирсинга, несмотря на слабость, выглядел как серфингист: длинные светлые волосы, белоснежные зубы и улыбка, которая, будь он здоров, сразила бы наповал многих медсестер, и вдобавок парочку санитаров. Но сейчас в его лице не было ни кровинки, оно посерело, глаза впали. В своем нынешнем состоянии он вызывал лишь чувство жалости. Коллега пояснил мне, что, несмотря на интенсивную терапию антибиотиками, которые сначала прописал ему семейный доктор, а потом врач из клиники, улучшения не наступило. УЗИ показало воспаление митрального клапана, на створках которого я разглядел бородавчатые отложения из поврежденной ткани клапана и бактерий. Они могли оторваться в любой момент, устремиться в мозг и вызвать инсульт. Так сердце способно навлечь беду на мозг. Клапан был частично поврежденный, неплотный, и кровь вытекала обратно в легкие. Легкое было заполнено водой. Я это слышал. Молодой человек кашлял и жадно глотал воздух, но, разговаривая со мной, отказывался надевать кислородную маску и даже пытался улыбаться.
Пациенту требовалась срочная операция. Несмотря на то, что была пятница и что я безумно устал. Работа предстояла очень трудная. Сердечная ткань часто воспаляется, и для начала нужно создать укрепления для нового клапана с перикардиальной заплатой. Ну зачем, зачем он решил сделать себе пирсинг?
К счастью, он не был молодой женщиной. Ему я мог поставить так называемый углеродно-титановый искусственный клапан. Если все получится идеально, он проходит с ним всю жизнь. Искусственный сердечный клапан – это чужеродный объект, кровь на его поверхности сворачивается, и, если оторвется тромб, случится инсульт. Чтобы этого не произошло, пациенту придется до конца жизни принимать антикоагулянты. Женщине, принимающей препараты для разжижения крови, нельзя беременеть, поскольку существует опасность кровотечения во время родов. Поэтому ей бы на время поставили так называемый биологический сердечный клапан из свиной или коровьей ткани, а затем заменили его на искусственный. Если пациенты – пожилые люди, то им, независимо от пола, устанавливают биологический клапан, поскольку они больше подвержены риску получить травму, например упав, и часто забывают принимать лекарства, а это может привести к серьезным осложнениям. Кроме того, биологические клапаны у пожилых держатся гораздо дольше, чем у молодых, потому что у последних на это устройство ложится гораздо большая нагрузка. Несмотря на все старания, медицинским технологиям до сих пор, к сожалению, не удалось создать идеальный сердечный клапан, который работал бы так же безупречно, как клапан, созданный самой матушкой природой. У каждого заменителя клапана имеются свои преимущества и недостатки.
Я объяснил пациенту:
– У вас воспален сердечный клапан. Это опасно для жизни. Нужна операция. Операция тоже опасная, но, если вы хотите выжить, выбора нет. Вы согласны на операцию? – отчеканил я свой привычный текст.
Молодой человек только посмотрел на меня. В его глазах я прочел непонимание и страх. Я взглянул на висевшие на стене часы. Через час команда, ответственная за экстренную операцию, приступит к действию. Но они занимались и другим случаем. «Целое царство за чашечку кофе». Молодой человек по-прежнему молчал. Возможно, ему казалось, что все это только снится. Кто мог бы подумать? Здоровый как бык, и вдруг операция на сердце. Я как будто тоже уснул, потому что вдруг сделал то, что мне совершенно не свойственно: схватил горячую и вялую ладонь молодого человека, устало лежавшую поверх одеяла. Такого я еще никогда не делал. Обычно я брался за сердца, а не за руки. Его взгляд изменился. Он подыскивал ответ. Я молчал и глубоко впитывал в себя его вопрос. Его вопрос перешел через мои глаза и вошел в… мое сердце. И оно заговорило.
– На вашем месте мне бы тоже было страшно, – признался я. – Вам предстоит сложная операция. Но вы молоды и здоровы, и ваше сердце хочет жить. Каждое сердце хочет жить. Ваше сердце сделает все возможное, и я сделаю все возможное, вместе мы справимся. Хорошо?
«Да», – я прочел в глазах пациента прежде, чем он это произнес. И хотя изначально я хотел узнать только это, я продолжал сидеть рядом с ним. Несмотря на то, что мне нужно было еще сделать кое-какие приготовления. Несмотря на то, что я так и не выпил кофе. Я продолжал сидеть и держал его влажную, горячую ладонь, и, попроси меня в этот момент ведущая медитативного круга почувствовать мое сердце, мне бы не пришлось напрасно искать. Мое сердце пробудилось.
Хитросплетения сердца
Я еще никогда в жизни не боялся, что у меня случится инфаркт. И вообще я не из тех врачей, которые во время учебы умудряются отыскать у себя все болезни. Но тут я ощутил тянущую боль в груди. Это была не та боль, какую описывают пациенты с инфарктом: у меня внутри ничего не рвалось, скорее, это был звоночек. Откуда он взялся и куда меня звал? Я понимал, что что-то в моей жизни изменилось. Но что? Ведь, если смотреть со стороны, то у меня все в порядке. Я люблю свою профессию. Мне нравится оперировать. Я люблю свою жену и детей, мы живем в красивом доме, и у всех нас все отлично. В свободное время я хожу под парусом, с удовольствием готовлю и читаю, хотя из-за нехватки времени и меньше, чем хотелось бы. В общем и целом моя жизнь богата и наполнена, и я чувствую, что все это заслужил, потому что очень упорно для этого работал. Чтобы оказаться в моем положении, нужно было много лет служить и много чего вытерпеть, много чего проглотить от Богов в Белом Халате, держащих в руках скипетр – скальпель. Причем никогда не знаешь, примут тебя в этот ослепительный круг или нет. Нет никакой гарантии, что ты справишься. Также необходимо выяснить для себя, дорос ты до этой профессии или не дорос, справишься ли с ответственностью, обладаешь ли необходимой хваткой. К тому же, важно знать кардиохирурга, который возьмет новичка под свое крыло и будет в него верить.
Первые 5 лет, если ты их вообще выдержишь, пройдут под знаком надежды. А поскольку в кардиохирургии требуется много персонала, то и интернов здесь толпы. Когда перед тобой в очереди десять коллег и каждому из них нужно 5 лет, ты легко рассчитаешь, сколько времени это продлится. Однако в длительном периоде ожидания есть и свои преимущества, потому что многим не хватает упорства и выносливости, а точнее – способности переносить страдания. Они бросают учебу. В этой сфере требуется железная воля, и чем меньше человек чувствует себя и свои потребности, тем ему проще. Обладая выносливостью и упорством, ты осмелишься давать советы и своему шефу, который вначале даже твоего имени не знал. Потом новичку позволят зашивать ноги – после изъятия вен для шунтирования. Многие так и зашивают ноги годами. И ты не знаешь, будет так продолжаться вечно или тебя когда-нибудь допустят в святая святых, к сердцу. Если ты никогда не будешь возражать своему шефу, это станет для тебя большим преимуществом. Будь всегда идеален во всем. Не отказывайся от смены в выходные дни. И когда в пятницу вечером шеф осведомится, не торопишься ли ты, то не нужно говорить, что последние два дня ты почти не уходил с работы, а сегодня у твоей мамы день рождения. Вместо этого скажи: «нет, не тороплюсь». Более того, в университетской клинике ожидают, что в свободное время ты будешь строчить исследовательские доклады и научные публикации. Для подкрепления репутации отделения.
В один прекрасный момент шеф заметит (надо надеяться!), что человек настроен серьезно. Тогда ты перестанешь быть Никем и перейдешь в звание «хороший ассистент». Возможно, к тебе даже начнут обращаться по имени. А потом хирург позволит тебе вскрыть грудную клетку. Это знак громадного доверия. А потом он разрешит тебе ее зашить. Или подключить аппарат жизнеобеспечения. Так ты продолжаешь служить, становишься все тверже и осмеливаешься брать на себя все больше. Ты клянешься себе, что в будущем никогда не превратишься в такого Бога в Белом Халате. Но едва ты завладеешь троном… Едва пройдешь обряд инициации, и тебе позволят вскрывать сердца… в кого ты превратишься? Скорее всего – в прежде ненавистный тебе экспонат. Это не по-людски, а может, напротив, очень даже по-людски?
Давление, оказываемое на кардиохирургов, огромно. Нидерландский приматолог и этолог Франс де Вааль провел эксперимент: он наблюдал за поведением команды хирургов в операционной. В общем и целом в зале царила атмосфера сотрудничества и дружелюбия, однако время от времени возникали сложные конфликты и вербальное насилие, а иногда по помещению даже летали инструменты. Особенно во время продолжительных операций, которые для кардиохирургии – обычное дело, уровень стресса вырастает до гигантских величин, и вероятность конфликтов увеличивается. Если в команде преимущественно мужчины или только мужчины, конфликты возникают в два раза чаще, чем в смешанных бригадах. Исследователь увидел сплошные параллели со своими наблюдениями в области биологии поведения конкурирующих горилл в стрессовых ситуациях [11]. В конце концов, врачи – тоже люди.
«А как я обращаюсь со своими интернами, – задаюсь я однажды вопросом и сразу после этого думаю: а это еще что за вопрос? Что произошло со мной с тех пор, как я сжал ладонь молодого человека с пирсингом? Я что, заразился сочувствием?» Кардиохирурги – крутые парни и никогда не теряют над собой контроль. Никогда. Они не плачут, даже тайком. Кардиохирурги бесстрашно перечеркивают планы богов. А что если те начнут мстить? Если Боги без Белого халата нанесут ответный удар и выпустят из дефибриллятора молнию? Что за странные мысли у меня в голове? Может, я на пороге профессионального выгорания? Что со мной не так? И что не так с моим сердцем? Это тянущее ощущение в груди – нет, это была не боль, это был звоночек, сигнал.
Куда мне идти? И сколько у меня времени? В случае инфаркта времени почти нет, счет идет на минуты. Типичными симптомами является острая боль в груди, которая отдает в руки, спину, живот или шею. По крайней мере, у мужчин. У женщин все может быть иначе. Они не ощущают боль так остро, для них это может быть «просто» боль в области рук или челюсти, которая иногда сопровождается плохим самочувствием, тошнотой, рвотой или одышкой. Поэтому их симптомы не воспринимаются всерьез («Может, что-то с желудком?»), и драгоценное время упускается [12].
Однако существует и немой инфаркт. При котором человек не замечает ничего. Абсолютно ничего. На протяжении долгого времени. Иногда этот инфаркт обнаруживают случайно. Как тогда у меня, когда я держал ладонь молодого человека. Это была моя случайная находка. То прикосновение разбило окостенелые известковые отложения моего, облаченного в панцирь, сердца. В нем и в мозгу раздавались разные голоса, которые я никак не мог привести к гармонии. Как отложения извести, они блуждали внутри меня. Мне не повезло, что-то ударило мне в мозг, и у меня случился как будто удар, или что-то прострелило мне мозг? И что это были за голоса, что это за сплетения – хитросплетения мозга… или сердца?
Инфаркт
При инфаркте происходит острая закупорка артерии, и сердечная мышца отмирает. Появляются нарушения сердечного ритма. Часто это сопровождается опасными для жизни осложнениями. Необходимо принять срочные меры и установить в место закупорки металлическую трубочку. Теперь артерия не закупорится в любой миг. Этот процесс называется атеросклероз, и для него существуют определенные факторы риска. Их знает каждый. Самые распространенные – высокое кровяное давление, курение, алкоголь, лишний вес, недостаток физических нагрузок, стресс. Врачи именуют такие отложения бляшками.
Пережить инфаркт выпадает на долю многих людей, и порой мне кажется, что его признают трофеем блестящего сотрудника: я достиг максимума, я сделал все, что в моих силах, и вот у меня инфаркт. Похожий приз достается и пациенту с профессиональным выгоранием. Все остальные – так себе работнички. У меня создается впечатление, что плоды безумной гонки за успехом изменились со времен моего детства. Прежде у самых набожных случались видения, сегодня у самых твердых случается выгорание. Некоторые профессии как будто созданы специально для инфаркта, например кардиохирург, ведь он так подолгу простаивает у операционного стола. А перед этим ему приходится очень долго кланяться, прежде чем на голову водрузят корону хирурга.
С момента закупорки в одной из вен, в которой происходит инфаркт, начинает отмирать ткань. Она погибает не одномоментно – процесс занимает несколько часов. Я имею в виду, на анатомическом сердце.
Конечно, на анатомическом. А какое еще сердце бывает?
«Другое», – отвечает голос внутри меня.
Наверное, мне и правда что-то ударило в мозг. Какое другое сердце? Я что, слышу голоса?
Да. Голоса твоего сердца.
Сердца не разговаривают. Сердца – это насосы.
А вдруг анатомическое сердце – для того, чтобы жить, а другое сердце…
…какое другое…
…для витальности, жажды жизни, искры жизни.
Вздор. За это отвечает мозг. Все самое важное происходит в мозгу, мы все это прекрасно знаем. Все наши чувства – в мозгу, он – штаб-квартира нашего сознания, нашего разума.
Значит, я могу быть совершенно спокоен. Значит, у меня был не сердечный инфаркт, а инфаркт мозга. Или инфаркт сердца без сердца?
Хореография хирургии
Медсестра постучалась в мою дверь и объявила:
– Доктор Фридль, вашего пациента сейчас обмывают.
– Иду, – ответил я.
Перед операцией на сердечных клапанах туловище и ноги пациента тщательно промываются дезинфицирующим средством. Почему ноги? В редких случаях в ходе операции появляется необходимость установить шунт. Для этого берется вена из ноги, поэтому дезинфицируются и ноги.
Я вышел из кабинета и прошел через шлюз в операционную. Я приблизился к храму клиники, и вокруг меня как будто стало еще на градус холоднее. Я набрал код на двери.
Пип-пип-пип-пип.
Щелк.
Я вошел в другой мир. Мир под водой. Это как подводная лодка. За мной тяжело закрылась дверь, и я позабыл обо всем, о чем только что думал. Мое сердце замолчало, и я счел это необходимым условием для того, чтобы суметь помочь другому сердцу. Профессионализм и эффективность. Я твердый, как сталь, и начисто лишен эмоций.
В комнате для переодевания я разделся до нижнего белья и сложил вещи в свой шкафчик. В следующем отсеке меня ждали продезинфицированные зеленые вещи, моя рабочая форма. Надев их, я будто облачился в панцирь кардиохирурга и двинулся дальше, мимо дверей с иллюминаторами операционных. Я больше ничего не чувствовал. Я функционировал. Это было важно, поскольку мне предстояла встреча с могущественным противником. Я сражался со смертью. В минуты, предшествующие операции, я всегда чувствую себя очень одиноким. Для пациента не существует ни страховочной сетки, ни двойного дна. Сделаю ли я все хорошо, получится ли у меня, возникнут ли осложнения и если да, то какие?
Теперь все зависело только от меня. Ответственность тяжким грузом давила мне на плечи. Хотя со временем каждая операция становится рутиной, преуменьшать ее опасность недопустимо. И никто не должен заметить, что я боюсь ошибиться. Я стал вспоминать снимки, которые только что разглядывал в своем кабинете: сердце пациента со всех ракурсов, черно-белые снимки и цветные, трехмерные, насосная мощность, кровоток, расположение аорты. Я воскресил в памяти свою стратегию: как именно я собираюсь оперировать; какие трудности могут возникнуть, что я поставлю им в противовес; какой интерн мог бы прийти мне на выручку, какая операционная сестра? Смогу ли я на них положиться, достаточно ли хорошо я их знаю, сколько я могу им доверить, мыслят ли они так же, как я, или им нужно постоянно давать указания? Для операции на сердце требуется как минимум четыре руки. Прооперировать сердце в одиночку я бы не смог. Чтобы помочь сердцу, нужна целая команда.
Я заглянул в иллюминатор операционной и увидел, что все уже готово. Пациент лежал на столе, обмытый и прикрытый простынями. Я надел маску и бинокулярную лупу. На протяжении 5 минут я мыл ладони и руки по локоть в три захода с мылом и дезинфицирующим средством. Инфекция, занесенная во время операции, приводит к жутким осложнениям. Пациенты месяцами лежат со вскрытой грудной клеткой в реанимации, поскольку их раны не затягиваются. Правильная и тщательная дезинфекция – это также и дань уважения своему пациенту. Игнац Земмельвейс, венгерский врач-акушер и пионер гигиены в больницах, около 150 лет назад из-за своих новых гигиенических правил, которые многим казались избыточными, подвергался насмешкам и был объявлен сумасшедшим. Если бы его доводы восприняли серьезно, многим людям не пришлось бы страдать. Но тогда никто еще не знал, что бактерии вызывают болезни.
Теперь я был готов. Последнюю дверь в операционную я открыл ударом ноги, чтобы больше ни к чему не прикасаться, и она бесшумно закрылась за моей спиной. Я поприветствовал присутствующих. С моим появлением в операционной наступила тишина. Все знали, что я предпочитаю работать в атмосфере сосредоточенности. Некоторые коллеги постоянно шутят и болтают без умолку. У одного выдающегося хирурга из Баварии команда вскрывает сердца под настроение октоберфеста, и бурное веселье продолжается до тех пор, пока грудную клетку не зашивают. Я бы такого не потерпел. А поскольку здесь хирург я, то я и задаю тон. У меня в операционной всегда тихо. Мне нравится эта сосредоточенная тишина, которую прерывает лишь пиканье пульсометра и надувание аппарата искусственного дыхания, звяканье инструментов в лотке и гул электроножа. Я слышу, как мы все замираем, а потом, пройдя очередной сложный этап, делаем глубокий вдох.
Сестра в операционной одела меня, развернула передо мной халат, и я в него проскользнул. Вторая сестра встала за моей спиной и протянула мне завязки. Я взял их, крутанулся отрепетированным тысячи раз танцевально-хореографическим движением, завязал их спереди в узел и в заключение нырнул в протянутые перчатки. Пара поворотов, поправить тут и там – и я уже полностью одет в стерильную одежду. Чтобы прооперировать сердце пациента, свое я отключил. Нужно ли так делать? Смог бы я оперировать, будь все иначе, и вообще каково это – включить свое сердце? И как бы ощущал все это пациент? К какой половине человечества он относился? Где жила его самость – в сердце или в мозгу?
Операционная сестра протянула мне хирургическую пилу. Я ее включил.
Разноцветное нейронное шоу
В поисках сердца я снова и снова кружился вокруг одних и тех же вопросов – и это при том, что о происхождении чувств и мыслей вообще-то уже все известно. Они рождаются в голове, нейробиологи доказали это своими картинками, напоминающими современную живопись. Голова, мозг – это наша диспетчерская, наш босс. Наше тело зависит от мозга. Мозг управляет телом, а тело – это своего рода робот с центральным мозговым управлением. Мы привыкли к такому раскладу. Но является ли он современным с научной точки зрения? Против этого выступают многочисленные эзотерические публикации, которые представляют сердце центром всеведущей любви.
Перед нами два конкурирующих взгляда на человека. А между ними – читатель или читательница, которые зачастую не знают, являются ли они своим телом или имеют это тело, кто на самом деле говорит, когда они произносят: «Я», только голова или в том числе и сердце, и как обстоят дела с душой? Нередко говорящее «Я» или «Сам» ощущает себя как бы отделенным от тела или его высшим наставником [13]. «Я бы с удовольствием сделал и то, и это, но тело перечеркнуло все мои планы». Всюду царит заблуждение, что мы в шаге от того, чтобы расшифровать мозговой код, и свою лепту в это вносят прежде всего красивые разноцветные картинки с изображением мозга, которые уже давно публикуются не только в профессиональных журналах. И кто знает, возможно, в будущем люди будут показывать друг другу не только картинки УЗИ своих еще не рожденных детей, но и с гордостью демонстрировать снимки своего головного мозга.
В романе «Суббота» Иэна Макьюэна, в котором описывается жизнь нейрохирурга, я обнаружил три предложения о мозге, которые привели мои мысли к общему знаменателю. «Наука движется вперед, но никто еще не объяснил, каким образом килограммовая блямба мокрого мяса, надежно запертая в черепе, кодирует информацию, как хранит в себе опыт, воспоминания, желания и сны. <…> Но и тогда чудо останется чудом: никакие цифры не объяснят, как способно скопище нервных клеток создать чудесный внутренний кинотеатр, яркую иллюзию реальности, вращающуюся вокруг другой иллюзии – призрачного “я”». [14].
Способы визуализации в неврологии дают нам возможность делать цветные снимки мозга. Но действительно ли на них запечатлены чувства, мысли и намерения? Исследователи мозга восхищенно восклицают: «Вот!» и «Взгляните сюда!», как будто обнаружили знамена, на которых написано: «логическое мышление» или «любовь». На самом деле цвет в мозге ни в коей мере не является прямым показателем нервной активности, о чем часто умалчивается. Это, скорее, прямой показатель насыщенной кислородом крови, которая поставляется сюда из сердца. На снимках функциональной МРТ видно, как поток крови вспыхивает цветом, и человек делает вывод, что нервные клетки в этом месте мозга как раз искрят. Когда нам больно, свет вспыхивает в центре боли, а когда мы переживаем сильные эмоции – в центре чувств. Данный чудесный научный метод многое поведал нам о функции строительных элементов мозга. Однако часто на основании «свечения» делается ошибочный вывод, что в этом месте возникают эмоции, боль или что бы то ни было.
Немецкий психолог и нейробиолог Эрнст Пеппель подчеркивает, что некоторые ареалы мозга, например островок, загораются в зависимости от того, что изучается в данный момент – «эмоции, физическое состояние, внимательность, секс, вожделение, чувство времени или боль». То есть цветные снимки не несут той информационной нагрузки, на которую нам многие указывают. Этот метод является размытым и нечетким, а в одной из статей газеты Die Zeit даже говорится о «большом нейронном шоу». Вероятнее всего, внутренние переживания одновременно реализуются во многих объединенных в сеть локациях в мозге [15, 16]. Психиатр Томас Фукс так высказывается по этому поводу: «Вместе с тем совершенно неясно, как эти подфункции координируются и интегрируются в единое сознание» [17].
Возникает ли это сознание только в мозгу? Фукс – сторонник воплощения. Согласно этой теории, домом для чувств и разума является все тело целиком. Для того, чтобы они возникли, требуется организм и коммуникация с окружающим миром. Теория воплощения рассматривает всего человека, а не изолированно кровоснабжение определенных составных частей мозга. Благодаря своему отклику и подвижности, (все) тело выполняет роль средства эмоционального восприятия, находящегося в процессе постоянного обмена с окружающей средой [18].
Если вы ударитесь ступней о дверной порог, в первую очередь боль возникнет в большом пальце. Для того, чтобы прожить эту боль внутри, вам требуется тело с сердцем, нервными путями и мозгом. Следовательно, боль возникла не в вашем мозгу, но мозг знает, где у вас болит. Применив общий наркоз, эту боль в мозгу можно выключить. Однако можно использовать и местное обезболивание на пальце или прервать передачу импульса на уровне спинного мозга. Или привести в порядок дверной порог прежде, чем за него зацепится ваша нога.
Мозг не может чувствовать боль, у него нет болевых рецепторов. Головная боль – это тоже не доказательство чувствительности мозга к боли. За этим симптомом часто скрывается воспаление упаковки мозга, то есть мозговой оболочки, которая снабжена болевыми рецепторами. Мозг ориентируется на свои органы чувств, именно они предоставляют ему информацию о земной жизни. Некоторые из этих органов чувств уже давно известны, и их сигналы превращаются непосредственно в осознанное переживание: осязание, кожа, глаза, уши, орган равновесия, нос и вкус.
Но и внутри нас имеются органы чувств, и мы понимает, например, когда нам нужно в туалет или когда мы испытываем голод, потому что падает уровень сахара в крови. Томас Фукс тоже считает, что «…в одиночку мозг не испытывает вообще ничего <…>. Всегда есть весь человек целиком: это он замечает, размышляет, решает, вспоминает и так далее, а не один нейрон и не одно скопление молекул» [15].
Совсем иначе на это смотрят инициаторы «Проекта Человеческий Мозг» (The Human Brain Project). Они придерживаются мнения, что мозг управляет телом и что разумное восприятие возникает исключительно в мозгу. В 2013 году они замыслили воссоздать человеческий мозг в форме суперкомпьютера и получили для этого финансовую поддержку в размере 1,2 млрд евро. В 2015 году были подведены первые итоги, и они оказались неутешительны: «Чугунные головы, лживые обещания», – так озаглавила свою статью газета Süddeutsche Zeitung, рассказывая о нулевой результативности проекта. Профессор теоретической нейробиологии Андреас Герц говорит даже про «очковтирательство». Алгоритмами из информатики свойства живых органов не воссоздать. «Имитация 1:1» определенно невозможна [19].
Классические нейробиологи считают мозг своего рода биокомпьютером и, несомненно, обеспечили себе множество выдающихся заслуг, кинувшись изучать его строительные элементы. Если такой кирпичик мозга заболеет или вообще разрушится – поведение или самочувствие человека изменятся.
По аналогии с этим, если мы удалим определенный процессор в компьютере или телевизоре, сломаем материнскую плату, картинка изменится: либо экран потемнеет, либо обработка информации перестанет происходить должным образом. Это сомнению не подлежит, однако же не позволяет нам заключить, что информация там возникает. Эти электронные кирпичики, как и кирпичики нашего мозга, являются обязательными звеньями цепи, необходимыми для того, чтобы картинка возникла. Информационные данные, код для содержания картинки или вычислительной мощности находятся в программном обеспечении. А если мы отступим еще дальше, то увидим, что информация находится в мозгу разработчика программного обеспечения. А как она поступает туда? Она что – рождается прямо там? Когда мы смотрим фильм, точно знаем, что актеры не сидят в телевизоре, их снимают; затем отснятый материал обрабатывают и транслируют. То есть для того, чтобы мы могли смотреть телевизор, требуется передатчик и приемник, кодирование и декодирование, а также ряд технических аппаратов и строительных элементов.
Сегодня ни один человек не удивляется тому, что информация «перелетает» к устройствам через беспроводные сети и мобильные телефоны по воздуху и даже через космос и объединяет нас в единую глобальную сеть. Если перенести этот принцип беспроводной коммуникации на нас, людей, и заговорить о таких понятиях, как перенос мыслей, интуиция, сочувствие и вера, то мы одной ногой окажемся в области эзотерики и выйдем из измеримого пространства, а вместе с этим стряхнем с себя научную серьезность. Вместе с девизом: «что нельзя измерить, то не существует». Астрофизику сэру Артуру Стэнли Эддингтону такая позиция показалась подозрительной уже 100 лет назад. Он знает, как моментально объяснить эту безумную страсть все измерять и давать всему определения, и считает, что эта страсть является верной спутницей познания человечества. Для этого он использует пример с рыболовной сетью. Допустим, ученые установили, что по определению они ловят рыбу сетью. Но тогда можно сказать: а как же маленькие рыбешки, которые проскальзывают в отверстия вашей сети? Верный с научной точки зрения ответ звучит так: то, что я не могу поймать в свою сеть, по определению не является рыбой [20].
Не все способны описать данное явление так легко, но тенденцию к нему я замечаю всюду в сегодняшнем мире, который, как и прежде, сосредоточен лишь на том, что поддается измерению.
Чувства, мысли – в мозгу все та же музыка, все как всегда? Ни один человек не скажет: я думаю себя испуганным; я думаю себя разочарованным; я думаю любовь. Мы – это мы потому, что мы это чувствуем. Когда нам становится плохо от злости, когда у нас бабочки в животе или радость на сердце, мы проживаем непосредственный телесный опыт. «Мы проживаем самих себя и мир не внутри нашего черепа, а как воплощенные земные существа», пишет Фукс [17]. Мы переживаем это так, как оно есть, во всей полноте. Во всяком случае, световое шоу в мозгу – не результат повышенной нервной активности, а прямое доказательство усиленного притока крови со всей ее информацией, хлынувшей прямиком из сердца. Из сердца!