Ричард Осман
Человек, который умер дважды
Глава 7
В каком-то смысле наглость Конни Джонсон заслуживает восхищения. В ней даже есть определенный стиль. Но они потратили на засаду массу времени, и теперь, чтобы прижать Конни к стенке, им нужно придумать что-то поумнее. Но что именно – Крис Хадсон пока не может сообразить. И чтобы усугубить страдания, он решает позаниматься на велотренажере.
Из всех тренажеров в зале велосипед ему подходит больше всего. Ведь на нем занимаются сидя, и во время тренировки удается смотреть в телефон. Темп выбираешь сам – Крис предпочитает умеренный, – но можно и ускориться, чтобы выглядеть более впечатляюще, когда мимо проходит мускулистый мужчина в трико или мускулистая женщина в лайкре. В этот зал ходят многие его коллеги из файрхэвенской полиции. Иногда Крис с ними сталкивается, и, как он обнаружил, чины здесь ничего не значат. На днях один констебль хлопнул его по спине и сказал: «Продолжай, приятель, ты своего добьешься!» Приятель? В следующий раз, когда понадобится просмотреть записи с камеры наблюдения на стоянке за трое суток, этот молодой констебль узнает, кто кому приятель.
Крис видит инспектора из своего следственного отдела, Терри Халлета, с голым торсом выжимающего штангу. Боже правый!
Крис, в мешковатой футболке и таких же шортах, продолжает крутить педали. Шорты! Вот до чего дошло! Конечно, все эти тренажеры – ради Патрис. Потому что впервые за почти два года женщина регулярно видит его обнаженным. Надо признать, он старается обходиться без света, но все-таки. Пока что Крис счастлив, и Патрис выглядит счастливой, но разве она признается, если это не так? Крис полагает, что в этом случае она перестанет с ним спать, но все же нет ничего плохого в том, чтобы питаться правильно, сбросить несколько килограммов и попробовать найти мышцы под своей рыхлой оболочкой.
Отношения Криса и Патрис еще в самом начале – на стадии страсти и картинных галерей. Возможно, через полгода они перерастут в любовь, и тогда он спокойно наберет вес обратно. Но пока что есть, то есть.
Велотренажер – произведение технологического искусства, полное циферблатов и кнопок: регулировка нагрузки, имитация подъема, датчик частоты сердечных сокращений, учет пройденной дистанции, затраченного времени и сожженных калорий. Крис почти все это отключил. Частота сердечных сокращений его пугает. Монитор показывает цифры, которых просто не может быть. А хуже всего – счетчик калорий. Шесть миль крутить педали, чтобы сжечь сто калорий! Шесть миль за половинку «Твикса»? Даже думать об этом невыносимо.
Вместо циферблатов он смотрит передачу об антиквариате по телевизору, висящему на стене, и примерно каждые сорок пять секунд бросает взгляд на закрепленные рядом часы, мысленно молясь, чтобы час скорее закончился.
Старичок на телеэкране пытается скрыть разочарование, услышав, что его кораблик в бутылке стоит всего шестьдесят фунтов, и в этот момент у Криса звонит телефон. Обычно во время тренировки он старается не отвечать на звонки, но этот – от Донны. Что-то насчет Конни Джонсон? Скрестим пальцы.
Крис сбавляет и без того медленный темп и отвечает на вызов.
– Донна, я на велосипеде. Как Лэнс Армстронг, только без…
– Сэр, вы сможете подъехать в больницу?
Как официально! Донна говорит ему «вы» и называет его «сэром»? Это серьезно.
– Конечно, что случилось?
– Ограбление. Жестокое.
– Понял. А почему я?
– Крис, – говорит Донна, – пострадал Ибрагим.
Крис уже мчится к двери, забыв нажать «отбой».
Глава 8
Джойс держит Ибрагима за левую руку. Она слегка пожимает ее, пока он говорит. Элизабет держит другую руку. Рон приткнулся у дальней стены, на максимальном расстоянии от лежащего в постели друга. Но на глазах у Рона блестят слезы, а такого Джойс еще не видела, так что пусть себе стоит где хочет.
В носу у Ибрагима – трубки, вокруг туловища – толстая повязка, на шее – жесткий воротник, в локтевой вене – капельница. Он разом будто выцвел. Выглядит сломленным, испуганным. И, как Джойс вдруг понимает, старым.
Но он в сознании: сидит, подпертый подушкой, и разговаривает. Медленно, тихо, явно преодолевая боль, но разговаривает.
Джойс склоняется к Ибрагиму, чтобы услышать его.
– Знаете, парковку можно оплачивать через телефон. Очень удобно.
– До чего дошел прогресс! – говорит Джойс и снова пожимает ему руку.
– Ибрагим? – вмешивается Элизабет. Такого мягкого голоса у нее Джойс еще не слышала. – Прости, но не надо сейчас рассказывать нам о парковке. Мы хотим узнать, кто это совершил.
Ибрагим кивает, насколько позволяет ему воротник, и делает неглубокий вдох, превозмогая боль. Он высвобождает ладонь из рук Элизабет и пытается поднять палец, но сдается, не справившись.
– Ладно, но это приложение действительно хитроумное. Надо просто…
Вдруг распахивается дверь, и в палату врываются Донна с Крисом. Они сразу устремляются к кровати.
– Ибрагим! – вскрикивает Донна.
Джойс уступает ей его руку. Они все держат ее по очереди. Крис заходит с другой стороны и стучит пальцем по изголовью кровати. Смотрит на Ибрагима и пытается улыбнуться.
– Ну вы нас и напугали.
Ибрагим кое-как умудряется поднять большой палец.
– Мы должны знать, кто это сделал, понимаете? – говорит Донна.
– Вы, бесспорно, должны поймать того, кто это сделал, – поправляет Элизабет.
– Да, извините, Элизабет, – отвечает Крис. – Мы не успели раскрыть это дело за те девять секунд, что здесь провели.
– Не ссорьтесь, – вмешивается Джойс. – В больнице нельзя.
– Вы можете говорить, Ибрагим? – спрашивает Донна. Он кивает. – Кто бы это ни сделал, мы их найдем, поместим в комнату без камер наблюдения и заставим об этом пожалеть.
– Умница, девочка, – кивает Элизабет. – Настоящий офицер полиции.
– В ста ярдах от вашего участка! – Рон тычет в Криса пальцем. – Вот до чего дошло! А вы тем временем хватаете людей за неправильную сортировку мусора.
– Ладно тебе, Рон, – останавливает его Джойс.
– Я был на фитнесе, – оправдывается Крис.
– Ну, это все объясняет! – восклицает Рон.
– Ничего не объясняет, Рон, – одергивает его Элизабет. – Так что помолчи, не мешай Крису с Донной работать.
Крис кивает ей, присаживается на краешек кровати и смотрит на Ибрагима:
– Если вы что-нибудь запомнили, хотя бы что-нибудь, нам это очень поможет. Понимаю, все, наверное, смешалось, но вдруг какая-то деталь…
– Только если вы в состоянии, – подсказывает Джойс.
Ибрагим снова кивает и начинает говорить – медленно, останавливаясь, чтобы переждать боль.
– Я мало что запомнил, Крис. Понимаете, обычно я хорошо запоминаю подробности…
– Конечно, это прекрасно. Хоть что-нибудь.
– Их было трое. Двое белых, один азиат, я бы сказал, бангладешец.
– Потрясающе, Ибрагим. Что-то еще?
– Все на велосипедах. Один велосипед – «Каррера Вулкан», второй – «Норко Сторм-4», а с маркой третьего я боюсь ошибиться, но, возможно, это «Вуду Банту».
– Хорошо… – говорит Крис.
– Все трое – в одежде с капюшонами. У одного – бордового цвета «Найк» с белыми завязками, у двоих других – черные «Адидас». Кроссовки: белые «Рибок», белые «Адидас», а третьи… забыл. – Ибрагим виновато смотрит на Криса.
– Да, понимаю, – отзывается Крис.
– Я точно помню, что у одного из белых мальчиков были часы на бежевом ремешке с голубым циферблатом, а на левой руке у другого белого – татуировка, три звезды. У бангладешца – рубцы от прыщей на правой щеке. У одного еще на лице я заметил раздражение после бритья, но это быстро проходит, не думаю, что продержится до завтра. Еще видел дыру на джинсах, а в ней – кусочек татуировки на бедре, мне показалось, это эмблема какой-то футбольной команды. «Брайтон» или «Хоув Альбион». И я разобрал буквы «м-п-и-о-н», это может значить «чемпион», но присягнуть я не готов. Боюсь, это все, что я запомнил. Все в каком-то тумане.
Джойс улыбается. Молодец Ибрагим.
– Хм, честно говоря, я так много и не ожидал, – признается Крис. – Мы выследим их по уличным камерам и эти велосипеды найдем. Мы их достанем.
– Спасибо, – говорит Ибрагим. – И еще я знаю, как зовут того, кто первым на меня напал. Это пригодится?
– Вам известно имя?
– Когда я уже лежал, они закричали: «Ходу, Райан!»
– «Ходу, Райан»? – повторяет Крис.
– Вот он-то вам и нужен, – вмешивается Рон. – Он ваш. Хватит тут болтаться, ступайте и арестуйте Райана.
– Если я арестую всех местных Райанов с криминальным прошлым, нам не хватит камер, – говорит Крис.
Входит сиделка, и Джойс все понимает по ее лицу. Она встает.
– Нам пора, мы мешаем медсестрам работать.
Все по очереди бережно обнимают и целуют Ибрагима, а потом гуськом выходят за дверь. Задерживается только Рон.
– Идем, Рон, – зовет Джойс. – Домой пора.
Рон переминается с ноги на ногу.
– М-м-м, я останусь.
– Останешься здесь?
– Да, просто… мне пообещали раскладушку и разрешили остаться. – Рон неловко пожимает плечами. – Составлю ему компанию. У меня айпад, можно кино посмотреть.
– Я давно хотел увидеть один корейский фильм, – вставляет Ибрагим.
– Только не его, – отвечает Рон.
Джойс подходит к Рону и обнимает его, чувствуя, что он смущен, как и она.
– Пригляди за нашим мальчиком.
Она выходит за дверь и, пока та закрывается, видит, что Крис и Донна совещаются с Элизабет.
– Телефон просто выхватили, так что экспертиза ничего не даст, – говорит Крис. – И свидетелей, как мне сказали, не было. Камер наблюдения там тоже нет, они наверняка об этом знали. Конечно, по описанию Ибрагима мы их найдем, но на допросе они рассмеются нам в лицо.
– И отправятся на все четыре стороны, чтобы проделать то же самое с кем-нибудь еще, – добавляет Элизабет. – И вы позволите выйти им сухими из воды после того, что они сотворили с Ибрагимом?
Крис озирается, убеждаясь, что вокруг все свои.
– Конечно, просто так мы их не отпустим. Мы возьмем их, это я обещаю. Помурыжим немножко. Но кроме этого я и Донна ничего сделать не можем.
Элизабет смотрит на него:
– «Мы с Донной», Крис. Сколько раз проходили?
Крис пропускает упрек мимо ушей.
– Но я достаточно хорошо знаю вас, Элизабет, чтобы предположить: вы, вероятно, сумеете что-то сделать. Вы, Джойс и Рон?
– Продолжайте, – говорит Элизабет. – Я слушаю.
Крис обращается к Донне:
– Донна, кто подходит под описание Ибрагима? Имя, одежда, татуировка.
– Полагаю, это Райан Бэйрд, сэр.
Крис кивает и оборачивается к Элизабет:
– И по-моему тоже, Райан Бэйрд.
– Райан Бэйрд, – повторяет Элизабет. Это утверждение, а не вопрос. Информация заперта в сейф и никуда не денется.
– Так что мы сейчас пойдем его задержим, допросим, услышим в ответ «ничего не знаю», а потом отпустим, и он уйдет с ухмылкой на физиономии и с осознанием, что ему опять все сошло с рук.
– Нет, на сей раз не сойдет, – говорит Элизабет. – Никому не позволено обижать Ибрагима.
– Я надеялся это услышать, – кивает Крис. – Вы ведь знаете, как много все четверо значите для нас, да?
– Знаю, – отвечает Элизабет. – И надеюсь, вы оба тоже знаете о нашем отношении к вам.
– Знаем, – говорит Донна. – А сейчас пойдем и задержим Райана Бэйрда, и помилуй, господи, его душу.
– Не думаю, что бог ему поможет, – замечает Джойс, глядя на то, как больничный носильщик вкатывает в палату Ибрагима раскладную кровать.
Глава 9
Элизабет никак не может сосредоточиться. После того как вчера вечером увидела Ибрагима на больничной койке, опутанного трубками, – совсем как Пенни когда-то. Она не хочет больше никого терять.
И все-таки надо собраться с мыслями. Она гуляет по лесу высоко над Куперсчейзом в обществе Дугласа Миддлмисса. Бывшего мужа и нового подопечного. Она не напрашивалась на эту работу. Вокруг Дугласа умирают люди. Слишком часто.
Почему она вышла за него? Ну, он подвернулся под руку примерно в тот момент, когда она решила, что ей пора замуж. А он, каким бы опасным ни был, казался добрым. По крайней мере, хорошо притворялся. Да и будто ей самой не доводилось убивать? Окажись сейчас перед ней Райан Бэйрд, ее список, пожалуй, пополнился бы.
За ними тащится вполне довольная собой Поппи в наушниках. Это компромисс: Поппи обязана не выпускать Дугласа из виду, но так Дуглас может свободно разговаривать с Элизабет.
– Самое рутинное дело, – рассказывает Дуглас. – Мы отсняли все, что нужно отснять, вскрыли все, что следовало вскрыть, и отправились восвояси. В доме Ломакса провели не больше получаса. Он редко его покидает, так что пришлось поторапливаться.
Элизабет на мгновение останавливается, чтобы с высоты полюбоваться Куперсчейзом: крышами, озером, холмистыми лугами. На вершине холма – кладбище, где лежат монахини, в течение сотен лет владевшие этими местами. Поппи, держась позади, тоже замирает, разглядывая этот же вид.
– И что, где-то напортачили?
– Не скажу, что напортачили, но через два дня по определенным каналам пришло сообщение. Мартин Ломакс вышел на связь.
– Да неужели? – удивляется Элизабет, возобновляя прогулку. – Ты продолжай, продолжай.
– Говорят, рвал и метал. «Вы нарушили границы владений, права человека, вопиющая беспардонность – стрельба из всех орудий. Пущу кишки на подтяжки…» Ну, тебе такое знакомо.
– А как он узнал, что это МИ-5?
– Да сотня вариантов. Трудно оставить вещи точно там, где брал, ты же понимаешь. И какой взломщик уйдет, ничего не прихватив? В наше-то время – только мы с тобой, милая.
С вершины холма, где застраивают последний участок Куперсчейза, доносится шум. Дуглас останавливается под старым дуплистым дубом. Похлопывает по стволу.
– Превосходный тайник для связи, а?
Оглядев дуб, Элизабет соглашается. Тайников она повидала много, по всему миру: за расшатавшимся кирпичом в стене, на крючках под парковыми скамейками, в залежавшихся томах в книжном магазине – всюду, где один агент может что-то спрятать, а другой достать, не вызвав подозрений. Это дерево идеально подошло бы, где бы ни понадобилось – хоть в Варшаве, хоть в Бейруте.
– Помнишь то дерево, что мы использовали в Восточном Берлине? В парке? – спрашивает Дуглас.
– В Западном Берлине, но да, помню, – кивает Элизабет. Она десятью годами старше, а память лучше. Эта победа – за ней.
Закончив восхищаться дубом, Дуглас продолжает:
– Так вот, Ломакс орет во все горло, припирает нас к стенке, поскольку нам там быть не полагалось, и он знает, что мы об этом знаем, а потом выкладывает бомбу.
– Бомбу?
– Бомбу.
– Из-за этой бомбы ты здесь и оказался?
Дуглас кивает.
– В общем он, Мартин Ломакс, палит из обоих стволов, перезаряжает и вдруг выдает: «Где мои алмазы?»
– Алмазы?
– Хватит повторять за мной каждое слово, Элизабет. Что за ужасная у тебя привычка! Как и эти твои измены.
– Так что там с алмазами, Дуглас? – не сбившись с шага, спрашивает Элизабет.
– Якобы у него дома хранились алмазы на двадцать миллионов фунтов. Неограненные. Отложенный платеж некоего нью-йоркского дельца колумбийскому картелю.
– И они пропали после вашего визита.
– Растворились в воздухе, утверждает Ломакс. Обвиняет нас черт знает в чем, требует возмещения, орет так, что крышу срывает. Ну, меня и притянули – с полным правом, все согласно протоколу, я не жалуюсь, – а я подробно описал всю операцию, в которой участвовали я и тот парень, Лэнс, из Особой лодочной службы, надежный человек, МИ-5 его одобряет. Рассказал, что, мол, Поппи снаружи, на стреме ждала, когда выйдут поисковики. Никаких алмазов не видели, никаких алмазов не брали, парень блефует.
– И тебе поверили?
– Почему бы не поверить? Всем ясно, какую игру он ведет. Нашел способ нас прищучить. Так что они вернулись к Ломаксу: простите за взлом, такая работа, а насчет алмазов бросьте, старина, и давайте попробуем остаться друзьями.
– Но он твердо стоит на своем.
– Точно. Клянется в честности, рассказывает, что колумбийцы уже готовы ему ногу оторвать и другую ногу, если алмазы не вернутся, и интересуется нашими планами в связи с этим.
– И что вы сделали?
– А что тут сделаешь? Меня и того парня задержали на пару дней, убедились, что мы не врем, и снова обратились к Мартину Ломаксу: слушай, друг, если эти алмазы и существовали в природе, в чем мы искренне сомневаемся, их взял кто-то другой. Еще некоторое время попрепирались таким образом, а потом он бросил вторую бомбу.
– Боже мой, Дуглас, – удивляется Элизабет, – две бомбы!
– Мартин Ломакс говорит: шлю вам фото. И фото приходит – кадр с камеры наблюдения, закрепленной на стене его дома: лицо видно яснее ясного, без маски.
– Ты снял маску?
– Жарко было, все чесалось, ты же меня знаешь, Элизабет. А балаклавы в наше время шьют из синтетики. Куда подевалась шерсть, хотел бы я знать? Так вот, мое лицо на фото – он не поленился выяснить, кто я такой, – и подпись: «Передайте Дугласу Миддлмиссу: у него две недели, чтобы вернуть мои алмазы. Если через две недели они не появятся, я сообщу американцу и колумбийцам, что они у него». С наилучшими пожеланиями, и все такое.
– И когда это было?
Дуглас останавливается, оглядывается и кивает сам себе. Затем смотрит на Элизабет.
– Как раз две недели назад.
Элизабет поджимает губы. Они уже вышли из-под деревьев и стоят на тропинке, ведущей к монастырскому кладбищу. Она показывает на скамейку впереди.
– Присядем?
Элизабет с Дугласом подходят к скамье и усаживаются.
– То есть за тобой теперь охотятся нью-йоркская мафия и колумбийский наркокартель?
– Да уж, милая, беда не ходит одна.
– И Служба прислала тебя сюда, чтобы отсидеться?
– Ну, честно говоря, это моя блестящая идея. Я читал о тебе, о твоих последних эскападах и об этом местечке – Куперсчейзе, и подумал, что лучшего убежища не найти.
– Зависит от того, что ты планируешь здесь прятать, – замечает Элизабет, глядя на кладбище, – а так да.
– Так ты мне поможешь? Мобилизуешь свои местные войска? Пусть высматривают опасных незнакомцев. Только не говори им, в чем дело. Я здесь лишь до тех пор, пока все не рассосется.
– Дуглас, ты не обязан отвечать честно, но все же спрошу: ты украл алмазы?
– Конечно, украл, милая. Они там просто лежали – я не смог устоять.
Элизабет кивает.
– И мне нужно, чтобы ты постерегла меня, чтобы я мог их забрать, переправить в Антверпен и превратить в наличность. Я же решил, что подвернулся случай для идеального преступления, понимаешь? Не сними я тогда эту дурацкую маску, честное слово, жил бы уже на Бермудах.
– Понимаю, – говорит Элизабет. – А где эти алмазы сейчас, Дуглас?
– Не допусти моего убийства, милая, тогда расскажу, – обещает Дуглас. – А вот и наша подружка, Гермиона Грейнджер.
Поппи подходит к скамейке. Она показывает на свои наушники: можно ли ей их снять? Элизабет кивает.
– Надеюсь, вам понравилась прогулка, дорогая? – спрашивает Элизабет.
– Очень понравилась, – говорит Поппи. – Мы в универе занимались пешим туризмом.
– Что вы сейчас слушали? Грайм?[6]
– Подкаст о пчелах, – отвечает Поппи. – Если они вымрут, боюсь, мы обречены.
– Впредь буду осторожнее, – обещает Элизабет. – Так вот, Поппи, Дуглас убедил меня взяться за предложенную работу. Полагаю, я смогу быть вам полезной.
– О, потрясающе! – восклицает Поппи. – Какое облегчение.
– Но с двумя непременными условиями. Первое: эти обязанности – наблюдение и тому подобное – мне будет проще выполнять с помощью троих друзей.
– Боюсь, это невозможно, – отвечает Поппи.
– Ах, дорогая, с возрастом вы поймете, как мало в жизни невозможного. И уж конечно, не это.
– А второе? – спрашивает Дуглас.
– А второе особенно важно. Важнее алмазов и важнее Дугласа. Я возьмусь за эту работу, только если МИ-5 окажет мне услугу. Простую услугу, но для меня очень значимую.
– Продолжайте, – просит Поппи.
– Мне нужно все, что у вас есть, на несовершеннолетнего Райана Бэйрда из Файрхэвена.
– Райана Бэйрда? – удивляется Дуглас.
– О, Дуглас, перестань повторять за мной каждое слово. Что за ужасная у тебя привычка! Как и эти твои измены.
Элизабет, поднявшись, выставляет локоть, предлагая Поппи взять ее под руку.
– Вы можете это сделать для меня, дорогая?
– Эм-м-м… я, надо думать, могла бы, – отвечает Поппи. – Но хотела бы прежде узнать зачем.
– Боюсь, что не скажу вам этого, – качает головой Элизабет.
– Тогда хотя бы дадите мне слово, что с этим Райаном Бэйрдом не случится ничего плохого?
– О, «дать слово» – это так высокопарно звучит, правда? Давайте направим наши стопы к дому. Не хочу, чтобы вы из-за меня опоздали на обед.
Глава 10. Джойс
Я все-таки завела «Инстаграм» – знаете такую штуку?
Меня Джоанна уговорила. Сказала, там можно смотреть самые разные фото самых разных людей. Найджеллы, Фионы Брюс[7] – кого угодно.
Я зарегистрировалась сегодня утром. «Инстаграм» попросил меня ввести «имя пользователя», и я вписала свое имя, а он сказал, что @JoyceMeadowcroft уже занято, и я подумала: надо же, как не везет. Я попробовала @JoyceMeadowcroft2, но оно тоже не подошло.
Тогда я стала перебирать свои прозвища, хотя, честно говоря, обычно меня зовут просто Джойс. Но все-таки одно прозвище мне удалось вспомнить – еще из тех времен, когда я работала медсестрой. Один врач сократил мое имя до «Джой»[8]. Всякий раз, как мы встречались, он восклицал: «А вот и наша великая радость одаривает всех своей прекрасной улыбкой!» Это было очень мило, правда, не в момент смены катетера.
Теперь, вспоминая об этом, я понимаю, что он хотел забраться мне под юбку – впрочем, я ему и разрешила бы, если бы догадалась. Упустила случай. В общем, я набрала @GreatJoy – не прошло. Добавила год рождения, так что получилось @GreatJoy44, – опять не повезло. Я приписала год рождения Джоанны, и – бинго! Все уладилось, теперь я зарегистрирована как @GreatJoy69 и предвкушаю массу удовольствия. Я уже подписалась на «Косматых байкеров» и Национальный траст.
Честно говоря, приятно было чем-то себя занять, потому что сегодня воскресенье, а по воскресеньям мне иногда тоскливо. Время как будто идет чуточку медленней. Думаю, потому, что многие проводят этот день с семьей. Ресторан всегда забит ерзающими племянницами и не угодившими зятьями. К тому же телешоу в дневное время не радуют: «Охотников за выгодой» вечно повторяют, а «Домов с молотка» и вовсе нет. Смотреть нечего. Джоанна говорит, что я могла бы обратить внимание на что-нибудь свеженькое, и она, конечно, права, но от этого почему-то делается совсем одиноко. На самом деле я предпочла бы, чтобы она заглянула сюда, пообедала бы с мамой. Не спорю, иногда она приезжает. Пока происходили убийства, бывала здесь намного чаще – кто ее за это упрекнет? Уж точно не я.
Но пока в убийствах перерыв, полагаю, сгодится и собака. Боюсь лишь, не оказалось бы у Джоанны аллергии. В детстве не было, но после переезда в Лондон люди какими только аллергиями не обзаводятся.
Сегодня мы с Роном и Элизабет едем на такси в Файрхэвен навестить Ибрагима, и это меня несколько взбодрит. Я люблю больницы, они похожи на аэропорты.
Я купила Ибрагиму «Санди таймс», потому что однажды заметила ее у него дома. Бог мой, она весит целую тонну. Чтобы облегчить ношу, я решила убрать страницы, которые ему точно неинтересны, но в итоге ограничилась лишь отделом моды и репортажем об Эстонии, так что почти ничего не изменилось. Еще я купила ему цветов, большую молочную шоколадку и банку «Ред Булл», потому что его рекламируют.
Я знаю, все были потрясены, увидев его в синяках и бинтах, но я радовалась, что обошлось лишь этим. И еще больше обрадовалась, когда он заговорил! Такое облегчение! Хотя и немного скучновато, вы же знаете Ибрагима, однако скука – прекрасное чувство.
Просто я-то видала ситуации и похуже. Значительно хуже. Не буду вдаваться в подробности.
В пятницу, пока мы туда ехали, я заверяла Рона и Элизабет, что волноваться не надо: он в хороших руках, и ему так быстро оказали помощь. Но боялась худшего. Бывают такие травмы, от которых уже не оправишься. Рон с Элизабет, конечно, не дураки, они понимали, что я их просто успокаиваю, но это все равно важно. В каждый конкретный момент кто-то должен сохранять спокойствие, и тогда была моя очередь.
Вернувшись домой, я поплакала, и они оба, ручаюсь, тоже. Но, собираясь вместе, мы держимся идеально.
Я, кстати, понимаю, что пока мы концентрируемся только на телесных повреждениях. И когда случившееся дойдет до сознания Ибрагима, ему придется пройти ужасно трудной дорогой. Он такой мудрый и одновременно такой хрупкий. Может быть, потому и мудрый, что хрупкий? Потому что все через себя пропускает? Ну вот, теперь я заговорила как психотерапевт. Наверное, я слишком болтлива и не смогла бы стать психотерапевтом. Не уложилась бы в отведенный для сеанса час.
Кстати, он психотерапевт или психиатр? Все не запомню, как Ибрагим себя называет. Надо сегодня его спросить. Мне так не терпится его повидать. Одно я знаю точно: важно, чтобы по возвращении домой его окружали добрые друзья, а уж это я ему гарантирую.
А что я еще могу гарантировать? Мальчишка, который выхватил телефон у моего друга, ударил его ногой в голову и удрал, бросив умирать, пожалеет, что на свет родился.
Не думаю, что психотерапевты поощряют месть. По-моему, им положено скорее проповедовать прощение, как это делают буддисты? В «Фейсбуке» мне попадалась об этом какая-то цитата. Так или иначе, тут мы с психотерапевтами расходимся.
Может, у Райана Бэйрда было трудное детство? Может, папа бросил его, или мама ушла, или ушли оба, или он подсел на наркотики, или его травили в школе, или он не вписался в компанию? Может быть, все это так, и, вероятно, где-то Райан Бэйрд нашел бы сочувствующих слушателей. Но от меня он этого не дождется, и от Рона не дождется, и от Элизабет тоже. Райан влип, как еще никогда не влипал.
Передать не могу, как мне хочется откусить кусочек от этой шоколадки. Знаю, Ибрагим угостит меня, как только я ему ее вручу, но вы же понимаете: когда тебе смотрят в рот, это не то. Следовало купить ему виноград, тогда я не соблазнялась бы.
Отломлю-ка я кусочек. Почему бы нет? А позже, пока будем ждать такси, заскочу в магазин и куплю ему новую. И все останутся довольны, верно? Я вижу, @GreatJoy69 уже получила в «Инстаграме» несколько личных сообщений. Как быстро! Посмотрю их, когда вернусь. Так волнующе!
