Ринат Валиуллин
Легкомыслие
Психо 5
– А кто вам больше нравится, муж или режиссер? – смел уже весь снег со своего первого авто Герман. Это была восьмерка, мокрый асфальт, она, как любимая женщина, которая могла завестись с утра, а могла не заводиться из-за вчерашнего мороза, могла заглохнуть на ровном месте и долго играть в молчанку. То капризная, как принцесса, то простая как крестьянка, двухдверная: вход и выход, не считая багажника, полного скелетов.
– Трудный вопрос. Режиссера я знаю давно, еще с театрального училища, когда даже боялась мечтать оказаться в его театре. С мужем все сложнее, иногда мне кажется, что я вообще его не знаю. Чужой.
– Для семейной жизни нужна сила воли. Вы знаете, что это такое?
Саша замолчала, давая понять, что готова послушать определение. «Театр – это одна семья», – отозвалась в ней эхом фраза худрука. Это действительно была та еще семейка со своими пращурами и со своим многоуровневым потомством. Динозавры ходили медленно, говорили медленно, даже медленно смеялись, пытаясь сохранить школу, в которую ходили мы, их дети.
– Сила воли – это встать раньше мужа, приготовить ему кофе. Но мужа нет. Нет силы воли, и можно спокойно спать, – позволил себе зевнуть Герман. – Зачем вам муж? Чужой?
– Откуда вы знаете, что он женат? – она чувствовала, что кто-то начал беспардонно рыться в ее чердаке, под сорванной крышей, в ее романах и читать, читать, читать. Вот что значит пойти к психологу на прием».
– Кто?
– Режиссер.
– Случайно узнал от вас, только что.
– А вы ему нравитесь? Режиссеру? – уточнил на всякий случай Герман. Ему срочно нужно было выпить еще, чтобы быть в курсе событий.
– Мечты сбываются… все зависит от их цены. Хотите жить спокойно – не будите свою мечту. Это цитата из одной постановки.
«Значит, нравится, а может быть, даже обещал взять замуж, когда разведется. Все так делают. Но разводиться сложнее, это не на мосты по ночам смотреть».
– Я бы поставил: хотите жить спокойно – не будите жену. Оставьте в покое женщину. Не надо ее удовлетворять. Дайте ей просто выспаться, и потом вы тоже будете удовлетворены, – поделился опытом Герман.
– Жена – мечта. Неплохо. Приходите домой вечером, а там мечта. Хорошо быть вместе ночью.
«Ночью хорошо спать, а вместе – это мечта многих. Перед сном кто-то смотрит телевизор, кто-то читает книгу, кто-то пьет снотворное, всё что угодно, только бы не начать говорить со своей душой. Завтра надо быть свежим». – танцевали мысли в голове Германа под коньяк.
– Но я-то пока ему не жена, – оборвала музыку в его голове Саша.
– Вспомнился анекдот на эту тему, хотите расскажу? – хотелось как-то снять напряжение с разговора Герману. Электриком он не был, но хорошо владел языком.
– Конечно.
«Девушка, вы выходите?»
– А какая остановка?
– «Понедельник».
– А «замуж» когда?
– Уже проехали.
– Вот дура. Выскочи я вовремя, может, и не пришлось бы выходить по понедельникам».
– А сегодня что, понедельник?
– Нет, к счастью, суббота. Но надо быть готовым.
– Выйдешь замуж, и все становится одним днем. Это правда, – погрустнела как ива на мгновение девушка. Затем поправила свою густую темную крону и улыбнулась. – Хорошо, если субботой.
Бандерильерос
Оркестр продолжал подогревать публику ритмами труб и ударных. На арену вышел распорядитель с плакатом.
– Видишь плакат?
– Вижу.
– Что там написано?
– Шестьсот, что такое шестьсот? – таращился в бинокль Тино.
– Сейчас на бой выйдет бык весом в шестьсот килограммов. Машина. Судя по весу – хороший бык. А хороший бык – это хорошая коррида. Есть такая шутка: если хочешь попасть на хорошую корриду, ставь не на матадоров, а на быков. Ставь в смысле иди.
– Я понял, папа.
– Это хорошо, что ты все понимаешь. Весь в меня, – прижал он к себе сына.
– А плохие быки тоже бывают?
– Бывают. Ленивые, не хотят драться. Однажды я видел, как быка удалили с поля.
– Без боя?
– Без боя.
– Повезло быку.
– Ему – да, хозяину ганадерии – нет. Для фермера это позор. У них тут свои интересы, свое мясо, своя борьба. Чем лучше быки, тем лучше для бизнеса.
– Лучшие – это какие?
– Умные. Хотя глупых я и не встречал. Бык всегда умен, у него отличная память, удары его трудно просчитать. Их можно только предвидеть, но это дано лишь великим. Бык опасен, в любом состоянии он может наброситься, как бы тяжело ни был ранен, так было с великим Мулетино, когда умирающий бык насадил его на рога и забрал с собой, – кинул взгляд на небо отец. – Помню, как сейчас, он всадил клинок быку точно между лопаток, Мулетино вскинул руки, – отец поднял свои в букву V, – виктория, вот она, уже у него в кармане.
– Виктория, – повторил движением губ Тино.
– И как только победа окатила его с ног до головы и уже поселилась там, именно в этот момент бык в конвульсиях махнул головой, воткнул свои рога Мулетино в пах и подкинул высоко вверх. А когда тот упал, ударил его рогами еще несколько раз и сам рухнул рядом, – он говорил с таким азартом и страстью, что Тино было видно, как у него надувалась вена на виске, будто это была струна, ответственная за его голос, видел, как из-под усов вылетают капельки слюней. Они терялись в клетчатой ткани впереди сидящей рубашки. Тино слушал и наблюдал, как те быстро исчезали в хлопке под палящими лучами.
– Как ты думаешь, им страшно?
– Еще как. Уж они знают, насколько опасен бык. Поэтому матадор должен быть хитер. Для победы ему необходимы три У, – сделал паузу отец, будто ожидая вопроса.
– Что за три У?
– Ум, умение и удача – его основное оружие плюс команда.
– Он ведь все равно убьет быка?
– Убьет.
– Как глупо.
– Что?
– Выходит, что самые умные из быков те, что ленивы и не лезут в драку вовсе?
– Умные они… – спрятал остальные слова в усы отец.
Психо 5
– Почему вы стали звать меня Шура? Александра вам уже надоела?
– Да, вы правильно заметили, слишком закрытая. Сейчас вы открыли свой цербер, – сомкнул и разомкнул свои пальцы для наглядности Герман. «Замок открыт, добро пожаловать на бал», – поставил я ударение в первом слове на первый слог.
– Какой замок?
Доктор показал пальцем на ее руки: – Раньше вы были под замком и держали себя в руках, а теперь развели их, они лежат спокойно на спинках кресла.
– Просто мне надоело держать себя в руках, я их отпустила. По домам. Хочется расслабиться, нет, не так, хочется чего-то позитивного в жизни.
– Чего-то или кого-то?
– И того и другого.
– Может, коньячку?
– Я пас, у меня завтра утром репетиция.
– Опять пойдете к своему рыцарю с косичкой, который распускает ее на репетиции. «Ее», – выделил я про себя, но Саша этого не заметила.
– И слова, и даже руки… чтобы показать, куда и как должны двигаться наши.
– Кстати, как его зовут?
– Давид.
– И как он собой?
– Сделан он, как настоящий мужчина: из рук, дел и вовремя вставленных слов.
– Можно я выпью с вашего разрешения? Ваша история меня так растрогала.
– Вы хотите сказать утомила.
– Вы томная, а история как история, работа как работа. Что-то я тоже заработался.
– Устали? Отдохните. Как вы обычно отдыхаете?
– Гуляю. Гуляю по дому.
– Отлично! Это откуда?
«Какой пронзительный голос», – мелькнула у меня мысль и тут же заняла очередь за коньяком. «Ничего особенного», – отозвалась впередистоящая. «Ты слишком трезвая, чтобы рассуждать». «Зато ты пьешь как лошадь» И пошло-поехало. Совесть, все время она не вовремя.
«Это от коньяка, детка».
– Кстати, ваш режиссер пьет?
– Конечно, как и нормальные режиссеры.
– А как вы считаете, нормальные психологи могут себе это позволить?
– Вы спрашиваете у меня разрешения? «Я, конечно, все понимаю, клиенты, усталость, суббота. Мне, может, тоже хочется, но я же терплю. Надеюсь, он не начнет распускать руки?» – посмотрела Саша внимательно на сильные волосатые руки Германа, растущие из-под закатанных рукавов рубашки.
– Не начну, – снова прочел он меня. – Даже если вы будете просить. Просто хотел вам предложить прогуляться вместе.
– Вы про коньяк?
– Да. Стоит только выйти немного из себя, и ты дома, – открыл я стеклянную дверь шкафа, достал початую бутылку.
– Ну, скажите, откуда это. Что-то очень знакомое? – звонко засмеялась Шура.
– Это от коньяка, – повторил я вслух свой ответ, снова выпуская джинна из бутылки. Скорее всего это был не джинн, а орел, потому что коньяк был армянский, но летал не хуже. Почему пойманных джиннов держат в бутылках, а орлов в клетках?
– По-моему не хватает какой-то детали.
– А что за деталь? Вы про закуску, наверное? – снова отозвалась хозяйка приятного голоса, который она так легко сдавала всем. Ей было не жалко.
– Знаешь главное правило однолюба? После первой не закусывают.
– Золотое правило.
– И вообще. Хорошему коньяку закуска не нужна, хорошему коньяку нужна компания.
– А если я не хочу быть компанией вашему коньяку.
– Поздно, – махнул пятьдесят Герман. – Я о другом, точнее сказать, о другой. Детали.
– Я, кажется, знаю какой, если вы про жену режиссера, то она тоже работает в нашем театре.
– Пазлы сложились. Она тоже играет в этом спектакле?
– Да, она очень хочет быть Викторией.
– Пожалуй, вам лучше подойдет роль Виктории, а Хуану пусть сыграет жена режиссера.
– То есть вы настаиваете на карьере?
– Безусловно. Лестница в небеса, вопрос только: пешком или на лифте. На лифте, конечно, быстрее.
– Не знаю. Точно уверена, что вниз только на лифте или из окна, если будет мучить совесть.
– Давайте без крайностей, без совести.
– Бессовестно, – улыбнулась Саша.
– Правильно, играть так бессовестно, – согласился я и сделал глоток. Те мысли, что стояли в очереди, расслабились и стали снисходительны.
– А вы кого хотели бы сыграть в этой испанской балладе?
– Честно? Я бы предпочел быть тем музыкантом.
– Вы хотите переложить меня из одной постели в другую? В свою.
– Честно? Хочу. Уже часа два как хочу.
Первая терция
Пикадоры
Трубы и барабаны сыграли начало первой терции. Самая нудная для зрителей, самая тяжелая для помощников матадоров, те с облегчением бросили тяжелые плащи-капоте. «Розовый период», – называли они ее про себя за розовый цвет плащей.
– Пять кг, – опередил вопрос сына отец.
– Почему все свистят? – смотрел, как розовый плащ в руках тореадора уводит быка от лошади. В это время пикадор засадил копье в шею быка.
– Традиция. Вроде как пытаются сказать пикадору: «Слезь с лошади, будь мужчиной». Обычно пикадорами работают ветераны корриды. Видел, как он перебил копьем шейную мышцу быка. Знаешь, зачем? Чтобы тот уже не смог поднимать голову.
– Он может его копьем убить.
– Нет, не убьет, скорее наоборот. Раньше лошади были не защищены и погибали, а иногда и пикадоры под ними.
В этот момент бык бросил тореро вместе с розовым плащом, рванул и чуть было не перевернул лошадь вместе с пикадором. После этого пикадор нанес ему еще один укол и оставил истекающего красной Риохой быка на вторую терцию.
Публика оживилась, предвещая самую желанную часть спектакля, самую опасную. На поле вылетели бандерильерос. Они, словно легкие птахи, стали по очереди куражиться над быком, словно его спина была не чем иным, как игорной доской или картой мира, в которую они втыкали бандерильи с флажками своих республик, обозначая владения. Они злили, они выводили быка из себя. Интервенция, кому она могла понравиться. Глаза наливались чувством мести, копыта рыли песок. Ноги бандерильерос – их крылья, на которых он парили. Торерос явно хотели нарваться на неприятности, всякий раз наскакивая на быка, умудряясь просочиться сквозь его рога и воткнуть бандерилью в холку. Эверест покорен, кто следующий отважится со своим флажком. Оркестр сыграл окончание второй терции.
Психо 6
– Вы циничны, я даже начинаю вас немного бояться, – чуть поежилась Саша.
– Что вы, я нет. Новости по ТВ куда циничнее, да и не только по ТВ. Сегодня прочел случайно в газете: маленькая девочка гуляла у дома, провалилась в канализационный люк, пролетела десять метров, ни ушибов, ни царапин. Отделалась легким испугом, снизу подпись. Льюис Кэрролл и P.S. Догадайтесь, как звали девочку?
– Так что не бойтесь. Я сделаю вам кофе. Вам чай или кофе?
– Лучше солнца налейте.
– Легко, этого добра у меня полно, – показал на бутылку коньяка Герман.
– Тогда лучше просто воды.
– Воды? Да, чистой воды.
«Чистый лист, чистая вода, будто пришла на причащение. Чтобы уйти с чистой душой. Надо было что-то придумать, мне не хотелось ее отпускать, лучше было бы сказать отпускать так быстро, лучше было бы сказать так далеко. Надо было что-то придумать психологическое».
– Лишь бы это сделало вас счастливей.
– Для счастья ей нужно было немного: уверенность в сегодняшнем дне и безнаказанность в завтрашнем.
– Вы до сих пор не уверены, что мы на дне? – налил он себе еще коньяку и без слов предложил Шуре.
– Хорошо подмечено. Прямо в точку! – рассмеялась девушка. – Бывает, почувствуешь почву под ногами, а это дно, – отказалась она жестом.
– Хорошо, разбавлю вам нашу «воду» артезианской.
«Может, и вода. Мы льем, конечно, как из крана, но это очищает», – чувствовала Саша, что ей становилось легче, будто в разговоре открывались заброшенные когда-то пространства лёгких.
Герман принес воды в высоком элегантном стакане, глядя на который тоже хотелось выпрямиться, чтобы соответствовать. Его тонкие грани поднимались по стеклу и убегали спиралью, можно было вертеть стакан и следить бесконечно, как за лентой Мёбиуса, что и делала Саша, едва взяла в руки стекло. «Сколько судеб утолили из него жажду, придя сюда, чтобы расставить все точки над G, в итоге пригубили или жадно выпили все до дна. Все ради того, чтобы докопаться как минимум до грунтовой, в лучшем – до артезианской воды. А она глубоко, поди докопайся, через осень, грязь, слякоть в душе. Не проходишь же всю жизнь в бахилах».
С мужчинами у нее, как с русским языком, всегда было сложно: глупые ошибки… в основном пунктуационные, то лишняя запятая, то точку забывала поставить.
Психо 5
– Кое-что для меня уже прояснилось, остались детали. Давайте так. Вы читаете страницу из книги с этой страницы и пишете на бумаге все, что придет вам в голову, все, что навеют эти строки, – протянул я книгу с закладкой.
– Почему именно эта книга?
– Исповедь человека, который пытается понять, что с ним произойдет или уже произошло, если он совершит преступление или уже совершил. И какое последует наказание, если последует или уже последовало. Вы читали эту книгу?
– Давно это было.
– Кажется, очень похоже на вашу исповедь.
– Да, писатель замечательный. Это не человек, это произведение искусства.
– Кстати, вы кого будете играть – Хуану или Викторию?
– Вы про спектакль?
– Я про жизнь.
– Вот за этим я к вам и пришла. Будем репетировать.
– Женщина так или иначе будет чувствовать вину, она существо более чувственное. Мужчина – самец. Ему проще. В поддержку ему генетика. Он рожден, чтобы брать, не важно кого, жену, подругу жены, любовницу. Давать всегда было сложнее. Поэтому эта миссия досталась женщине. Она щедра, за это ее не любят те, кому она не дает или не дала.
– Или не даст, – хитро посмотрела на Германа Саша. – Не любят, но помнят.
– Да. Щедрость наказуема.
– А сейчас вы с кем?
– Один.
– Почему расстались?
Мне импонировало то, что Саша не усложняла вопросов и не употребляла лишних определений.
– Как-то после выступления мне подарили цветы. Большой букет роз. Я подарил его своему агенту – женщине по совместительству.
Сашу снова начал поедать смех. Видимо, выходило внутреннее напряжение.
– Да, да, сработала логика, моя логика. Мужики часто на этом горят. Но баба не мужик, у нее свое видение точнее сказать, своя куриная слепота. Часто они не видят очевидного, потому что оно находится дальше их личных интересов. Проекция на будущее только одна, своя. Женщина – интуиция, но как только ее покидает дух провидения, в нее тут же вселяется приведение.
– И чем дело кончилось? Мне просто интересно.
– Будто вы не знаете, чем такие разборки заканчиваются. Я попытался сгладить вину, купил ей букет еще толще. Она выбросила его на обочину: Не надо. Думаешь, мне цветы от тебя нужны? Я живу не в своей жизни… Я чувствую себя старухой рядом… С тобой я просто вяну… Скандал начал нарастать как снежный ком. Из одного букета прекрасных роз он превратился в целую оранжерею шипастых растений. Неинтересно.
Toro
– Это только цветочки, сынок, сейчас начнется настоящая коррида. Многие приходят сюда только ради фаэны, – погладил Тино по голове отец. – Сейчас ты увидишь самое главное. Момент истины.
– Быка убьют? – спросил сын, захваченный грандиозным спектаклем.
– Обязательно.
– Жалко.
– Скорее всего убьют, – смягчил приговор отец. – Бывают случаи, когда им дают свободу, за мужество. Очень редко.
– Отпускают на волю?
– Почти, они становятся племенными. И живут долго и счастливо в окружении прекрасных коров.
Тридцать пять градусов тепла, публика потела, словно женщина перед оргазмом, пахло потом, пылью, на зубах скрипела жажда. Пляж. Где тореадор, словно огромный желто-алый мотылек, махал крыльями, уворачиваясь от бросков быка. И всякий раз, когда тот наскакивал на тореро, норовил всадить ему свое жало, два рога, два кубка, чтобы он опьянел от вида собственной крови. С высоты все это было похоже не больше чем на спектакль, настоящие страсти можно было разглядеть только в бинокль. Но в бинокль хотелось смотреть на Викторию.
Психо 5
– Я усиленно пытаюсь ее отговорить от статуса любовницы, неужели она так сильно нравится мне? Что в ней особенного? – глотнул чай Герман, стоя в косяке двери, глядя на Сашу, которая все еще старательно выписывала что-то на листе. Мысли ждали еще пятьдесят коньяка, а он закусывал предыдущую порцию чаем.
В кабинете определенно стало теплее: зацвела дубовая мебель, в окна билось солнце, прилетели птицы и облюбовали полупрозрачный тюль. Стоило Саше что-то сказать, и свежий ветер весны начинал гулять по помещению.
Песок
Солнце жарило так, будто хотело сжечь стадион дотла, еще до начала корриды. Время от времени Тино собирал пот языком со своих губ. Соленый, он заставлял его поверить, что это происходит действительно с ним, коррида, о которой так часто рассказывал ему отец, вот она, под его ногами. Жара и песок, как летом на пляже в Гандии, куда они обычно выбирались в июле, во время отпуска родителей. На пляже спасало море. Здесь спасал бинокль, в который он то и дело прятался, перебираясь с его помощью под тень в ложе почетных гостей, под вуаль к юной герцогине, сидел там до тех пор, пока у рук оставались силы содержать склад призм и линз.
* * *
«Сколько можно писать? Она совершенно не думает о том, что мне придется это читать. Ох уж эти театралы, режиссерам абсолютно плевать на тех, кто будет смотреть их спектакли, как будут смотреть. Одну-две звезды в постановку, и все, зрители придут как миленькие, будут хлопать по окончании и дарить цветы. Как ее теперь остановить?».
Удалился, снова вышел из ее жизни, обратно на кухню. Подлил себе еще чаю, скинул рубашку, вернулся. Снова встал на посту. В этот раз Саша окатила меня взглядом, словно сходил в холодный душ. Это было секунду, не более. Белое пятно в виде моего голого торса отвлекло ее от занятия, но не больше, чем чистый лист. Похоже, в жизни ее встречались белые пятна и поинтереснее. Сколько их еще будет в ее жизни? Таких белых пятен? Мое лишь одно из них. И похоже, уже было, две секунды, до свидания! Следующий. Черные дыры, белые пятна. Она снова бросилась заполнять белые пятна черными дырами. Лист покрывался аккуратными буквами. Он вернулся на кухню, надел рубашку. «А теперь представь, что между вами все уже было, все произошло. Ты покорил, ты взял, ты успокоился, отключил инстинкты и можешь заняться делом, доктор».
Оле!
Иногда Тино закрывал глаза от солнца и слышал голос своей училки по литературе, которая была без ума от корриды:
«Арена, словно большие песочные часы, была уже истоптана тысячами ног, будто вечерело на пляже. Море волновалось все сильнее, и отдыхающие ушли, только пара теней все еще резвится не песке. Они ничего не боятся, ни шторма, ни смерти, но дорожат жизнью. Их бой походил бы на игру, если бы не кровавое пламя костров, как на холстах Гойи, он походил бы на притчу, если бы не части тел, которым никак не найти душу, как на полотнах Пикассо, он походил бы на театр, если бы не Дали с картиной «Всадник по имени Смерть». Где скелет тореадора верхом на костлявой лошади штурмует крепость. Смерть в образе дохлой клячи, бык – каменной неприступной крепости. Матадор намерен ее штурмовать, чувствуя, что сидит верхом на смерти. Вдалеке из-за толпы в образе тучи виднеется радуга, символизирует любящую женщину, она верит, что все закончится хорошо.
