Цивилизация запахов. XVI – начало XIX века – Робер Мюшембле

Меня всегда смущал афоризм К. Пруткова, что специалист подобен флюсу, и полнота его односторонняя. Мне казалось, он просто продиктован завистью к энциклопедизму в любой области. А неспециалист тогда чему подобен? Человеку, сжирающему все подряд и не ощущающем вкуса ни от чего, зато полному удовлетворения, что «пробовал» и то, и это? Ну, это так, к слову, потому что мне как раз нравятся книги узких специалистов, кропотливо плетущих бесконечную сеть разнообразных связей, ассоциаций, аналогий вокруг интересующего их предмета. Всегда интересно, занявшись чем-то одним, увидеть это как проекцию более крупного явления или как элемент объемного целого.Книга Р. Мюшембле стала для меня отличной иллюстрацией строчек О. Мандельштама из «Бесшумного веретена»: «Все в мире переплетено Моею собственной рукою». Он берет узкую, но очень интересную тему запаховой культуры в контексте телесности и рассматривает ее в небольшом по меркам истории временном отрезке от XVI до начала XIX века во всех подробностях, устанавливая необходимые ему параллели. Многие из тех, кого в принципе интересуют такие книги, наслышаны о специфическом отношении к телесной гигиене при Людовике XIV или об ужасающих «ароматах» городов, жилищ или кухонь Средневековья и т.п. и знают, что природная пахучесть человеческой жизни в истории цивилизации подчинялась вводимым нормам, сменяясь жестким контролем и самоконтролем над запахом. Но как таковой запах и сегодня не утратил своего информационного и сигнального значения, а многие запахи настолько терапевтичны, что от одного их упоминания сладко ноет сердце: запах младенца, материнские духи, запах бабушкиных пирожков из детства, аромат влажных волос любимого человека, запах солнца и моря на коже… Верно и обратное: некоторые запахи способны пробуждать отвращение и страх, являясь сигналами болезни, старости или смерти – так, к примеру, известно, что болезнь Альцгеймера пахнет ржаным хлебом, болезнь Паркинсона – мускусом, туберкулез – мокрым картоном, диабет – печеными яблоками, а тифозные больные, по наблюдению С.Боткина, вообще пахнут «парным гусем». Запахи хранят для нас разные эмоции и воспоминания, поэтому любая попытка их исследовать интересна сама по себе, и, накапливая большой объем исторических фактов, автор пытается разобраться, как вообще функционирует культура запахов.Мне было интересно, как воспринимались и осмыслялись запахи в истории, как возникло культурное давление на человека, заставившее его испытывать отвращение и стыд перед определенными запахами и благоговение перед другими, как происходили обонятельные мутации, действительно ли обоняние – «биологический тупик», ненужный современному человеку. Я вполне разделила авторское мнение об обонянии как о древнейшей информативной для психики структуре, трансформирующейся под воздействием прогресса. Наверное, поэтому даже и хорошо, что он останавливается на XIX веке, когда индустриализация делает весь мир пахнущим почти одинаково, в каком-то смысле лишая его индивидуальности.Книга – простая для чтения, и сконцентрирована она в основном на мужских и женских телесных запахах и по большей части состоит из разнообразных историко-культурных описаний того, что, как и почему пахло на разных отрезках времени, как к запахам относились люди разных эпох и как человечество «приручало» запахи и конструировало их в парфюмерии. Она разделена на главы и подглавки, у каждой из которых – своя микротема («Городские клоаки», «Профессиональное загрязнение воздуха», «Арматические блазоны», «Способ добиться успеха», «Пахучие ветры», «Держать на расстоянии», «Эротическое дыхание», «Душистые ритуалы», «Сублимация смерти» и пр.), изложенная иллюстративно и с юмором. В целом книга довольно информативная, в ней много цитат из художественных произведений, медицинских трактатов и исторических документов, хотя и, как мне показалось, с некоторым оттенком мизогинии. Но запахи были, есть и всегда будут социальны и актуальны, поэтому есть смысл о них почитать.

Заинтересовала меня эта книга прежде всего от большой любви к теме парфюмерии, но она не только об этом. Перед нами любопытное культурологическое исследование запахов Европы (в большей степени Франции) на протяжении трёх веков.Все мы наслышаны и начитаны о том, какой смрад стоял в городах благодаря культуре справлять нужду где придётся и боязни воды. Так вот Мюшамбле подробно описывает, как всё происходило и как такие пахучие люди вообще могли как минимум приближаться друг к другу. Сильные животные запахи вроде мускуса, амбры и циветты с наступлением Эпохи Просвещения постепенно теряют свою актуальность. Им на смену приходят более лёгкие цветочные воды и ароматные пудры. Да здравствует мыло !Также автор уделил внимание процветающей в обществе мизогинии. Несмотря на то, что мужчины благодаря физиологии «благоухали» активнее, именно женщины, особенно пожилые, страдали от дурацких предубеждений об их якобы «нечистоте».Неплохая книга, чтобы расширить кругозор, но жаль, что автор взялся рассматривать столь малый период времени. Про XIX и XX век хотелось бы чего-то подобного.

Книга представляет собой изучение истории запахов и их существования в культуре Франции XVI – начала XIX века – в переломный период ольфактивной революции, когда галльские земли из ужасающе вонявших превратились во что-то более благородное и близкое современному носу. Мюшембле в духе старой-доброй школы «Анналов», которая пропагандировала поиск в истории в первую очередь человеческого, а не структурного и средоточение на людях, а не государствах, формациях и классах, рассказывает читателю о культуре повседневности. О том, как с огнём боролись огнём, устраняя «дурной воздух» чумы не менее дурными запахами путём вдыхания ароматов выгребных ям, поедания чеснока и окуривания домов вонючими смесями. О том, как на фоне борьбы с ведьмами женские телесные запахи демонизировались и стигматизировались, в то время как мужчинам вонять не возбранялось. А также о том, как постепенно французское общество изнежилось и стало отдавать предпочтение цветочно-фруктовым запахам для сокрытия запахов собственных (мыться никто где-то два века не догадывался).Правда, с моей точки зрения, перебарщивает со смакованием темы «весёлых материй», то есть всего, что относится к испражнениям и иным телесным выделениям. Не спорю, навозные кучи и ужасающе вонявшие кожевенные производства, долгое время были неотъемлемой частью пейзажа Западной Европы, содержимое ночных горшков выплёскивалось на улицы, а нужду справляли где придётся (и потому понятнее становится воспевание Виктором Гюго парижской канализации в «Отверженных»), но почему фокус настолько сместился именно на миазмы-то? Практически не затронута тема того, что французы считали запахами приятными, привлекательными – в храмах и монастырях воскуривали ладан, а не смесь мускуса с навозом – или хотя бы что они думали об ароматах, которые считаются привлекательными в настоящее время. Ведь не зря современники навозных куч в городах подвергали телесные проявления осмеянию, а не относились к ним как к чему-то само собой разумеющемуся. Мюшембле, как сказали бы при оценке его работы историки, слишком увлёкся и пошёл вслед за источником, забыв про анализ последнего. Зачем нам продираться сквозь приведённые полностью посмертные описи имущества парижских парфюмеров, считая, сколько там у него было граммов мускуса и пропитанных циветом кожаных перчаток? Понятно, что для исследователя это говорит о многом, но нам-то что с того, что у одного почившего мэтра на чердаке хранились 150 телячьих голов? Любопытно, конечно, но автору стоило бы не «лить воду», набирая объём текста, а просто посвятить один абзац сводному анализу, что пользовалось популярностью в мире ароматов, а что уходило на задний план, и почему так происходило. В целом, книга познавательна, но тему, с моей точки зрения, недораскрыла.