Роберт Манн
Мастер и Мармеладов
Глава четвертая
Казнь
В ту ночь И. Ти. мало спал. Необычайные события прошедшего дня расстроили его нервы. Возможно, полнолуние и жара также были тому причиной. Он лежал, уставившись в ткань навеса от комаров больше часа, прежде чем смог уснуть.
Внезапно он проснулся и понял, что едет в карете. Он выглянул из окна и увидел, что его карета движется в составе похоронной процессии. Череда карет медленно тянулась по узкому мосту, за которым пыльная дорога поднималась вверх, к кладбищенской церкви. Процессию сопровождало человек пятьдесят, одетых во все черное. Они пешком шли за катафалком. И. Ти. углубился в плюшевом сиденье и попытался припомнить, кого же хоронят. Внезапно в окне показалась шляпа с черной траурной лентой. Какое-то знакомое лицо показалось в окне, приподняв в знак приветствия шляпу. Это был один из пеших участников процессии. Экипаж двинулся вперед, и лицо исчезло. «Где я мог его видеть?» – задумался И. Ти. Вдруг он понял: это же был Достоевский! Без сомнения, это был он. Тут лицо появилось в окне еще раз. У И. Ти. мороз пошел по коже. Когда же лицо возникло в окне в третий раз, И. Ти. задернул занавеску и крикнул вознице, чтобы тот поворачивал в город. И. Ти. упал на пол, когда карета затряслась по разбитым колеям. Его сердце билось, как у загнанного кролика.
Затем он проснулся и понял, что находится где-то в трактире, в темном полуподвале. Снаружи доносился воскресный перезвон колоколов, а трактир был полон табачного дыма, звона бокалов, позвякиванья шпор и стука бильярдных шаров. И. Ти. маленькими глоточками пил водку и с удивлением оглядывался по сторонам. Мимо прошла молодая, пышно одетая женщина под руку с кавалерийским офицером. Свирепого вида мужик внезапно схватил одного из пьяненьких клиентов за рыжую густую бороду и выволок на улицу. За соседним столом лежал головой на столе мужчина средних лет. Он вдруг пришел в себя, выпрямился на стуле и поднялся на ноги. И. Ти. показалось, что он его уже где-то видел. Пьяный незнакомец кивнул И. Ти., с трудом держась на ногах, и проговорил: «Профессор Пух, позвольте представиться: Федор Михайлович Достоевский, несправедливо отстраненный от дел!» Он оперся рукой на плечо И. Ти. и наклонился, чтобы его поцеловать в щеку, но И. Ти. встал и отступил на шаг. Незнакомец придвинулся ближе и пробормотал: «Давайте выпьем на брудершафт». Но споткнулся за стул и упал. Он стукнулся головой; раздался звук, похожий на треск расколовшегося кокоса. И. Ти. заметил струйку крови, сочащуюся из-за уха. В ужасе он бросился к дверям.
Но потом он проснулся, и оказалось, что он идет по пустынной городской площади. Он очень торопился куда-то, только никак не мог припомнить, куда именно. Напряженно соображая, куда он шел, он вдруг увидел человека, лежащего посреди площади. Подойдя ближе, он увидел, что человек этот бьется в припадке. И. Ти. нагнулся над ним и понял, что перед ним тот же самый человек, которого он встретил в трактире. Только теперь он был чисто выбрит. Глаза несчастного эпилептика вылезали из орбит, изо рта шла пена. И. Ти. закрыл лицо руками и побежал прочь по булыжникам. Но прежде, чем убежал, эпилептик узнал его. И. Ти. в этом не сомневался.
Потом он проснулся. Было туманное утро. Туман был так густ, что уже в двенадцати метрах ничего нельзя было разглядеть. Они маршировали в полном обмундировании. Их было пятеро. Каждый нес мушкет. И. Ти. не знал, как маршировать, и капитан тыкал его сзади штыком при каждом шаге, что только осложняло все дело. Откуда-то доносился шум невидимой в тумане толпы. Им приказали остановиться и зарядить мушкеты. И. Ти. не умел заряжать мушкет. Он поглядел на других солдат и несколько удивился, узнав в них Альфонсо Пристойле, Десять Галлонов, Тфуттинутти и Жан-Жака Калина. Они не обратили на него ни малейшего внимания и продолжали заниматься своим делом.
В шести метрах от них у каменной стены стоял человек. Руки его были связаны спереди, лицо закрыто черной повязкой. Справа стояла группка взволнованных людей. Вероятно, это были родственники обреченного. И. Ти. узнал некоторых из них. Тут были Николай Ильич Снегирев и его сын Илюша, Илья Мурин, Егор Ильич Ростанев и его сын Илюша, брандмейстер Илья Ильич, пьяница Емельян Ильич, Павел Трусоцкий. Слева, затянутые в корсет, в пышных юбках с огромными турнюрами, Хельвина и Хельга злобно поторапливали стрелков с казнью.
И. Ти. пытаясь зарядить свой мушкет, рассыпал порох, а потом еще и пуля выкатилась из ствола. Капитан отдал приказ: «Готовьсь!». И. Ти. заторопился, но пуля снова выкатилась из ствола. Кто-то ударил его по затылку саблей плашмя. Он содрогнулся от удара, обернулся и увидел лошадиную челюсть и разинутый в крике рот капитана Hörnerträger'а. «Пли!» Раздалось четыре выстрела и вдогонку холостой выстрел И. Ти. Когда дым от выстрелов рассеялся, И. Ти. увидел, как пытается встать на ноги умирающий человек, хватаясь за голову связанными руками. Но тут Хельвина и Хельга прикончили его выстрелами из своих дамских пистолетиков, скрытых в лисьих муфтах.
Женщины и дети, стоявшие справа, при звуке выстрелов зарыдали. Мужчины горестно склонили головы. Внезапно из тумана показался курьер на белом коне. В руках у него был белый пакет с большой золотой печатью. «Я не опоздал?» – вскричал курьер, подергивая вожжами, чтобы утихомирить ретивого коня. И. Ти. взглянул на свои часы, но рука Микки Мауса, служившая стрелкой, бесполезно болталась внутри пластикового корпуса. Трое солдат унесли окровавленное тело, сняв повязку с лица. Стала отчетливо видна голова казненного с глубокими залысинами. Лицо было обезображено ранами от выстрелов, уцелел только один глаз, но И. Ти. все же узнал в казненном Достоевского. За мгновение до того, как и этот единственный глаз залила черная жижа из простреленного лба, он узнал И. Ти. И. Ти. был в этом уверен. В ужасе он бросился бежать, но куда бы он ни бежал, штык всегда указывал на него: капитан Hörnerträger и рядовые – Пристойле, Тфуттинутти, Салли и Калин – следовали за ним. Потом он проснулся.
Глава пятая
Необычайное происшествие в часовне
На следующий день в часовне колледжа состоялась особая служба, как и распорядился президент колледжа. Только немногие посвященные имели доступ к последним сведениям о состоянии декана Колдбурна. Общая путаница происходила также оттого, что никто не знал, заздравная будет служба или заупокойная. Умер ли Колдбурн или еще цеплялся за жизнь – никому не было известно.
К одиннадцати часам утра около ста человек собралось у дверей церкви. Ровно в одиннадцать почтенные мужи и жены науки начали заходить вовнутрь. Как и положено в таких торжественных случаях, администрация колледжа, зажиточные спонсоры и прочие лучшие представители общества заняли первые три ряда. Даже выдающийся Джонатан Стаутон и судья Уильям Корвин почтили своим присутствием собрание. В следующем ряду разместились директора отделений, которые, следуя врожденному чувству приличия, свойственному людям их положения, заняли предназначенные места. Пятый ряд остался незанятым, символизируя собой зияющую пропасть, отделяющую сильных мира сего от простых смертных. Остальные ряды, подальше и похуже, были заняты рядовыми сотрудниками колледжа, допущенными в церковь. Некоторые из них рассаживались, руководствуясь врожденным чувством, что их место рядом с администрацией, другие же не руководствовались никакими чувствами вообще. Остальных (в основном это были преподаватели без постоянного места в колледже) пригласили послушать трансляцию службы по местному радио в спортивном зале.
Как только все заняли свои места, откуда-то сверху грянул похоронный марш в джазовой обработке, время от времени прерываемый басовитым выкриком «Аллилуйя!». Эти выкрики вызвали некоторое недоумение в первых рядах и сдержанные смешки в задних. Но проявления веселости сами собой пресеклись, как только все увидели элегантный черный гроб, стоявший открытым слева от возвышения. Большие показные букеты и венки стояли тут же, поднятая крышка гроба была накрыта знаменем колледжа. На знамени был изображен облаченный в латы рыцарь, стоящий на Башне и окруженный аллигаторами, злобно разинувшими пасти, и классический девиз: «Mens agitat lutum». Каждый пытался вытянуть шею подальше, чтобы увидеть тело лежащего в гробу, но гроб стоял слишком высоко.
Погребальный джаз оборвался со скрежетом, как будто кто-то толкнул иголку проигрывателя. Два трубача, одетых на средневековый манер, вышли из-за занавеса и заиграли фанфары. В это время на кафедре появился неизвестный. Он был одет в черную мантию и шапочку. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, а левый почему-то зеленый. Ростом высокий. И. Ти. сразу узнал его.
Трубачи удалились. Воланд повернулся в их сторону и сказал:
– Спасибо. Это было очень мило. Очень, очень мило. – Потом он повернулся к публике, собравшейся в церкви: – Дамы и господа, коллеги, ученые! Позвольте представиться. Меня зовут Воланд. Президент Ламбада, как вы знаете, сейчас в Южной Африке, где вкладывает кучу в золото и брильянты. Меня попросили замещать декана Колдбурна, пока он не поправится или же наоборот. Конечно, это несколько необычно, что на такой ответственный пост назначен исследователь из другого… ну, со стороны, но я вас уверяю, что я вас не разочарую, выполняя свои обязанности. Те из вас, кто претендовал на эту должность (тут он обвел правым глазом первые четыре ряда), помните, что мое назначение временное и у вас по-прежнему есть все шансы занять впоследствии эту должность. По сути, перед нами вечность. Президент Ламбада просил меня передать это персональное послание декану Колдбурну, который теперь покоится, точнее, отдыхает здесь. Воланд расстегнул мантию с кровавым подбоем, достал из кармана телеграмму и прочел ее: «Держи хвост пистолетом, Уилбур! Если уж мы пережили налоговую проверку, то выдержим и это!»
Публика выразила солидарность с пожеланиями президента колледжа улыбками и аплодисментами. Раздался гром колоколов и пушек Увертюры 1812 года Чайковского, что значительно повысило градус общего ликования. Наконец Воланд поднял руку, жестом остановив волну солидарности, как дирижер обрывает финальную ноту – решительно, но мягко.
– Одну минуту. Здесь есть еще кое-что. Минуточку. Ага: «Скажите, чтобы он послал комплект бит для игры в гольф»… А! Вот здесь: «Если этот ублюдок Гримм не раскошелится на новый спортзал, мы выставим ему счет за разработку средств на падеж скота…» Хм… «держи хвост пистолетом»… Извините, господа, я был уверен, что тут есть строки о первопроходцах науки, о высоких академических стандартах, поисках истины, защите высоких идеалов. Но похоже, что ничего такого в этой телеграмме нет. Извините. Давайте продолжим. Это торжественный момент…
При этих словах один из трубачей выскочил из-за занавеса и подал Воланду какой-то знак, очевидно, напоминая о чем-то, что он упустил.
– Ах, да! – спохватился Воланд. – Вчера вечером Фрэнки Даймонд получил назначение, от которого не смог отказаться, и умчался из наших мест, как ошпаренный. Поэтому я хочу представить вам мисс Геллу, временного заведующего по женским вопросам.
Рыжая девица с хорошенькой фигуркой в черно-белой миниюбке из змеиной кожи и зеленой блузке вышла из-за занавеса. Девица заулыбалась. Всем хороша была девица, но ее портил причудливый шрам на шее. Пожалуй, уже не молоденькая, но с потрясающими ножками, эффектно подчеркнутыми высокими сапожками на каблуках.
– Мисс Гелла будет работать с фрау Фрейлин по всем направлениям – над чем там они работают. Как я уже сказал, это торжественный момент. Молния ударила в наши ряды, сразив одного из лучших, кто когда-либо восходил по крутым ступеням Башни. Как знак нашего уважения безукоризненному служению делу науки декана Колдбурна мы приготовили этот небольшой сюрприз, который вы видите. – Гелла скользнула к гробу и начала с необыкновенным изяществом указывать на каждую деталь, о которой говорил Воланд, обольстительно улыбаясь при этом публике. Воланд продолжал: – Господа, этот гроб выполнен по особому заказу. Обратите внимание на брильянтовый треугольник на каждой стороне корпуса, хромированные края. Внутри гроб оборудован стереосистемой, обит натуральной кожей, имеются система круиз-контроля, воздушные подушки, охранная и аварийная сигнализация и прочие удовольствия, которых хватит лет на триста или же прямо до второго пришествия.
Теперь, дамы и господа, я прошу всех вас наклонить головы и закрыть глаза. Забудьте на мгновение о плохих рецензиях на вашу последнюю книгу, о прибавке к жалованью, которую вы, по соображениям высшей справедливости, должны получить, но не получаете, и о коллегах, которые не должны получить прибавку, но получили, – позвольте всем этим земным заботам отступить на минуту. Они отступили? Просто дайте им исчезнуть, как исчезает туман, скрывающий величественную саванну. Теперь сосредоточьте свое внутреннее зрение на образе Уилбура Колдбурна. Представьте его себе таким, каким вы его знаете. Прошу вас запомнить этот образ. Сосредоточьтесь на Уилбуре, каждый из вас. Что вы видите? У нас таким образом получится что-то вроде съезда баптистов, знаете, когда каждый рассказывает о своем свидании с Богом.
С этими словами Воланд спустился с кафедры и стал ходить вдоль центрального прохода, заставляя наклонить головы тех, кто ослушался его.
– Теперь, как только я буду называть ваше имя, отвечайте мне, что вы видите. Чилингворт!
– Я вижу молчаливого человека, сэр, – послушно раздался голос из средних рядов.
– Молчаливого человека?
– Да, сэр. Человека, который по большей части сидит в своем кресле и молчит.
– Да уж, воистину мудрая позиция, нечего сказать. Элисон!
– Я вижу человека в костюме и галстуке.
– Необходимейшие качества! Он дельный малый. Граймз!
– Я вижу преданного колледжу человека, сэр, – раздался голос из задних рядов.
– Полезное приобретение для колледжа! Знает, когда сомкнуть ряды, и никогда не кусает руку, которая его кормит. Паркинсон! Что вы видите? Что делает декан?
– Он держит зонтик над президентом колледжа на церемонии начала учебного года.
– Уважение к старшим и готовность помочь – вот его человеческие качества. Восхитительно! Сандерсон! Что вы видите?
– Я вижу, как он обрызгал меня грязью, проезжая мимо меня на своей спортивной машине, когда я ехал на занятия на велосипеде.
Это был голос Ханса Сандерсона, сидевшего рядом с И. Ти. Головы коллег вздернулись, чтобы узнать имя отступника. Несколько человек нервно сглотнули. Лысина И. Ти. порозовела, а руки вспотели, хотя он и перебирал китайские пластиковые четки, чтобы успокоиться.
– Должно быть, занятой человек! Не теряет зря времени! Лес рубишь – щепки летят, – воскликнул Воланд. – Соргум, что вы видите?
– Я вижу, как он поздравляет коллектив с однопроцентным повышением зарплаты, – раздался авторитетный голос с первого ряда.
– Да, копейка рубль бережет. Похоже, он знал цену деньгам. Маркграф!
– Я вижу, как он подгребает к себе свою зарплату с повышением на двенадцать процентов. Большим ковшом, сэр, – ответил голос из задних рядов. Головы снова дернулись, и недоуменные взгляды начали шарить по залу, как лучи прожектора.
– От каждого по способностям, каждому по потребностям. Диксон!
– Я вижу, как президент Ламбада треплет его по плечу за удачное сокращение расходов.
«Аминь!» немедленно прошелестело в первых рядах.
– Хэмпри!
Ответа не последовало.
– Хэмпри!
– Сэр, я вижу… Я вижу студентов, сидящих в проходе и на подоконниках. Много студентов, очень много студентов, толпы. Но я не вижу Уилбура Колдбурна.
– Попытайтесь еще, Хэмпри, – подбодрил его Воланд.
Вдруг раздался голос из четвертого ряда:
– Я вижу, как Уилбур Колдбурн зачитывает рекордные показатели выпускников университета на церемонии вручения дипломов в прошлом году. Мы превысили все мыслимые квоты по числу студентов.
Вступил еще один голос:
– А что, если мы выпускаем недоучек?
– Коллеги, помните, что у нас не парламентские дебаты. Мы только выносим суждение о том образе, который мы видим перед нашим внутренним взором, – заговорил Воланд успокаивающим тоном. Он подошел к старенькой мисс Диксон, сидящей в первом ряду, и начал ловко перебирать ее душевные струны:
– Мисс Диксон, скажите, не правда ли, трогательный вырисовывается образ? Образ человека, который подвизается в высших эшелонах власти, но не чуждается и физического труда. Мудрый человек, который лучше других знает, что несчастье одного – удача для другого.
По щекам мисс Диксон потекли крокодиловы слезы.
– Да, – всхлипывала она, – я бы так хотела, чтобы он был здесь, с нами! Бедняга!
Воланд подал ей кружевной платочек, который он произвел как бы исключительно из воздуха посредством магии.
– Пожалуй, мисс Диксон, нет сейчас другого такого места как это, где хотел бы быть декан Колдбурн. У меня есть сюрприз для вас. Идемте со мной. – Воланд подал ей руку и проводил к гробу.
– Загляните внутрь, мисс Диксон! Я думаю, ваше желание осуществится.
Тут мисс Диксон издала душераздирающий крик.
– Он мертв! А-а-а! – Она прижала кулачки к своему испуганному старческому личику и не отрываясь смотрела в гроб.
Воланд подошел к гробу и поднял за отвороты пиджака (один из которых был украшен розой) тело декана. Из его носа торчали пластиковые трубки. По церкви прокатился ропот, прерываемый отдельными криками. Мисс Гелла проводила потрясенную мисс Диксон на место, а Воланд продолжал:
– О нет, мисс Диксон, давайте не будем забегать вперед. Он еще не мертв. Поверьте мне, это действительно так. Это просто маленькая трехдневная кома. Господа, не волнуйтесь! Как вы видите, он подключен к системе поддержания жизни, и опытные парамедики всегда рядом на случай необходимости.
Из-за занавеса появилась странная парочка в белых халатах. Один был долговязый, жуликоватого вида. На носу у него было совершенно бесполезное пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло. На нем были жокейский картузик и клетчатые брючки, поддернутые так высоко, что виднелись сомнительной чистоты белые носки. При внимательном взгляде на вторую фигуру становилось понятно, что это огромный черный кот с кавалерийскими усами. На голове у обоих красовались медицинские смотровые зеркальца. Они подошли к гробу и играючи подняли кислородные баллоны, к которым тянулись пластиковые трубочки из ноздрей Колдбурна. К несчастью, баллон выскользнул из рук длинного и со страшным грохотом упал на пол. Когда баллон подкатился к краю возвышения, покачался на краю, упал вниз и с шипением покатился по проходу между рядами, по церкви прокатился вздох. Клетчатый пополз за баллоном, а потом они вдвоем с котом снова попытались присоединить к нему пластиковые трубочки. Воланд завершал свою речь:
– Да, господа, мы знаем, что быть здесь с вами – это не только ваше желание, но и желание Уилбура. И мы преодолели все препятствия, чтобы сделать возможным ваше воссоединение. Мы хотим, чтобы Уилбур знал, как мы к нему относимся, и поэтому не постояли за расходами, чтобы приготовить для него наш сюрприз.
Если старина Уилбур выкарабкается (одному дьяволу известно, произойдет ли это, но, возможно, с вашей помощью), ему не понадобится это уютное, по особому заказу исполненное напоминание о нашей заботе и участии. Но кто знает: возможно, наш подарок пригодится ему через год или… через полчаса?..
В то время как Воланд заканчивал свою речь, эксцентричная парочка не на жизнь, а на смерть сражалась за Колдбурна. Кот взял огромные мехи и раздувал их изо всех сил, по всей вероятности вентилируя легкие почти усопшего. Долговязый взял из рук трубача два жезла и засунул их в гроб. По мере того как он сжимал их в руках, свет в церкви постепенно тускнел – весьма странное явление, учитывая, что жезлы не были связаны ни с какими проводами. Затем потемневшую церковь сотряс страшный грохот, и из гроба взметнулся сноп голубых искр. Раздались крики. Многие повскакивали со своих мест. Кто-то закрыл лицо руками, другие в ужасе кинулись к выходу, но он был закрыт еще вначале, чтобы не вошли студенты. За первой вспышкой последовало еще несколько. Под потолком метались летучие мыши. Наконец свет снова зажегся, освещая последнее усилие ненормальных медиков, которые, поняв, что теперь их все видят, неожиданно захлопнули крышку гроба и смущенно улыбались ошарашенной публике.
– Ну, вы видите? – обратился к публике Воланд. – Все под контролем. Давайте все поблагодарим декана Колдбурна за то, что он был с нами, несмотря на столь сложный момент своей жизни, за то, что он был так мил.
Воланд, странные медики, мисс Гелла и трубачи в средневековом наряде бурно зааплодировали. К ним присоединилась сконфуженная публика. Бо́льшая часть присутствовавших стала возвращаться на свои места, ведомая тем же врожденным чувством (или отсутствием такового), как и в начале собрания. Медики и трубачи попытались поднять гроб, но он оказался слишком тяжелым. Кот включил электропилу и начал распиливать гроб посередине. Полетели щепки, осколки костей, кровь, еще осколки костей и щепки, пока гроб не был распилен до конца. В публике раздались истерические крики и плач. Ужас присутствующих не знал предела.
– Не волнуйтесь, господа! Это просто трюк – старый как мир трюк с распиливанием! – успокаивал публику Воланд, в то время как со сцены утащили половинки гроба. – На этом наша сегодняшняя программа закончена. Не забудьте, что завтра по тринадцатому каналу будет транслироваться церемония вручения ежегодного приза «Учитель года»!
Свет сделался ярче, заиграла музыка (кажется, «Когда святые маршируют»), и сотрудники колледжа и администрация стали покидать церковь.
