Похищенный / Kidnapped – Роберт Льюис Стивенсон

С большим удовольствием прочел этот роман где-то в предновогодние дни, и отметил для себя, что я перечитал еще далеко не все достойные вещи из классики XIX века, хотя их становится всё меньше и меньше. Честно говоря, не ожидал от «Похищенного» такого высокого качества и такого увлекательного чтения. Это не в том смысле, что я считаю Стивенсона слабым автором, всё как раз наоборот. Просто его «Остров сокровищ» и «Чёрная стрела» настолько качественны и популярны, что от не столь «раскрученных» произведений ждешь, что они будут хотя бы чуть-чуть, но послабее. Каково же бывает удивление, когда обнаруживаешь, что не столь известное произведение оказывается того же уровня, что и прославленные.Главный герой «Похищенного» – тот самый похищенный Дэвид Бэлфур чем-то напоминает Джима Хокинса из «Острова сокровищ», он поначалу так же наивен и неискушен, но столкнувшись с серьезными проблемами, приобретающими вид опаснейших, но чертовски увлекательных приключений, набирается ума-разума, обретает силу духа, осваивает полезные навыки, обзаводится верными и неподкупными друзьями.Конечно, приключения Дэвида Бэлфура выглядят не так экзотично, как похождения Джима Хокинса, вместо тропических островов мы – читатели – так и не покидаем малоуютную Шотландию с её холодными ветрами и суровыми ландшафтами. Но приключения главного героя от этого не становятся менее увлекательными – ему придется оказаться в плену у пиратов, пережить кровавую стычку на борту корабля, стать жертвой кораблекрушения, попасть на необитаемый остров, пережить погони и преследования.Повествоание ведется от лица самого Дэвида Бэлфура, который умудряется расположить к себе читателя, продемонстрировав свой ум и сообразительность. Это тот случай, когда герой вызывает сочувствие и сопереживание – обязательное условие хорошей литературы. Надо признать, что практически все действующие лица выписаны автором с завидным мастерством, пожалуй, только злодей-дядюшка немножко грешит картонностью и шаблонностью образа, но это не очень портит роман, потому как дядюшке отведено не очень много страниц.Безусловно, чувствуется влияние Вальтера Скотта, но, честно говоря, мне трудно представить роман из шотландской истории XVIII века, в котором рассказывается о якобитах и есть отсылки к Роб Рою, который был бы свободен от влияния корифея. Насчет Роба Роя, он, как известно, умер в 1734 году, а события, описанные в «Похищенном» относятся к 1751 году, но в романе выводится младший сын легендарного шотландского Робин Гуда – Робин Ойг, который, как и отец, тоже объявлен королевской властью вне закона.Интересна линия дружбы Дэвида с Аланом Брэком из рода самих Стюартов. Образ Алана тоже удался Стивенсону, он нарисовал отчаянного сорвиголову, молодого человека с кучей недостатков, невероятно самовлюбленного, обидчивого и вспыльчивого, но верного друга и надежного товарища. Дружба героев пройдет через ряд испытаний, порою оказываясь на грани, но благородство одного и рассудительность другого не дадут ей распасться.Хорошая литература, увлекательная для подростков и интересная для более зрелого читателя, которую можно рекомендовать, если читатель ждёт не познания таинственных истин, а добротную приключенческую линию, в меру интересную и в то же время правдоподобную. Если в чем-то и есть переизбыток, так это в вереске, вереска очень много, он цветет практически на каждой странице, но это тоже не идет во вред, а просто делает Шотландию еще шотландистее, напоминая читателю тех же Вальтера Скотта и Роберта Бёрнса, которые если чего и не жалели в своих произведениях, так это именно вереска – настоящего шотландского дикого вереска!

Короткий и очень динамичный роман Стивенсона. Это почти как Нильс с дикими гусями, тоже учебник географии, но не Швеции, а Шотландии, и дикие не гуси, а горцы. Мальчик тоже несколько старше, в остальном разница невелика – ненамеренное покидание родного дома, злобный карлик (в виде дяди), чудесные приключение с постепенным движением к северу. Все эти параллели прозрачно намекают нам, что сюжетов на свете очень мало, а в детской литературе важнее исполнение, чем сюжет как таковой.Стивенсон – настоящий мастер страдания и психологически напряженных диалогов. Эта часть его книг неожиданна, выходит за рамки шаблона подросткового чтива и тем самым, вероятно, так привлекает. В «Похищенном» герои таскаются по вересковым пустошам, скрываясь от красных мундиров (стоит ли говорить об интернациональной боязни красной одежды, припомнив красную свитку Гоголя?), их мучит жажда, зной и взаимные претензии. Гэльский язык, клановые распри, побирушки, слепые разбойники и горское радушие прилагаются.Если сделать шаг в сторону, то именно в этом, в страдании, явное отличие книг Стивенсона от Скотта, который его так вдохновлял (автор говорит об этом прямо). Персонажи Скотта куда более классические, что наш Митрофанушка со товарищи, почти функции, насилие, если оно есть, куда более театральное, тогда как у Стивенсона сюжет все еще театрален, а люди уже почти реальны, с разной, двойственной природой. Поэтому хочется верить в его глупых, но коварных злодеев, в его бесшабашных горцев, везучих мальчиков и юношей.Любопытно и то, что в конце XIX века Стивенсон вполне очевидно порицает те меры, которые принимало английское правительство против горцев – запреты килтов, сгон арендаторов с земли за лояльность прежним землевладельцам, само устранение прежней знати, которая поддерживала альтернативных претендентов на престол. Вероятно, в 1880-х это было настолько далекой историей, что можно уже было говорить об этом, не разжигая политических страстей. И, кажется, даже о прямых и подрывных связях горцев с Францией, поддерживавшей брожение в тылу своего главного соперника на мировой арене (перед самой Семилетней войной, отметим мы).Приятно, чертовски приятно иногда отправиться в очередной мир, порожденный воображением XIX века. «Катриону» я уже припас на ближайшее будущее.

Отчего так вышло, что в отношении Стивенсона общественным бессознательным усвоен снобски-пренебрежительный тон. Писатель для детей и юношества. И признаться в любви к нему неловко. Было Еще года три назад. Какое счастье, что есть на свете Донна Тартт. Потому что в статье о ней прочла о сравнении ее со Стивенсоном по степени плотности текста. Что такое эта самая плотность и по сей день толком не знаю. Но удивительным образом сама возможность такого сравнения реабилитировала любимого писателя. Заставила встряхнуться, рассмеяться: Да какого черта, он лучше всех!

Так оно и есть. Первое – «Вересковый мед». Повезло с переводом Маршака. кто бы спорил. Какой это класс? Второй? Третий? Самый конец учебника перед каникулами. Потрясающая история, до сих пор наизусть «Лето в стране настало, вереск опять цветет. Но некому готовить вересковый мед». Почему пикты были маленькими? Они пигмеи, как австалийское племя? Ничего не понятно, но на картинке белокожие. Ай, да ладно, но как, как такое возможно? Обречь сына на смерть только из опасения, что не вынесет пыток и выдаст тайну. Это ведь всего лишь мед. Нет, их мед – он как гайдаровская Военная Тайна. Нельзя, чтобы враги узнали. А потом был Принц Флоризель. Так уж получилось. Раньше «Острова сокровищ». Фильм с Олегом Далем по «Алмазу Раджи» и «Клубу самоубийц». Мелодию из него подобрала старшая сестра, она в музыкальной школе училась. И мы все лето бренчали на вконец расстроенном пианино у бабушки. Рассказы о Флоризеле, принце Богемии были позже, много позже и сколько-нибудь заметного впечатления не произвели. Вот еще один пример экранизации, превзошедшей литературный источник. Чего не скажешь об «Острове сокровищ», не повезло. Ну, скажем так – это пристойно. Но и рядом не стояло с книгой. Вот она где, искомая плотность. Событийная, характерологическая, лингвистическая. Жизнь, насыщенная до предела. Более весомая и осязаемая, чем окружающий мир. «Пятнадцать человек на сундук мертвеца», черная метка, одноногий Джон Сильвер, «Пиастры-Пиастрры». Потрясающая смесь авантюрного романа, романа взросления, книги о путешествиях и детектива. И не знаю, чего еще, Только моей большой любовью у Стивенсона стал не «Остров». А прочитанный следом «Похищенный». Не знаю, почему. Не было диктата навязанного образа, как с Федей Стуковым. Да просто насоколько не мой Джим Хокинс, настолько же Дэвид Бэлфур мой. Он еще и постарше. Он – я, какой могу стать, в то время, как Джим – Федя Стуков и этим все сказано. Так жаль, что сейчас ничего почти из романа не помнится. Как Дэвид ехал к дяде. И как мерзкий старикан послал его темной ночью без свечи за чем-то по винтовой лестнице замка. Ночь была грозовой и только вспышка молнии спасла парня от смертельного падения на камни – часть ступеней отсутствовала. Уйма лет прошла и столько примеров подлости, литературной и жизненной пришлось увидеть, а это – до сих пор в топе. После дядюшка продает племянника в рабство. Одно слово, Эбенезер. Но настолько уже не потрясает. И потом там ведь будет Он , Друг, Алан. Мужик в клетчатом килте. И Шотландия с вересковыми ее пустошами. Грубые хитрованы горские вожди и Алан-Алан-Алан. Он такой друг. Нежная любовь к Эдинбургу, что против воли поселилась с тех пор в душе, оттуда есть пошла. После где только не находила хвостиков и лоскутков этой истории. Хоть в очаровательном акунинском «Соколе и Ласточке», хоть в прочитанном недавно «Щегле» Тартт. Дэвида вспоминают подростки, один из которых, Эдди, выросши взрослым со стойкой ненавистью к морским прогулкам, погибнет в одной из таких на яхте. Снова отсылка Тартт к Стивенсону. Но герой спасается. И мерзкий дядюшка наказан. Справедливость торжествует. И Ура-Ура, в следующем романе под той же обложкой снова он. «Катриона». Ни-че-гошеньки не помню. Кроме того, что это чудесная история первой любви (первой и навеки, вы ж понимаете?). И еще в самом конце. Там, как водится, автор загоняет героя в совершенно невыносимые обстоятельства и все, вроде, потеряно, а потом чудесное спасение. Тем более прекрасное, что неожиданное. И Дэвид выглядывает из окна многоэтажного дома и видит свою любимую. Она стоит на улице, смотрит, запрокинув голову, на него и представляется в своей юбке с кринолином чудесным цветком с личиком-сердцевиной, юбкой вокруг – лепестками. Так отпечатался в памяти этот образ. Мгновенным набоковским оттиском. «Джекил и Хайд» были написаны в одно время с «Похищенным» и куда, как больший след в истории современности оставили. Тут не только статья в Вике – целые монографии. Мила современному миру эта раздробленность, мучительная раздвоенность, правая рука, не ведающая творимого левой. А мне милее цельность Дэвида, Алана Стюарта и Катрионы.