Робин Хардинг
Тонущая женщина
Дальнейших объяснений не требуется: я знаю, чего он хочет. И впервые понимаю, как легко происходят такие сделки. Если ты в отчаянии, если у тебя больше не осталось ничего ценного, всегда можно продать себя. И всегда найдется кто-то, кто готов заплатить. Я смотрю на похотливый блеск его глаз и осознаю… что это займет всего несколько минут. И мои денежные проблемы будут решены, может быть, я даже сумею заплатить за ремонт машины. Но нет, до такого я еще не дошла. Надеюсь, никогда не дойду.
– Отвали.
– Как угодно, – пожимает он плечами. – Просто подумал, что тебе это может быть интересно.
Словно сделал одолжение мне. Натянув на глаза капюшон, парень прогулочным шагом идет прочь по улочке, а я кидаюсь к своей машине.
Глава 4
Я еду на север по шоссе I-5, поглядывая то на дорогу, то на датчик уровня бензина. Обычно так далеко я не уезжаю, но топлива еще почти полбака. Я направляюсь в фешенебельные прибрежные районы, где обитает интеллектуальная элита – владельцы небольших компаний в сфере современных технологий, врачи, юристы. Там я буду в безопасности – по крайней мере, от преступного элемента. В этих респектабельных жилых кварталах опасность для меня представляют частные охранники или какой-нибудь ревностный коп, желающий произвести впечатление на богачей. Они не могут допустить, чтобы утратившие гражданские права бродяги спали в своих машинах среди особняков, бассейнов и дорогих внедорожников. Но ведь меня же не арестуют… не должны. Скорее, просто попросят уехать, припарковаться где-нибудь в менее привлекательном месте.
Я аккуратно съезжаю с шоссе, не превышая дозволенной скорости. Водительских прав у меня теперь тоже нет, не хватало еще, чтобы меня остановили за пустяковое нарушение. Как восстановить водительское удостоверение, не имея при себе номера социального страхования? Или каких-либо доказательств того, что я жительница штата Вашингтон? Как вообще доказать, кто я такая? Но сейчас я слишком устала, чтобы думать об этом. Я еду на побережье. Мне всегда хотелось иметь домик на берегу океана. Конечно, нынешние обстоятельства – не то, о чем я мечтала, но пока сойдет и так. Местность мне незнакома, впрочем, как и весь город, но я петляю по тихим улицам, мимо погруженных в темноту солидных домов. Почти два часа ночи, и этим «белым воротничкам», промышленным магнатам необходимо хорошо выспаться. Невозможно заправлять миром с усталой головой.
Листва здесь густая. Большие деревья и пышная растительность скрывают жилые дома. Я еду все дальше, двигаясь в направлении охраняемой парковой зоны. Дома постепенно остаются позади, дорога заканчивается, упираясь в укромный пятачок – идеальное местечко под сенью гигантских кедров в окружении колючих кустарников ежевики. Мне представляется, как днем какая-нибудь семья оставляет здесь свою машину и пробирается через густые заросли к каменистому берегу, лежащему в нескольких ярдах ниже.
Припарковавшись, я тихо открываю багажник, достаю из него спальный мешок и бутылку виски. То, что осталось от заработанных за смену чаевых – всего восемь долларов, – я кладу в бумажный пакет, в который мне положили вчерашний маффин. Деньги я держу в разных местах, чтобы одурачить очередных воров. Однако в этом районе я избавлена от случайных грабителей.
Устроившись в водительском кресле, какое-то время я блаженствую в тишине и покое. Почему я раньше об этом не подумала? В каждом городе я прибивалась к товарищам по несчастью. Думала, что в сообществе бродяг мне гарантирована безопасность. Но такой вариант лучше, толковее.
Отхлебнув виски, я рукавом вытираю телефон. Заряда еще много, но завтра все равно надо будет купить с рук дешевое зарядное устройство. Номер сестры я до сих пор помню наизусть – раньше звонила ей с телефона в своем ресторане. Пальцы застывают над клавиатурой… Но что я ей скажу?
Только одно: прости. Впрочем, Тереза никогда не примет моих извинений. Да и с какой стати? Я поступила с ней жестоко, думая лишь о себе. И неважно, что я была в отчаянии, тряслась от страха, опасаясь за свою жизнь. Больше я ей не сестра. Это были последние слова, что я слышала от нее.
Я снова прикладываюсь к бутылке виски, пытаясь заглушить чувство отвращения к самой себе. Бросив телефон в бардачок, я кладу на колени нож. На всякий случай. И засыпаю, убаюкиваемая шумом океана, который врывается в разбитое окно.
* * *
Следующие несколько ночей после смены я езжу на север по шоссе I-5, пустынном в это время суток. Этот зеленый уголок становится моим ночным пристанищем. По утрам, просыпаясь, я по-прежнему ощущаю онемелость и ломоту в теле, иногда легкое похмелье, но голова менее ватная, и глаза не так сильно воспалены. Здесь тихо, сонное царство, так что легко поверить, будто в стоящих вокруг домах никто не живет. И все же признаки жизни есть: собака – большая, агрессивная – лает по ночам, охраняя чью-то собственность; бывает, где-то вдалеке заурчит роскошный автомобиль; рано утром садовник включает газонокосилку.
Но на третье утро я слышу нечто необычное. Звук тихий, но различимый в плеске волн, облизывающих берег. Который час? Бледное небо розовеет: значит, брезжит рассвет. Наверное, часов пять или шесть утра. Мне бы поспать еще пару часиков, чтобы хоть немного восстановить истощенные силы, но этот странный звук не дает уснуть. Я сажусь в своем разложенном кресле, напрягаю слух. Это женщина. Плачет.
Я открываю телефон. На дисплее высвечивается 5:52. «Ложись спать», – говорю я себе, снова откидываясь на спину. Какое тебе дело до незнакомки, плачущей на берегу? Но плач не прекращается. Всхлипы начинают действовать мне на нервы.
– Прости! – вскрикивает женщина.
И затем я слышу всплеск.
Я резко сажусь в разложенном кресле. Сердце гулко стучит, в крови гудит адреналин. Я никак не могу проигнорировать происходящее. Какого черта делает эта женщина? Сейчас апрель, вода в Тихом океане ледяная. Я вылезаю из машины, нахожу тропинку. Она заросла, почти не различима, но я продираюсь по ней к берегу. Едкий соленый запах океана чувствуется еще до того, как я выхожу к воде. Это каменистая бухта между скал. Камни покрывает мохнатая зелень водорослей. И я вижу ее – женщину. Она стоит по пояс в воде. На вид примерно моего возраста, с сияющими темными волосами, как у меня когда-то. На ней спортивный костюм по фигуре, дорогой. Всхлипы ее стали тише, но плечи трясутся. Она закрывает глаза. И уходит под воду.
Может, окунуться решила, поплавать? Но я знаю, что это не так. Не в одежде же, не в ледяной воде. И все же я жду несколько секунд, надеясь, что она вынырнет. Тогда я смогу вернуться к машине, посплю еще с часик, прежде чем снова отправлюсь на работу. Не хотелось бы вмешиваться и привлекать к себе внимание. Но я уже иду по скользким камням, на ходу сбрасывая обувь. Потому что женщина не выныривает.
Я забегаю в воду, меня обжигает ледяной холод. Очень скоро она, да и я тоже, окоченеем, не сможем пошевелить ни руками, ни ногами. Зайдя в воду по пояс, я начинаю плыть. Незнакомка ушла под воду в этом месте, но ее здесь нет. Должно быть, заплыла дальше, на глубину. Я набираю полные легкие воздуха и ныряю. Вода жжет глаза, все тело вибрирует.
Вот она. Уплывает от меня, но медленно – еле-еле двигает руками и ногами. Совершенно очевидно, что жизненные силы покидают ее. А потом она и вовсе перестает двигаться, ее тело обмякает. Длинные волосы вьются вокруг ее головы, как морские змеи. Энергично взмахивая и загребая руками, я быстро нагоняю ее.
Хватаю за куртку, вытаскиваю на поверхность.
Глава 5
Только мои ноги касаются каменистого дна, я чувствую, что женщина очнулась. Ее бездыханное тело оживает, и вдруг она начинает вырываться, отбивается от меня. Кричит:
– Отпусти! Что ты делаешь?!
– Спасаю тебя, – кричу я в ответ.
– Не надо! – вопит она. – Отстань от меня, убирайся!
Я отпускаю ее, но мы уже у берега. На заплетающихся ногах мы выбираемся из воды и падаем на камни. Я смотрю на женщину. Она хватает ртом воздух. Кожа у нее бледная, губы синие. Возможно, у нее переохлаждение или очень близкое к тому состояние.
– Побудь здесь, – говорю я мягко, но твердо, и по скользким камням карабкаюсь к тропинке.
Мой автомобиль открыт – кто хочешь залезай, садись и уезжай. Но в округе все еще спят. Взяв спальный мешок и виски, я возвращаюсь на берег. Женщина сидит на камнях – съежилась, обхватив себя руками и лбом уткнувшись в колени. Я накидываю ей на плечи спальный мешок и открываю бутылку. Делаю глоток и предлагаю выпить ей.
Пару секунд она смотрит на бутылку, потом молча берет ее и пьет. Мы несколько раз передаем виски друг другу, пока я не замечаю, что она уже не так сильно дрожит. Встает солнце, воздух постепенно теплеет, но у меня по-прежнему от холода зуб на зуб не попадает. Утопленница замечает это и приглашает меня под одеяло. Для меня такая близость непривычна, но я не отказываюсь – лишь бы хоть чуть-чуть согреться.
Какое-то время мы, сгорбившись, молча сидим рядышком, согреваясь под спальным мешком виски и теплом собственных тел. На занятиях по плаванию учат, что надо снять с себя мокрую одежду, дабы противостоять переохлаждению, но это было бы уже за гранью. Да и не очень-то долго мы находились в ледяной воде. Глотнув виски, я наблюдаю за проплывающей мимо моторной лодкой. Наверное, это вышел в море какой-нибудь любитель порыбачить на заре. Спас бы он эту женщину, если бы я не подоспела? Но, кажется, нас он вовсе не замечает; его лицо обращено к горизонту. Если бы я не услышала плач незнакомки, она бы утонула. Как, очевидно, и было задумано.
– Зря ты меня спасла, – произносит женщина. Голос у нее хриплый от спиртного и долгого крика. – Я не хочу жить.
– Я действовала, повинуясь инстинкту. Плаванием много занималась.
– Ну и дура, – усмехается женщина, искоса глянув на меня.
– Почему? – спрашиваю я. – Почему ты пыталась утопиться?
– Мне ненавистна моя жизнь.
– Мне тоже.
– Ты не понимаешь.
«Нет, это ты не понимаешь», – хочу возразить я. Вряд ли этой женщине в модном спортивном костюме и кроссовках, которые, наверное, вкупе стоят дороже моего автомобиля, живется хуже, чем мне. Но я не намерена с ней откровенничать. Да и вообще о чем тут можно спорить?
– Я несчастна… в браке. Моя жизнь невыносима. Муж жестоко обращается со мной.
– Так разведись. Зачем топиться-то?
Она издает невеселый смешок.
– Ты не понимаешь.
Она права. Это выше моего понимания. Моя личная жизнь уныла, не расцвечена страстями. Для меня на первом месте всегда была работа. Когда мне было двадцать с чем-то, я познакомилась с одним парнем – Андре. Мы с ним прожили вместе три года. Романтика изжила себя, пав жертвой невнимания и безразличия. Расстались мы по-дружески. Он оставил мне диван. С тех пор у меня были любовники, но серьезные отношения я завязывала редко. На это никогда не находилось времени, любовь никогда не становилась приоритетом. Пока я концентрировалась на своей карьере, меня вполне устраивал ни к чему не обязывающий секс. Так было проще.
– Мой муж – адвокат по уголовным делам. Он богат. Пользуется огромным влиянием. – Она делает очередной глоток. – И по сути своей садист.
Возможно, она преувеличивает – как только люди не называют своих партнеров, – но от ее слов я холодею. Что-то подсказывает мне, что ее характеристика точна. Муж этой женщины возбуждается, избивая и унижая других. Свою жену, например.
Она внезапно поднимается на ноги.
– Мне пора.
Я следую за ней по тропинке. Прямо у моей машины наши пути расходятся. Может, притвориться, что это не мой автомобиль? Что я тоже живу в одном из роскошных особняков, стоящих вокруг? Женщина смотрит на автомобиль, потом на меня, и я вижу, что лукавить бесполезно: она все поняла. Это – моя «Тойота». Это – мой дом.
– Тебя подбросить? – с запинкой спрашиваю я.
Ее взгляд скользит по затянутому полиэтиленом окну, по холодному тосту на приборной доске, по дешевому телефону в бардачке. На заднем сиденье – одежда: какие-то вещи аккуратно сложены, какие-то навалены ворохом. А потом я вижу нож на водительском кресле. Он лежал у меня на коленях перед тем, как я вылезла из машины. Она тоже его заметила?
– Я живу тут неподалеку, – отказывается она, отводя взгляд в сторону: она меня стыдится. – Восемь тысяч квадратных футов, на самом берегу. Но это тюрьма.
– Все лучше, чем жить так, – бормочу я, не отрывая глаз от своего дома на колесах.
– Нет, – возражает она. – Не лучше.
С этими словами женщина поворачивается и уходит.
Глава 6
Мне бы еще немного поспать, но я насквозь промокла, в волосах застряли водоросли, на одежду и кожу налипла зеленая склизкая тина. От меня разит отвратительным соленым запахом залива Пьюджет-Саунд. Мне необходимо принять душ и переодеться. Обычно удается пару дней обходиться без душа, но в таком виде, как сейчас, на работу в кафе я прийти не могу. В неярком утреннем свете я быстро снимаю мокрые джинсы и, извиваясь, подпрыгивая, с трудом натягиваю облегающие черные лосины, которые сборятся на мокрых ногах. На куче грязной одежды на заднем сиденье лежит вчерашняя футболка. От нее пахнет жиром, спереди пятно от горчицы – или это яичный желток? – но, по крайней мере, она сухая.
Голова тяжелая, ватная, но я знаю, что должна собраться с мыслями и выработать план действий. Четкое понимание своих последующих шагов – необходимое условие для выживания, если ты бездомная. В округе наверняка есть общественный бассейн, где можно принять горячий душ, но я понятия не имею, в какой он стороне. Будь у меня мой смартфон, я бы погуглила, а в тупофоне Интернета нет. Я решаю двинуть на юг, в более знакомые районы, где обитают люди с невысокими доходами. Перед тем как тронуться с места, я прячу часть своих вещей в густых зарослях, чтобы не таскать их с собой. Вечером ведь все равно сюда вернусь. В этом укромном уголке я спала мирно… если не считать сегодняшнего пробуждения от плача женщины, которая пыталась утопиться.
Она не идет у меня из головы. Я думаю о ней, проезжая мимо спящих особняков и выруливая из лесистого анклава на шоссе. Полиэтилен на окне беспрестанно хлопает, что меня жутко раздражает. Должно быть, ее муж – чудовище, если она решила покончить с собой несмотря на то, что купается в роскоши и богатстве. Но зачем топиться? Есть куда более эффективные и безболезненные способы расстаться с жизнью. Впрочем, нельзя не принимать в расчет поэтическую натуру подвергающейся насилию женщины. Для нее войти в ледяные воды океана и отдаться на волю волн – красивая смерть. Если бы только я ей не помешала.
И все же было в ней нечто притягательное… Безыскусная элегантность, утонченность. Это было заметно даже когда она, грязная и дрожащая, сидела на склизких камнях после того, как я вытащила ее из воды. Обе насквозь промокшие, мы передавали друг другу бутылку виски, и я чувствовала, что очарована ею.
Наверное, потому что я отчаянно устала от одиночества. Когда моя жизнь стремительно полетела под откос, друзья разбежались от меня, как крысы. А моя лучшая подруга, родная сестра, меня ненавидит. Мне не хватает близкого человека, родственной души – того, что я принимала как должное, пока всего не лишилась. По своей вине. Я сама все разрушила. Но это не значит, что я не жажду дружеского участия.
Чем ближе к городу, тем плотнее поток машин на дорогах. Я еду мимо центра Сиэтла, направляясь в знакомый район. Я стараюсь не очень часто ходить в одну и ту же душевую – нельзя рассчитывать на вечную доброжелательность персонала, – но сейчас, пребывая в растрепанных чувствах от переутомления, я еду на автопилоте. И, неожиданно для самой себя, оказываюсь на той же самой парковке. Соблазн поскорее встать под горячий душ и помыться с мылом столь велик, что я не раздумывая иду в здание бассейна.
– Привет, – мямлю я, остро сознавая, сколь неприглядное зрелище собой являю. – Я потеряла пропуск.
На этот раз за стойкой администратора мужчина с густыми бровями и седой шевелюрой. Лицо у него суровое, отмеченное следами пережитых невзгод. Мне сразу становится ясно… в его сердце почти не осталось места для сострадания.
– Бассейн только для платных посетителей, – бесцеремонно отрезает он.
– Я заплачу. – Я лезу в карман за деньгами, что заработала в качестве чаевых. – Без проблем.
– Нет, – рявкает он, взмахом узловатой руки прогоняя меня. – Ты сюда не плавать пришла. Убирайся.
У меня нет сил притворяться.
– Пожалуйста, – умоляю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Я только приму душ и сразу уйду.
Он смотрит на меня с отвращением, почти с ненавистью.
– Здесь не приют. Бродяг мы сюда не пускаем.
В вестибюль входят две женщины. Они весело болтают, но, завидев меня, умолкают. Их чистые волосы собраны в «конские хвостики», кожа, увлажненная лосьоном, сияет свежестью. Не так давно женщины, подобные этим, приходили в мой ресторан, с восхищением отмечая, с какой непринужденной уверенностью я управляю своим заведением, как мастерски нахожу взаимопонимание с персоналом и посетителями и получаю от этого истинное удовольствие. Я бы подошла к их столику, уточнила, все ли их устраивает, предложила бы дижестив за счет заведения. Возможно, они даже позавидовали бы мне. Но теперь я вижу в их глазах только подозрительность. И жалость.
И это еще оскорбительнее, чем грубость администратора.
Я спешно покидаю вестибюль.
* * *
В конце концов я нашла центр Ассоциации молодых христиан, где можно за плату воспользоваться спортзалом и душевой. После я отправилась в прачечную самообслуживания, где подремала на стуле, пока стирались и сушились моя одежда и спальный мешок, а потом поехала на работу. Как я ни старалась быть приветливой с посетителями, чаевых мне это не прибавило, и к концу смены я уже перестала утруждать себя любезностями. Со скудным заработком в кармане я снова еду на север в тот элитарный район, возвращаюсь в свое укромное ночное пристанище. В темноте ищу сумки, спрятанные мною в зарослях; вот они, на месте, к ним никто не прикасался. Я убираю вещи в багажник, раскладываю кресло и ложусь спать. Сплю крепким глубоким сном. Пока меня не будят.
Из забытья меня выводит резкий стук по стеклу над моей головой. Я резко сажусь, ощупью нахожу нож, лежащий у меня на коленях, хватаю его и вижу в окне лицо, освещенное сзади лучами восходящего солнца. Это не коп, не вор, не насильник. Это она.
Тонувшая женщина.
Глава 7
Я нерешительно открываю дверцу и выхожу из машины. Утреннее небо окрашивает персиковая заря, предвещающая ясный день; в свежем воздухе уже чувствуется дыхание тепла. На женщине другой дорогой спортивный костюм; темные волосы убраны назад, открывая безупречное лицо, на котором нет ни следа косметики. Но она выглядит иначе, мягче. Улыбается.
– Я вдруг поняла, что так и не поблагодарила тебя, – произносит она. – За спасение.
– Пустяки.
– Я думала, что хочу умереть. Но нет, не хочу. И я рада, что ты подоспела на помощь.
Я пожимаю плечами. А что тут скажешь?
Женщина снимает со спины маленький рюкзачок, расстегивает его.
– Я тут кое-что принесла. В знак благодарности. – Она вкладывает мне в ладонь маленький предмет. Гладкий, белый, с отверстием в середине.
– Это нэцкэ, – объясняет она. – Традиционно японцы-мужчины использовали такие фигурки в качестве подвесок на своих кимоно. Эта вещица вырезана из кости.
Я смотрю на миниатюрное изделие – изящную фигурку свернувшейся в клубок змеи.
– Мой муж их коллекционирует, – продолжает женщина. – Эта сделана в начале девятнадцатого века.
Я предпочла бы пакет бубликов. Или латте.
– Спасибо.
– Она довольно ценная. Сколько стоит, не знаю, на это авторская вещь, с подписью. – Перевернув фигурку, я вижу на дне фамилию мастера, написанную японскими иероглифами. – Продай, если хочешь. Или сохрани. Поставишь в своем новом доме, когда встанешь на ноги.
И сколько же такая может стоить? Спрашивать неудобно. Но если мне предложат за нее хотя бы сто баксов, продам не раздумывая. Ценю чувства незнакомки, но деньги для меня сейчас важнее, чем безделушка.
– И еще… – женщина снова запускает руку в рюкзак и вынимает бумажный пакет, – …завтрак.
Это уже существеннее. Еда. Да еще бесплатная. У меня урчит в животе.
– Поедим на берегу? На восход посмотрим? – Не дожидаясь моего ответа, она идет к тропе. Бросает через плечо: – За машину не бойся. Я каждое утро здесь бегаю и ни разу никого не видела.
Я следую за ней к океану.
* * *
Мы устраиваемся на обесцвеченной серой коряге, которую некогда вынесло на берег волнами, и женщина раскрывает бумажную упаковку.
– Я – Хейзел, – представляется она, передавая мне булочку с кунжутом. – Сама испекла пару дней назад. Ничего свежего приготовить не могла. Бенджамин бы заметил.
Бенджамин. Ее муж. Садист.
– Так что с тобой случилось? – любопытствует она, кладя мне на колени блестящее красное яблоко. – Почему ты живешь в машине?
Рассказать ей, что я была преуспевающим ресторатором? Что наконец-то осуществила свою мечту незадолго до того, как разразилась эпидемия ковида? Что сделала все возможное и невозможное – законное, незаконное, аморальное, – дабы удержать свой бизнес на плаву? Нет, не могу.
– Пандемия, – бормочу я, откусывая булочку – воздушную, мягкую, с начинкой из арахисового масла и меда. Это вкус моего детства, и у меня сдавливает горло от тоски по более беспечным временам.
– Да, многие пострадали, – признает она, устремив взгляд на горизонт. – А Бенджамин, наоборот, еще больше разбогател.
– А с тобой что случилось? – спрашиваю я. – Чем ты занимаешься?
– Делаю то, что мне велят, – пожимает плечами она, поворачиваясь ко мне.
– Бенджамин?
Она снова отводит глаза, смотрит на океан.
– Да.
– Но у тебя же наверняка есть своя собственная жизнь.
– Как тебя зовут? – отвечает она вопросом на вопрос.
Я почему-то медлю с ответом, подумывая о том, чтобы назваться не своим именем, но в конце концов говорю правду:
– Ли.
– Так вот, Ли, мой брак исключает всякую возможность иметь свою собственную жизнь.
– Не понимаю.
Хейзел смотрит на часы «Эппл».
– Черт. – Она вскакивает на ноги. – К половине седьмого мне нужно быть дома.
– Почему?
– Иначе буду наказана.
– Хейзел, в нормальном браке так не бывает. Это скорее отношения между хозяином и рабыней.
– Так и есть.
Она уже карабкается по камням к тропинке, и я не успеваю спросить, всерьез ли она.