Робин Хобб
Хранитель драконов
Он отвернулся и невнятно проговорил:
– Что ж, тогда приступим.
Он не подошел к ней. Направился к кровати, раздеваясь на ходу. Жакет и рубашка упали на толстый ковер, а он остановился у четырех еще горевших свечей и разом задул их все. Стало темно. Элис ощутила сильный запах крепкого спиртного.
Она слышала, как скрипнула под его телом кровать. Раздался глухой удар, потом еще один – он скинул ботинки на пол. Шорох ткани подсказал, что следом отправились брюки. Постель просела, когда он навзничь упал на нее. Элис не сдвинулась с места, застыв от потрясения, смешанного со страхом. Все ее радостные предвкушения, все ее глупые романтические мечтания исчезли. Она вслушивалась в его дыхание.
Потом он заговорил, и в голосе его слышалось мрачное веселье:
– Нам обоим будет удобнее, если ты тоже ляжешь в постель.
Кое-как она встала с кресла и подошла к нему, удивляясь про себя, зачем она это делает. Может быть, ее ожидания были неоправданно завышены из-за недостатка опыта в таких делах? Отойти от очага было все равно что броситься в холодную реку. Она подошла к кровати. Он не сказал ей ни слова. В комнате было темно, он не мог ее видеть.
Спустя некоторое время Гест вяло бросил:
– Если мы собираемся с этим закончить, то тебе придется раздеться и лечь в постель.
Ее пеньюар спереди был весь на бантиках. Пока она развязывала их, разочарование становилось все горше. Какая она все-таки была дура – дразнила себя мыслями о том, как его пальцы развяжут каждый бантик по очереди. Что за глупые надежды она питала, надевая это облачение, – а всего-то несколько часов назад оно казалось ей таким женственным и соблазнительным. Она выбрала дурацкую одежду и пыталась играть роль, которой никогда не соответствовала. Конечно, думала Элис, Гест это понял. Такая, как она, не имеет права на все эти шелка и ленты. Для нее нет ни романтических чувств, ни даже похоти. С его стороны это обязанность. Ничего больше. Она вздохнула и уронила пеньюар с плеч на пол, откинула покрывала и легла на своей стороне кровати. Она ощутила, что Гест повернулся к ней лицом.
– Ну… – сказал он, дыша ей в лицо винными парами. – Ну… – Он вздохнул и тут же набрал в грудь воздуха. – Ты готова?
– Кажется, да, – сумела ответить она.
Он подвинулся ближе. Она повернулась к нему и замерла, вдруг испугавшись его прикосновения. Ей было стыдно, что, несмотря на страх, она ощутила и теплоту. Страх и желание. Она с отвращением вспомнила двух своих приятельниц, которые без конца рассуждали, что калсидийские налетчики могут их изнасиловать. Элис было ясно видно: эта опасность их и страшит, и приятно возбуждает. Тупицы, думала она тогда, они фантазируют о разврате и насилии.
И вот теперь, когда рука Геста легла ей на бедро, она невольно вздохнула. Доселе ни один мужчина не касался ее обнаженного тела. Мысль об этом заставила ее вздрогнуть. Его хватка стала крепче, пальцы впились в тело, подтягивая ее ближе, и она тихо вскрикнула от страха. Элис слыхала, что в первый раз может быть больно, но не боялась, что ее муж будет груб с ней. До этого момента не боялась.
Гест коротко хмыкнул, как будто вдруг обнаружил что-то приятное.
– Не так уж и трудно, – пробормотал он. (А может быть, «не так уж и дурно».)
Элис не успела подумать, что бы это значило, как он внезапно перевернул ее на спину и взгромоздился сверху. Всунул ей колено между бедер и раздвинул ноги.
– Ну что, готово, – сказал он и вошел в нее.
Она пыталась подстроиться под него. Комкала простыни, будучи не в силах его обнять. Боль, о которой ей рассказывали, была, против ее опасений, не такой сильной, но и удовольствие, о котором ей шептали и которого она легковерно ждала, не пришло. Она даже не была уверена, что самому Гесту приятно. Он быстро добрался до конца, который она с ним не разделила, и сразу же отодвинулся от нее. Его член мазнул по ее бедру, оставив влажный след. Она чувствовала себя испачканной. Когда муж лег на свою половину кровати, Элис подумала: заснет он или отдохнет и сделает еще одну попытку, уже не такую натужную?
Гест не сделал ни того ни другого. Он полежал, переводя дыхание, затем скатился с кровати и нашел теплое одеяние, приготовленное для него. Элис скорее слышала, чем видела, как он его надел, потом увидела проблеск света от свечи под колпаком из прихожей. Затем дверь за ним закрылась, и брачная ночь кончилась.
Она некоторое время лежала не двигаясь. Ее трясло. Она не плакала. Ее тошнило. Она обтерла бедро и промежность простыней с его стороны постели, а затем перекатилась на чистое место. Делала глубокий вдох и медленно выдыхала. Постепенно дыхание становилось все спокойней – она считала до трех, задерживая выдох.
– Я спокойна, – сказала она вслух. – Мне не больно. Все в порядке. Я выполняю условия своего брачного контракта. – Подумала и добавила: – Он тоже.
Потом встала, подбросила в очаг еще полено. Раздула угли и задумалась, глядя, как разгорается огонь. В оставшиеся до рассвета часы она размышляла о том, каким безрассудством было соглашаться на эту сделку. Она поплакала. Подавила разочарование, боль от унижения и сожаление. Пришла мысль убежать отсюда и пойти домой, но Элис тут же отказалась от нее.
Куда – домой? К отцу? К расспросам, скандалам, и чтобы мать требовала пересказать ей мельчайшие подробности того, что ее огорчило? Элис представила себе, какое лицо будет у отца. И еще – шепоток на рынке, в лавках и разговоры, умолкающие при ее появлении. Нет. Ей некуда идти.
Еще до восхода солнца Элис отбросила прочь свои девичьи мечты и свое негодование. Ни то ни другое не могло помочь ей. Взамен она вернула образ практичной старой девы, которой собиралась стать. Прекраснодушная девица не сможет вынести то, что свалилось на нее. Лучше задвинуть ее куда подальше. Но увлеченная делом старая дева способна смиренно принять судьбу и оценить предлагаемые ею преимущества.
Когда солнце поцеловало небеса, Элис поднялась и вызвала горничную. Свою собственную горничную, да, – хорошенькую девушку с маленькой татуировкой в виде кошки у носа. Татуировка указывала, что девушка когда-то была рабыней. Горничная принесла чай и травяной настой для глаз. Элис потребовала горячий завтрак по своему вкусу – и его доставили на прелестном эмалированном подносе. Пока Элис ела, горничная разложила на выбор несколько красивых новых платьев.
Во второй половине дня Элис явилась на первый из предстоящих приемов в честь новобрачных. На ней было скромное бледно-зеленое платье с белыми кружевами, обманчиво простое и очень дорогое. Она весело улыбалась и мило краснела, когда подруги матери шептались, что семейная жизнь ей идет. Вершиной стало появление Геста – аккуратно одетого, но бледного и с блуждающим взглядом.
Он опоздал. Встал в дверях гостиной и явно искал ее. Элис улыбнулась и помахала ему. Похоже, он удивился окружавшему ее благополучию и тому, что она почти не обратила внимания на его торопливые извинения шепотом – насчет «состояния» ночью. Она просто кивнула и занялась гостями. Она приложила все усилия, чтобы быть очаровательной, и даже блистала остроумием.
Как ни странно, это оказалось не так уж трудно. Когда Элис принимала решение, мир внезапно становился проще. А она решила, что будет тщательно выполнять свои обязательства по сделке. И присмотрит, чтобы Гест исполнял свои.
На следующий день Элис вызвала плотников, которые превратили изящную комнату для рукоделия рядом со спальней в библиотеку. Крохотный белый с позолотой столик она заменила на большой и тяжелый, из темного дерева, со множеством ящиков и отделений для бумаг. Через несколько недель книготорговцы и антиквары усвоили, что, прежде чем выставлять новые приобретения на публику, их следует сначала показать ей. Через полгода полки и подставки для свитков в ее библиотеке были заполнены. Элис решила, что раз уж она продала себя, то, по крайней мере, не продешевила.
Семнадцатый день месяца Дождей,
восьмой год царствования его славнейшего
и могущественнейшего величества сатрапа Касго,
второй год Вольного союза торговцев
От Детози, смотрительницы голубятни в Трехоге, —
Эреку, смотрителю голубятни в Удачном
В футляре два запроса. Первый адресуется всем, с просьбой указать, не видел ли кто из моряков или крестьян драконицу Тинталью, ибо она не появлялась в Дождевых чащобах уже несколько месяцев. Второй – Совету торговцев Удачного, напоминание, что тем, кто ухаживает за драконами и охотится для них, нужны средства. Ответ ожидают как можно скорее.
Эрек, мои глубочайшие соболезнования по поводу твоей утраты. Я знаю, с какой радостью ты ждал свадьбы Фари. Весть о ее безвременной кончине безмерно печалит меня. Это тяжелые времена для всех нас.
Детози
Десятый день месяца Возрождения,
восьмой год царствования его славнейшего
и могущественнейшего величества сатрапа Касго,
второй год Вольного союза торговцев
От Эрека, смотрителя голубятни в Удачном, —
Детози, смотрительнице голубятни в Трехоге
Запечатанный свиток – послание Совету торговцев Дождевых чащоб в Трехоге и Кассарике от Совета торговцев Удачного с требованием полного отчета о средствах, израсходованных на содержание молодых драконов. Без отчета больше никаких денег для кассарикского Совета выделено не будет.
Детози, почти половина птенцов, вылупившихся за последний месяц, – с кривыми лапами. Тебе когда-нибудь доводилось с таким сталкиваться? Слышала ли ты о лечении? Боюсь, что причина – в плохом питании, однако проклятый Совет жалеет денег на покупку зерна и сушеного гороха, которые так необходимы для здоровья птиц. Они душат нас налогами, чтобы отстроить дороги и гавань, но совершенно глухи к просьбам о пропитании птиц!
Эрек
Двадцать третий день месяца Рыбы,
девятый год царствования его славнейшего
и могущественнейшего величества сатрапа Касго,
третий год Вольного союза торговцев
От Детози, смотрительницы голубятни в Трехоге, —
Эреку, смотрителю голубятни в Удачном
В запечатанном свитке – месячный отчет о средствах, потраченных Советом Дождевых чащоб в Трехоге и Кассарике, и запрос к Совету торговцев Удачного насчет их доли расходов. С другой птицей ты получишь послание, которое по нашему требованию несут все корабли, – о назначении вознаграждения за сведения о драконице Тинталье.
Эрек, моя кузина Сетин ищет место ученика для своего сына Рейала. Рейал – ответственный парень, ему четырнадцать лет, и у него уже есть опыт ухода за почтовыми птицами. Рекомендую его тебе. Знаю, ты не из тех, кто придает значение таким вещам, но все же спешу уверить тебя, что он парень весьма подходящий и может заниматься делом, не создавая неприятностей и не проявляя излишнего любопытства по поводу посетителей твоей голубятни. Если у тебя есть место для ученика, мы бы с радостью послали его к тебе за наш счет вместе с молодыми птицами для обновления удачнинской стаи. Он ждал места в Кассарике – они там завели свой птичник и свою стаю, – но туда взяли двух татуированных. Дождевые чащобы уже не те, что были раньше! Пожалуйста, пришли мне ответ с отдельной птицей, только для меня.
Детози
Семнадцатый день месяца Перемен,
четвертый год Вольного союза торговцев
От Эрека, смотрителя голубятни в Удачном, —
Детози, смотрительнице голубятни в Трехоге
В запечатанном футляре – предупреждение об опасности от Совета торговцев Удачного Совету торговцев Дождевых чащоб в Кассарике и Трехоге. В Удачном обнаружили мастерскую фальшивомонетчиков, они подделывали торговые грамоты и разрешения на путешествия по реке Дождевых чащоб. Рекомендовано быть осторожнее в торговле, особенно с чужеземцами, тщательно проверять лицензии.
Детози, пишу это в тревоге за моего ученика и твоего племянника Рейала. В последний год он был на редкость предан птицам, надежен и добросовестен. Однако недавно в ущерб работе сдружился с юнцами – торговцем, трехкорабельщиком и татуированным, проводящими время за игрой и кутежами. Если он и дальше будет водить компанию с ними, то едва ли станет честным тружеником. Я сделал ему суровое предупреждение, но полагаю, что нарекание от его собственной семьи может подействовать сильнее. Если он не будет добросовестно исполнять свою работу, боюсь, мне придется отправить его домой без рекомендаций.
С сожалением,
Эрек.
Четырнадцатый день месяца Надежды,
пятый год Вольного союза торговцев
От Детози, смотрительницы голубятни в Трехоге, —
Эреку, смотрителю голубятни в Удачном
Запечатанное послание – от торговца Гошена Деррену Савтеру, в поселение Трех Кораблей, касательно груза твердой древесины, не пришедшего вовремя.
Эрек, прошу прощения у тебя и Рейала за опоздание денег на его содержание. Сердечно благодарю, что ты помог ему. Были ужасные штормы, всюду по реке грузы задерживались, пострадало много людей и птиц. Дай моей Китте отдохнуть перед возвращением. Деньги за Рейала придут, как только Харди зайдет в удачнинский порт.
С благодарностью,
Детози.
Глава 5
Ложь и вымогательство
Лефтрин стоял на палубе и смотрел, как приближается лодка с калсидийского корабля. Ялик низко сидел в воде, отягощенный людьми – дородным купцом и гребцами – и мешками с зерном. На фоне трехмачтового корабля, от которого шел ялик, баркас «Смоляной» выглядел маленьким. Поэтому-то Лефтрин и отказался к ним приблизиться. Если калсидийцы хотят с ним торговать, пусть являются к нему так, чтобы можно было посмотреть на них, прежде чем они взойдут на борт. Похоже, ни у кого из сидящих в ялике не было оружия.
– Ты не собираешься взглянуть на их груз, пока они не передали его нам? – спросил Сварг.
Лефтрин облокотился о перила и покачал головой:
– Если им нужно мое золото, пусть сами доставляют товар.
Лефтрин не любил калсидийцев и не доверял им. Он не рискнул бы подняться на палубу их корабля, где с честным человеком могут обойтись вероломно. Сварг неторопливо шевелил рулевым веслом, без труда удерживая баркас на месте и не давая течению сносить его. Светлые воды Дождевой реки растворялись в черноте глубокой бухты. Лефтрин никогда не заводил Смоляного так далеко. В основном он, как его отец и дед, вел торговлю между поселениями, разбросанными в верхнем и нижнем течении реки. Открытое море и чужие берега – не для него. Он и в устье реки-то бывал всего несколько раз, обычно когда на связь с ним выходил надежный посредник. Да и на это Лефтрин шел только ради съестных припасов, без которых людям чащоб было не прожить. Он не имел возможности привередничать и выбирать, с кем вести дела в устье реки, но всегда был настороже. Мудрый торговец знает, в чем разница между сделкой и дружбой. С калсидийцами – всегда только дело, никакой дружбы, а торговцу, который с ними меняется товарами, хорошо бы иметь глаза на затылке. Формально между двумя странами теперь мир, но с Калсидой он никогда не длится долго.
Лефтрин с подозрением смотрел на приближающийся ялик. На веслах, кажется, сидели обыкновенные моряки, да и мешки с зерном ни на что другое не походили. И все равно, когда лодка подошла к баркасу и с нее перебросили конец, Лефтрин велел ловить его Скелли, самой младшей в команде. Сам он остался у ограждения, оглядывая людей в ялике. Большой Эйдер маячил рядом, почесывая черную бороду, и тоже глядел на лодку.
– Не спускай глаз с матросов, – тихо сказал ему Лефтрин. – Я присмотрю за купцом.
Эйдер кивнул.
Ступеньки были вделаны прямо в борта «Смоляного». Калсидиец легко взобрался по ним, и Лефтрину пришлось признать: тучная фигура не мешала купцу двигаться быстро и ловко. На нем был плащ из тюленьей шкуры, подбитый алым. Широкий кожаный пояс с серебряной отделкой стягивал шерстяную рубаху. Морской ветер развевал плащ, но мужчина не обращал на это внимания.
«Он не только купец, но и моряк», – понял Лефтрин. Оказавшись на борту, гость сурово кивнул Лефтрину и получил в ответ учтивый поклон. Он перегнулся через борт и по-калсидийски выкрикнул несколько команд своим гребцам, потом развернулся обратно к Лефтрину:
– Приветствую, капитан. Мои матросы поднимут на борт образцы пшеницы и ячменя. Я уверен, ты убедишься в высоком качестве моих товаров.
– Поглядим, купец, – приветливо, но твердо сказал Лефтрин, улыбаясь.
Калсидиец оглядел пустую палубу:
– А твой товар? Я ожидал, что мне предоставят его для проверки.
– Монеты проверить недолго. У меня в каюте есть весы. Предпочитаю платить по весу, а не по номиналу.
– Не возражаю. Короли и их чеканка появляются и исчезают, но золото остается золотом, а серебро – серебром. Однако, – тут он понизил голос, – в устье этой реки ищут не золото и не серебро. Меня интересуют товары из Дождевых чащоб.
– Тогда езжай в Удачный. Все знают, что это единственное место, где можно их приобрести.
Лефтрин смотрел через плечо калсидийца, как один из его людей взбирается на палубу. Эйдер встретил его, но мешок не принял. Рядом стояла Беллин с тяжелым багром наготове. Она выглядела куда внушительнее Эйдера, не прилагая к тому никаких усилий.
Чужеземный гребец тащил тяжелый мешок с зерном на плече. Сделав два шага от борта, он свалил ношу на палубу, затем вернулся за другим мешком. Мешки с виду были добротными, из хорошей пеньки, без отметин соли и сырости. Но это еще не означало, что во всех них хорошее зерно. Лефтрин сделал непроницаемое лицо.
Калсидиец придвинулся к нему на полшага:
– О да, так говорят. Но некоторые слыхали и о другом товаре и других сделках. О тайных сделках с большой выгодой для обеих сторон. Наш посредник упомянул, что ты слывешь опытным капитаном и толковым торговцем, что ты владелец самого доходного баркаса на свете. По его словам, если кто и может предложить те особые товары, которые я ищу, так это ты. Или, по крайней мере, подскажешь, с кем мне об этом поговорить.
– Прямо так и сказал? – поинтересовался Лефтрин учтивым тоном.
Теперь гребец вытащил на палубу еще один мешок – такой же прочный и без изъянов, как и первый. Лефтрин кивнул Хеннесси, и помощник капитана открыл дверь рубки. На палубу вышел Григсби, рыжий корабельный кот.
– Да, именно так, – ответил купец твердо, но тихо.
Лефтрин смотрел на кота через плечо купца. Чертова скотина вцепилась когтями в палубу «Смоляного», потянулась и поскребла доски, оставляя отметины. Потом кот двинулся к капитану, словно прогуливаясь перед работой. Подойдя к незнакомым мешкам, он мимоходом обнюхал их, потерся об угол одного, заявив о своем праве собственности, и отправился на камбуз. Лефтрин криво усмехнулся и одобрительно кивнул. Если бы от мешков хоть самую малость пахло грызунами, кот проявил бы к ним куда больше интереса. Так что это зерно с чистого корабля. Отлично.
– Особые товары, – тихо повторил купец. – Он сказал, что у тебя что-то имеется.
Лефтрин резко повернул голову и, встретив испытующий взгляд купца, нахмурился. Но калсидиец неверно истолковал это.
– Любые, даже самые мелкие чешуйки. Клочок шкуры, – он еще понизил голос, – кусок кокона.
– Если ты хочешь это купить, то выбрал не того человека, – прямо заявил Лефтрин.
Капитан повернулся к гостю спиной, подошел к мешкам с зерном, опустился на одно колено и снял с пояса нож. Взрезав двойной шов горловины, он запустил руку внутрь, перекатывая зернышки в ладони. Это было хорошее зерно, чистое, без мякины и соломы. Лефтрин высыпал его обратно в мешок и достал еще горсть из самой глубины – зерно оттуда оказалось не хуже. Он положил несколько зерен в рот и разжевал.
– Высушено на солнце для пущей сохранности, но не пересушено и не потеряло запаха и вкуса, – сообщил купец.
Лефтрин коротко кивнул. Он ссыпал зерно обратно, отряхнул ладони и перешел к следующему мешку. Разрезал узел, раскрыл мешок, достал горстку. Наконец сел на корточки, проглотил разжеванный ячмень и сказал:
– Хорошее зерно. Если и остальной груз такой же, мне повезло. Как только сторгуемся, можете начинать грузить. Я оставляю за собой право отказаться от любого мешка и буду проверять каждый, как только его поднимут на палубу.
Купец неторопливо кивнул в ответ – и соглашение было формально заключено.
– Твои условия легко принять. А теперь не пройти ли нам в твою каюту – договориться о цене за мешок зерна и, возможно, обсудить другие сделки?
– Можем и здесь поторговаться, – заметил Лефтрин.
– С твоего позволения, в каюте удобнее, – ответил купец.
– Как угодно.
Пару раз Лефтрин возил запрещенные товары. Сейчас у него ничего не было, но он позволил этому человеку сделать противозаконное предложение. Возможно, если отказать и намекнуть, что об интересе гостя станет известно тем, кто принимает решения в Дождевых чащобах, купец станет сговорчивее и снизит цену. Лефтрин не видел в подобной тактике ничего зазорного, – в конце концов, перед ним был калсидиец. У них нет чести. Лефтрин жестом пригласил гостя в крохотную каюту – он был уверен, что хорошо одетый купец ужаснется обстановке.
– А пока мы беседуем, я прикажу моим людям перегрузить зерно на твой баркас.
– До того, как мы договоримся о цене? – удивился Лефтрин.
Это предложение давало ему слишком много преимуществ. Если он затянет торг до тех пор, пока на борту его судна не окажется бо`льшая часть груза, а потом откажется от условий купца, калсидийцу придется заставлять свою команду перегружать все обратно.
– Уверен, мы сойдемся на справедливой цене, – спокойно ответил тот.
«Ну ладно, – подумал Лефтрин. – Коли видишь выгоду, упускать ее не след».
– Хеннесси! – крикнул он через плечо. – Осмотри с Григсби все мешки. Сосчитай их. Не стесняйся проверять, если заметишь недовес, пятна и мышиные следы. Как только всё погрузят, постучись ко мне.
Когда они вошли в каюту и сели – Лефтрин на свою койку, купец в единственное кресло у небольшого стола, – гость не утратил уверенности.
Он оглядел скромное помещение, снова слегка поклонился и сказал:
– Я хочу, чтобы ты знал мое имя. Я – Синад из дома Арих. Мои предки занялись торговлей задолго до основания Удачного. Нам не по нраву войны, они сталкивают наши страны и мешают торговать. И вот теперь, когда вражда утихла, мы торопимся установить связи с торговцами реки Дождевых чащоб напрямую. Мы намерены основать предприятие, которое впоследствии, как мы надеемся, будет выгодно обеим странам. А именно – немногочисленное сообщество избранных, куда входили бы только солидные торговцы.
Хотя Лефтрин относился к калсидийцам с предубеждением, прямота этого человека его приятно поразила. Он достал бутылку рома и два стаканчика, которые держал в каюте на случай переговоров. Стаканы были старинными, тяжелыми, темно-синего цвета. Когда он наливал ром, на полоске у края стаканов вспыхнули серебряные звездочки. На купца это произвело сильное впечатление. С кратким возгласом изумления он стремительно подался вперед, не дожидаясь приглашения, схватил свой стакан и поднес его к свету. Пока он разглядывал бесценную вещь, Лефтрин сказал:
– Я Лефтрин, капитан и владелец речного баркаса «Смоляной». Я не знаю, чем занималась моя семья, когда мы покинули Джамелию, и по мне, так это не особо-то и важно. Сейчас я хожу на этом баркасе. Торгую. Если ты честный человек с хорошим товаром, мы заключим сделку и в следующий раз я еще охотнее буду вести с тобой дело. Но я в своей торговле не выделяю никого. Мои деньги получает тот, кто предложит лучшие условия. Ладно, перейдем к нашему делу. Сколько ты хочешь за мешок пшеницы, а сколько – за ячмень?
Калсидиец поставил стакан на стол, так и не пригубив.
– А что ты предлагаешь? За вещи вроде этих… – он постучал ногтем по стакану, – я готов отдать тебе превосходный товар.
– В этот раз я торгую только за монету. Серебро и золото, по весу, а не по чеканке. И ничего другого.
Стаканы были работы Старших. У Лефтрина имелось несколько подобных сокровищ: женская шаль, источающая тепло, несгораемая шкатулка, издающая звон и испускающая свет, стоит только откинуть крышку, и другие вещицы. Большинство из них много лет назад купил дед для своей жены. Лефтрин хранил их в тайнике под койкой. Ему нравилось, сидя в скромной каюте, наливать ром в эти стаканчики, каждый из которых стоил целое состояние.
Синад Арих откинулся на спинку кресла. Оно скрипнуло под его весом. Купец пожал широкими плечами:
– Монета вполне годится для зерна. Я пользуюсь монетами любой чеканки. За деньги можно купить что угодно. Вот, например, зерно. А в прошлый раз я посетил Удачный со своими монетами и купил на них сведения.
Лефтрин невольно вздрогнул. Этот человек не сделал ни одного угрожающего движения, но его прежние слова о «самом доходном баркасе» приобрели зловещий смысл. Лефтрин сидел откинувшись в своем кресле. Он улыбался, однако его светлые глаза оставались серьезными.
– Сговоримся о цене за зерно, и дело с концом. Я бы хотел направиться вверх по реке с приливом.
– Я тоже, – отозвался Синад.
Лефтрин отпил из своего стаканчика. Ром согревал, но стекло непривычно холодило пальцы.
– Хочешь сказать, что к приливу надеешься снова выйти в море?
Синад вежливо пригубил из своего стаканчика.
– О нет. Я весьма точен в том, что хочу сказать, особенно когда говорю на чужом для меня языке. Я надеюсь, что мы договоримся о цене на мое зерно и твои услуги и что ты проводишь меня вверх по реке.
– Я не могу. Тебе должны быть известны наши правила и законы. Ты ведь не просто чужой здесь, ты калсидиец. Чтобы посетить Дождевые чащобы, тебе следует получить разрешение от Совета торговцев Удачного. А чтобы торговать с нами, нужна лицензия от Совета Дождевых чащоб. Без подорожных у тебя нет права подниматься по реке.
– Они у меня есть – я ведь не дурак. С оттиском и печатями, подписанные пурпурными чернилами. У меня есть и рекомендательные письма от нескольких удачнинских торговцев, которые свидетельствуют, что я честный, уважаемый торговец. Хоть и из Калсиды.
По спине Лефтрина побежала струйка пота. Если этот человек и в самом деле имеет все бумаги, как утверждает, то он или чудотворец, или великий мастер шантажа. За всю жизнь Лефтрин не помнил случая, чтобы калсидиец законно посетил Дождевые чащобы. Он сомневался, что калсидийцы вообще знают, что такое законная торговля. Нет. Этот человек неприятен и опасен. И он выбрал Лефтрина и «Смоляной». Плохо.
Синад бережно поставил ополовиненный стаканчик на стол, улыбнулся и очень обыденно сказал:
– Твой корабль восхищает меня. Странно: казалось бы, здесь нужна дюжина гребцов. Однако, я слышал, в твоей команде всего шесть человек, считая тебя самого. Удивительно для баркаса такого размера! Не менее странно, что твой рулевой может без видимых усилий удерживать его на месте в устье реки.
Он снова взял стаканчик и поднес к окошку, словно любуясь звездочками.
– Я переделал корпус, и баркас стал лучше.
Вторая струйка пота поползла по спине. Кто проболтался? Конечно, Генрод. Лефтрин слышал несколько лет назад, что тот перебрался из Трехога в Удачный. Как подозревал Лефтрин, Генрод потратил на этот переезд то, что ему заплатили за работу над Смоляным. Этот человек был удивительным мастером и умел работать с диводревом. Четыре года назад Лефтрин щедро, очень щедро заплатил ему и за мастерство, и за молчание. Результат трудов превзошел все ожидания Лефтрина, и теперь он с замиранием сердца вспомнил, как Генрод не раз плакался, что его «величайшая работа останется тайной и будет погребена навеки». Генрод предал Лефтрина не за звонкую монету, а из тщеславия.
«Ну, тщедушный гад, только попадись он мне теперь, – подумал Лефтрин, – я его узлом завяжу».
Калсидиец пристально изучал собеседника:
– Уверен, я не единственный, кто это заметил. Могу представить, как твои товарищи-торговцы завидуют новообретенным качествам корабля. Несомненно, они уже плешь тебе проели, пытаясь узнать секрет переделки корпуса. Ибо если ты настолько улучшил такой старый корабль – а мне говорили, что это одно из первых торговых судов, построенных из чудесного драконьего дерева, – то и они, я уверен, желают сделать то же самое со своими кораблями.
Лефтрин надеялся, что не выдал себя внезапной бледностью. Он вдруг засомневался, что источником сведений был Генрод. Резчик мог похвастаться работой над Смоляным, но он был торговцем до мозга костей и не стал бы болтать кому попало о происхождении и выдающемся возрасте Смоляного. Калсидийца снабдил сведениями кто-то еще. Лефтрин попытался было выведать у него имя этого человека.
– Торговцы уважают секреты друг друга, – только и сказал калсидиец.
– Неужели? Тогда они не похожи на тех, кого я знаю. Все торговцы, что мне попадались, всегда стремились вызнать преимущества своих конкурентов. Иногда и золото предлагали. А когда золото не действовало, я слыхал, прибегали и к насилию.
– Ни деньги, ни сила не помогут заполучить то, что мне нужно, – покачал головой Синад. – Ты неверно меня понял. Я не собираюсь прибегать ни к тому, ни к другому, но скажу, что сделка уже совершилась и я знаю о тебе и твоем корабле все, что мне нужно знать. Будем говорить прямо. Великий герцог Калсиды уже немолод. И с каждым годом – нет, с каждой неделей – его одолевают все новые болезни. Самые опытные и прославленные целители со всех концов страны пытались его лечить. Немало лекарей поплатилось жизнью за неудачу. Так что теперь рассудительность побуждает многих из них говорить о лекарствах из частей драконьих тел как о последней надежде для герцога. Лекари просят герцога простить их за отсутствие нужных ингредиентов и обещают, что, как только те будут добыты, они сразу же приготовят эликсиры, которые вернут правителю молодость, красоту и силу. – Купец вздохнул. Он смотрел в окошко, блуждая взглядом где-то в пространстве. – Так что ярость герцога перекинулись с целителей на торговые дома Калсиды. Почему, спрашивает он, они не могут доставить то, что ему нужно? Они все предатели? Они желают ему смерти? Сначала он предлагал нам золото. Когда это не помогло, взялся за монету куда действеннее – за кровь. Теперь ты видишь, что я имею в виду? Вы можете презирать нас, калсидийцев, сколько угодно, однако мы тоже любим свои семьи… Заботимся о старых родителях и растим детей… Пойми, друг мой: чтобы защитить свою семью, я на все пойду.
Во взгляде калсидийца отчаяние сражалось с холодной безжалостностью. Он был опасен. Он явился на корабль один, без оружия, но теперь Лефтрин понял, что оружие у него все-таки было.
Капитан откашлялся и сказал:
– Давай определим разумную цену за зерно, и на этом, я полагаю, наша сделка закончится.
Синад улыбнулся:
– Ты заплатишь тем, что проведешь меня по реке и дашь хорошие отзывы обо мне своим друзьям. Если тебе не под силу достать то, что мне нужно, представь меня тому, кто сможет это сделать. Взамен получишь зерно и молчание о твоих тайнах. Бывают ли сделки лучше этой?
