Робин Карр
Чистая река
На секунду она погрузилась в свои мысли, ее взгляд затуманился. Окружающая обстановка казалась ей тогда дикой и хаотичной, однако, пока Мэл работала вместе с любимым мужем, ей это нравилось и приносило удовлетворение. Покачав головой, она продолжила:
– Когда я перешла из неотложки в родильное отделение, выяснилось: это именно то, что я всегда искала. Беременность и родовспоможение. Согласно своей специализации, я пошла работать в акушерство. Оно оказалось моим истинным призванием, хотя и не всегда приятным. – Она грустно засмеялась и покачала головой. – Мою первую пациентку доставили под конвоем полиции, и мне пришлось драться с ними, как бульдогу, чтобы заставить снять с нее наручники. Эти дуболомы хотели, чтобы я помогла ей с родами, пока она сама будет прикована наручниками к кровати.
– Ну, что ж, тебе повезло, – улыбнулся Джек. – Не думаю, что в этом городе есть хотя бы одни наручники.
– Не скажу, чтобы так случалось каждый день, но частенько. Я несколько лет руководила медсестрами в родильной палате. Меня долго заводили радость от этой работы и чувство непредсказуемости, но, в конце концов, я оказалась в тупике. Мне нравится помогать женщинам, но я больше не могу заниматься медициной в большом городе. Боже, мне нужно слегка расслабиться. Я полностью уничтожена.
– Да, но ты, вероятно, лишаешь себя огромного заряда адреналина, – уточнил он.
– Да, меня обвиняли в том, что я адреналиновая наркоманка. Медсестры скорой помощи частенько мне это высказывали. – Она улыбнулась. – Я пытаюсь бросить курить.
– Ты когда-нибудь жила в маленьком городке? – спросил он, доливая ей кофе.
Она отрицательно покачала головой.
– В самом маленьком городке из тех, в которых мне довелось жить, обитает не менее миллиона человек. Я выросла в Сиэтле и уехала в Южную Калифорнию, чтобы учиться в колледже.
– Маленькие городки бывают просто чудесными. Однако они могут таить собственные драмы. И опасности.
– И какие же? – спросила она, потягивая кофе.
– Наводнения. Пожары. Дикие звери. Браконьеры. Заезжие преступники. Куча народу выращивает травку, но не в Вирджин-Ривер, насколько мне известно. Здесь ее называют «Самопальный Гумбольдт». Эти ребята очень сплоченные и обычно держатся особняком – не хотят привлекать внимание. Но время от времени случаются преступления, связанные с наркотиками. – Он ухмыльнулся. – Но у тебя в большом городе такого никогда не было, верно?
– Хотя я искала перемен в жизни, мне не следовало менять все настолько радикально. Это похоже на остывшую индейку. Возможно, мне не стоит так резко менять обстановку. Для начала, наверное, надо попробовать город с населением в пару сотен тысяч человек и «Старбаксами».
– Ты же не хочешь мне сказать, что в «Старбаксе» делают лучший кофе, чем тот, который ты сейчас пьешь? – намекнул Джек, кивая на ее чашку.
Она коротко рассмеялась.
– Нет, что ты, кофе отличный. – Мэл одарила его теплой улыбкой, решив, что он классный парень. – Я забыла еще упомянуть дороги. Подумать только, я оставила позади ужас лос-анджелесских автострад ради крутых поворотов и склонов этих холмов, от которых сердце замирает… Уф-ф! – Она вздрогнула. – Если бы я и осталась здесь, то только ради твоей стряпни.
Продолжая опираться руками на стойку, он слегка наклонился вперед. Его темно-карие глаза мягко светились под серьезно сдвинутыми бровями.
– Я мог бы очень быстро привести предложенную тебе лачугу в порядок, – предложил он.
– Да, я это уже слышала. – Она протянула ему руку. Когда Джек нежно ее сжал, она ощутила мозоли на его ладони; он был человеком, привыкшим к тяжелой физической работе.
– Спасибо, Джек. Твой бар – это единственное, что мне тут понравилось. – Встав, она попыталась нашарить в кармане бумажник. – Сколько я должна?
– Ничего. Это самое малое, что я мог для тебя сделать.
– Да ладно, Джек, ты ведь никак в этом не был замешан.
– Прекрасно. Значит, я вышлю счет Хоуп.
В этот момент из кухни вышел Проповедник с накрытой тарелкой, завернутой в полотенце. Он протянул ее Джеку.
– Завтрак для Дока, – пояснил тот. – Я прогуляюсь вместе с тобой.
– Хорошо, – согласилась она.
У ее машины он вновь попробовал ее переубедить:
– Я серьезно. Мне бы хотелось, чтобы ты еще раз все обдумала.
– Извини, Джек. Это просто не для меня.
– Черт. Здесь так мало красивых девушек… Что ж, удачной поездки. – Он слегка сжал ее локоть, удерживая в другой руке накрытую тарелку. Все, о чем она могла думать в этот момент: «Какой же классный парень!». Сочащаяся из темных глаз сексапильность, сильная челюсть, маленькая ямка на подбородке и изящные непринужденные манеры, сигнализировавшие, что он не в курсе, насколько хорош собой. Кто-то должен охмурить его, прежде чем он об этом догадается. Скорее всего, кто-то уже это сделал.
Мэл посмотрела, как он переходит через улицу к дому доктора, а затем села в свою машину. Сделала широкий разворот на безлюдной улице и направилась обратно тем же путем, которым приехала. Проезжая мимо дома Дока, она притормозила. Джек присел на крыльце и во что-то пристально вглядывался. Одной рукой по-прежнему держал накрытую тарелку, а другую поднял, подавая ей знак остановиться. Когда он перевел взгляд на ее машину, на его лице застыл шок. Словно он отказывался верить своим глазам.
Мэл остановилась и вышла из машины.
– Ты в порядке? – спросила она.
– Нет. – Он встал. – Не могла бы ты подойти на секунду?
Не глуша мотор и оставив дверь машины открытой, она подошла к крыльцу. Напротив входной двери Дока лежала коробка, а Джек застыл рядом с пораженным видом. Мэл присела и заглянула внутрь – там оказался запеленутый извивающийся младенец.
– Господи Иисусе, – только и смогла вымолвить она.
– Не-а, – хмуро бросил Джек. – Не думаю, что тут замешан Иисус.
– Этого ребенка тут не было, когда я сегодня проезжала мимо его дома.
Мэл подняла коробку и попросила Джека припарковать ее машину. Сама она позвонила в дверь доктора, прождав несколько напряженных мгновений, прежде чем тот наконец ей открыл. Док был одет в клетчатый фланелевый халат, кое-как завязанный на его внушительном животе и едва прикрывавший ночную рубашку, снизу торчали тощие ноги.
– А, это ты. Не понимаешь, когда стоит остановиться, да? Принесла мне завтрак?
– Кое-что посерьезней, чем завтрак, – резко ответила она. – Вот это оставили у вас на пороге. Есть идея, кто мог это сделать?
Он потянул за одеяло и увидел ребенка.
– Это же новорожденный, – выдохнул он. – Ему, наверное, всего несколько часов. Ну-ка заноси его. Он, часом, не твой?
– Ой, ладно вам, – сказала Мэл с раздражением, поскольку доктор даже не заметил, что она не только слишком худая, но и чересчур активна для только что родившей женщины. – Поверьте, если бы он был моим, я бы его здесь не оставила.
С этими словами она прошла мимо него в дом. Правда, внутри обнаружилось, что это не столько дом, сколько клиника: справа от нее находилась комната ожидания, а слева – приемная с компьютером и шкафом для хранения картотеки. Она прошла дальше, положившись на свое чутье, и вскоре свернула в смотровой кабинет. В этот момент ее единственной заботой было убедиться, что ребенок не болен и не нуждается в неотложной медицинской помощи.
Мэл поставила коробку на стол для осмотра, сбросила пальто и вымыла руки. На стойке обнаружился стетоскоп, поэтому она быстро отыскала вату и медицинский спирт. Им она протерла наушники стетоскопа – ее собственный инструмент остался в машине вместе с личными вещами. Затем Мэл прислушалась к сердцу ребенка. Дальнейший осмотр показал, что это маленькая девочка с перевязанной шнурком пуповиной. Мягко и осторожно она вынула малышку из коробки и, немного поворковав с ней, положила на детские весы.
К этому моменту в кабинет зашел Док.
– Шесть фунтов девять унций, – сообщила она ему. – Родилась в срок. Сердцебиение и дыхание в норме. Цвет кожи хороший. – В этот момент ребенок заплакал. – У него сильные легкие. Кто-то избавился от совершенно здорового ребенка. Вы должны немедленно связаться со службой соцзащиты.
Док коротко рассмеялся, когда позади него появился Джек и заглянул в комнату.
– Ага, я уверен, что они примчатся сломя голову, как же.
– Но что вы собираетесь делать? – удивилась Мэл.
– Попробую поискать у себя упаковку детского питания, – спокойно ответил он. – Младенец кричит так, будто проголодался. – Развернувшись, старик вышел из смотровой.
– Да ради бога, – выдохнула Мэл. Она заново перепеленала ребенка и взяла на руки, принявшись укачивать.
– Не будь с ним слишком сурова, – вмешался Джек. – Это не Лос-Анджелес. Мы не звоним в социальные службы, и никто к нам по первому звонку не приезжает. Мы тут вроде как сами по себе.
– А как насчет полиции? – спросила Мэл.
– Своей полиции у нас нет. Но есть очень хорошее управление шерифа округа, – сказал он. – Правда, бьюсь об заклад, это не совсем то, что тебе нужно.
– Почему же?
– Если не совершено серьезного преступления, они, вероятно, не станут особо торопиться, – пояснил Джек. – У них своих дел по горло. Помощник шерифа может приехать, написать отчет и позвонить в социальную службу – а те ответят лишь тогда, когда не будут перегружены работой, поскольку зарплата у них не ахти какая. Максимум он попробует попросить социального работника или приемную семью взять на себя эту небольшую… – немного замявшись, он прочистил горло, – проблему.
– Боже, – недовольно произнесла Мэл, – только не называй ее проблемой. – Она раздраженно принялась открывать дверцы шкафа. – Где здесь кухня?
– Там, – ответил он, указывая налево.
– Найди мне полотенца, – попросила его Мэл. – Желательно помягче.
– Что ты собираешься делать?
– Я хочу ее помыть, – сообщила Мэл и вышла из смотровой с младенцем на руках.
Кухня оказалась большой и чистой. Поскольку Джек снабжал доктора стряпней, тот, вероятно, вообще ей не пользовался. Она бросила подставку для посуды на пол в углу и осторожно положила ребенка на сушилку. Под раковиной нашла чистящее средство, быстро ее протерла и хорошенько вымыла. Затем проверила температуру и наполнила раковину водой, в то время как ребенок, раздраженный донельзя, громко и заливисто плакал. К счастью, на раковине лежал кусок мыла цвета слоновой кости, который Мэл тщательно прополоскала.
Засучив рукава, она взяла маленькое голое тельце на руки и опустила в теплую воду. Крики сразу прекратились.
– Ой, – удивилась она. – Тебе, оказывается, нравится принимать ванну? Чувствуешь себя как дома, да?
Док Маллинз вошел на кухню, уже одетый, с упаковкой детской смеси в руках. За ним с полотенцами в руках вошел Джек.
Мэл осторожно протерла ребенка мылом, смывая родовую грязь теплой водой, которая, как она надеялась, слегка повысила температуру ребенка. – Ее пупку надо уделить немного внимания, – озабоченно диагностировала она. – Есть идеи, кто может быть ее матерью?
– Вообще без понятия, – сказал Док, наливая воду из бутылки в мерную емкость.
– Может, кто-то из тех беременных, которые вам известны? Было бы логично начать с этого.
– Беременные пациентки из Вирджин-Ривер, которые приезжали сюда для дородовых осмотров, не стали бы рожать дома. Может быть, кто-то приехал из другого города. Возможно, это одна из моих пациенток, которая родила, не прибегая к медицинской помощи, и это может стать еще одной проблемой. Как мне кажется, вы понимаете, о чем я, – добавил он несколько самодовольно.
– Я знаю, что делаю, – парировала она с не меньшим бахвальством. – Хорошо, каков ваш план?
– Думаю, что буду возиться с пеленками, кормлением и стану в итоге старым сварливым дедом.
– Мне кажется, вы имели в виду – еще более сварливым дедом.
– Что поделать, особого выбора у меня нет, – пожал плечами Док.
– В городе нет женщин, которые могли бы вам помочь?
– Возможно, но только частично. – Док наполнил бутылку и поставил ее в микроволновую печь. – Я справлюсь, не волнуйся. – Затем он несколько рассеянно добавил: – Возможно, я не услышу ее рев по ночам, но она как-нибудь это переживет.
– Вы должны найти дом для этого ребенка, – потребовала Мэл.
– Ты приехала сюда в поисках работы. Почему тогда не предлагаешь помочь?
Глубоко вздохнув, Мэл подняла ребенка из раковины и положила на полотенце, которое держал Джек. Она одобрительно наклонила голову, увидев, как Джек уверенно взял младенца, плотно запеленал и прижал к себе.
– У тебя неплохо получается, – похвалила его Мэл.
– У меня есть племянницы, – напомнил он, прижимая ребенка к своей широкой груди. – Поэтому мне доводилось ухаживать за детьми. Ты собираешься ненадолго остаться? – сменил Джек тему.
– Идея неплохая, но есть проблемы. Мне негде остановиться. Та лачуга не только мне не подходит – она совершенно неприемлема для этого ребенка. Там крыльцо обвалилось, помнишь? А к двери черного хода нет ступенек. Единственный вариант – это буквально вползать внутрь.
– У меня наверху есть комната, – сказал Док. – Если ты останешься и поможешь, тебе за это заплатят. – Затем он посмотрел на нее поверх очков для чтения и строго добавил: – Только не привязывайся к ней. Рано или поздно объявится ее мамаша и захочет вернуть ребенка обратно.
Джек вернулся к себе в бар и принялся звонить с кухонного телефона. На том конце провода ответил хриплый, низкий голос:
– Алло?
– Шерил? Ты уже проснулась?
– Джек? – уточнила женщина. – Это ты?
– Да. Мне нужна помощь. И побыстрее.
– Что случилось, Джек?
– Скажи, миссис Мак-Кри не просила тебя убраться в хижине для медсестры, которая собиралась приехать в город?
– Э-э-э… Ага. Правда, до этого дело так и не дошло. У меня… я думаю, это был грипп.
«Да, и называется он “Смирнов”», – мрачно подумал Джек. Или, что еще более вероятно, «Эверклир»[13] – по-настоящему злющий, чистейший зерновой спирт крепостью выше 90 градусов. – Сможешь сегодня этим заняться? Я собираюсь ремонтировать там крыльцо, и мне нужно, чтобы кто-то убрался в этой халупе. Я имею в виду, действительно вычистил. Она уже здесь и пока остановилась у Дока, но нужно привести это место в порядок. Согласна?
– Ты собираешься туда подъехать?
– Я пробуду там большую часть дня. Можно было позвонить кому-нибудь еще, но я подумал, что сначала стоит попросить тебя. Только нужно, чтобы ты была трезвой как стеклышко.
– Я трезвая! – с жаром воскликнула Шерил. – Ни в одном глазу.
На этот счет Джека одолевали определенные сомнения. Скорее всего, она возьмет с собой фляжку, чтобы прикладываться время от времени, пока будет заниматься уборкой. Но он решил пойти на риск (немалый, надо признать), поскольку предполагал, что она согласится – и хорошенько постарается, если он ее об этом попросит. Шерил была влюблена в него с тех самых пор, как он появился в этом городке, и постоянно искала любые поводы, чтобы оказаться с ним рядом. Он изо всех сил старался не давать ей ни малейшей надежды. Однако, несмотря на проблемы с алкоголем, она была сильной женщиной и умела хорошенько прибраться, когда брала себя в руки.
– Дверь открыта. Ты начинай, а я подъеду позже. – С этими словами он повесил трубку. Успевший зайти на кухню Проповедник осведомился:
– Нужна помощь, чувак?
– Да, – ответил Джек. – Давай поднапряжемся и починим ее домишко. Ее еще можно уговорить остаться.
– Ну, если ты этого хочешь.
– Это нужно городу.
– Ага, – хмыкнул Проповедник, – конечно.
______
Если бы у Мэл была какая-то иная медицинская специализация, она бы спокойно оставила ребенка на попечение старого доктора, села в свою машину и поминай как звали. Но акушер так никогда бы не поступил – она не в силах была отвернуться от брошенного на произвол судьбы младенца. Если уж на то пошло, то Мэл не могла избавиться от чувства глубокого беспокойства за судьбу матери ребенка. Решение было принято за считаные секунды; она не могла оставить малыша под присмотром старого доктора, который не услышит, если девочка ночью будет заливаться плачем. И еще нужно находиться рядом, если мать ребенка обратится за медицинской помощью, поскольку специальностью Мэл был уход за женщинами во время родов и в течение послеродового периода.
Оставшуюся часть дня Мэл занималась тем, что исследовала дом Дока. Запасная комната, которую он ей предоставил, оказалась не просто гостевой – там находились две больничные койки, стойка для капельниц, поднос, прикроватный столик и кислородный баллон. Единственным предметом мебели, на который можно было присесть, оказалось кресло-качалка, и Мэл была уверена, что оно предназначалось специально для молодой матери и ребенка. Найденного младенца пока что поместили в инкубатор из оргстекла в смотровой комнате на первом этаже.
Дом Дока мог функционировать, как полноценная клиника или даже больница. Гостиная внизу служила залом ожидания, в столовой находилась стойка для регистрации. Еще там были кабинет для осмотров, лечебный кабинет (оба весьма скромных размеров) и кабинет врача. На кухне стоял маленький столик, за которым Док, несомненно, принимал пищу, когда не останавливался у Джека. Кухня представляла собой довольно необычное зрелище: тут располагались автоклав для стерилизации инструментов и запертая аптечка для хранения наркосодержащих лекарственных препаратов. В холодильнике оказалось несколько наборов крови и плазмы, а также продукты. Запасов крови там было больше, чем еды.
На втором этаже оказалось всего две спальни – ее, с больничными койками, и спальня Дока Маллинза. Ее жилище не отличалось особым комфортом, но все равно это было лучше, чем грязная хижина в лесу. Там царили спартанская суровость и простота: паркетный пол, небольшой ковер, грубые простыни с пластиковым наматрасником, который громко шелестел, когда его шевелили. Она уже начала тосковать по своему любимому пуховому одеялу, простыням за четыреста долларов, мягким египетским полотенцам и толстому плюшевому ковру. Мэл задумалась над тем, что привычные для нее атрибуты комфортной жизни остались позади, однако раньше ей казалось, что это будет полезно, что она готова к серьезным переменам.
Друзья и сестра Мэл пытались отговорить ее от этого поступка, но, к сожалению, им это не удалось. Она с трудом пережила угнетающий опыт раздачи всей одежды и личных вещей Марка. Однако его фотографию, часы, платиновые запонки, которые подарила ему в последний день рождения, и обручальное кольцо она сохранила. Когда появилось предложение о работе в Вирджин-Ривер, Мэл продала всю мебель из их дома, выставив ее на торговую площадку. Предложение о покупке поступило только через три дня, даже несмотря на смехотворные по меркам Лос-Анджелеса цены. Она собрала в дорогу три коробки с «сокровищами»: любимые книги, компакт-диски, фотографии и всякие безделушки. Настольный компьютер она отдала подруге, но ноутбук и цифровую камеру оставила себе. Что касается одежды, то Мэл забила ею три чемодана и одну сумку, а остальное раздала. Больше никаких платьев без бретелек для посещения модных благотворительных акций и никаких сексуальных трусиков для тех вечеров, когда Марку не приходилось работать допоздна.
Мэл собиралась начать все сначала, чего бы это ей ни стоило. Назад возвращаться было некуда; она не хотела, чтобы хоть что-то связывало ее с Лос-Анджелесом. Теперь, когда дела в Вирджин-Ривер пошли не так, как планировалось, Мэл решила задержаться тут на пару дней, чтобы помочь Доку, а затем отправиться дальше, в Колорадо. «Что ж, – подумала она, – хорошо будет оказаться рядом с Джоуи, Биллом и их детишками. Я легко могу начать новую жизнь где угодно, в том числе и у них».
Мэл и Джоуи всегда держались друг за друга. Джоуи была на четыре года старше и вышла замуж за Билла пятнадцать лет назад. Их мать умерла, когда Мэл было всего четыре года – девушка едва могла ее вспомнить. А их отец был значительно старше матери. Он мирно скончался десять лет назад в своем лейзибой-кресле[14], дожив до семидесяти.
Родители Марка были еще в добром здравии, проживая в Лос-Анджелесе, но она никогда не пылала к ним особой любовью. Они всегда относились к ней сдержанно, даже с прохладой. Смерть Марка ненадолго их сблизила, но ей потребовалось всего несколько месяцев, чтобы осознать: за все это время они ни разу ей не позвонили. Она связалась с ними, чтобы проверить, как им удается справляться со своим горем, но, похоже, эти люди просто позволили себе забыть о ее существовании. Мэл не удивилась, заметив, что совершенно по ним не скучает. Она даже не сообщила им, что уезжает из города.
Правда, у нее там остались прекрасные друзья. Подруги из школы медсестер и больницы. Они регулярно ей звонили. Вытаскивали ее из дома. Позволяли ей при встречах вспоминать Марка и заливаться слезами. Но спустя некоторое время, хотя Мэл их искренне любила, она начала связывать их с фактом смерти Марка. Жалостливого выражения в их глазах при очередной встрече было достаточно, чтобы пробудить ее боль. Как будто вокруг все свернулось в одну большую и тугую петлю безнадежности. Она всего лишь страстно хотела начать все сначала. Найти место, где никто не знал, насколько тусклой и бессмысленной стала ее жизнь.
Позднее днем Мэл передала ребенка на попечение Дока, а сама отправилась в душ; она с наслаждением стояла под струями воды, оттирая себя от грязи мочалкой с головы до пят. Вымывшись и просушив волосы, она надела длинную фланелевую ночную рубашку, большие пушистые тапочки, а затем спустилась в кабинет Дока, чтобы забрать младенца и бутылку с детской смесью. Надо было видеть выражение его лица, когда он увидел ее в таком виде. От удивления его глаза округлились, словно блюдца.
– Я накормлю ее, убаюкаю и уложу спать, – сообщила она. – Если у вас нет других предложений.
– Всенепременно, – ответил он, передавая ей ребенка.
В своей комнате Мэл, укачивая, кормила девочку. И, конечно же, глаза у нее были на мокром месте.
Никто в этом городе не знал, что она не может иметь детей. Они с Марком пытались найти способ преодолеть эту проблему. Поскольку на момент свадьбы ей было двадцать восемь, ему тридцать четыре, а до этого они прожили вместе уже два года, им не хотелось ждать. Она не использовала противозачаточные средства, и после года безуспешных попыток забеременеть им пришлось обратиться к специалистам. С Марком, похоже, было все в порядке, однако ей пришлось восстановить трубы и убрать эндометриоз с внешней стороны матки. Но результата это не принесло.
Мэл принимала гормоны и после каждого полового акта стояла на голове. Каждый день она замеряла температуру, чтобы засечь время начала овуляции. Она использовала так много домашних тестов на беременность, что, наверное, стоило купить акции компании-производителя. И все впустую. Они только успели сделать первую попытку экстракорпорального оплодотворения, обошедшуюся в пятнадцать тысяч долларов, когда Марка убили. Где-то в морозилке в Лос-Анджелесе остались на хранении ее оплодотворенные яйцеклетки – если она когда-нибудь дойдет до такой степени отчаяния, чтобы попытаться забеременеть в одиночку.
Одиночество. Это было ключевое слово. Она так сильно хотела ребенка, а теперь держала в руках брошенную кем-то девочку. Красивую девочку с розовой кожей и редкой шапочкой каштановых волос. Это заставляло ее буквально реветь от тоски.
Малышка была сильной и здоровой, с удовольствием ела, от души отрыгивая. Этой ночью Мэл крепко спала, несмотря на плач, раздававшийся рядом с ней из постели.
В ту ночь Док Маллинз сидел в своей кровати с книгой на коленях и прислушивался. Так, значит, ее терзает какая-то душевная боль. К тому же отчаянно сильная. И девушка пыталась скрыть это за маской остроумия и сарказма. «Все совсем не то, чем кажется», – подумал он, выключая свет.
