Роман Елиава
Тульский детектив II. Буцефал и скопцы
1
Трегубов, молодой урядник, недавно принятый на службу в тульскую полицию, в задумчивости вошёл в здание своего управления. В этой задумчивости он пребывал уже долго – на протяжение всего пути от вокзала до полиции. Один раз даже с трудом увернулся от конки, заметив её в последний момент. Вслед уряднику понеслись проклятия, но он даже не обратил на них внимание. Конечно, на вокзале ему показали место, где крепился паровой колпак на паровозе, но, не будучи инженером, Иван не понимал, как можно было быстро и тайно демонтировать столь значительную и, наверное, очень тяжелую деталь паровоза. Во-вторых, как для полицейского чина, ему был непонятен сам резон такого поступка. Молодой полицейский мог понять похищение часов из кармана или же кошелька с банкнотами казначейства. Но паровой колпак! Зачем? И главное – как?!
– Петрович здесь? – спросил он писаря Белошейкина, занятого перебором каких-то листов, исписанных его же красивым почерком.
Писарь некоторое время продолжал переводить взгляд с листа в правой руке на лист в левой, отыскивая там что-то одному ему ведомое и не отвечая на вопрос Ивана. Затем удовлетворённо хмыкнул, отложив один из них на стол перед собой, а второй – кинув поверх большой стопки.
– Нет, – ответил Белошейкин, бросив взгляд поверх очков на урядника, – с утра ещё не приходил.
– Ладно, тогда подожду его здесь. Раз его ещё не было, должно быть, задержался у начальства, – пробормотал Иван себе под нос, присаживаясь рядом с писарем.
– Что, Иванушка, не весел, что головушку повесил? – заговорил стихами Ершова Белошейкин, продолжая разбирать свои бумаги.
– Какое-то очень странное хищение на вокзале, – ответил Иван, слегка обрадовавшись, что нашёл человека, которому можно излить душу. – Думаю, что будет очень сложное дело. Крадут то обычно что-то мелкое, что легко украсть и легко спрятать, или что легко продать.
– Неужто кто паровоз угнал? – писарь прекратил шуршать бумагами и заинтересованно уставился на Ивана.
– Не паровоз, – смутился молодой урядник, – но очень важную деталь от него украли.
– Дай угадаю, – подошел к ним урядник Семёнов. Он демонстративно собрал на лбу несколько морщин и закатил глаза, – это, это…паровозный гудок!
– Не угадал, – ответил Трегубов. – Паровой колпак.
– Ничего себе! – поразился Семёнов и уже хотел что-то добавить, но тут открылась дверь и показалась грузная фигура пятидесятилетнего Столбова. За ним в дверях маячил городовой. Пристав мгновенно оценил обстановку и наличие людей в управлении. Определив, кто был занят делом, а кто нет, он отдал приказ:
– Так, Семёнов и Трегубов, быстро со мной, на Грязевской двойное убийство!
Это была скорее изба с надстройкой вокруг печи, чем двухэтажный дом. Бревна сруба почернели от старости, а сама конструкция покосилась. Резьба, некогда обрамлявшая окна, местами потрескалась, местами просто отвалилась. Перекошенный забор давно не красили, а петли калитки проржавели до состояния пыли. Вдоль забора, как с одной, так и с другой стороны, росла дикая трава. Дом с темными окнами производил тягостное впечатление, которое усиливалось за счёт отсутствия в этот день солнца. Погода была пасмурная и облачная, начиналась осень.
Странно было видеть такое обветшалое строение совсем недалеко от современной кирпичной фабрики по производству самоваров Баташева. Та просто блистала чистотой и новой краской.
– Их обнаружила девка, которая приходит убирать дом, – пояснил городовой по дороге.
Трегубов напряг память и вспомнил, что они уже раз встречались. Кажется, фамилия городового была Антонов, имя – отчества он не помнил. Это был мужчина в годах, возможно, даже старше Столбова. Его рука то нервно сжимала, то разжимала рукоять шашки, а мундир был помятым и нуждался в стирке.
– Супостатов уже, наверное, след простыл, но, как говорится, береженого Бог бережет, – продолжал городовой, доставая револьвер.
Семенов и Трегубов, не сговариваясь, последовали его примеру. Столбов толкнул деревянную калитку из отсыревших от дождей серых досок. Калитка раскрылась с неприятным скрипом, ударилась о забор, слегка отскочила от него, да так и осталась в открытом положении.
Урядники переглянулись и медленно прошли во двор. Протоптанная до крыльца тропинка была единственным доказательством того, что дом был жилой. Следом во двор проследовали Столбов и Антонов. Иван медленно поднялся по сгнившим ступеням крыльца, которые опасно прогибались и скрипели под его весом.
– Не заперто, – сказал урядник, увидев, что дверь приоткрыта.
– Семенов, обойди на всякий случай, – приказал Илья Петрович. – Трегубов, заходим.
Подождав пока Семенов скроется за углом, Иван осторожно начал открывать дверь одной рукой, держа в другой наготове револьвер. Дверь открылась, урядник сделал шаг в темноту, остальные полицейские последовали за ним.
Иван прошел небольшие сени и оказался в большой комнате, которая занимала практически весь первый этаж. В помещении было три окна: два впереди, с видом на задний двор, одно слева. Справа была печь и крутая деревянная лестница на второй этаж. Сама комната была практически пуста, только вдоль стен тянулись стулья и лавки. На стенах деревянные полки чередовались с иконами, на полках стояли подгоревшие свечи. В углу виднелся деревянный крест на подставке.
Но, в первую очередь, вошедшим бросилось в глаза тело. Оно лежало в центре комнаты навзничь, раскинув руки и ноги в разные стороны. Иван сделал два шага вперед, чтобы разглядеть в тусклом свете, проникающем через небольшие окна, кто это мог быть. Глаза женщины, лет тридцати или сорока, остекленели и незряче смотрели прямо на одну из икон, висящих на стене. Рот остался раскрытым в немом крике. На животе и груди через сарафан были видны засохшие черные раны. Само тело лежало в огромной луже уже свернувшейся крови. Трегубов обратил внимание, что руки женщины сжаты в кулаки, словно она пыталась собраться с силами во время своего последнего крика, застывшего маской боли на ее лице.
От трупа в центре – а то, что это был труп, ни у кого не оставалось сомнений – тянулась кровавая полоса. Полицейские проследили взглядом и обнаружили второе тело в темном углу у лестницы.
– Антонов, зажги фонарь или свечу, не видно же ни черта! – приказал Столбов, и Иван уловил признаки волнения в этом возгласе, казалось бы, уже привыкшего ко всему человека.
Городовой подошёл к стене, где взял одну из свечей, что была поцелее, и зажег её. Не то что стало бы намного светлее, но темный угол уже просматривался лучше.
– Она ползла, – сказал Иван, – а убийца, кто бы он ни был, продолжал наносить удары ножом.
Колени второй жертвы были подогнуты, а руки лежали на первой ступени лестницы. Это тоже была женщина, внешне очень похожая на первую. На её спине виднелись засохшие раны, а из лопатки торчал нож.
– Самодельный, – заявил городовой, нагнувшись над жертвой и поднимая над ней свечку.
Он потрогал деревянную рукоять, а затем попытался потянуть нож двумя пальцами. Нож не сдвинулся с места.
– Застрял? – спросил пристав.
– Да, – ответил Антонов, нагибаясь и пристальнее рассматривая нож, – застрял в кости, может, в лопатке. Поэтому убийца и не забрал его, видать, торопился. Могу ошибиться, но нож сделан из каретной рессоры.
– С этим ещё успеем разобраться, – сказал Столбов и обернулся на шаги.
– Никого вокруг нет, – заявил вошедший Семенов, опустил глаза, снял фуражку и перекрестился. – Матерь божья! Кто ж её так?
После этого он перевел взгляд на городового и заметил ещё один труп.
– Спастись пыталась, – повторил он догадку Трегубова.
– Скорее всего, – подтвердил Илья Петрович. – Так, Семенов… хотя нет, не ты. Трегубов, доставай бумагу и всё описывай. Семенов, оставайся здесь, а мы на второй этаж. Антонов, свети!
Полицейские взобрались по крутой и скрипучей лестнице на второй этаж. Очевидно, что второй этаж был пристроен позже, чем построен сруб. Обстановка тоже была совсем небогатая. Две старых то ли кровати, то ли лавки, сделанные из дерева, стояли у печной трубы с двух сторон. Матрасы, одеяла и другие элементы постели валялись, разбросанные на деревянном полу. Кроме них были какие то обрывки бумаг, а также коробки, раскрытые и помятые. В углу стоял комод, – оба ящика были вынуты и валялись рядом. Полки, где также стояли свечи, хранили следы активного обыска.
– Интересно, он нашел, что искал? – задал вопрос Антонов.
– Или они, – оглядываясь, произнес Трегубов.
– Похоже на ограбление, – заявил городовой. – Залезли воры ночью, хозяева проснулись – их зарезали.
– Вечером, а не ночью, – поправил Трегубов.
– Почему вечером? – удивился Антонов.
– Обе жертвы опрятно одеты, а не наспех, как если бы спросонья, – пояснил Иван.
– Ты прав, Трегубов, – согласился пристав. – Кроме того, обратите внимание, что входная дверь и окна целы. Стало быть, наш убийца или убийцы и жертвы могли знать друг друга.
– То есть сами впустили? – спросил Антонов.
– Пока похоже, что так, – ответил Столбов.
– Тогда мы их быстро найдём, – предположил Иван.
– Не уверен, – Илья Петрович покачал головой, – это может быть как сосед, так и случайный знакомый. А как нам определить их полный список, если кроме жертв никто здесь больше не жил, я пока не представляю.
Иван прошелся вдоль стен, разглядывая вещи под ногами. Он подвигал тряпки сапогами, поскольку руки были заняты письменными принадлежностями.
– Не похоже, что убитые были богатыми. Может, это и не знакомый, а кто случайный, на авось, – сделал ещё одно предположение урядник.
– Может и так, – Илья Петрович тоже осмотрелся по сторонам, – только мне сдается, что искали что-то конкретное. Очень уж тщательно перевернули все вверх дном в таком действительно небогатом доме.
– Да и женщин сразу убили, – заметил Антонов. – Похоже, что он сначала их убил, а потом начал уже искать. Мог ведь и допытывать, но не похоже на это.
– Вот именно! Но нам предстоит всё осмотреть ещё раз. Вдруг преступник что-то пропустил.
Полицейские приступили к тщательному осмотру, а Иван документировал все находки. Однако ничего интересного они так и не нашли. Ни документов, ни денег. Это подтверждало версию ограбления.
– Антонов, девка, та что здесь убирается, тебе что-то конкретное говорила о хозяевах? – спросил Столбов.
– Никак нет, напугана была сильно, да кто б тут не напугался.
– Ты имя и адрес взял у неё?
– Обижаете, Илья Петрович!
– Тогда завтра с утра доставишь её в полицию для снятия показаний, раз знаешь адрес. Сегодня уже поздно, и вряд ли мы ещё что-то найдем. Трегубов, организуй вывоз тел, а Семенов пока здесь подежурит.
2.
На следующее утро, когда Столбов зашёл в полицию, он с удивлением увидел, как навстречу ему поднимается земский врач Александр Францевич Рар. Доктор был примерно ровесником пристава, и имел очень респектабельный вид в своем дорогом костюме и блестящих ботинках. В его излучающей благополучие внешности прежде всего выделялись большие ухоженные бакенбарды. Они были практически полностью седые, в отличие от волос на голове.
– Здравствуйте, Александр Францевич, – любезно поздоровался пристав, вспомнив, что их последняя встреча не носила любезного характера, поскольку доктор был одним из подозреваемых, если не в убийстве, то в соучастии. – Чем обязан?
– Ах, Илья Петрович, я тоже рад Вас приветствовать, – ответил доктор, как будто и не помня давешнюю размолвку. – У меня к Вам дело.
Доктор замолчал и оглянулся вокруг, как бы давая понять, что это дело деликатного свойства и не предназначено для ушей окружающих полицейских.
– Ну, что же, тогда милости просим ко мне, – Столбов жестом пригласил Рара к себе в кабинет.
Сам кабинет был небольшим и скудно обставленным: заваленный бумагами стол с двумя стульями с противоположных от него сторон, шкаф, также содержащий бумаги, вешалка для верхней одежды – вот и вся нехитрая обстановка. Располагался он в небольшом деревянном двухэтажном здании, одном из четырёх, принадлежащих тульскому управлению полиции.
Пристав уселся за стол, жестом приглашая доктора последовать его примеру.
– Какой ужас! – начал доктор, – кто бы мог подумать, что Людмила Павловна отравила Алексея и пыталась отравить дочку Мглевского, чтобы расстроить её свадьбу с сыном Алексея. Прямо шекспировские страсти в нашей губернии!
Земский врач покачал головой, а пристав смотрел на него и ждал продолжения, – не театральные же страсти пришел обсуждать с ним доктор.
–
Скоро будет суд. Меня, как свидетеля, вызывает прокуратура. Да – с, – погрузился в недавние воспоминания доктор.
– Но Вы пришли сюда по другому поводу? – прервал нависшую паузу Столбов.
– Да, не поэтому. Очень жаль, что с Михаилом приключилась такая история, жаль молодого Торотынского, но жизнь идёт дальше. Я, собственно, заехал за Вами по поручению. Снаружи нас ждет извозчик.
– Куда же мы поедем? – удивился пристав.
– Тут недалеко, – ответил доктор, – можно было бы и пройтись, но я знаю, что у вас мало времени.
– Александр Францевич, извините, но у меня его настолько мало, что я не могу с Вами сейчас кататься по городу. Поверьте, мне очень приятно Ваше общество, и если Вам что-то нужно, то вечером…
– Илья Петрович, простите что перебиваю Вас, но с Вами хочет встретится человек тоже очень занятой. Это не займёт много времени, и я быстро верну Вас назад к службе.
– Кто же это?
– Свечин Фёдор Александрович.
– Предводитель дворянства? Зачем я ему понадобился? – удивился пристав.
– Знаете, Илья Петрович, мы с Фёдором Александровичем – заядлые охотники, а он даже небезуспешно пишет литературные очерки этой тематики.
– Конечно, я это помню.
– Так вот, он недавно спросил, знаю ли я кого-то из полицейских чинов, кто мог бы, так сказать, без лишнего шума разобраться с таинственным происшествием. Мы с Вами нехорошо расстались в прошлый раз, но я понимаю, что такая у Вас служба, поэтому взял на себя смелость рекомендовать Вас, зная о Ваших успехах в таких делах.
– Что же случилось? – поинтересовался Илья Петрович.
– Фёдор Александрович не раскрыл мне подробностей, – сказал Рар и вопросительно посмотрел на Столбова.
– Хорошо, – решил пристав, – едем, Александр Францевич, в дворянское собрание, я полагаю?
– Да, – подтвердил доктор, вставая.
Выйдя из кабинета, Столбов увидел Антонова, рядом с которым стояла, потупив глаза, девочка лет тринадцати или четырнадцати, скромно одетая в серый сарафан и серый платок на голове.
– Я уезжаю ненадолго, – сказал городовому пристав. – Чтобы не терять времени, дождись, пожалуйста, Трегубова, и пусть он проведёт опрос.
Дом дворянского собрания находился на пересечении Верхне-Дворянской и Киевской улиц. Это было красивое трехэтажное здание в центральной его части и двухэтажными крыльями по бокам, к окончательному облику которого поочередно приложили своё искусство два архитектора: Федосеев и Иванов. Когда доктор и пристав вошли, то увидели, что Свечин уже торопливо спускался по лестнице. Это был сухощавый мужчина с большой залысиной на лбу и окладистой, слегка торчавшей вперед бородой.
– Ах, Александр Францевич, – остановился предводитель губернского дворянства, а с этого года ещё и действительный статский советник, – хотел бы пожелать Вам доброго дня, но не могу.
– Почему же? – удивился доктор.
– Вы, верно, ещё не слышали, – Свечин остановился напротив Столбова и Рара. – День поистине чёрный. Такая утрата для страны, для мирового литературного общества! В Париже скончался мой учитель, пример для творчества, Иван Сергеевич.
– Тургенев?! – воскликнул доктор. – Не может быть! Вы уверены?
– Абсолютно уверен, – печально произнёс Свечин.
– Это ужасно! Но почему? От чего?
– Пока сие достоверно неизвестно, – Свечин перевёл взгляд на Столбова. – А это?..
– Илья Петрович Столбов, пристав, о котором я Вам говорил.
– Илья Петрович, рад нашему знакомству. Я уже уходил, но могу задержаться на несколько минут. Был бы Вам обязан, если бы Вы мне оказали профессиональную помощь.
– Конечно, Фёдор Александрович, о чём речь? – спросил Столбов.
– Тогда пройдёмте в библиотеку. Вы подождете десять минут, доктор?
– Конечно, конечно, – заверил Свечина Рар.
Пристав и действительный статский советник поднялись в библиотеку. Свечин предложил Столбову сесть, а сам подошел к окну, посмотрел в него, затем резко развернулся лицом к полицейскому и заговорил:
– Знаете, произошел досадный и странный случай, за который я чувствую некоторую ответственность.
– Я во внимании, – Столбов показал свою заинтересованность.
– Я, знаете ли, развожу лошадей, – начал Свечин.
– Наслышан, – коротко подтвердил Столбов.
– В прошлом году мои лошади получили призы на Всероссийской выставке. Одна была особенно хороша. Жеребец Буцефал. Такие кони – мечта любого заводчика. И вот недавно у меня его выпросил мой давний друг, Минин Дмитрий Львович. Честно скажу, я не хотел отдавать Буцефала. Но он целый год меня уговаривал: мол, зачем тебе такой конь, а я на скачках возьму с ним призы… Скачки – это его увлечение. Уговаривал, уговаривал и уговорил. Продал я ему Буцефала несколько дней назад, – Свечин замолчал, обдумывая дальнейшие слова.
Столбов тоже молчал, пребывая во внимании.
– Так вот, два дня назад конь исчез, – медленно произнес Фёдор Александрович.
– Украли? – спросил Столбов, справедливо полагая, что если бы конь просто сбежал, то к полицейскому бы не обратились.
– В том то и дело, что непонятно, – Свечин пристально посмотрел на Столбова, – как мне говорят, исчез из конюшни у всех на глазах. И исчез через несколько дней, после того, как Минин с трудом уговорил продать ему коня, даже денег не успел отдать за него. Получается, что сделка как бы не завершена. Но тут дело не в деньгах, а в двусмысленности происходящего и странности происшествия. Я хотел бы разобраться, что произошло. Как хотел бы и сам Дмитрий Львович. Знаю, что для полиции сей случай незначителен, поэтому я посоветовался, кто бы мне мог помочь разрешить его, и Александр Францевич порекомендовал Вас, как человека, который опытен, всегда достигает правды и при этом достаточно деликатен.
– Мне лестно, что господин доктор такого мнения обо мне, – отозвался Столбов. – Я понял, что Вы хотите. Чтобы я сначала разобрался в происшествии без составления протокола?
– Вы меня правильно поняли, – кивнул Свечин.
– Но если пропажа лошади не будет, скажем так, урегулирована каким-то образом среди заинтересованных лиц, а приобретёт все признаки обычного конокрадства, то я заведу полицейское дело?
– Совершенно верно.
– Ну, что же, договорились, Федор Александрович?
– Благодарю. Идёмте, а то я уже опаздываю. Я предупрежу Дмитрия Львовича о визите полиции.
Свечин попрощался и стремительно сбежал по лестнице. Столбов спустился гораздо медленнее, размышляя о ситуации с лошадью. Очевидно, что дело было не в деньгах, а сомненью подверглись дружеские отношения Минина и Свечина. Причём, как понимал это пристав, недоверие проросло с двух сторон. Причиной же стала сама загадочность происшествия. Интересно, что же произошло? «На это придётся потратить время», – вздохнул Столбов. А его то сейчас и не было. Столько работы, и ещё новые обязанности помощника… Всё это изматывало Илью Петровича. В который раз пристав подумал про себя, что становится стар для такой работы.
Доктора Столбов застал в экипаже, тот сидел и откровенно злобно пыхтел, читая газету.
– Что там такое приключилось? – спросил Столбов. – Ещё кто-то умер?
– Нет, но Бородин Александр Порфирьевич – знаете такого? – стал почетным членом медицинского общества!
– Вы же не завидуете? – спросил Столбов, усаживаясь в двухместную коляску рядом с земским врачом.
– Нет! Отдаю ему должное. Он, действительно, хороший врач и преподаватель, но таких сотни, если не тысячи вокруг! Вы же понимаете, что это потому, что он композитор! Вот и был бы в почёте в музыкальном сообществе!
– Ах, Александр Францевич, мне кажется, что настоящее признание – это не раздавание друг другу знаков почета в медицинской среде, а выздоравливающие и благодарные пациенты у врачей, которые находятся на переднем крае борьбы с болезнями, как Вы, например.
– Вы правда так считаете? – задумчиво спросил доктор, заметно успокоившись после слов Столбова.
– Конечно. Мы приехали, позвольте откланяться.
– Как поговорили с Фёдором Александровичем?
– Нормально, но дел теперь только прибавилось, – честно признался пристав.
– Ну, Вы тоже на переднем крае, только на своём, куда деваться, – сказал доктор на прощанье.
«Вот именно: куда деваться», – подумал Столбов, возвращаясь к себе. Ни девочки, ни Антонова он уже не обнаружил.
– Так, Белошейкин и Трегубов, хватит точить лясы. Иван, ты взял показания у девочки?
Трегубов, не заметивший возвращения Столбова и по обыкновению коротавший ожидание с писарем, умевшим писать и одновременно поддерживать беседу, подскочил от неожиданности на стуле.
– Да, – отрапортовал он приставу, – только толку никакого.
– Что узнал? Коротко, нет времени читать.
– Ничего не знает. Напугана. Взяли её на работу пару дней назад. Второй раз всего пришла убраться, а тут такое.
– Кто убитые женщины, она сказала?
– Да, Петровы. Они сёстры: Серафима и Олимпиада.
– Серафима и Олимпиада, – хмыкнул пристав. – Ну, имена – уже кое-что. Чем занимались?
– Она не знает, говорит только, что очень набожные были.
– Это мы сами видели давеча – иконы, свечи, и даже крест.
– Илья Петрович! – в комнату, тяжело дыша, забежал высокий, худой и костлявый молодой мужчина.
– Филимонов, в чём дело, что случилось? – спросил Столбов молодого аптекаря, который подрабатывал вскрытиями для полиции.
– Эти две женщины, которых вчера привезли, – ответил он, переводя дыхание.
– Что с ними?
– Это же ужас какой!
