bannerbannerbanner
Костер Померанца и Миркиной. Эссе, лекций, стихи

Роман Перельштейн
Костер Померанца и Миркиной. Эссе, лекций, стихи

Полная версия

Посвящаю моей жене Юлии


Предисловие

Духовное наследие Григория Померанца и Зинаиды Миркиной огромно, и оно нуждается в освоении. В эту книгу вошли эссе, очерки, статьи, которые были написаны по тому или иному поводу, но все они посвящены чете мудрецов. Отдельный корпус текстов составляют лекции 2018–2019 гг., прочитанные в Музее на Донской в рамках семинара «Работа любви». Лекционный курс является продолжением эссеистики, а та, в свою очередь, ориентирована на вопросы, которые поднимаются на семинарских занятиях. В этой ситуации неизбежны повторы. И я надеюсь, что читатель не будет судить меня слишком строго за частое обращение к одним и тем же темам, лейтмотивам, «выбранным местам», фактам биографии, которые не меняются при смене аудитории.

Григорий Соломонович называл людей близких ему по духу «творческим меньшинством» и считал, что их в количественном отношении немного. Однако почитателей творчества автора «Записок гадкого утенка», как мне кажется, становится всё больше. Неизменно растет интерес и к «поэзии священной глубины», как окрестил Померанц стихи своей супруги. Но не все так просто. Я знаю людей, чрезвычайно высоко ставящих Померанца как мыслителя и лишь из уважения благожелательно отзывающихся о поэтическом даре Миркиной. Имеет место и обратная ситуация. Из Миркиной делают икону, оставляя за бортом своей жизни золотоносный пласт философической померанцевской прозы. Могу сказать только одно. Воспринимать их по отдельности – это значит не понимать их. Часто главы «Записок гадкого утенка» буквально увенчиваются стихами Зинаиды Александровны. Это движение в фарватере прозрений друг друга всегда завораживало меня. А лекции, которые они читали в унисон, увлеченно поправляя друг друга! Словом, представить себе одного без другого совершенно невозможно. Судьба могла и не свести их, но тогда бы это сделал Бог. Она очень темпераментный, горячий человек, достигавший в созерцании последних глубин покоя и отрешенности. Он, человек мягкий, умеющий уступать, искать и находить компромиссы, обладал в парализующих волю ситуациях львиным бесстрашием. Они разные, очень разные, и в то же время представляют собой один духовный организм. Тем, кто был свидетелем этого чуда, несказанно повезло. Но чудо продолжается. Они оставили нам свои сочинения, свой семинар, свой дух.

Заканчивается эта книга циклом стихов, помещенных в отдельный раздел. Первый опыт исследования творчества мудрецов был предпринят мною в монографии «Старая дорога», которая также завершалась стихами. Они, как и все, что я пишу в последние годы, адресованы бесконечно дорогим мне людям – моим наставникам, вернейшим друзьям – философу Григорию Померанцу и поэту Зинаиде Миркиной.

Когда Григорию Соломоновичу пела дифирамбы либеральная элита 90-х, он оставался равнодушен. Не могла смутить его и резкая критика православных фундаменталистов. Друг четы мудрецов Л. Суркова написала в своих воспоминаниях о том, что когда-то Померанц был очень политизирован. Именно он своей «овощной речью» в институте философии приостановил задуманную реабилитацию личности Сталина. Антисталинский доклад в шутку переименовали в «овощную речь» из-за фамилии докладчика. Может быть, речь была и «овощная», но била она, как молот. Да, он поступал по совести и в то же время никогда не забывал, что «чистая совесть» – уловка дьявола. В конце своей жизни Миркина говорила: «Если бы его назвали праведником, он бы пожал плечами: “Ну праведник, ну и что”. Он ни в чем не находил повода для гордости. Но он и не впадал в крайности самоуничижения. А ведь это всегда две стороны одной монеты. Я думаю, он просто угадал свое предназначение.

Меньше всего Зинаида Александровна хотела, чтобы мы сотворили из нее кумира. Она была путем во что-то гораздо большее, чем она сама. Ее творчество – это зеркало, которое отражает сокровенное, тихо и неприметно живущее. «Войди в дзен через это», – говорит мастер ученику, когда тому, наконец-то, удается расслышать журчание лесного ручья. Христос называет Себя дверью, приглашая нас войти в неиссякаемые глубины Своей и нашей души. Но мы замираем на пороге, нам страшно. И все же – назад пути нет. Впереди нас ждет большая работа. Мы не знаем, сколько нам отпущено, поэтому самое время засучить рукава.

Раздел I. Эссе

Костер Померанца и Миркиной

Померанц и Миркина похоронены на Даниловском кладбище в Москве. Померанц ушел первым. Зинаида Александровна пережила его на пять чрезвычайно активных лет. Оба преодолели девяностолетний рубеж, и до последних дней пребывали в ясном уме и твердой памяти. Глядя на строгий обелиск, под которым покоится прах наших мудрецов, я невольно обратил внимание на даты жизни. Григорий Померанц: 1918–2013, Зинаида Миркина: 1926–2018. Между его приходом и ее уходом – век.

Для тех, кто знает Померанца и Миркину, знаком с их судьбой и творчеством, представлять их излишне. Но я допускаю, что этот очерк может заинтересовать человека, слышавшего лишь краем уха об уникальной супружеской чете, которая на протяжении двадцати лет – с 1997 по 2017 руководила религиозно-философским семинаром «Работа любви». Оба они читали лекции, которые неизменно заканчивались ее стихами.

Миркина – псалмопевец, но вы не найдете в ее текстах следов архаики или стилизации. Это оригинальнейшие современные произведения, в которых, что кажется невозможным, начисто отсутствует дух самовыражения. В ее стихах всегда происходит встреча души с Богом, а иногда – и встреча двух Заветов: сын библейского патриарха Иакова Иосиф может напрямую обратиться к Иуде Искариоту. И неизменно звучит требование освободить Бога от наших болезненных фантазий о Нем. Я приведу одно из любимых стихотворений Зинаиды Александровны. Оно вошло в ее поэтический сборник «Из безмолвия».

* * *
 
Послушайте, никто не виноват!
Я плачу, бред минувшего отбросив.
Узнайте же меня. – Ведь я – ваш брат.
Я – ваш давно потерянный Иосиф.
О, дайте мне прильнуть к груди Отца!
Я – здесь. Вы ничего не совершили.
Пускай, пускай откроются сердца!
Не знаю, кто из нас лежал в могиле,
Но только знаю – мертвый оживет,
И жизнь пойдет с безгрешного начала,
С чистейшего листа… Я – здесь. Я тот,
Кого так долго вам недоставало.
 
 
О, только лишь раскрытие сердец! –
Я большего не знаю в мире чуда.
У нас один на всех, один Отец!
Так содрогнись и обними, Иуда,
Стоящего перед тобой Христа –
Ведь Он готов принять тебя в объятье.
Он – Дверь, что никогда не заперта.
Он Тот, Кто вечно собирает братьев,
Не вспоминая ни одной вины…
Не Он, ты сам себя осудишь строго,
Услышав Зов с последней глубины:
Откройте Дверь! Освободите Бога!1
 

Стихи Миркиной Померанц назвал «поэзией священной глубины»2. Эта поэзия, заметил Григорий Соломонович: «не заменяет и не отменяет других путей в глубину, но и они ее не могут заменить»3. Перефразируя Померанца, я бы сказал так – мистический путь богопознания не заменяет и не отменяет схоластического пути, ортодоксальных положений веры, но и схоласт не может заменить мистика4.

Каким же путем идет мистик? И что он предлагает? Давайте рассмотрим это на конкретном примере. Отзываясь на призыв освободить Бога, Григорий Померанц говорит, что глубина любой великой религии ближе к глубине другой великой религии, чем к собственной поверхности5. А это значит, что на глубине бытия, где, по выражению Блаженного Августина, «зла нет», нет и повода для раздоров, для самоутверждения, для духовного превосходства. И только на поверхности идет постоянная битва. Религии, уподобляясь идеологиям, меряются административными ресурсами, развитостью своих сугубо мирских институтов, сплочённостью рядов своих последователей. Всё это ни к чему подлинному мистику. Вот почему его впору назвать духовным реалистом. Он не кликушествует и не вертит столы. Мистик всегда стремится только к одному – видеть вещи такими, какие они есть. А на это способен лишь истинный созерцатель.

 

Проследим дальше за мыслью Померанца: «Различие языков и образов религиозного опыта не может быть устранено, оно неотделимо от различия культур, от многоцветности мира. Диалог не стирает этого многоцветия. Но он ведет в глубину, где все различия смотрятся как преломления единого луча внутреннего света, озарившего мир в древности и давшего силу становлению культурных миров […]»6.

«Единый луч внутреннего света», преломляясь через различные вероисповедания как через чудесные витражи, проецирует на экран нашего сознания образы Истины, которые покоряют нас и предстают самим совершенством. Они и есть совершенство. Было бы странным усомниться в этих образах и символах, в вероучительных догматах. Они спасительны для тех, кто их исповедует. Всегда и всем дается по их вере. Но человек эволюционирует. Не Бог эволюционирует, а именно человек, его представления о Непостижимом. И поэтому уже нельзя сказать, что нет никакого «единого луча», а есть только «окно», и само окно каким-то образом способно вызвать к жизни свет. Сколь бы ни был совершенен «многоцветный» витраж, какой бы искусный мастер ни вдохнул в него жизнь, требуется высший Мастер – сам Свет, который озарит наши сердца. Они лишь на первый взгляд такие разные, но все мы на последней глубине, на запредельной глубине, – дети одного Отца. Не только христиане или иудеи, мусульмане или буддисты. Решительно все живые существа. «У нас один на всех, один Отец!» Померанц написал об этом так: «А мистическая суть веры во всех высоких религиях одна. Сердца христиан, мусульман, буддистов, индуистов трепещут от одной тайны»7. Это слова мистика, которые ортодокс, и совершенно справедливо, подвергнет сомнению. Однако снова повторю. Религиозно-мистическое миросозерцание с его поэтическим стилем мышления не заменяет и не отменяет традиционного типа религиозного мышления, но и ортодокс не способен заменить мистика. Один схоласт может обвинять другого в модернизме и реформаторстве, это вполне законный упрек, но по отношению к человеку, который имел личный опыт Встречи с «Немым истоком бытия», подобные категории не применимы. Немецкий мистик Мейстер Экхарт, родственный по духу чете мудрецов, сказал о себе так: «Это Мейстер Экхарт, от которого Бог никогда ничего не скрывал»8.

Да, нас разъединяют океаны и пустыни, клише мышления, нравы, культы, вековые традиции. Всё так. Идеи прочнее горных хребтов и разделяют людей не хуже Альп и Апеннин. Но это не может стать препятствием для того, чтобы осознать – все мы, как сказала бы Зинаида Александровна, – ветки одного дерева, пальцы одной руки. Вот почему Померанц приходит к следующему заключению: «Главное в становлении духовности – понимание выхода ее глубинного уровня за все слова, все знаки, понимание всех писаний как перевод с несказанного на высказанный человеческий язык. К этому направлению примыкаем мы с Зинаидой Миркиной»9.

«Направление». Вот как он осторожно выразился. Не вероисповедание, не руководящая идея и уж, конечно, не идеология. Направление. Но на средиземноморскую логику подобная размытость формулировок действует, словно красная тряпка на быка. Неортодоксальные воззрения смущают приверженца буквы, который неукоснительно держится догматов, установленных Отцами. Наследник греческой философии, если он не видит себя со стороны, скажем, со стороны Востока, и не может вести себя иначе. Скульптурно-пластический элемент, четкий край, пусть даже и с плавным обводом, определяют особенности характера его мышления. На это обстоятельство исподволь указал исследователь немецкого романтизма литературовед Наум Берковский: «Новалис писал: “Лессинг видел чересчур остро и поэтому терял чувство целого во всей его неясности”»10. Замечание это драгоценно. «Чувство целого» – чувство исключительно религиозное, а для мистика – первостепенное. То, что мистическая ветвь ислама – суфизм так и не стала четкой и стройной системой взглядов, говорит в его пользу. Не потому ли суфизм всегда стремился к тому, чтобы быть явлением интернациональным. Суфий – мудрец, который может принадлежать к любой конфессии11. Суфий, как сказал бы Померанц, это – «бдительный страж Целого»12. Ну и конечно же признание Померанца «Пол-оборота на Восток стало частью меня самого» многое объясняет.

В лекциях, изданных под общем названием «Собирание себя», Григорий Соломонович описывает колебания культурно-исторического маятника, который движется от целостного восприятия мира – к дробному и обратно. «Архаика таинственно целостна, – говорит он. – Античность классическая, греко‐римская, некоторые соответствующие эпохи Индии и Китая были рационалистичны. Средние века опять повернуты к восстановлению целостности, единства через Дух, через постижение Бога в нашей культуре. Новое время опять повернуто в сторону более рациональных схем»13. Григория Соломоновича причисляли к «беспочвенным интеллигентам» и «безродным космополитам» еще и потому, что он преодолел в себе средиземноморское почвенничество. Померанца и ему подобных склонный больше к анализу, чем к синтезу, европейский ум еще долго будет брать под подозрение и спрашивать: «А не атеисты ли они вообще?». Исследователь буддизма британец Алан Уотс отмечает, что «восточный склад ума» для европейца «представляет собой нечто мистическое, иррациональное и непостижимое»14. Идейные оппоненты Померанца движутся в русле греко‐римской парадигмы. Никакого злого умысла в их высказываниях я не нахожу. Я склонен считать, что каждый из них честен перед собой. Исключение составляют случаи откровенного невежества, которое может паразитировать на любой духовной традиции.

В «Записках гадкого утенка» Григорий Соломонович приводит замечательный пример схоластического суждения: «Один мой оппонент заметил: “Померанц живет без берегов, а я так не могу. Если я верю в воскресение Христа, то я верю в воскресение Христа, а не во что-то около этого”»15.

Вот человек сказал, что он верит. Уточнений не требуется. Я глубоко уважаю то, к чему он пришел или к чему идет. Каждый путь к Источнику Жизни уникален и неповторим. Но разве не заслуживают внимания и уважения другие пути в глубину? Поэтический сборник Миркиной «Один на один» открывается следующим стихотворением, посвященным супругу:

* * *
 
Ни имени, ни громкой славы –
Но мы вдвоем в лесу пустом.
Мир выбирает вновь Варавву,
А мы останемся с Христом.
 
 
А мы с тобой – под лютым ветром.
Сплелись, как ветки, ты и я
С вот этим Третьим, незаметным,
Немым истоком бытия.
 
 
Немеет лес, и крик немеет,
Но как пророчит немота!
Все носят крестики на шее,
А мы остались у Креста.
 
 
А мы не молим о спасеньи,
Не ждем его, как чуда ждут.
Мы просто знаем: воскресенье
Есть самый тяжкий в мире труд.
 

Эти стихи датированы 1999 годом. Померанц и Миркина уже не питали никаких иллюзий относительно религиозного возрождения в масштабах страны. Но они же, как и многие другие чистые сердцем люди, делали все от них зависящее, чтобы подготовить Встречу души со Христом.

Вот что писали наши мудрецы в своей совместной работе «Великие религии мира». Привожу обширную цитату, чтобы читатель смог почувствовать и стиль их мышления, и общий дух книги.

«”Ничего не творю от Себя. Исполняю волю пославшего Меня”. Иными словами: меня нет, есть только Бог, заполнивший меня. “Я умер, жив во мне Христос”, – скажет впоследствии апостол Павел. Это и есть возможность повторить за Христом: “Я и Отец – одно”. Христос вытеснил из Павла Павла, как Бог вытеснил из Христа человека. Этот человек есть, но его как бы и нет. Он до краев заполнен Богом.

Это и есть состояние безгрешности. Пока что Он один безгрешен. Но Он призывает всех быть подобными Ему. Он полагает в этом смысл человеческой жизни.

Он называет себя сыном человеческим. И в то же время знает, что Он сын Божий. Этот сын человеческий во всем подобен всем прочим людям, кроме одного: греха. Но если Он может быть безгрешен, то вся человеческая природа может очиститься. Она уже очистилась в Нем. Он явил собой, что такое человек. Человек создан по образу и подобию Божию и может воплотить в себе Бога. Хотя быть единым с Богом не значит быть равным Ему. “Отец мой более Меня”, – говорит Иисус. Капля моря не равна морю, но она едина с ним. Цель Человека – стать единым со своим Истоком, быть не лужицей на морском берегу, а Морем»16.

 

«Великие религии мира» о. Александр Мень называл «нашей книгой», настолько он был солидарен с ее основными положениями…

Зинаида Александровна вплоть до перестройки писала в стол, перебивалась переводами никому не известных суфиев. Григорий Соломонович ходил в списках, печатался на Западе и числился в диссидентах. Но в начале 90-х он получил возможность прочитать курс лекций в Университете Истории Культуры. Именно отсюда, как мне кажется, и был переброшен мостик к семинару «Работа любви».

О них узнавали, их печатали, к ним тянулись.

В 2009-м Померанц и Миркина стали обладателями почетной премии Бьёрнстьерне Бьёрнсена. Норвежская Академия Литературы и Свободы слова присудила ее «двум самым ярким представителям современной творческой интеллигенции России».

Четой мудрецов написаны, изданы и переизданы десятки книг. Вот серии, в которых выходили их произведения: «Лики культуры», «Российские Пропилеи», «Humanitas», «Письмена времени», «Зерно вечности»17. Недавно я зашел в Московский дом книги на Арбате и обнаружил целую полку их сочинений18. Пробежался взглядом по корешкам и глубоко вздохнул. Как все это донести до людей? Но уже в следующий миг опомнился: жизнь сама о себе позаботится. Ведь как-то жизнь привела меня к ним.

Я близко сошелся с Померанцем и Миркиной лишь в 2010-м. Правда, с тех пор мы уже не расставались. Восемь лет великого тихого счастья. Я благодарю Бога за то, что мне выпало делить с ними боль и радость, быть рядом во всех жизненных ситуациях, предстоять непостижимой Тайне и не путать ее с теми одеждами, в которые облекает ее человеческий ум.

Природа конвенционального знания не позволяет нам выходить за границы символов, и сами символы, включая сакральные, невольно кладут предел Безграничному. Они даже изменяют Безграничному, хотя и присягнули ему на верность. Так буква, забыв, пусть и на мгновение, о своем втором месте, способна предать Дух.

Эту трудность разрешил учитель будущего апостола Павла фарисей Гамалиил. Когда правоверные иудеи собрались растерзать учеников Христа, которые пребывали в новом Духе, опираясь на какие-то неведомые глубины сердца, Гамалиил обратился к толпе со следующими словами: «Если […] это дело – от человеков, то оно разрушится; а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками» (Деян. 5:38–39). О замечательном ответе ученого раввина, ставшего впоследствии христианским святым, неплохо бы помнить всем ревнителям благочестия. Камень этот, в каком-то смысле, я бросаю и в свой огород.

Померанц и Миркина – прихожане невидимой церкви. На одной из лекций Зинаида Александровна сказала: «Церковь не в бревнах, а в ребрах». Я оппонировал ей, решившись написать письмо. Было это в начале нашего знакомства. Приведу фрагмент из моего послания и ее реакцию на него.

«Народная мудрость: “Церковь не в бревнах, а в ребрах” рифмуется с другой поговоркой: “Седина в бороду, бес в ребро”, – полемизировал я. – Ребро, то есть сердце, равно открыто обеим безднам – Духу и плоти. Подреберный Бог не огражден от того темного, что есть в нас самих, и из чего мы, как из неизбежного праха, состоим. Подреберный Бог просветляет наш прах, пронизывает нашу тварность Своей тайной силой и наполняет нас Своим присутствием. Однако подреберный Бог всегда находится в шаге от того, чтобы быть сотворенным по нашему образу и подобию. Как же здесь быть? Может быть, поэтому нужна церковь и в бревнах? Ведь не у каждого достанет глубины соприкоснуться с Богом обнаженным сердцем».

Вот вопросы, которые я ставил тогда и которые мучили меня.

Зинаида Александровна ответила так: «Да, в нас живет и бесовщина, но это не значит, что Божественное начало надо искать не внутри, а где-то на стороне. И то и другое – в нас. Бесовщина на мели, на поверхности, а Божественное – глубоко внутри в глубоком сердце. Наша задача раскрыть в себе это глубокое сердце и ясно увидеть тогда, что царствие Божие находится внутри нас. И не надо уходить от себя, чтобы найти Бога. Надо, напротив, очень глубоко войти внутрь себя, в ту глубину, где находится единая связующая всех сила»19.

Про историческую церковь она тогда ничего не сказала. Но Миркина видимую церковь никогда и не отрицала. После посещения могилы мужа она вошла в храм Сошествия Святого Духа на Даниловском кладбище и написала непостижимый стих.

* * *
 
В объявшей душу тишине,
Великой, строгой,
Вдруг явственно открылось мне,
Что ранить Бога
Так просто… Возгласом одним,
Рывком мгновенным.
Как малое дитя, раним
Творец Вселенной.
Как тот, сосущий молоко,
Прозрачнокожий.
Ударить Бога так легко,
Слабейший сможет.
Но, Боже, как на свет из тьмы
Трудна дорога!
Ведь стали смертными все мы,
Ударив Бога20.
 

Зинаида Александровна лишь настаивала на том, что видимая церковь не должна собою заслонять «церковь незримую», иначе первая, по выражению митр. Антония Сурожского, может выродиться в «церковную организацию». Иными словами, если историческая церковь помнит об утопическом соблазне построения Царства Божия на Земле, а это и значит, согласно Миркиной, «искать Бога на стороне»; если историческая церковь не поддастся искушению разделять и властвовать, то тогда она может и должна стать дорогой к Богу. Забывающая об этом церковь окажется непреодолимым препятствием на пути к Нему…

После ухода Григория Соломоновича ко мне обратились с просьбой написать статью о нем для шеститомника «Московская энциклопедия. Лица Москвы». Российский философ, культуролог, религиовед, публицист – вот как обычно представляют его широкой аудитории. Когда речь заходит о вехах жизненного пути, задействуют другой семантический ряд: фронтовик, лагерник, диссидент. При смене интонации на более доверительную, в которой нет места аффектации, о нем говорят как о мудреце и праведнике. Среди вопросов-направлений, предлагаемых редакцией энциклопедии, было такое: общая значимость Померанца для российской культуры. Приведу лишь одну формулировку, которой, я, собственно, и закончил статью. «Померанц сыграл большую роль в установлении духовных контактов между Востоком и Западом, а также между светской и религиозной культурой современного российского общества».

Казалось бы, с этим все понятно. А ведь если задуматься – где происходит установление духовных контактов между светской и религиозной культурой? Разве не в сердце человека? И разве ни каждый день это происходит? Допустим, меня спрашивают: «Вы верите в Бога?». – «Да, но не так, как вы думаете», – отвечаю я. «А откуда вы знаете, как я думаю?» – «Вижу по глазам. И вам советую больше читать по глазам». Чуткий собеседник улыбнется и позволит еще лучше узнать себя. Нечуткий – закроется, спрячется в новые вопросы.

У католического священника и писателя Энтони де Мелло, одного из любимых авторов Миркиной, есть такая притча. Атеист спрашивает мастера, который является собирательным образом всех мудрецов: «Скажи, существует ли Бог на самом деле?» – «Если ты хочешь, чтобы я был предельно честным с тобой, то я не стану отвечать». Продолжает де Мелло так: «Позже ученики спросили у Мастера, почему он не ответил. «На этот вопрос нельзя дать ответ», – сказал Мастер. «Значит, ты – атеист?» – «Конечно, нет. Атеист совершает ошибку, отрицая то, что нельзя выразить словами. […] Теист, напротив, делает ошибку, утверждая то, что нельзя выразить словами»21.

Светской и религиозной культуре, равно как Востоку и Западу, тяжело договориться, пока они воспринимают себя как ментальные противоположности. Но, если они помыслят себя как части смутно угадываемого целого, как органы одного тела, то конфликт между ними исчезнет. К снятию неразрешимых духовных конфликтов и стремился Померанц, выразив это в замечательной, кажется, уже всем известной формуле: «стиль полемики важнее предмета полемики».

Мы знаем множество отзывов о нем. Один из самых емких принадлежит академику Андрею Дмитриевичу Сахарову. Лидер правозащитного движения в СССР оставил нам яркий портрет своего единомышленника. «Наиболее интересными и глубокими были доклады Григория Померанца – я впервые его тогда узнал и был глубоко потрясен его эрудицией, широтой взглядов и “академичностью” в лучшем смысле этого слова… Основные концепции Померанца: исключительная ценность культуры, созданной взаимодействием усилий всех наций Востока и Запада на протяжении тысячелетий, необходимость терпимости, компромисса и широты мысли, нищета и убогость диктатуры и тоталитаризма, их историческая бесплодность, убогость и бесплодность узкого национализма, почвенности»22.

Померанца нельзя назвать противоречивой фигурой, он удивительно целен. И только такие цельные люди, как он, могут соединять в себе, казалось бы, несоединимое. Он был организатором полуподпольного философско-исторического семинара, а потом боролся с подпольем как с бесовщиной. Он исследовал творчество Достоевского и дзен-буддизм. Рискуя карьерой и жизнью, защищал права человека и еще более самоотверженно защищал Бога от человека, который не желал видеть дальше собственного носа. Он был крупнейшим мыслителем современности, обогнавшим свое время, и – «медлящим проводником в вечность», то есть мистиком. Преждевременная смерть Иры Муравьевой, с которой Померанц прожил в браке совсем недолго, сделает его Иовом, вызывающим Бога на суд. А встреча с Зинаидой Миркиной, его будущей единомышленницей и супругой, станет ответом Бога. «Чего-то самого главного я не мог почувствовать и поэтому не мог понять. А тут вдруг прямое прикосновение к тому, вокруг чего я кружился. Бог страдает вместе со мной, и каждая наша смерть – крестная жертва»23. В 1960-м он услышит стихотворение Миркиной «Бог кричал». И строки «Бога ударили по тонкой жиле, / По руке или даже по глазу – по мне» перевернут его. Померанц и Миркина свяжут свои жизни более чем на полвека, и все это время Иов будет внимать.

Не только Григорий Соломонович, но и Зинаида Александровна – многострадальный Иов. Болезнь, которая первый раз заявила о себе в девятнадцать и на пять лет приковала Миркину к постели, всю жизнь досаждала ей. Зинаида Александровна признавалась, что у нее с болезнью ничья. Она не может победить свой недуг, но и недуг не может одолеть ее. О всех этих метаморфозах Померанц писал в «Записках гадкого утенка» с потрясающей честностью: «Не было учителя, который провел бы меня от проблесков к совершенному пробуждению. Некому было довериться – кроме Зины. Ей я сразу поверил. И хотя до сих пор не умею созерцать так глубоко, как она, – от нее я многому научился. Но она сама не все знала, – или не все могла, придавленная своей болезнью. И наконец, она была она, а я был я, и мне надо было найти самого себя, а не только видеть ее. И все же я сразу поверил ей, и это мне очень помогло»24.

Диптих, который неизменно входит в избранное и которым заканчивается посвященный памяти мужа сборник «Тайная скрижаль», каждый раз воскрешает дорогих мне людей. Я обращаюсь к нему, к этому признанию в любви, когда с новой силой хочу удостовериться в том, что любовь не от мира сего.

* * *
1
 
Мы два глубоких старика.
В моей руке – твоя рука.
Мои глаза – в глазах твоих.
И так невозмутимо тих,
Так нескончаемо глубок
Безостановочный поток
Той нежности, что больше нас,
Но льется в мир из наших глаз.
Той нежности, что так полна,
Что всё пройдет, но не она.
 
2.
 
Мой сокровенный, тайный мой,
Какою бездною немой,
Каким безбрежьем тишины
С тобой мы соединены!
Я, в душу погрузясь твою,
До дальних далей достаю.
С минуты первой до сих пор
Из глаз в глаза течёт простор.
Весь бесконечный небосвод
Из глаз моих в твои течёт,
И нету ничего священней
Легчайшего прикосновенья.
Оно как тихое моленье
И тайное богослуженье.
Глаза в глаза, ладонь в ладонь
И – разгорается огонь,
Который все солнцá зажёг,
Который высекает Бог25.
 

Померанц уподоблял лесной костер внутреннему огню, сжигающему огню просветления. Порой они просиживали у костра весь зимний день…

У Миркиной есть прозаическое произведение «Ты или я?». Его жанр определить трудно. Подсказка содержится во втором названии, которое дано в скобках: «Картины на тему Ветхого и Нового Заветов». Сама Зинаида Александровна называла этот опыт «плодом внутреннего созерцания» и посвятила «Ты или я?» Александру Меню. Его светлой памяти. Я перескажу своими словами главу, особенно дорогую мне. Она называется «Чудо Иоанна».

Умирала женщина, и Иоанн пришел к Учителю за помощью. Однако потревожить Его не посмел. Иисус стоял на берегу Генисаретского озера и хранил молчание. Какое-то время Иоанн колебался – он выбирал между жизнью этой женщины и тем глубоким покоем, в котором пребывал равви. Он точно знал, что пришел за конкретным советом, в конце концов, – за благословением, но ничего подобного в этот час получить не мог. Молчало озеро, молчало небо, молчал Учитель. И Иоанну постепенно передалось состояние Иисуса. И он успокоился. Конечно, он помнил о женщине, которая умирала, но ее жизнь была уже в руках Божьих. Через какое-то время Иоанн пошел к ней и, больше уже ни о чем не тревожась, вернул женщину к жизни.

Зинаида Александровна смотрела на огонь, в который подбрасывались сухие сосновые ветки, тем самым генисаретским, отрешенным от мира и одновременно полным сострадания и любви взглядом. Так же она смотрела в окно, на догоравшую зарю, когда час и больше просиживала перед ним. На столе стоял фотопортрет Григория Соломоновича. Окно и портрет – два, а точнее, один – один простор, один взгляд. Из окна открывался вид на Юго-Западный лесопарк и полыхающее, а потом медленно гаснущее небо. Бывало так, что я сидел рядом. Мы держались за руки. Ничего не происходило, кроме того, что Создатель правил Вселенной. Зинаиде Александровне нужно было разделить с кем-то внутреннюю бесконечность, душу. Мысль могла мелькнуть в моей голове или птица за окном. И тогда я чувствовал себя самозванцем. Не я должен быть на этом месте. Не я, а кто-то внимательней меня, чутче, тише. И, зная, что никогда не заслужу прощения, я чувствовал, что уже прощен. И она словно бы говорила: «Помолчи, мой мальчик. Помолчи». Вдруг сердце сжималось от нежности и боли. Сколько раз мы будем еще так сидеть? И она снова утешала, но без слов: «Мой мальчик, мой милый». Иногда я вообще не понимал, что она видит. Но понимать и не требовалось. Нужно было только смотреть на ее зарю ее глазами, и тогда один из нас исчезал. То ли она – потому что это, все-таки, были мои глаза, то ли – я, потому что меня вообще никогда не было. За окном зажигался фонарь. И уже можно было говорить.

1Миркина З.А. Из безмолвия. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. С. 219–220.
2См.: Померанц Г. С. Устами поэта // Миркина З.А. Потеря потери. М.; СПб: Центр гуманитарных инициатив, 2016.
3Там же. С. 230.
4Катафатическое и апофатическое богословие – два дополняющих друг друга метода, и было бы нелепо вбивать клин между ними.
5См. сайт, посвященный творчеству Померанца и Миркиной. http://pomeranz-mirkina.com
6Там же.
7Померанц Г.С. Записки гадкого утенка. М.: Российская политическая энциклопедия, 2003. С. 258.
8См.: Экхарт М. Духовные проповеди и рассуждения. СПб.: Амфора, 2008.
9См. сайт, посвященный творчеству Померанца и Миркиной. http://pomeranz-mirkina.com
10См.: Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. СПб.: Азбука-классика, 2001.
11См.: Идрис Шах. Суфизм. М.: Клышников, Комаров и К°, 1994.
12См.: Померанц Г.С., Миркина З.А. Спор цивилизаций и диалог культур. СПб.; М.: Центр гуманитарных инициатив, 2014.
13См.: Померанц Г.С. Собирание себя. Курс лекций, прочитанный в Университете Истории Культуры в 1990–1991 гг. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2013.
14См.: Уотс А. Путь Дзен: Истоки, принципы, практика. М.: София, 2015.
15Померанц Г.С. Записки гадкого утенка. М.: Российская политическая энциклопедия, 2003. С. 188.
16Померанц Г.С., Миркина З.А. Великие религии мира. М.: Издательский дом Международного университета в Москве, 2006. С. 73–74.
17Автор этих проектов и главный редактор С.Я. Левит.
18Редактором этих книг Г.С. Померанца и З.А. Миркиной является Г.Э. Великовская.
19Впоследствии ответ Миркиной на мое письмо вошел в ее работу «Дополнение к лекции “Что такое любовь к врагам”». См.: Миркина З.А. Тоска по Богу. М.: Центр гуманитарных инициатив, 2020.
20Миркина З.А. Тайная скрижаль: Книга памяти Григория Померанца. М.: Время, 2014. С. 106.
21См.: Энтони де Мелло. Одна минута глупости. М.: София, 2005.
22См.: Игумен Вениамин (Новик). Мудрец среди нас. Журнал «Звезда», 2008, № 3. http://www.zh-zal.ru/zvezda/2008/3/no9.html
23Померанц Г.С. Записки гадкого утенка. М.: Российская политическая энциклопедия, 2003. С. 374.
24Там же. С. 110–111.
25Миркина З.А. Тайная скрижаль: Книга памяти Григория Померанца. С. 214–215.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 
Рейтинг@Mail.ru