Роман Сенчин
По пути в Лету
Дед с глазами подростка
Эдуарду Лимонову исполняется 70 лет.
В это не верится. Для меня он по-прежнему, с тех пор как впервые увидел его лет пятнадцать назад, моложавый мужчина за сорок, и даже бородка клинышком, которую Эдуард Вениаминович завёл в тюрьме, его не старит… А с другой стороны, о Лимонове я узнал ещё в детстве, лет в восемь-девять, и тогда уже он был взрослым и чуть ли не конченым человеком.
И вот мне, тогдашнему октябрёнку, за сорок, а тогдашнему тридцатилетнему Лимонову – семьдесят.
О Лимонове я узнал так. Родители выписывали много газет, журналов, в том числе и «Литературку». Интересные материалы отец зачитывал вслух. И однажды прочитал статью «Человек на дне», в которой рассказывалось об эмигранте, гибнущем в Америке и написавшем об этом книгу «Это я – Эдичка».
Статья эта (она наверняка где-то хранится в папочке у родителей рядом со статьями Щекочихина, расследованиями Гдляна и главами «Таёжного тупика» Василия Пескова) была абсолютно советской, кляла тех, кто рвётся на Запад, американские «голоса», сионистскую пропаганду. Но в то же время она была уникальна. Во-первых, сквозь авторское презрение, почти полное отсутствие цитат из той книги, которая стала поводом для написания «Человека на дне», было видно, что книга и её автор – явление, а во-вторых, сам факт рассказа о том, как живут наши эмигранты, был в то время событием. Обычно они просто исчезали для большинства советских людей. Был Солженицын, а потом исчез, были Виктор Некрасов, Анатолий Гладилин, Василий Аксёнов – и тоже бесследно исчезали. А про десятки тысяч неименитых эмигрантов советские люди и не подозревали. Хотя и чувствовали эту катящуюся с родины волну.
Задыхающихся в том позднебрежневском Советском Союзе было очень много. Пожалуй, лучше всего такой типаж показан в фильме Глеба Панфилова «Тема». Роль Станислава Любшина… Не все стремились уехать за рубеж, кто-то эмигрировал на БАМ, в Норильск, в Среднюю Азию, в лесники…
Автор «Человека на дне» был уверен, что Эдуард Лимонов потерял свою родину навсегда. Да и вообще, что дни антигероя его статьи сочтены. Но Лимонов стал известным и успешным писателей на Западе, а в начале 90-х вернулся в Россию и принялся проповедовать лево-правые идеи (теперь этот термин уже почти прижился, а тогда от него закипало в голове). Поначалу Лимонова часто показывали по ТВ, приглашали на разные ток-шоу, а потом, когда капитализм у нас укрепился, всё реже и реже.
Зато потоком лились его книги. В первой половине 90-х я встречал немало парней, у которых записные книжки были набиты цитатами из Лимонова. В основном, из «Дневника неудачника». И во время разговоров, которые в то время неизбежно перерастали в спор, парни открывали книжки и говорили: «А Лимонов об этом сказал вот так». И, как неопровержимый довод, зачитывали несколько предложений…
«Эдичку» я прочитал позже многих – в январе 92-го, вернувшись из армии. Конечно, был потрясён. Содержание романа на сто процентов состыковалось с тем, что происходило вокруг. И это была не далёкая, неведомая Америка, а… В то, что СССР уже не существует, не верилось, к России ещё не привыкли. Будущего не видели. Так же, как герой «Эдички», добыв каких-нибудь продуктов, варили похлёбку на несколько дней, выживали, пытались выжить…
Современной русской литературы в те годы как бы не существовало. В журналах публиковали ещё вчера запрещённые произведения, разное наследие; издательства выпускали то же самое. В число этого ещё вчера запрещённого попал и Лимонов. И закономерно, что во время собеседования в Литературном институте почти все абитуриенты образца 1996 года на вопрос: «Кого из современных русских писателей читали?» называли в числе очень немногих Лимонова.
Слыша это «Лимонов» раз за разом, тогдашний ректор Сергей Николаевич Есин реагировал бурно – подскакивал, морщился, стонал… Тут же возникли слухи, что Есин очень не любит Лимонова, и не надо его называть. Вряд ли это было так, тем более что Лимонов стал довольно часто приходить в институт, встречался со студентами, спорил о литературе, о политике. Довольно интересные были дискуссии.
Помню, меня удивила очень тёплая встреча Лимонова с мастером нашего семинара Александром Евсеевичем Рекемчуком. Это было на защите диплома тогдашнего лимоновкого соратника Алексея Цветкова, который учился у Рекемчука. Пятикурсник Цветков на семинарах уже почти не появлялся, но несколько рассказов его я прочитал, это были жутко революционные тексты. На защите вдруг обнаружил, что и наш мастер, оказывается, левак, ненавидящий капитализм, по крайней мере, тот капитализм, какой существовал в то время… В общем, они с Лимоновым тогда отстаивали и литературные и мировоззренческие убеждения Алексея Цветкова очень эмоционально и дружно.
В 1996 – 1998-м я часто бывал в бункере нацболов в районе «Фрунзенской». Литературных кафешек, клубов в Москве тогда ещё почти не существовало, а бункер манил и своим, так сказать, интерьером, и наличием редких книг, кассет с панк-роком, газетой «Лимонка», и общением с интересными, начитанными, оригинально мыслящими ребятами… Вроде бы лимоновская партия держалась на одной фигуре (хотя в ней были и другие очень известные, культовые люди), рядовой нацбол представлялся безликим солдатиком, но из партии выросло поразительно много самостоятельных, ярких личностей… Это, наверное, как в деспотичном любимовском Театре на Таганке 60-х – 70-х. Тирания, дисциплина, подчинение, и в то же время практически каждый актёр – не просто актёр, но и ещё кто-то…
Очень большая часть способной размышлять молодёжи во второй половине 90-х если и не была формально в рядах НБП, то симпатизировала ей. И дело здесь даже не в идеологии партии (философия Дугина, знаю, многих приверженцев левых идей удержала от вступления в НБП), а в том, что там была свежая, активная жизнь. Дети тех, кто задыхался, подобно персонажу Любшина в «Теме» в брежневском СССР, задыхались во втором президентском сроке Ельцина. И шли к лимоновцам.
Довольно долгое время мне казалось, что занявшись политикой, Эдуард Лимонов умер как писатель. Нет, писал он много, очень много, но это была публицистика, причём нередко публицистика, созданная на коленке, очень неряшливая, с вкраплениями чего-то, напоминающего пародию на его, Лимонова, прозу 80-х. Правда, был в конце 90-х у Лимонова роман – «316, пункт «В», – очень неудачная, неоригинальная, на мой взгляд, антиутопия. Кстати, и сам Лимонов сразу после издания романа признался, что написал его ради гонорара: «Партия нуждается в деньгах».
Лет через десять вышел сборник рассказов (а точнее, наверное, очерков) о войне в Югославии «Смрт». Сборник заметили слабо. Скорее всего, давние события были критикам неинтересны, да и герой-повествователь, на мой взгляд, мало чем мог зацепить: беспримесно смелый, крепкий, в меру нежный, слегка романтичный. По сути, почти тот же Лимонов, какого мы знаем всё последнее время.
Да и как иначе? Вождю партии нельзя описывать свои слабости, сомнения, приступы отчаяния… Впрочем, стали появляться сборники новых лимоновских стихотворений, в том числе и очень лиричных. Но прозу, ту прозу, за которую Лимонова полюбили в Америке с Европой в 80-е, а у нас в самом начале 90-х, поэтическая лирика заменить не могла.
И вдруг (для меня действительно «вдруг») весной прошлого года вышел роман «В Сырах».
Я не бросился за ним в магазин. В общем-то, был перекормлен предыдущими его книгами, статьями в Интернете, записями («проповедями») в «Живом журнале», да и название не очень вкусное – напоминает «как сыр в масле»… Но когда всё-таки взял книгу в руки, то прочитал, как говорится, не отрываясь. Как читал когда-то «Эдичку», «Молодого негодяя», «Подростка Савенко», «Историю его слуги», «У нас была великая эпоха», «Коньяк «Наполеон»…
Чтобы написать такой роман, нужно мужество. И дело не в абстрактной откровенности автора, а в обнажении тех вещей, какие политику, идеологу, вождю обнажать вроде бы нельзя. Нельзя подставляться. Но здесь победил писатель, которому необходимо стало рассказать. Рассказать о многом и по-честному.
Действие романа начинается году в 2003-м, после того как герой возвращается из мест заключения в Москву и поселяется в квартирке в районе Сыромятнических улиц на задворках Курского вокзала… Партия на распутье, да и на грани запрещения, протестное движение вялое, герой-повествователь пытается обвыкнуться на свободе после двух лет заключения, обустроить жилище, овладеть новыми технологиями – эсэмэс, компьютер… Несколько раз на первых же страницах он замечает, что ему шестьдесят лет.
Эпизодически герой (его зовут «В Сырах» Эдуард) ведёт себя как мачо, но всё же очевидно, что он устал, ему трудно продолжать жизнь борца. И вновь, как когда-то в «Эдичке», автор не скупится на горькую иронию в свой адрес.
Вот, например.
«Когда в апреле она (девушка Эдуарда – Р.С.) пришла компе на свидание в Саратовскую центральную тюрьму, она через стекло попросила разрешения завести собаку.
– Какую собаку ты хочешь? – спросил я.
– «Буля», – сказала она и вздрогнула ресничками.
Я ей разрешил. <…> Потому что прокурор как раз тогда запросил мне срок: четырнадцать лет строгого режима, и я предполагал, что, прежде чем я выйду на свободу, бультерьер успеет прожить всю свою жизнь бойцовской собаки и благополучно отойдёт в мир иной. Либо я не выйду из-за решётки – человек моего возраста рискует при таком сроке, что его вынесут ногами вперёд… А случилось всё иначе. Судья счёл недоказанными обвинения по трём статьям и приговорил меня к четырём годам, а уже через полгода я вышел на свободу условно-досрочно, так как больше половины срока отсиделуже в тюрьмах. И мы встретились (с бультерьером – Р.С.)».
Или такое:
«В мае Наташка-цыганочка была мною увезена из Питера в Москву. Это когда меня во время демонстрации измазали экскрементами, в тот мой приезд в Петербург».
Впрочем, иногда непонятно, иронизирует ли герой или говорит всерьёз:
«Я позвонил моей матери в Харьков и сказал, что жена беременна.
– Господи! – сказала мать. – Сколько можно! Вы как кролики!
Этим неосторожным высказыванием мать лишь повредила своей репутации. Я, её сын, всегда считал, что родители хотят, чтобы я был, как все, с детьми, с семьёй. И вот пошли дети, а мать не рада…»
Негодование героя можно разделить, если не знать, что ему – счастливому родителю – за шестьдесят, а его матери – за восемьдесят.
Однажды Эдуард знакомится с актрисой Катей. Он не видел фильмов с её участием, она не читала его книг. Вскоре они становятся мужем и женой.
От некоторых людей я слышал упрёки в том, что Лимонов очернил, оскорбил в своей книге любимую и уважаемую ими актрису. Я бы этого не утверждал. Скорее, автор попытался показать, как непросто жить вместе не-обывателям, тем, у кого есть ещё дела кроме семьи… В общем-то, можно сказать, что оба хороши, и оба страдают, и оба друг друга мучают.
«Примерный муж Эдуард, на которого я гляжу из настоящего в прошлое с чувством снисхождения и превосходства. Судьба моя была другая, вот в чём дело, а уж если у тебя есть ярко выраженная судьба, карма, то ты хоть железной волей обладай, невидимый компас всё равно развернёт тебя на твою дорогу».
Не обходится и без недоразумений, проблем, которые потихоньку разрушают семейную жизнь. Вот Эдуард навещает жену в роддоме. Приносит плитку шоколада.
«– Шоколад мне нельзя, – засмеялась она. – Тебе придётся купить и передать мне еду. <…> Ты что, никогда не лежал в советской больнице?
Я сказал, что лежал в советской больнице больше сорока лет назад, в психушке на Сабуровой даче в Харькове, но успел забыть всё.
– Ну да, ты бы не пришёл с плиткой шоколада, – прыснула она.
– А что? – не понял я.
– Тут мужья привозят целые тонны продуктов».
А вот жена, оправившись от родов, решает отдохнуть и летит на Гоа.
Героя задевает, что она летит одна, хотя он успокаивает себя тем, что у него дела в Москве, создание коалиции «Другая Россия».
Жена долго не возвращается, явно хитрит, рассказывая по телефону, что потеряла билет на самолёт… Но наконец прилетает. Эдуард встречает её.
«Она улыбалась. Помахала мне рукой. Однако быстрым шагом из-за её спины подошли таможенники в форме и повернули её тележку на обратный курс. Группа скрылась из виду. <…> Через два часа она появилась всё такая же лучезарная, улыбающаяся. <…>
– Видишь, не просто быть женой такого человека, как я, враг государства, – сказал я. – Два часа тебя обыскивали и шмонали. Извини.
– Это не из-за тебя, Эдуард, – она запустила руку в сумку, нащупала там что-то и вынула небольшой пузырёк. – Вот что они искали! Но не нашли. <…>
– Ты совершенно безумна, у тебя же малолетний ребёнок. Ты о нём думала?
Она ничего не сказала. Помолчала.
– Меня попросил один друг».
После Гоа мысли о друзьях жены не отпускают героя. Он прислушивается к её телефонным разговорам, просматривает её эсэмэски, изучает в Интернете что такое Гоа…
«Петрович и Артур занимали меня в ту осень 2007 года, вы представляете, меня, Фауста, шамана, мэтра… Петрович и Артур! Вот до чего доводят нас женщины, что эти двое, дауншифтеры, занимали мои мысли, так же, как и мои партнёры по политике – Каспаров и Касьянов!!! Премьер-министр и чемпион мира по шахматам рассорились свирепо 27 июня, похоронив коалицию «Другая Россия», созданную с таким трудом год назад. И вот они соревновались в моей голове, два этих Больших человека с «Петровичем» и «Артуром» за моё внимание. Боролись! Невероятно!
Актриса сидела на большой кровати в огромной пустой комнате в Сырах, молчаливая, и лицо её отображало на сей раз некую трагическую внутреннюю борьбу.
– Это, следовательно, Петрович присылает тебе тексты вроде: «С добрым утром, мой цветок! Еду к тебе, через десять минут буду!»
– Да. А что тут такого. Ну, может, он в меня немного влюблён.
За те два года, в которые мы любили друг друга, я утерял из виду понимание того, что да, в актрис все немного влюблены…»
Они ругаются и снова мирятся. Живут то у неё, то у него… К жене Эдуард приезжает как в гости – «с портфелем, где держал рукописи, над которыми работал, и смену белья».
Ссоры случаются, чаще всего, по самым распространённым поводам. Например, жена постоянно разговаривает по телефону. Мужа это раздражает. В итоге они ругаются, и жена традиционно для москвичек гонит его из квартиры, угрожает вызвать милицию… Самое унизительное, что герой книги не может вот так вскочить и уйти, хлопнув дверью – партийная дисциплина требует, чтобы он передвигался по Москве с охранниками. (Кажется, охранники у Лимонова появились после избиения в 1996 году.)
«Я набрал ребят, извинился, что дёргаю их в новогодние праздники и попросил приехать как можно быстрее. <…> Парни приехали. Я молча вышел, прошёл по снегу к машине и всю дорогу в мои Сыры молчал. Только, выходя из машины, ещё раз извинился перед парнями. «Это наша обязанность. Служба», – сказал старший, Михаил. И прибавил: «Я солдат».
В конце концов происходит окончательный разрыв. В квартире у Эдуарда поселяется танцовщица из Петербурга, для которой он придумывает «сценическое имя» Лола Вагнер, а через некоторое время приходят судебные приставы и описывают имущество Эдуарда (оставляя в покое платья и духи Лолы) по решению суда: «Взыскать с Савенко Эдуарда Вениаминовича моральный вред в размере 500 тысяч рублей в пользу мэра г. Москвы Лужкова Юрия Михайловича».
Описывают в том числе «обогреватель масляный», «печатную машинку «Любава», «книгу «Стихотворения, поэмы, Герой нашего времени» / Лермонтов», «книга «Ноль часов» Э. Лимонов, 191 штука»… Получается 21 наименование на сумму 14850 рублей. «Работоспособность описанного имущества не проверялась».
«Полагаю, призраки Диккенса и Бальзака срочно телепортировались на Нижнюю Сыромятническую и прильнули к окнам. Чтобы увидеть опись имущества в России в XXI веке», – с усмешкой замечает рассказчик.
С Лолой Вагнер Эдуард решает расстаться. «Постепенно стало ясно, что Лола Вагнер невыносима. Обыкновенно это я становился для моих женщин невыносим. «Energizer», как называл меня бандит Мишка. А тут обратный случай – Energizer более накалённый, сильный и невротический, поселился со мной».
Для избавления от неё Эдуард прибегает к помощи охранников: «Дмитрий, я поручаю тебе операцию по выдворению госпожи Вагнер из квартиры». И во время выдворения прячется в кабинете…
«А потом Надежда Ивановна и её муж Анатолий решили продать квартиру».
Эдуард ищет новое жильё, и во время поисков приезжает к художнику Е., где находит своих сверстников – художников и писателей, – с которыми был знаком ещё в «наши годы». Сверстники стары, бородаты, беззубы. Как и сорок лет назад, сидят под тусклой лампочкой и пьют водку. «Я уселся четвёртым за стол. Я было подумал «четвёртым стариком», но быстро отбросил неприятный вариант».
На прощание художник Е. дарит Эдуарду череп. Скорее всего, женский, с дыркой «в затылочной части».
Герой даёт черепу имя Майя и поселяет у себя в квартире на книжной полке «от IKEA». Но его начинает мучить ощущение опасности, боль в затылке, и сначала он прячет череп обратно в пакет, а затем, уже переехав на новую квартиру, опять же при помощи своих охранников, избавляется от Майи. Остаётся один…
«В Сырах» – роман реалистический, порой, как ругались советские критики, с элементами натурализма; там, где Лимонов пишет о партии, которой руководит его герой Эдуард, художественность сменяется публицистикой… Есть и страницы, заполненные толкованием «Фауста», встречаются фрагменты теософских рассуждений, присутствует, так сказать, бытовая, городская мистика…
Иногда испытываешь некоторую неловкость за автора. Словно он пишет не так, не теми словами, принимает с умным видом смешную позу; что-то юношеское, если не подростковое, есть во многих его размышлениях, ощущениях, оценках. Хотя вскоре понимаешь, что автор имеет на это право и в итоге всё на месте, всё для дела, всё играет… По сути, это фирменный приём Лимонова – грань настоящей прозы и неуклюжей исповеди, горького и смешного, мудрости и наивной искренности. И впечатление, что пишет он почти без оглядки, без мук над листом бумаги или (теперь) перед экраном компьютера. Вероятно, и внимательно не перечитывает роман или толстенное эссе, или статью перед тем, как отправить в печать.
Очень точно охарактеризовала лимоновский стиль Екатерина Дайс в рецензии на его книгу «Illuminatio» («Новый мир», 2013, № 1):
«В религиозных исканиях Эдуарда Лимонова есть что-то невероятно трогательное, опсиматически-оптимистическое. Есть такие персонажи, которым можно простить всё: и чрезмерную экспансивность, и недостаточную образованность, поскольку в них содержится нечто подлинное, необъяснимое обычными критериями».
Это, по-моему, можно применить и к его публицистике, и к прозе, и стихотворениям, которые для меня лично вечно балансируют между гениальностью и подростковыми опытами. Да и политическая деятельность Лимонова очень похожа на его писательский стиль.
После 10 декабря 2011 года Лимонов безустанно проклинает других (почти всех) лидеров оппозиции, которые в тот день увели десятки тысяч людей с площади Революции на Болотную площадь, или чуть позже примкнули к этим уводившим. В общем-то, он прав. Все те митинги и шествия привели лишь к тому, что правящий режим ещё сильнее закрутил гайки, уволок за решётку несколько десятков человек и тем самым испугал остальных (и клясться, что мы не испугались, бессмысленно – испугались, и будем бояться или, по крайней мере, опасаться ещё долго).
А режим опасается самого Лимонова. Помню, как мы с женой Елизаветой Емельяновой отправились отдавать свои голоса за выдвижение его (незадолго перед тем отказавшегося от французского гражданства) в президенты. Вход в гостиницу «Измайлово», где должно было проходить собрание, полиция перекрыла так, будто в здание готовы ворваться террористы из первого «Крепкого орешка», жильцов впускали и выпускали под дулами АКМ, а приходящих на собрание отгоняли, как врагов рода человеческого.
Подписи собирали в автобусике неподалёку. Люди шли и шли туда, становились в очередь на декабрьском морозе (зима была в Москве не из тёплых); тут же находились и члены ЦИК, которые через несколько дней заявили, что выдвижение прошло с нарушениями, нужных пяти сотен не набралось…
Лимоновскую организацию по-прежнему треплют, при первом же удобном случае лимоновцев и сочувствующих волокут в автозак; продолжается череда смертей членов «Другой России». Сам Лимонов уже много лет живёт в осаде, почти на нелегальном положении. Ставший типа оппозиционером Юрий Лужков (после изгнания с поста мэра Москвы) продолжает ждать от Лимонова или пятьсот тысяч рублей, или публичное извинение за то, что подтвердила вся наша вертикаль, когда ей нужно было убрать Лужкова. И Лимонов фактически находится под подпиской о невыезде из России.
Теперь оппозиция долбит Лимонова за то, что он якобы поддерживает закон о запрещении американцам усыновлять российских детей. Но, во-первых, об этом написано в программе «Другой России», опубликованной в «Российской газете» 20 июля 2010 года. «Запретим усыновление российских детей иностранцами». А во-вторых, протест против запрета усыновлять детей теми же американцами, это тактический протест. Стратегически нужно сделать так, чтобы в России граждане не радовались тому, что они живут, например, вчетвером в двухкомнатной квартире. Наши квартиры похожи на тюремные камеры. Если бы большинство семей жило в своих двухэтажных благоустроенных домах, как живут, скажем, в Германии или Франции (в США не был) не все, но многие, тогда бы и усыновление у нас происходило бы чаще. А нас приучили жить в казармах, и мы это воспринимаем, как должное.
Конечно, держать детей в зонах, называемых детскими домами (а большинство их, виденных мной, похожи на зоны, хоть и работают там часто хорошие, душевные люди) – преступление. Но и отдавать своих детей за границу – преступление тоже. Нужно сделать так, чтобы детям было хорошо здесь. Эволюционно это сделать вряд ли получится, значит, нужен другой путь…
В середине декабря мы с Лизой в составе небольшой компании побывали у Эдуарда Вениаминовича в гостях.
Обычная двухкомнатная квартира (мастерскую, о которой Эдуард мечтал в финале «В Сырах» найти, видимо, не удалось). Минимум мебели, порядок, самодельный (или из IKEA) стеллаж заполнен книгами на русском, английском, французском. В основном исторические, философские… На письменном столе – маленький ноутбук, к столу прислонён старый кожаный портфель, воспетый в последнем романе.
Сначала поговорили в кабинете, потом перешли на кухню. Лимонов поставил на стол тарелку с конфетами, чай в стеклянной банке, сахар в пластмассовой ёмкости. Мы ответили черёмуховым тортом… Чай заваривали, как когда-то, каждый в своей чашке. Оказалось вкусно, или по-другому – не как из пакетиков или заварника… Кипяток из старого электрочайника лился кривовато, на столе образовались лужицы. Лимонов аккуратно вытер их тряпочкой… Вообще, во всём он очень аккуратен, если не педантичен. Впрочем, почти за всеми знакомыми писателями в быту я замечал это. Они держат окружающий их пятачок в идеальном порядке, и любое нарушение может вывести их из себя.
Разговор был невесёлый; мы, в общем-то, пришли за неким советом или, точнее, словами. Как быть дальше… долго ли ещё нам жить в этой удушающей атмосфере.
– Судя по всему, никаких перемен в ближайшие лет двадцать не предвидится, – вздохнул я, а про себя спохватился: «Через двадцать лет Лимонову будет девяносто».
И тут его, по возрасту, да, уже старика, деда (как его ещё в 90-е называли нацболы) глаза почернели, стали молодыми, как у азартного подростка. И он, будто по секрету, сообщил:
– Нет, Роман, по многим приметам я вижу, чувствую, что скоро должны произойти больший перемены. Настоящие. Поверьте мне. Поверьте.
Сказал это не пылко, не заполошно, не истерично и даже не слишком убеждённо. А ободряюще. И через некоторое время он, одинокий, запертый в съёмной квартирке провожал нас, людей, намного его моложе, свободных словами:
– Держитесь, всё хорошо будет.
По дороге домой я подумал: а что ему, обеспеченному писателю, парижанину, не сиделось в Париже, не сочинялось романов вроде «Палача»? Зачем приехал сюда, стал жить вот так? Зачем, в конце концов, после тюрьмы не вернулся во Францию, а наоборот, сдал вот недавно французский паспорт? Ведь понимает, что через пять, десять лет станет действительно стариком. Если не умрёт во время очередного задержания…
А что заставило известного поэта и успешного коммерсанта Рылеева взять пистолет и пойти на Сенатскую площадь? Богатого графа Толстого упорно и громогласно выражать недовольство правительством, церковью и вообще человеческой природой и получать за это камнями по спине? Зачем богатенький Сартр призывал превратить парижские улицы во вьетнамские джунгли и поддерживал тех, кого принято называть террористами?.. Зачем вообще писателям всё это нужно?
Зачем-то нужно, что-то их жжёт внутри, и толкает… Лимонов из таких. Переходит и переходит рубиконы, сжигает за собой мосты. А мы наблюдаем. И ждём.
Февраль 2013
