Роман Витальевич Шабанов
Однажды я… Рассказы про меня
…Занимался ушу
Однажды я занимался ушу. Почему ушу… но мне было десять, а это значит все равно чем – главное, правильно влепить, а как там это называют и из какой страны приплыло учение… я вас умоляю!
Но вы не подумайте: я не из тех, кто любит распускать кулаки направо и в солнышко. Я вообще очень мягкий. Воспитала меня женская команда (папа, прости, но ты же всегда на работе). Да и наш двор по части мужчин был на последнем месте. Папы отсутствуют (на охоте, ищут деньги), вот женщины и отдуваются – пичкают нас кашами и щами с кислой капустой вперемешку с воспитанием.
Иногда папка все же вносил лепту. Блеснет умом и: «Пока, пока». Однажды он бросил: «Мужчина не должен драться просто так, для драки должна быть обязательно причина, что ударив другого, ты унижаешь его…»
Хватит, па! Я не из тех… сколько говорить! Вечно он все пропускает – если провести тест на знание сына, то он его с треском провалит. Ты на меня посмотри: я не в той комплекции, чтобы синяки с улыбкой получать.
У меня был сосед. Генныч. Большой, грузный. Стена. Мы были чертовски разными и почти не разговаривали. Так, «привет», без «пока». Но все же было у нас кое-что общее – он тоже, как и я, не раскидывался плюхами. Но не потому, что у него папа или кто из родни стучали по столу и что важно – комплекция-то была самая угрожающая. Просто у него была теория – нельзя ничего делать, не научившись. Нельзя водить машину, пока не пройдешь автошколу, работать судьей без знания кодексов и красного диплома, даже есть новый продукт нужно, пройдя мастер-класс и апробацию. И соответственно – драться без специального на то обучения. Но если случится ЧП, в момент обучения, когда ты еще только постигаешь азы рукоскрючивания, то… открывай рот, там есть язык. Он должен помочь. Хотя его тоже тренировать надо. Учись говорить. И носи деньги. Если последнее не поможет – беги. Бегаешь плохо – кричи или просто не ходи вечерами, сиди дома. Но как учиться, сидя дома?
Его предки занимались совместным бизнесом: продавали самые быстромелящие кофемолки, самые быстровыжимающие соковыжималки. Дома бывали редко: рано с восходом солнца уезжала черная машина и поздно после заката возвращалась. И чтобы сын не оставался один на попечение телика и включенного телефона, его с детства приучили к определенной тактике – сперва школа, потом продленка, кружки, и так до самого вечера, чтобы свободного времени на разные глупости не было. В эти разные глупости как раз и входила драка. И он то детский поезд водил, то на лошади катался, то фехтовал, то бежал на теннис в девять утра. По-моему, он умел все – мне казалось, что из него делают гения. Однажды сын им скажет что-нибудь, отчего они схватятся за головы и пожалеют о своих десяти тысячах кофемолок, которые продавали, вместо того чтобы читать сыну «Урфина Джюса» и собирать пазлы.
Я до двенадцати дрыхну (вторая смена), а он уже и на танцы, и на моделирование. Я иду в школу, а он после актерского тренинга, делает «посылы». Я на первом уроке, и он тоже, только не как я – смотрю со скуки или рисую кораблики с пробитым дном – он пробует себя в каллиграфии и рисует лица. Перемена. Второй этаж у расписания. Я на подоконнике. Он подходит.
– И чего они не слушают про гипоталамус? Это чертовски интересно. Под стол за булкой лезут. Разве можно?
– Они думают, что правильнее не слушать, чем слушать. Им кажется, что жизнь нужно прожить весело, а не так, как взрослые говорят.
– Да что они знают о веселье? Юмор – ему тоже нужно учиться.
Так вышло у нас. Не разговаривали, ходили одно время, как чужие, а тут привыкли встречаться, делиться последними событиями – место встречи у расписания, тема… для нас это было действительно вроде урока. Но если я делился, поскольку хотел быть интересным, то он – для пользы дела: привлекал меня то на один кружок, то на другой. Авиамоделирование – все равно что шахматы. Почему ты не ходишь на кёрлинг? Ты никогда не пробовал спортивную ходьбу? Я вежливо отказывался – привык до обеда просиживать дома, а вечерами перезагружаться за игровой консолью.
Но тут произошло вот что. Я возвращался из школы. Рядом плелся Руслан, одноклассник. В последнее время он стал ходить за мной. Ему казалось, что вот так, плетясь в хвосте, можно завести дружбу. Они как-то неожиданно отпочковались из толпы. Трое – маленький с голубиным носом и два лба – близнецы, судя по одинаковым шапкам и черным полоскам на куртках.
– У меня там баллончик, – похлопал маленький по карману.
В груди что-то сжалось, по спине прошел ледяной град, а руки задрожали.
– Сейчас я брызну, глаза выпрыгнут, – продолжил он. – Деньги, часы, все, что блестит.
У Руслика заблестели глаза.
– У меня нет ничего, – не соврал я.
– Проверим, – гаркнул лоб. Второй схватил мой рюкзак, расстегнул и перевернул: учебник, тетради, ручки, потерянные карандаши посыпались из его недр.
– Ты чего? – крикнул я и бросился собирать уже подмоченное, с грязью, думая, как я буду все восстанавливать. Прохожие с интересом смотрели на эту сцену, слабо реагируя на происходящее. Дети…
– Проверь его, – указал он на моего «друга».
– У меня только десять рублей, – сказал он, пряча рюкзак за спину.
– Тоже хорошо, – сказал маленький, пряча награбленное. Через минуту они слились с толпой.
Как-то быстро потемнело. Куда делось солнце?
– Я по-пойду, – промямлил Руслик и, не дожидаясь, засеменил к автобусной остановке. Ему всего одну остановку?! Конечно, пешком опасно. Посчитал, наверное, что зря стал за мной ходить – я приношу одни неприятности.
Я шел домой медленнее обычного, размышляя, почему мы должны отдавать свое, по какому такому праву. Потому что их больше? Они сильнее? Но это же неправильно. «Главное – веселее», – вспомнилось. «Юмор. Ему тоже нужно учиться».
Маме я не хотел говорить – она устроит круговорот вещей в доме. Дождался папу. Но он как пришел – сразу на кухню. Когда папка голоден или ему нужно о чем-то поговорить с мамой, он неуловим – пролетал мимо, сметая тапочки, стулья и прозвучавшие слова. Я встал у двери и слушал.
– Сегодня разбирали дело. Подростки избили мальчика. До потери сознания. Представляешь?
Мама ахнула.
– Он шел, а они… и кругом были люди. Если бы я был рядом, то я бы вмешался. Наверняка бы вмешался.
Как-то он неуверенно это сказал.
После такого нельзя было ничего рассказывать. Иначе я буду ходить с охраной, а все дети, кроме меня, станут нехорошими.
– Ты чего-то хотел? – спросил папа, когда выговорился и спокойно вышагивал с кухни в зал.
– Пап, а если бы мы на севере жили, то были бы добрее? – выдал я, вспомнив выражение маленького разбойника.
Папка засмеялся, потрепал меня по голове и ушел в комнату изучать свое дело…
На следующий день я, как всегда, сидел у расписания и читал литру, конечно, не читал, только вид делал. Я думал, что, наверное, сильнее большей части класса, но это я только так думаю – что нужно для того, чтобы проверить это?
А потом и Генныч возник. Он внимательно выслушал мою историю, переварил и выдал:
– Есть один десятиклассник. Он организует уроки ушу.
– Что такое ушу? Звучит как-то по-змеиному. Искусство понимать змей?
Но Генныч не любил тратить время на пустые разговоры – зачем, когда можно четко сказать: да или нет.
– Вырастешь, приходи.
В другой раз я бы послушал и забыл, а тут все было за: и эти отморозки, и то, что никуда не надо ходить – занятия проходят в спортивном зале.
Позвонил домой, что буду позже. Но сказал, что остался на литературный кружок, – боюсь, что к ушу мама плохо отнесется: какая разница, где проходит драка, в школе или на улице.
В зале собрались человек десять. Тренер – парень лет семнадцати, накачанный, как матрас, сидел в позе лотоса и говорил с пришедшими.
– Ушу – это дерево, оно ветвями уходит в небо. Отпилив одну ветку, вы не дадите возможность увидеть на этой ветке плоды. Но есть и сухие – это ваши привычки, то, что вам будет мешать постичь это.
Большинство молчали. Ждали, когда тренер покажет, на что способен, но, как учитель, прежде чем отпустит, должен сорок пять минут помучать и рассказать, что знает по предмету.
– Мы здесь деревья будем выращивать?
– Да. Можно и так сказать.
Наверное, если бы выключили свет и через мгновение включили, то большая часть людей ушла. Но было светло. Все как на ладони. Терпят.
– И запомните: вы пришли сюда не для того, чтобы драться.
– Для чего же еще? – воскликнул самый худой.
– Защищать себя. Это главное.
Мы просидели все занятие. Скрипели, чихали, слушали про ветки, плоды, корни, птиц которые садятся и поют какие-то гимны.
– А когда же будем заниматься? – спросил кто-то. Тренер улыбнулся и сказал, что диалоги занимают большую половину занятия. Отключите свет, и уйдут все.
– Думал, здесь драться, а тут – гимнастика какая-то, – кто-то вынес вердикт всему тому, что мы увидели.
Я тоже был разочарован. У меня же была конкретная цель, а теперь выясняется, что потребуются годы, а пока работает бег, крик и убалтывание.
Ходил я месяц. Помимо диалогов с философским уклоном, были танцевальные движения – мы ходили по залу и шаркали обувь (на одно из занятий я пришел без нее и здорово повредил ногу).
Через месяц, когда я научился говорить на пространные темы, танцевать, как учил тренер Сема, меня остановили.
Их было трое. Силой завели меня за гаражи. И помесили. Ни слова, ни крик – ничего не помогло.
– На меня напали, – сказал я папе. Мама тоже услышала.
– Приехали, – сказала мама. – Ходишь где попало, вот и результат.
– Вот когда я был маленьким, – сказал папа, – то дрался только тогда, когда хотел узнать, стал ли сильнее. Не более одной драки в год. Обычно перед школой – за лето растешь и крепнешь обычно.
Почему меня ругали? Я разве виноват, что они такие? Я же просто шел. Мне что, нельзя просто идти? Да, я шел, как меня учили в ушу, я вспоминал новые движения, чтобы не забыть…
В спортивном магазине я увидел ее. Но она была меньше, чем мне хотелось. Обратился к продавщице:
– Мне нужна груша, только не настоящая. Только эта не подходит. Мне нужна побольше. У вас есть?
Продавщица напоминала сытую черепаху, готовую юркнуть в домик, чтобы неделю не вылезать.
– Других нет.
И тогда я решил сам сделать такую. Из старой детской коляски. Точнее, из дермантина, которым она обтянута. Меня в ней катали. И сестру, кажется, тоже. Никто о ней не вспомнит до того, пока Жанка не вздумает родить себе ребенка, только чувствую по ее попыткам завести друга, что это не скоро случится.
Повесил в саду и стал тренироваться. По своей методе. Вот лицо. И бей его, уворачивайся, бей снова… Был такой фильм «Не отступать, не сдаваться». Там парня одного поначалу побили, и он весь фильм груши месил, чтобы в финале Ван Дамму плюх навесить. Позанимаюсь годик, а потом найду этих троих и тех и навешаю! Отметелю, оставлю зарубки! Запомнят они мои кулаки! Нужно только время. Главное – не бросать. Продолжать. Не отступать, не сдаваться.
Этот мальчик давно переехал, но мы все не пересекались. Благодаря мне. Он был крупным, и, увидя его, хотелось перейти на другую сторону улицы. Когда он подошел мне в тот момент, когда я битый час бил нарисованное на груше лицо, я вздрогнул.
– Поговорим?
– Давай.
– Ты пацан?
– Да.
– Обоснуй.
Я знал, что давно… Существует эта дурацкая трепня…
– Зачем я должен это делать? Вот ты знаешь, что человек, как дерево, тянется вверх, дерево…
– Что?
– Дерево. У него есть ветки, и если ветку срежешь…
Я говорил минут пятнадцать. Меня было не остановить. Уроки Семы. Уроки Генныча.
– Блин, а это интересно…
Один чувак кому-то навязал, теперь все…
Мы подружились. Его звали Дэн, и он тоже был жертвой родителей-бизнесменов, вынужденный ходить на кружки ежедневно и помногу. Он выбрал качалку.
Через неделю мы вместе пошли есть мороженое на спор. Конечно, болели. Но болеть тоже приятно, особенно когда позади что-то важное сделано.
…Стал владельцем велосипеда
Однажды я стал владельцем велосипеда.
У меня не было велосипеда. Я считал, что если у тебя есть велосипед, то обязательно есть «Ранглер», «Джуси фрут», билеты в кино на «До 16…» Тебя уважают и здороваются по-взрослому. Я знал, что в нашем классе у всех есть велики, даже у Костяна, который по праву своего прикида считался «живущим за чертой». А у меня не было. Конечно, я говорил, что есть, даже два, только один я утопил в пруду прошлым летом, а второй позапрошлым разобрал, чтобы провести опыт по физике.
Прихожу как-то домой. После соревнований. Неудачно по канату съехал. Руки стер. Хотелось пожаловаться на школу. Попить чай. Чтобы посочувствовали и наутро не будили спозаранку кефирный гриб пить.
Подъезд, старик с мусорным ведром. «Здрасьте!» Не здоровается, как будто бы меня нет. Лестничная площадка. Соседская дверь, еще, стою перед своей, уже хочу постучать, как обычно ногой, уже занес, так и замер… Он.
Апельсиновый красавец. Два колеса, руль, звонок… я про все забыл. Нет, я, конечно, часто вижу на улице, во дворе, мимо меня по парку не один раз пролетают, но чем ближе велосипед к дому, тем больше волнующего ощущения. Чем ближе к порогу, тем больше вероятности, что он может принадлежать тебе.
Вхожу. Думаю, что кто-то пришел и не решился во дворе оставить своего красавца. Но три пары и тапочек гора, все дома. Улыбки, моргания через раз. Сперва «Переоденься», потом барьеры из тем про выборы и «Лето уже заканчивается, а мы еще здесь». Наконец возникла пауза – мама открыла холодильник, папа раскрыл «Вечерку», Жанка хотела пройти к себе, но на дороге стоял я.
– Чей он?
– Кто? А, ты про этого птеродактиля. Твой вроде.
– Как мой?
Я не верю. Потому что у меня не может быть велосипеда! Забыл про стертые руки. К папе. Он морщится, громко шелестит газетой, сворачивает ее трижды и говорит:
– Разве это велосипед?
Для него, может быть, и не велосипед, но для меня… когда я сделал свой первый лук из ивовых веток, то был безмерно счастлив. А как мы были счастливы дожевать жвачку, которая уже побывала в чьем-то рту, оставив там свой сладкий вкус…
– Наживается на тебе тетка Фарида.
Мама привыкла все покупать на работе. Коммивояжерам тоже было удобно, что у них есть постоянный клиент. Конечно, велосипедами они не торговали. «Фаридами» папа называл всех, кто приходит к маме.
– Да не купила. Списали. На нем наш курьер ездил.
Я был на вершине счастья. Не важно, что он был чей-то, что его нужно там-тут поправить, но в целом – он мой.
– Смотри не сломайся, – ёрничает сестрица, – смотрите, смотрите, как грудь выгнул.
Да зовите меня, как хотите! У меня есть свой велик! Усталость как рукой сняло. Я даже мог обнять Жанку и расцеловать.
– Вот чего не надо, того не надо.
Только я собрался с духом – съел все, что положили (эту ненавистную печенку), объявился Ринатыч с первого этажа. Тут как тут.
– Дай, за квасом сгоняю.
Не доверяю я ему. Он из неблагополучной. Конечно, когда папка это сказал, мама на него шикнула, что нельзя так, что он же не виноват – так вышло, что много детей и папа не лопатой гребет. Конечно, но я тоже не виноват, что не хочу ему давать велик. Но я же был на вершине, когда готов делать добрые дела, к тому же надо было еще с мамой-папой посидеть за столом, поэтому я недолго думал. Дал. Он вскочил и скрылся, буркнув: «Спс».
Жанка тут как тут.
– Где твой «Скульник»?
– Здесь.
– Я знаю, ты Ринату отдал. Дурак. Ты думаешь, он вернется?
– Конечно, вернется. Он живет здесь.
– Ну и что, что живет? Пробежит мимо, скажет, что поставил у ворот, а где, не знает. Угнали. Мало ли кто.
Она меня сильно расстроила. Любит она меня, как сестра брата. Я в слезы. Действительно, чего это он за квасом поедет? У них вечно денег нет. Они хлеб у соседей просят. Поэтому он и приплел квас, чтобы не просто «покататься» или сразу уж, чего жалеть, решил продать, желающих много, и купит всем хлеба. Сколько он может стоить? На него можно буханку с наш дом купить. Но не успел я как следует поплакать – приехал герой.
– Пей, – протянул он мне квас. Свежий. И правда, квас. Правильно папка сказал. Я даже язык Жанке показал. Она просто пожала плечами и что-то сказала про время.
Через час снова звонок. И опять он.
– Одолжишь? Мне к девушке сгонять. Тебе мороженко купить?
К тому времени я уже не был на вершине, и он, конечно, заметил мое нерасположение.
– У нее сеструха есть. Вот такая! Хочешь, познакомлю?
Знает, чем бить. Я был чертовски стеснительным и понимал, что с помощью велика смогу щегольнуть и обратить на себя внимание, но пока еще не знал, как. А он знал и подвернулся вовремя.
– Все, решено. Сейчас я к ней еду, скажу, что ты парень умный и у тебя свой велик. Она спортивная. Ее Катюхой зовут.
Уехал, пока я думал, как же буду ее звать: Катей или как он – Катюхой.
На этот раз Жанка висела на телефоне, мама с папой решали сканворды. Самая длинная рука… по горизонтали, южный ветер – вертикаль. Папа вытягивал руки, а мама старалась найти в этой мизансцене подсказку.
На этот раз его не было долго. Я даже успел уроки к понедельнику сделать и посмотреть «Зов джунглей».
Пошел к ним. Стучу. Знаю, что дома – слышу, как кто-то вошкается. Не открывают. Вышел на улицу – и правда, точно. У окна сидела сестра. Говорю: открой. Она знаками, что одна, все ушли. Вот невезуха…
Поздно уже было, когда в дверь позвонили. Он был весь потный, взлохмаченный, как будто убегал от кого-то. Я посмотрел на велик, который он прятал за спиной – а на заднем крыле вмятина четкая и царапина на руле.
– Прости. Но тут такое было… Понимаешь, только я приехал, а у нее подруга, та самая, для тебя. Она как увидела велик, воскликнула, что всегда мечтала покататься. Я же не мог отказать – думая, тебе плюсик.
Катька. Катюха.
– А это что?
– Она неумеха. Не волнуйся. Мы Толяну отдадим. Он живо сделает. Сейчас.
– Ты что? Час ночи.
– Он никогда ночью не спит. Круглосуточная лавочка. Хочешь, я сам отдам, а завтра к обеду привезу? Еще лучше, чем был, станет.
Я не согласился. А утром сам пошел.
Дядя Толя был известным в округе мастером склеивать несклеиваемое и собирать несобираемое. И с удовольствием согласился мне помочь. Не без моего участия. Правда, с ранением – на щеке царапина и руки в мазуте.
– Отмоется до вторника, – сказал Толян и еще. – Я тебе могу и мотор поставить.
– Не надо мне.
– Ты вперед смотри…
Но я не хотел смотреть так далеко: я уже видел, как мама с папой меня к стулу привязывают, чтобы я не смел садиться на двухколесного. Жанка говорила, что когда мне было три, и я очень хотел в цирк посреди ночи, то меня просто привязывали к кровати. Конечно, я не помню и не верю – но порой они так на меня смотрят, что я готов поверить в эту историю.
К обеду появился Ринатыч. Он как знал, что мой велосипед прошел все процедуры и был готов к большому велопробегу.
– Она хотела и сегодня.
– Катька?
Все же Катька.
– Она.
Я не был готов. Царапина, руки… сколько я мыла извел. До вторника.
– Езжай ты, а я подожду.
Его снова не было долго. Я выше на улицу, чтобы он не звонил и не провоцировал Жанку на издевательства. К тому же хотел снять всяческие подозрения у отца. Он юрист и будет не сильно рад. Мама весь день готовила, поэтому за паром-дымом ничего не видела.
Ринаткина сестрица снова сидела на окне и облизывала ложку. У меня был в кармане коржик, оставленный после обеда.
– Хочешь?
Она радостно кивнула и открыла окно. На этом наше общение должно было закончиться, если бы она не сказала:
– Ты хороший.
Вот как. Ты не слишком мала? К тому же у меня уже есть. Катька.
– Он тоже.
Кто он? О ком она?
– Я вырасту, тоже буду работать.
Работать? Тоже?
– Не волнуйся. Он сейчас приедет. Между десятью и двенадцатью больше всего клиентов.
Клиентов? У него есть клиенты. Больше всего? Он использует мой велик? Между десятью и двенадцатью…
Я сперва не поверил. Точнее, не услышал. Мало ли что она может сказать? Маленькая, дома сидит, от скуки всякие глупости сочиняет.
А потом увидел. Точнее, когда на следующий день: Ринат снова уехал, обещая, что на этот раз договорится об общей встрече. Не знал, что будет так трудно следить за великом. Хорошо, что на пути было два светофора и две толпы (первая с детсадовцами, другая с заводскими рабочими).
Он въехал в парк. Остановился. Вытащил табличку. И я стал свидетелем того, как был сильно одурачен.
Я просто подошел и забрал у него велосипед. Он сперва не узнал, назвал цену, а потом понял, что попался. Конечно, выкрутиться пытался:
– Хотел для тебя денежки собрать. Соберем тебе за пару дней на мотор. Дядя Толя поставит. Он тебе такую футуру сделает!
Но я уже ехал. Наконец-то я просто ехал. Сам. Ветер обдувал. Мне было хорошо. Я видел перед собой лицо этой самой мифической Катюхи, которой, может быть, и не было вовсе, и если даже есть такая, как же здорово, что не нужно к ней ехать. Спасибо тебе, Катюха, что ты где-то есть и не обязываешь меня гулять с тобой и краснеть, искать слова, а даешь возможность кататься на велике. Может быть, потом, когда я накатаюсь, проеду не один километр, объеду весь город, попаду под дождь, съеду с самой крутой горы, тогда я вспомню о тебе. А пока вперед, мой апельсиновый друг!
