Роман Воликов
Эригена и не только
– Тебе скучно, брат Ансельм? – спросил я.
– Отчасти, да. Я плохой монах, хотя много лет в монашестве. Я так и не смог избавиться от мирских соблазнов, поэтому нисколько не сомневаюсь, что мне гореть в аду. Однако обо мне в своё время. Брат Тегван обычный дурак, которых Господь через пророка предостерегает: «Не сотвори себе кумира и всякаго подобия, да не поклонишися им, ни послужиши им» (30). Редко когда это предостережение бывает действенным. Брат Тегван обездоленный человек, народ его пребывает в рабстве, с юности он наблюдает убожество нашей монашеской жизни, для него Эригена не просто луч света, для него это последняя надежда найти хоть какой-то смысл в своей жизни. Утверждение брата Улферта, что библиотекарь мог стать неким новоявленным Иудой, сомнительно по той простой причине, что для этого требуется хитрость ума, которой брат Тегван не располагает вовсе. Предел его возможностей – сгореть заживо на костре во имя великого Учителя.
– В таком случае остаёшься ты один, – сказал я. – Это признание, брат Ансельм?
– Пока только косвенная улика, – сказал брат Ансельм. – Ты почему-то забыл, что в аббатстве есть ещё пятнадцать монахов. Я понимаю, что они производят впечатление серого безликого стада. Более того, это так и есть. За те дни, что ты в монастыре, ты даже не полюбопытствовал, как кого из них зовут. Если бы я сказал, что они немые, ты, без сомнения, поверил бы. Это толпа и в то же время это люди, а не овцы.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать, – продолжил брат Ансельм, – что Иоанн Скотт был обречен. Если не в нашем монастыре, то в любом другом. Теологи Оксфордской школы, по существу, знали, что делали, когда заставили Эригену уйти в монастырь. Философ против толпы это всегда жалкое зрелище. Многие месяцы я слышал недовольное бурчание своих братьев, отрывки слов, которыми они пытались высказать негодование Эригеной. Не его учением, они не понимали ни одной буквы, ни одного слова, а самим его видом, этим превосходством света над темнотой. В книге «Перифюсеон» он часто рассуждает о божественном кубе, совершенном познании, творящиеся грани которого покрывают низменность и невежество мира. Так вот, в понимании братьев, нет никакого многогранника, есть только прямоугольник, сначала в виде стола на ножках, а потом могильной плиты. Они считали, что Эригена это дьявольское искушение, которое необходимо уничтожить во славу Бога.
– Ты знал и молчал, – сказал я. – Ты мог предупредить Эригену о готовящемся преступлении.
– Мог, – сказал брат Ансельм. – Но чтобы это изменило? Толпа глуха и не восприимчива к милосердию. Разве не так это было при казни Христа? Так было всегда и во все времена. Иоанн Скотт слишком стар, чтобы бежать, да и бежать ему уже было некуда. Поэтому я решил хладнокровно дождаться, как это произойдёт. Говоря словами Эригены, посмотреть, как осуществляется возвращение в ничто на самом деле.
– Как это было? – спросил я.
– Иоанн Скотт направил брата Тегвана в Гластонбери. Оставался только один человек, который мог воспрепятствовать убийству – брат Улферт. Я знал, что он страдает видениями, наверное, из-за полученных когда-то ран. Несколько дней я подливал ему в пищу настойку из спорыньи, которая затрудняет текучесть в мозге. В ту ночь брат Улферт метался в лихорадке, братья поднялись как по команде и направились в келью аббата. Они встали в круг возле его постели и шептали молитвы. Иоанн Скотт крепко спал, он всегда отличался ангельским сном, кроме того, за ужином я насыпал в его похлебку изрядное количество мелко истолчённых сонных трав. Один из братьев, его лицо было закрыто капюшоном, даже если я узнал, я не скажу тебе, кто он, взял со стола грифель и воткнул в сердце Эригене. Я стоял за их спинами. Братья помолились об отошедшем и пошли спать.
– Я понимаю, что ты не боишься ада, – сказал я. – Но чисто по-человечески, разве тебе было не жалко старика?
– Люди смертны, – сказал брат Ансельм. – Часто не по собственной воле. В конечном счёте, более важно, что после них остаётся. После Эригены останутся его книги, которые, в частности я, сохранил и спрятал в надёжном месте. Когда-нибудь наступят века, когда отпадёт нужда искать дьявола во всём непонятом. Тогда его книги могут пригодиться, если, конечно, к этому моменту не напишут что-нибудь более умное.
– Я думаю, что всё куда проще, – сказал я. – Ты хотел увидеть смерть и ты её увидел. Жаль, что Эригена поселился именно в Малмсбери.
– Думай, как хочешь, уважаемый визитатор. Ты можешь доложить о свершившемся происшествии в том или ином свете, но в любом случае твои начальники будут поставлены в крайне затруднительное положение. Наказать целый монастырь, обвинив в смерти человека, неоднократно подозреваемого в ереси, это неслыханно. Подумай об этом на обратном пути.
На следующее утро я покинул аббатство Малмсбери, через несколько дней добрался в Кентербери, где привёл свои записи в порядок. Предоставляя их на рассмотрение Вашему Высокопреосвященству, я не берусь сделать однозначные выводы. Вина или правота каждого из перечисленных в донесении лиц не может быть установлена со всей необходимой точностью. Очень вероятно, что такого рода дела могут относиться лишь к компетенции Божьего суда. Кроме того, я нисколько не сомневаюсь, что при продолжении дознания брат Ансельм откажется от своего признания и обвинение рассыплется подобно песчаной крепости на морском берегу.
Понимая свою нерадивость и искренне скорбя о ней, покорно приму любое, самое горькое наказание.
Старший регулярный каноник-куксод кафедры архиепископа Кентерберийского Эльфрик родом из Йорвика.
Записано в октябрьские ноны (31) года от явления Господа восемьсот семьдесят седьмого.
В древнеримском календаре название первого дня каждого месяца, дни отсчитывались назад.
Ответственный за безопасность
Племенной вождь у скандинавских народов, одновременно политический, военный и религиозный лидер.
Hibernia – зимняя страна, латинское название Ирландии.
Одна из форм христианской проповеди, содержащая толкование прочитанных мест Священного Писания.
Ученик апостола Павла, первый епископ Афин, автор сочинений, известных под общим названием Ареопагитики, оказавших сильнейшее влияние на средневековую богословскую мысль.
Христианский философ, автор учения о двух природных волях во Христе.
Основное произведение Дионисия Ареопагита, посвященное ангельским чинам.
«О трудных местах у Григория Богослова Иоанну, архиепископу Кизикийскому», сочинение Максима Исповедника
Блаженный Августин – один из Отцов христианской церкви, главный богословский авторитет Средневековья.
Беда Достопочтенный – Автор «Церковной истории народа англов», основоположник английской истории.
. Василий Великий – христианский святитель. Ему приписывается создание иконостаса и составление литургии. Григорий Нисский – христианский философ, младший брат Василия Великого. Аниций Манлий Северин Боэций – римский государственный деятель, христианский теолог. Автор книги «Утешение философией».
Афинская школа – философская академия, основанная Платоном. Александрийская школа – богословская школа, по преданию основанная апостолом Марком. В ней зародилось арианство, отрицавшее догмат Святой Троицы.
Первый скандинавский король Восточной Англии после её завоевания датчанами во второй половине IX века.
Странствующие еврейские купцы, монополизировавшие в раннем Средневековье европейскую работорговлю.
Учитель церкви, выдающийся западный теолог.
Латинский писатель V века, энциклопедист, пользовался большой популярностью в Средневековье.
Римский император Юлиан Отступник в 362 году «Эдиктом о веротерпимости» отказался от христианства в качестве официальной религии империи и разрешил восстановление языческих храмов.
Соглядатай (лат.)
Блаженный Августин многие годы был пресвитером, затем епископом в городе Гиппон римской провинции Африка.
Яство из мелко нарубленной сельди с хлебным мякишем.
Официальная латинская библия католической церкви.
Ирландские кельты считали себя потомками Скотты, дочери египетского фараона. По тому же принципу научные школы при ирландских монастырях также назывались «египетскими».
Католический святой, видный деятель Каролингского возрождения.
Крупнейший деятель Каролингского возрождения, автор первой средневековой энциклопедии «О природе вещей».
Согласно учения Пифагора причиной мира являются числа.
Гермес Трисмегист (Триждывеличайший) – легендарный философ античности, считается, что он жил в Египте.
«Утешение философией» Боэция, сочинение V века.
Одно из четверостиший сборника «Буколики», где Вергилий предсказал – с рождением младенца – наступление Золотого века. Христиане считали, что речь идёт о младенце Христе.
Первое послание апостола Павла коринфянам.
Христианский историк и переводчик с греческого на латынь.
Вторая заповедь пророка Моисея.
Седьмого октября.
Случай в санатории
ergo sum (следовательно существую)
Следователь Жиров приехал в санаторий «Верхнее Белогорье» тёплым августовским днём. Приехал, к счастью, не по работе, а на лечение. В последнее время сильно прихватывала спина, иногда так, что разогнуться было невозможно, Альбина Васильевна, областной прокурор, под началом которой Жиров трудился последние десять лет, а знаком был вообще вечность, со студенческой скамьи, посмотрела на его мучения и сказала: «Бери-ка ты, Ваня, отпуск и езжай в хороший санаторий, а то мне покойница Машка по ночам приходить начнёт».
Жиров был вдовец. Его жена, Мария Александровна, умерла семь лет назад от рака. Сойтись с другой женщиной и жить с ней под одной крышей сначала Жирову было неудобно перед дочерью, а когда Лизка окончила школу и уехала учиться в Москву в мединституте, устоявшийся холостяцкий быт настолько прочно вошёл в его жизнь, что он и думать больше не хотел о новом браке.
Собственно, работы было так много, что на личную жизнь времени не оставалось. С кадрами в прокуратуре всегда дефицит, у Жирова же была репутация надёжного и толкового сыскаря, так что каждый новый труп Альбина Васильевна неизменно поручала ему: «Ваня, на тебя вся надежда!»
В некотором смысле она ему так мстила, Жиров ни под каким видом не соглашался двигаться по карьерной лестнице и становиться её замом, «Аля, ну, какой из меня начальник, на совещаниях сидеть, с мэрией отношения выяснять, я следак – труп, экспертиза, обвинение, суд – звёзды зажигать это нам не суждено», – со свойственным ему ёрничеством отбивался Жиров от предложений областного прокурора.
– Вы кем работаете? – спросила медсестра, заполняя документы на поселение.
– Водолазом, – ответил Жиров и удивился самому себе, почему водолазом, а не кочегаром, ладно, пусть будет водолазом, скажешь, что из прокуратуры, всё время проживания коситься будут.
– Водолаз, а курите, – медсестра выразительно посмотрела на пачку сигарет, торчавшую из верхнего кармана рубашки.
– Ну, нам водолазам покурить это святое, – сбалагурил Жиров. – Как вынырнем, сразу папироску в зубы, а иначе смерть индейцам.
– Вы не суеверный? – спросила медсестра.
– Нет, а что?
– У вас в направлении указан полулюкс, а полулюкс сейчас свободный только один, – сказала медсестра. – Но в нём позавчера женщина умерла. Могу предложить обычный номер, но разницу в деньгах вам, конечно, вряд ли вернут.
– Селите в полулюкс, – сказал Жиров. – Я не суеверный. А чего умерла-то?
– Наталья Степановна? Инфаркт. Так неожиданно. Ещё молодая интересная женщина, она к нам несколько лет приезжала. Такое несчастье.
– Да, печально, – равнодушно согласился Жиров. – Вы, меня, пожалуйста, определите к доктору Уваровой.
Доктора Уварову и этот санаторий Жирову рекомендовали в городской поликлинике. Врач, обследовавший спину, сказал: «Замечательный доктор и красивая женщина. Деловая, такую аппаратуру пробила, нам в областном центре и не снится. Пройдёте у неё курс, как мальчишка скакать начнёте».
– Уварова это физиотерапевт, – пояснила медсестра. – А лечащий врач у вас Елена Николаевна Селезнёва. Она вас завтра посмотрит и к Уваровой выпишет направление. Вот вам ключ, Иван Иванович, размещайтесь, отдыхайте, ужин в восемь часов.
В номере Жиров первым делом достал из сумки бутылку водки и шоколадку «Марс». Сполоснул под краном чашку, одиноко тулившуюся на холодильнике возле миниатюрного электрочайника, плеснул на донышко и, крякнув, выпил. Закусил шоколадкой, закурил и, не снимая обуви, растянулся на кровати.
В целом, у Жирова было всё нормально. Со смерти жены прошло довольно много времени, он уже почти и забыл, что такое семейная жизнь. С Лизкой, дочерью, установились нормальные, можно сказать, практичные отношения, пока она росла, обязанности по дому они распределили между собой вполне равноправно, например, Жиров занимался стиркой, а Лиза уборкой. В Москве дочка поступила на бюджетное отделение мединститута и подрабатывала санитаркой в больнице. Иногда она просила у отца деньги, но нечасто и очень небольшие суммы.
Жиров, разумеется, никогда не отказывал, тем более что зарплату в последние годы платили достойную, Аля как грамотный начальник ухитрялась пробивать для прокуратуры всякие спонсорские фонды, так что с квартальными и годовой премиями проблем не возникало. Криминальная обстановка в городе тоже стала вполне умиротворённой, не чета бурным девяностым, те бандюганы, что выжили, постарались по мере возможности легализоваться и держали братву в узде похлеще, чем прокурорские. В определённом смысле возвращались старые советские времена, которые Жиров чуть-чуть застал в начале своей карьеры следователем, когда каждый труп являлся чрезвычайным происшествием. Через пятнадцать лет выйду на пенсию, подумал Жиров, дострою дачку, Лизка внуков нарожает, буду с ними нянчиться.
Его немного беспокоил роман, почти случайно закрутившийся прошлым летом с Валей, ровесницей дочери, практиканткой юрфака, которая пришла к нему в отдел на стажировку. Они оказались в одной койке после сабантуя на работе, утром Жиров невесело рассматривал в зеркале ванной седые волосы, которые росли, к сожаленью, и на груди, и по краям лысины, и там, куда обычно не показывают пальцем. Он не очень понимал, что в нём нашла девица на двадцать пять лет младше его, наверное, ей просто любопытно, решил он. Они встречались не так часто, но регулярно, Валя порывалась поехать вместе в санаторий, Жиров благоразумно объяснил, что всё же не стоит афишировать отношения. Ладно, подумал он, покувыркается со мной какое-то время, потом встретит нормального молодого парня, полюбит, всё у неё будет хорошо.
На следующее утро Жирова, выспавшегося, с аппетитом позавтракавшего в столовой с видом на графский парк (главный корпус санатория размещался в бывшей дворянской усадьбе) осмотрела доктор Селезнёва.
– Не так плохо, – обрадовала она. – Спина, конечно, запущена, но дело поправимое. Походите к Наталье Сергеевне на процедуры, я выпишу лекарства, надо будет принимать, не лениться. В вашем возрасте, Иван Иванович, – доктор посмотрела в медицинскую книжку Жирова, – ставить на себе крест непозволительно, сорок пять лет – мужчина в расцвете.
– А я и не ставлю, – сказал Жиров. – Просто работа такая, сидячий образ жизни, хотя я каждый понедельник даю торжественное обещание делать зарядку по утрам. А Наталья Сергеевна это Уварова?
– Уварова, – подтвердила доктор Селезнёва. – Наталья Сергеевна у нас звезда. Очень грамотный специалист, к ней из Москвы приезжают спину лечить.
– Не знал, но, думаю, у вас все специалисты хорошие, – сподхалимничал Жиров.
– Вот ваше направление к Уваровой, – доктор Селезнёва протянула ему листок. – Процедуры каждый день с одиннадцати до часа. Сейчас, пока есть время, рекомендую погулять по парку, такая замечательная погода стоит.
Жиров отправился в парк. Там было чудо как хорошо. Некоторая запущенность, свойственная всем старинным паркам, только добавляла очарования. Жиров сел на лавочку и закурил, последние две недели лета, листва начнёт неумолимо желтеть, в воздухе появится запах осеннего тлена, меланхолично размышлял он, всё в этом мире преходяще, вот как та женщина из номера, в котором его поселили, жила и умерла. Он закрыл глаза и подставил лицо солнечным лучам.
«Ну и что вы думаете об убийстве, Иван Иванович?» – услышал Жиров голос.
Рядом на лавочке сидела крепкая, плотно сбитая старушка в спортивном костюме «Адидас».
– Простите, мы знакомы? – сказал Жиров.
– Я видела вас в суде, – внушительно сообщила старушка. – Вы выступали обвинителем по делу банды Петрунина. Я на пенсии, посещаю все открытые судебные заседания. Знаете, интереснее, чем в театре. У вас была такая яркая речь.
– Спасибо, – сказал Жиров. – Э…
– Зоя Павловна, – представилась старушка.
– Видите ли, Зоя Павловна, – сказал Жиров. – Я здесь в отпуске. Если вы о смерти той женщины, что умерла несколько дней назад, это компетенция местных правоохранительных органов.
– Это неправильно, Иван Иванович, – сказала Зоя Павловна. – Вы находитесь, так сказать, в эпицентре и самоустраняетесь от расследования. Так нельзя.
– Да я не самоустраняюсь, – сказал Жиров, мрачно подумав, господи, свалилась мне на голову эта миссис Марпл. – У меня и полномочий соответствующих нет.
– Я вам расскажу краткую фабулу событий, – сказала Зоя Павловна. – А вы уж решите, как вам поступить.
– Ну, хорошо, – согласился Жиров. Меланхоличное настроение улетучилось, от бабушки легко не отвяжешься, подумал он. – Рассказывайте.
– Видите ли, Виктор Петрович тут завёл натуральный гарем…
– Виктор Петрович это кто? – перебил Жиров старушку.
– Рыбин, директор санатория. Объяснение, конечно, лежит на поверхности, коллектив в основном женский, интересных мужчин всего двое: Рыбин и хирург Евгений Семёнович, но тот, к сожаленью, крепко за галстук закладывает. Так что получается, что Виктор Петрович как петух в курятнике. Докторши наши возраста около сорока, такой, знаете, опасный период жизни, когда во все тяжкие понести может.
– Ясно, – сказал Жиров. – А вы до выхода на пенсию кем работали?
– Учителем математики в школе, – сказала Зоя Павловна. – До шестидесяти трёх лет лямку тянула, и дальше бы работала, но более молодые коллеги уговорили на заслуженный отдых уйти.
«Не повезло, – подумал Жиров. – И персоналу санатория не повезло, и мне не повезло».
– Сплетни разные ходят, – продолжила Зоя Павловна. – Якобы и свальный грех практикуется, не хочу эту грязь повторять. Вы поймите правильно, Иван Иванович, я не ханжа, в жизни всякому уродству место есть, в конце концов, взрослые люди самостоятельно свой выбор делают, но зачем же человека убивать.
– Не вполне понимаю взаимосвязь, – сухо сказал Жиров.
– Сейчас поймёте, – Зоя Павловна сделала заговорщицкое лицо. – Дело в том, что покойная Наталья Степановна приходилась Рыбину женой.
– Любопытно, – сказал Жиров.
– Бывшей женой, – поправилась Зоя Павловна. – Они развелись лет восемь назад, но отношения хорошие сохранили, Наталья Степановна в санаторий регулярно приезжала на отдых. Есть у меня такое предположение, что они снова сойтись решили, у Натальи Степановны, как я поняла, серьёзные связи в Москве, я однажды случайно услышала, как они обсуждали, что Виктору Петровичу место в министерстве здравоохранения найдётся.
– Случайно? – сказал Жиров. – Какой у вас однако слух, Зоя Павловна.
– Это у меня наследственное, – без тени смущения заверила Зоя Павловна. – Вот и подумайте, Иван Иванович, с чего этого вдруг в таких обстоятельствах женщина сорока лет умирает от инфаркта. Странно, да?
– Странно, – ответил Жиров. – Но в месть обиженных дам как-то не очень верится. Как-то это больно кинематографично.
– Вы недооцениваете женскую ревность, – сказала Зоя Павловна. – Она бывает дика и страшна.
– Предположим, – сказал Жиров. – И кто же, по вашему мнению, инициатор злодеяния?
– Есть у меня подозрения, – сказала Зоя Павловна. – Давайте так поступим, вы осмотритесь в обстановке и через день-два мы с вами мнениями обменяемся.
– Давайте, – легко согласился Жиров. – У меня, соответственно, просьба: о том, что я работаю в прокуратуре, никому ни слова.
– Ни-ни, – старушка приложила пальчик к губам. – Не волнуйтесь, Иван Иванович, я понимаю, тайна следствия. За мной как в могиле, старая школа…
«Холодной водички не добавить, – Уварова смотрит на него с обворожительной улыбкой. – Для первого раза не горяча ли ванна?»
– Нормально, – Жиров улыбается в ответ.
– Постарайтесь максимально расслабиться, – Уварова переключает рычажки на небольшом пульте управления. – Через десять минут включу гидромассаж. – Она задёргивает занавеску. – Если вдруг почувствуете себя нехорошо, немедленно зовите.
«Мне хорошо!» – думает Жиров. Уварова действительно красавица, с лицом, по которому сразу видна порода, невысокая, с точёной фигуркой шатенка. «Тем не менее, работает в этой глухомани, – думает Жиров. – Даже не областной центр. Что там бабушка говорила про свальный грех? Я не против поучаствовать».
Разумеется, он воспринял страшную историю, рассказанную Зоей Павловной, как бред скучающей пенсионерки. За свою следовательскую практику Жиров множество раз слышал подобные рассказы, и всегда выяснялось, что за всеми этими шекспировскими страстями не стоит ровным счётом ничего. Скорей ему стало любопытно: захолустный санаторий, до ближайшего посёлка пять километров, коллектив в основном женский и не старый, он сразу обратил на это внимание, развлечений ноль, однообразная жизнь лечебного учреждения, какие черти могут водиться в этом тихом омуте?
– Вы давно здесь работаете? – он сидит, завёрнутый в махровую простыню, тело лёгкое после проделанных процедур.
– Два года, – говорит Уварова. – Приехала вместе с мужем, он был специалист по мануальной терапии. Потом муж погиб, а я так здесь и осталась.
– Извините, – говорит Жиров.
– Да ничего, – Уварова быстрым почерком заполняет показания в его медицинской книжке. – Как ощущения, Иван Иванович? Эти процедуры непривычные для вашего организма, первое время может голова побаливать.
– Не болит, – сказал Жиров. – А отчего ваш муж погиб?
– Сам был виноват, – Уварова бросает на него быстрый и, кажется, неприятный взгляд. – Отправился с друзьями на рыбалку, здесь недалеко большой приток Камы. Мужики, как водится, выпили и перевернулись на лодке. В общем, все утонули.
– Да, грустно, извините, ради бога, ещё раз.
– Я сначала хотела уехать, – сказала Уварова. – Собиралась, собиралась, да так и осталась. Директор у нас, Виктор Петрович, очень хороший человек, заботливый руководитель, не скрою, зарплата у меня достойная. И коллектив дружный, доброжелательный.
«Что-то нечасто я встречал доброжелательные женские коллективы, – подумал Жиров. – Ну, да ладно».
– Не скучно здесь, – спросил он. – Среди лесов и полей бескрайних?
– Да когда нам скучать, – ответила Уварова. – Санаторий круглый год переполнен, и зимой, и летом. А в свободное время я в интернете торчу, заменяю земную реальность виртуальной.
– Вы уж простите моё чрезмерное любопытство, Наталья Сергеевна, – сказал Жиров. – Дело в том, что меня поселили в номере, где недавно женщина умерла. Чувствую, некоторым образом, астральную зависимость…
Уварова расхохоталась:
– Ну, вы шутник, Иван Иванович. История действительная неприятная. Я в ту ночь дежурным врачом работала. Около часа прибежала всполошённая Карина, медсестра, и сказала, что Наталье Степановне плохо. Наталья Степановна нам человек не посторонний, несколько лет подряд приезжала на лечение, мы все её хорошо знали. Когда я в номер примчалась, сердце уже остановилось. Я сделала сердечный массаж, вколола гепарин, но, к сожаленью, бесполезно.
– Инфаркт? – спросил Жиров.
– Инфаркт.
– Как же так, на пустом месте, ни с того ни с чего?
– Не совсем на пустом, – нахмурилась Уварова. – Наталья Степановна сердечница, а вскрытие показало, что у неё был четвёртый месяц беременности. В общем, в её случае плюс возраст – сорок один год, беременность категорически противопоказана. Вот и результат.
– Это что же получается, что-то вроде самоубийства, – сказал Жиров. – Знала, что нельзя иметь детей, и забеременела? Интересно, она кто по профессии была?
– Наталья Степановна с Виктором Петровичем учились на одном курсе в мединституте, – сказала Уварова. – Но врачом она никогда не работала, всю жизнь по административной линии. Что касается беременности, это такой сложный вопрос. У Натальи Степановны детей не было, должно быть, решила, что это последний шанс. Хоть бы с кем из нас посоветовалась. Думала, что обойдётся. К сожаленью, не обошлось.
– Вот как бывает, – сказал Жиров. – А вы что делаете после работы? Может быть, погуляем в парке? В субботу, я видел объявление, танцевальный вечер в центральном холле санатория. До этого можно в кинозал сходить.
– Спасибо за приглашение, Иван Иванович, но у отдыхающих своя жизнь, у персонала своя. Вы уедете, а нам здесь дальше работать. Вы меня понимаете, – Уварова очаровательно улыбнулась.
– Да, конечно, – сказал Жиров. – Извините, ради бога, за бестактность.
«Как интересно девки пляшут, – думал Жиров, разгуливая после ужина по освещённой дорожке в парке. – У одной муж утонул, другая молчала о беременности как немая, хотя знала, что это для неё смертельно опасно. Если в этом омуте покопаться, не удивлюсь, что ещё кто-нибудь не совсем по своей воле на тот свет отправился».
Большой практический опыт приучил Жирова к одному простому выводу: последовательность смертей, которые не кажутся на первый взгляд результатом преступного деяния, рано или поздно выводят на злой умысел. Другое дело, что далеко не всегда удавалось доказать конкретными уликами наличие этого самого злого умысла. Добиться же от подозреваемого чистосердечного признания в наше циничное время было почти нереально.
Каждый раз, когда Жиров оказывался в такой ситуации, напротив сидел убийца, а доказательной базы у него было недостаточно, умный преступник это всегда понимал, если не понимал, то подсказывал адвокат, следователь Жиров предлагал совести компромисс: «Наверное, у убийцы были настолько серьёзные мотивы, в которых я не сумел до конца разобраться, наверное, он по-человечески более прав, чем жертва, поэтому и уходит от наказания». Совесть такой ответ не устраивал, после провала Жиров обычно нырял в традиционный недельный «запой», Альбина Васильевна понимала его, как никто другой, и претензий не предъявляла.
И ещё одно точно знал Жиров: когда умный человек совершает преступление, его толкают на это настолько вынужденные обстоятельства, бездна, где теряются нормальные представления о хорошем и плохом, где грань, разделяющая врача и сумасшедшего, становится зыбкой и прозрачной, и не дай бог тебе совершить неверное движение. Жиров очень не любил подступать к этой грани, и в таких случаях, понимая, что он – подлец, предпочитал дело закрыть за недоказанностью.
– Гуляете, Иван Иванович? – услышал он голос.
– Как вы приказали, Елена Николаевна, утром и вечером.
– Какой вы дисциплинированный, – рассмеялась доктор Селезнёва. – Я тоже вечером люблю пройтись.
– Вы живёте здесь, в санатории?
– У нас с мужем квартира в посёлке, – сказала Селезнёва. – Но когда задерживаюсь на работе, обычно ночую во флигеле, чтобы в темноте не добираться, страшно. Виктор Петрович специально для персонала построил большой флигель, за прудом, вы, наверное, видели, когда гуляли.
– Не обратил внимания, – сказал Жиров. – Муж не ревнует?
– Евгений Семёнович человек сдержанный, – Селезнёва закурила сигарету. – Он хирург, тоже в санатории работает.
«Ага, – подумал Жиров. – Верно, тот алконавт, про которого миссис Марпл упоминала».
– Спится здесь хорошо, – сказал Жиров. – Сны такие спокойные, нежные.
– Природа вокруг девственная, – сказала Селезнёва. – Настраивает на романтический лад. Я, кстати, в частном порядке, провожу курс аутотренинга, для восстановления нервной системы. Если хотите, можно попробовать. Услуга, правда, платная, восемьсот рублей за сеанс.
– Когда, сейчас? – спросил Жиров.
– Сегодня не стоит, поздно, – Селезнёва с интересом посмотрела на него. – Приходите ко мне в кабинет завтра в пять. Спокойной ночи, Иван Иванович, приятных сновидений!
– И вам также! – ответил Жиров.
«Любопытно, любопытно, – подумал он. – Флигель, муж не ревнивый, интересно, Уварова тоже во флигеле живёт? Аутотренинг, жалко, что нельзя по ночам. Что-то, что-то здесь творится, нутром чувствую. Как называется посёлок, что рядом? Ну, да, Верхнее Белогорье. А начальником ОВД в нём Серега Моховиков, если на повышение не пошёл. Прокачусь-ка к нему завтра в гости».
– Здорово, Иваныч! – массивный как медведь Моховиков радостно трясёт Жирову руку. – Какими судьбами в наших краях? На пенсию, что ли, турнули?
– Типун тебе на язык, – сказал Жиров. – Какая пенсия, на мне ещё сто лет пахать можно. В санатории отдыхаю.
– Здоровье это святое! – Моховиков достал из сейфа бутылку водки и две рюмки. – Тебе, надеюсь, не запретили?
– Слушай, я за рулём…
– Ой, я тебя умоляю, – Моховиков ставит на стол тарелку с салом. – Домашнее, между прочим. Сам свинюшку вырастил, сам её и оприходовал. В нашей деревне никто тебя не остановит, не волнуйся. Остановят, мне позвонишь. Ну, за встречу, комрад старинный!
– За встречу! – Жиров опрокидывает в себя рюмку. – Сколько же мы не виделись, года три?
– Пять, – Моховиков разливает по второй. – На совещании в облцентре рядом сидели. Собирались выпить, но тебя на вызов дёрнули. Ладно, колись, чего приехал. Не водку же пить с однокашником, я вас, сыскарей, знаю.
– Дельце тут одно пустяковое, – сказал Жиров. – Я в санатории «Верхнее Белогорье» отдыхаю. Там женщина несколько дней назад скоропостижно скончалась…
– Знаю, – сказал Моховиков. – Рыбина, бывшая жена директора. Мутное это дело, так тебе скажу.
– А чего мутное? – поинтересовался Жиров.
– Умерла-то она от инфаркта, – сказал Моховиков. – Только вот наш судмедэксперт категорически утверждает, что в крови обнаружено большое количество кеторола. Препарат сам по себе безвредный, но сердечникам категорически противопоказан.
– Думаешь, помогли? – сказал Жиров.
– Неясно. Мотивов не просматривается. На самоубийство тоже не очень похоже, она беременная была. И ещё одна нестыковочка. Осмотр места происшествия проводил Боря Трофименко, парнишка молодой, только из школы милиции выпустился, но очень дотошный. Я бы даже сказал, зануда. Так вот, он в номере этой Рыбиной вообще никаких лекарств не нашёл, даже валидола. Представляешь, женщина с сердечной болезнью, беременная, а лекарств никаких.
– Выходит, почистили до приезда милиции, – сказал Жиров.
– Выходит так, – сказал Моховиков. – Возможно, имело место врачебная ошибка. Хотя странно, врачи в санатории толковые и сама эта покойная Рыбина медик по профессии. Вот я и говорю – мутное дело.