Виктор Точинов
Корабль-призрак
ПРОЛОГ
Дела минувших дней – I
Северное море, осень 1427 года
Не нравится мне море, – без обиняков заявил шкипер Майзерн. И, вопреки обыкновению, не добавил заковыристое ругательство, из чего следовало – дело и впрямь серьезно.
Питер Штауфманн, вышедший вместе с племянником подышать перед сном свежим морским воздухом, недоуменно поднял брови.
– Не понимаю, герр Майзерн, что вам не нравится? По-моему, от самого устья Везера мы не видели столь спокойной воды.
Племянник Генрих согласно кивнул. Юноша впервые вышел в море, лишь на шестой день плавания стал помаленьку привыкать к качке, и нынешнее состояние водной поверхности его более чем устраивало.
– То-то и оно, – вздохнул шкипер. – К вечеру ветер крепчал, и волна должна быть сейчас неплохая. А тут… Вода словно маслом полита. И туман… Никак не может появиться в такую погоду туман, уж поверьте, герр Питер, моему опыту.
С погодой и в самом деле творилось нечто странное. Ветер, свистевший в снастях и надувавший паруса «Святой Бригитты», – на палубе едва ощущался. И, похоже, ни дуновения не доходило до поверхности воды, затянутой густой, но невысокой – локтя три-четыре – туманной пеленой.
– Не думаю, что есть серьезные основания для беспокойства, – сказал Штауфманн. – «Бригитта» – судно доброй постройки, и за пять лет доказала, что способна выйти невредимой из любого шторма. Впрочем, конечно же, отдайте приказ своим людям принять все меры на случай неожиданного шквала. На море осторожность излишней не бывает.
Шкипер медлил. Казалось, ему хочется добавить что-то еще, но старик не решается.
– Дело не только в шквале, – сказал он наконец. – Дело в том… В общем, сейчас мы идем очень нехорошими местами. Именно здесь был в свое время схвачен Клаус фон Алкум.
– Потрошитель Чаш? – переспросил племянник. В голосе его явственно прозвучало восхищение.
– Он самый, – мрачно кивнул шкипер.
Питер Штауфманн нахмурился – не от слов шкипера, но от реакции на них Генриха. Так вот и бывает в жизни… Прошло без малого двадцать лет после казни злодея, не щадившего ни старого, ни малого, не брезговавшего даже грабить храмы и святые места – чем и заслужившего своё прозвище. И творимые Клаусом мерзости потихоньку забываются – люди вспоминают лишь о том, как пират дерзкими рейдами доставлял продовольствие в осажденный голодающий Копенгаген, да как швырял направо и налево золото в пьяных своих кутежах… А потом найдется дурак-сочинитель, сделает Потрошителя Чаш героем своей душещипательной поэмы или баллады – и готов образ благороднейшего заступника обездоленных. Таким и останется в народной памяти. А про людей, живших в те же времена и зарабатывавших на хлеб честным трудом, – никто и не вспомнит…
И голос почтенного гамбургского арматора поневоле прозвучал несколько неприязненно, когда он ответил на реплику шкипера:
– Стоит ли бояться мертвых пиратов, герр Майзерн? А от живых Немецкое море, да и Балтийское, слава Господу, очистили. Клаус был последним из промышлявших регулярным разбоем. Прошли времена, когда кишевшие в здешних водах витальеры смогли даже выбить Орден с Готланда и основать свою «республику»…
– Так оно так, – гнул свое шкипер, – но поговаривают…
Он сделал паузу и неожиданно сменил тему:
– Вы знаете подробности казни фон Алкума?
Питер Штауфманн утвердительно кивнул. Еще бы не знать…
Тут в разговор, к неудовольствию дяди, вступил Генрих.
– Расскажите, сделайте любезность, герр Майзерн!
Вот-вот… Романтики сопляку захотелось. Ишь, глаза как загорелись…
– Гамбургский магистрат приговорил Клауса к усекновению головы, – начал рассказ шкипер. – Лишь его – остальные захваченные пираты должны были закончить жизнь на виселице, как люди низкого происхождения. Как сейчас помню: солнечный, погожий денек, длинный помост на площади перед собором, каждому казнимому – своя виселица. А по центру – плаха для Клауса. Казнить атамана должны были последним, на закуску. Но странное у него оказалось предсмертное желание… Не попросил, как обычно бывает, кружку вина покрепче, нет… Предложил магистрату сделку: казнить его первым, и если он – уже с отрубленной головой – пройдет вдоль помоста, сотоварищей его, значит, отпустить.
Штауфманн вновь неприязненно поморщился. Вот и еще один штрих к портрету благородного разбойника, жизнь кладущего задруги своя… Меж тем доподлинно известно: Клаус фон Алкум хищничал на морях почти треть века, самых молодых и красивых пленниц без затей превращал в своих наложниц – и к концу карьеры чуть не половина экипажа состояла из его собственных отродий…
– Магистрат согласился? – быстро спросил Генрих.
– Согласился… Не знаю уж, может Клаус подкупил их обещанием выдать какой-то из своих кладов – много слухов про те клады ходило. Или решили народ лишним зрелищем порадовать… Но глашатай объявил во всеуслышание: мимо скольких виселиц атаман без головы прошагает, столько, значит, осужденных и помилуют. Ох, что тут началось… Народ спорит, ставки делает. Я и сам, помню, три талера поставил – на то, что даже с колен не поднимется. Видел, конечно, как курицы обезглавленные по двору мечутся, но чтоб человек… Не бывает. Но он встал! И пошел!! Представьте, герр Генрих: из шеи струя кровавая хлещет, чуть не на локоть в вышину – а он идет!!! Медленно так, грузно, словно смертельно уставший… Дурно мне сделалось, про три талера позабыл даже. Мимо восьми виселиц отшагал, потом споткнулся, упал. И снова на колени встать попытался – кровь уже еле-еле текла… Да не вышло по второму разу, поворочался и затих. Поневоле поверишь, что продал-таки старый Клаус душу дьяволу – недаром столько лет никто его изловить не мог… Невозможно без сатанинской помощи для человека такое…
– Советники выполнили обещанное? – спросил Генрих, жадно слушавший рассказ старого моряка.
– Не знаю уж… Но восемь виселиц в тот день пустыми остались. Уверен, что потом казнили их потихоньку, где-нибудь в застенке. Слово словом, но как моряк вам скажу: отпускать таких людей совсем не с руки… А половина магистрата – арматоры, судовладельцы. Кто же из них сельдевую акулу в собственный рыбный пруд запустит?
– Магистрат вольного города Гамбурга всегда держит слово! – веско заявил Питер Штауфманн. – Им обещали сохранить жизнь, но не обещали вернуть свободу. Все умерли своей смертью, но к пиратскому промыслу ни один из них не вернулся.
Он впервые с начала разговора улыбнулся, вспомнив, как именно умирали помилованные пираты: сидели, скрючившись, в бочках из-под сельди с круглыми отверстиями, прорубленными в донцах для шей. Бесконечно долгие месяцы заживо гнили в собственных нечистотах…
– А в народе ходит слух, что Клаус счел слово нарушенным… – медленно проговорил шкипер. – И именно здесь всплывает время от времени со дна его обросший тиной и ракушками корабль – с мертвым экипажем и безголовым капитаном. Всплывает как раз в таком вот тумане. Мертвецы останавливают плывущие мимо суда – ищут, нет ли на них советников Гамбургского магистрата.
Старый моряк посмотрел на судовладельца более чем выразительно. Штауфманн сплюнул за борт и сказал неприязненно-официальным тоном:
– Вернитесь к своим обязанностям, герр Майзерн! Хватит рассказывать глупые страшные сказки. К тому же, да будет вам известно, я был избран в магистрат спустя четыре года после казни Клауса – и ко мне ваша история никакого отношения иметь не может. Ступайте!
Шкипер ушел. Герр Питер вновь сплюнул за борт – плевок бесследно канул в молочно-белых клубах тумана, пелена его стала заметно выше, медленно подползая к фальшборту. Качка исчезла совершенно.
Рассказанная старым морским волком история оставила неприятный осадок у арматора. Генрих, напротив, пребывал в каком-то радостном возбуждении.
«Балладу, небось, уже сочиняет, виршеплет», – подумал дядя. Только этому и научился за три года в Нюрнберге, да еще истреблять несметные количества пива в компании таких же студентов-шалопаев. Послал же Господь покойной сестре непутевого сыночка… Одна надежда – жизнь в суровой Московии проветрит парню голову. Герр Питер даст соответствующие указания старому Мильке – главе представительства торгового дома «Штауфманн и компаньоны» в Нойбурге (арматор не желал ломать язык, именуя по-московитски «Новгородом» древний, еще викингами основанный Хольмгард). Мильке давно просится на родину, хочет закончить свои дни не в дикой варварской стране, но в уютной Германии, – вот пусть и постарается, подготовит себе за год или два достойную замену из этого разгильдяя…
Из размышлений о судьбе непутевого племянника герра Питера вывело лицо пресловутого родственника – внезапно изменившиеся, побледневшее.
– Что с тобой, Ганс?
Губы племянника шевелились, но ни звука не раздавалось. Затем парень ткнул рукой в сторону моря, куда-то за спину арматору.
Оборачиваясь, Штауфманн услышал вопль одного из матросов – истошный и нечленораздельный. А мгновеньем спустя сам едва удержался от крика.
У самого левого борта в густеющих сумерках громоздился – в полном смысле громоздился – корабль, появившийся словно бы ниоткуда. Если и впрямь его флагшток украшал вымпел фон Алкума – то надо признать, что Сатана достойно наградил своего ставленника, отдав ему под команду новый, воистину чудовищный корабль, построенный на адской верфи…
Острый, как топор, скошенный форштевень взрезал воду, поднимая высокий бурун. Времени разглядеть чудовище не было – герр Штауфманн успел отметить только высокий, как у каракки, борт – абсолютно гладкий, без следа стыков между досками обшивки. Казалось, что творение адских корабелов целиком отлито из металла… Мачт и парусов видно не было – вместо них на палубе огромного судна громоздились странного вида шатры и башни, более всего похожие на храмы нечестивых сарацинов, какие почтенному арматору довелось лицезреть во время плаваний в Магриб.
Все это промелькнуло в течении нескольких секунд – столько, сколько потребовалось чудовищному порождению Ада, чтобы преодолеть расстояние между ним и «Святой Бригиттой». А затем мчащийся с невероятной скоростью корабль слегка, едва заметно изменил курс…
* * *
Торговый когг «Святая Бригитта» не прибыл в Новгород. И не возвратился ни в Бремен, ни в Гамбург, ни в Любек… И вообще никуда не возвратился.
Часть первая
НА СУШЕ И НА МОРЕ
Я думаю, эти суда кто-то ЗАБИРАЕТ. Не знаю, кто, не знаю, почему, не знаю, что с ними делают. Но только в этом есть какой-то смысл… Конечно, их в последнее время пропадает больше, потому что и судов вокруг больше. Но эти суда исчезают в пропорции от общего количества, в одном небольшом районе, без следа, без малейшей возможности объяснить их исчезновение, начиная с тех пор, когда вообще люди начали регистрировать подобные происшествия. То, что там происходит, длится уже по меньшей мере восемьдесят лет.
Питер БЕНЧЛИ, «Остров»
Глава первая. Как совершаются подвиги
1.
– Если они все-таки рискнут перебраться в мечеть, то наверняка пойдут по верхнему переходу, – уверенно заявил муфтий.
Лесник сразу понял, в чем причина, но генерал-майор Пилипенко явно не разбирался в тонкостях мусульманской этики.
– Чего это ради? – спросил он не слишком приязненно, обозревая в бинокль двухъярусный надземный переход, связывающий медресе с кафедральной мечетью. – Разницы никакой, что так, что этак снайперам на прицел попадут.
Действительно, сплошь застекленные стены перехода делали весьма рискованной любую попытку пересечь тридцатиметровые коридоры – как нижний, так и верхний.
– Есть вещи, который любой мусульманин впитывает с детства, с молоком матери, – терпеливо пояснил муфтий. – Нижний переход – для женщин, и только для них. Извините за грубое сравнение, Павел Владимирович, – но вы бы воспользовались женским туалетом, если рядом есть мужской? Даже когда никто не видит?
Генерал не стал объяснять, какие именно отхожие места он предпочитает использовать вдали от сторонних глаз. Лишь пробормотал себе под нос:
– Может, они как раз и попытаются, где никто не ждет…
Но пока окруженные «барсы» никаких попыток прорыва не предпринимали – ни в мечеть, ни куда-либо в сторону. Коротко ответили по рации: дескать, передумали, не желают слушать увещеваний духовного главы здешних мусульман. И вновь замолчали. Чуть раньше поворот от ворот получил представитель президента в федеральном округе – тот, впрочем, внутрь медресе не собирался, намереваясь все переговоры вести с безопасной дистанции.
Тянут время, ждут темноты?
Возможно… Хотя должны бы понимать – с каждым часом кольцо окружения становится все глубже и плотнее. А ночь, подсвеченная десятками мощнейших прожекторов, ничем не лучше дня в видах маскировки…
Надеются на какой-то потайной отнорок? Вполне вероятно. Строительство и новой кафедральной мечети, и медресе вел как раз «Барс-аль-ислами», – при помощи вполне легальных подставных фирм, разумеется. Долго ли было прокопать потайной ход? Никто и не заметит, мало ли траншей роют вокруг строительства. Конечно, все близлежащие подземные коммуникации блокированы, но… Но стоит ожидать, что «барсы» изобрели что-либо похитрее, чем самый очевидный путь, и проложили туннель отнюдь не к ближайшему канализационному коллектору…
К тому же Лесник питал самые черные подозрения касательно того, зачем исламисты тянут время. Судя по рассказу мальчишки, чудом вырвавшегося из укрытого под медресе бункера, подготовка к древнему мрачному ритуалу завершалась. К ритуалу, весьма заинтересовавшему Новую Инквизицию.
Генерал ничего не знал про подземное гнездо «барсов». И не должен был узнать.
2.
– Возможно, мне стоит еще раз поговорить с ними по рации? – предложил муфтий.
– Незачем, – отрезал генерал-майор. – Не отзываются на вызовы, подлецы… Отправляйтесь-ка к себе, Ибрагим Русланович, да начинайте готовить подробный рассказ о взаимоотношениях муфтията с «Барсом»… Потому как вопросов к вам встанет множество. А мы уж тут сами как-нибудь управимся.
Муфтий холодно распрощался и отправился к своей машине.
– Зря вы так с ним… – негромко сказал Лесник.
Полковничьи погоны (которые, впрочем, пришлось снять с камуфляжа) и бумага от Совета Национальной Безопасности (вроде даже настоящая) позволяли общаться с генералом подобным образом.
– Не зря… – уверенно сказал Пилипенко. – Очень даже не зря. Подумаешь, муфтий… Да хоть сам шейх-уль-ислам! Бандиты осиное гнездо свили у него под носом, а он невинной овечкой прикидывается. Ни сном, мол, ни духом…
Лесник понял, что спорить бесполезно. Генерал-майор явно относился к породе людей, четко усвоивших тезис: «Ислам – питомник терроризма!» Нет смысла доказывать, что зеленое знамя – лишь фиговый листочек для отморозков, нарушающих все законы шариата. Маска, за которой скрывается волчий оскал, – а у волков нет ни национальностей, ни религий…
Но генерал слишком не в духе, чтобы выслушивать такие рассуждения. Раздражает его поведение террористов – не требуют освободить боевиков, сидящих в российских тюрьмах, не заикаются о миллионах долларов выкупа и о заправленном самолете… Сидят себе под землей и встречают автоматным огнем всякого, кто пытается приблизиться к медресе.
Пилипенко давно бы отдал приказ о штурме, благо заложников внутри не так уж много – полтора десятка учащихся медресе да пара преподавателей. Плюс мальчишки в подземных камерах, но о тех мало кто знает, давно числятся пропавшими без вести…
Но из Москвы получен категоричный приказ – до последней крайности не прибегать к силовым действиям. Дело тонкое, политическое: любой взрыв на территории главной мечети республики, даже любой выстрел в ее сторону отзовутся эхом во всем мусульманском мире. В общем, работать в белых перчатках…
– Надо штурмовать, товарищ генерал-майор,– сказал Лесник. – Неожиданно, днем. Сейчас.
– Это официальное мнение Совбеза? – поинтересовался генерал. – Тогда, товарищ полковник, предоставьте его в письменном виде, по всей форме. Но пока операцией командую я, – с оружием в сторону мечети и медресе никто не пойдет. До тех пор, пока не будет получен приказ оттуда, – генеральский палец указал прямиком на зенит небесного свода.
– А мы без оружия… Передайте террористам по рации: так мол, и так, к вам для переговоров отправляются двое невооруженных представителей Совета Безопасности.
– За дурака держишь, полковник? У них же рация отключена.
– Но вы передайте, да под камерами, пусть всё для истории зафиксируют. Мы и в самом деле открыто пойдем, к главному входу. Без всякого подвоха, без пулеметов под полой.
Пилипенко внимательно и демонстративно – с ног до головы – оглядел Лесника. Покачал головой. Столь же внимательно не меньше минуты рассматривал Диану – та в начальственные разговоры не вмешивалась, сидела поодаль на травке, прислонившись спиной к колесу БТРа. И, похоже, самым преспокойным образом спала.
– Голливуд решил устроить… – вздохнул генерал-майор. – Вроде и не салага уже, виски вон седые. Ладно бы сам волку в пасть полез, а девчонку-то зачем губить? Чтоб тебе, если вдруг фарт выпадет, звезду Героя России на грудь прицепили?
– Не видали вы эту девчонку в деле.
– Всяких видывал… Ладно, идите. Держи вот, – генерал вынул из кармана носовой платок: чистенький, аккуратно сложенный, яркой сине-красной расцветки. Сунул Леснику. – Если вдруг дело выгорит – помаши из дверей. Именно этой тряпкой, никакой другой. Через полминуты орлы Закутного будут внутри.
Лесник изумился неожиданной уступчивости. Он-то думал, что придется еще долго уговаривать, ссылаться на Совбез, подписывать какую-нибудь бумагу, снимающую ответственность с Пилипенко…
– Просыпайся, Ди, – сказал Лесник почти беззвучно, так, чтобы не расслышал никто из окружающих. – Забыла, что сейчас у нас по распорядку дня – подвиг?
– А я не спала, – Диана открыла глаза и откликнулась столь же тихо. – Послушала вашу милую беседу. Ну и поработала немного. Думаешь, отчего генерал так легко согласился?
– Па-а-а-анятно.
И они пошли совершать подвиг.
3.
«Избалуюсь я с ней, – думал Лесник, медленно шагая через площадь. – Избалуюсь и когда-нибудь словлю пулю – позабыв, что рядом нет способной отводить глаза напарницы…»
И, во избежание столь незавидной судьбы, старался не расслабляться. Мало ли что… Конечно, при помощи биноклей и им подобные устройств сейчас можно разглядеть то же, что и невооруженным глазом: совершенно пустую площадь. Но есть оптика хитрая, электронно-цифровая, – ей глаза не отведешь… И встречаются индивиды, овладевшие методикой фасеточной аккомодации, способные видеть людей, скрытых от взглядов прочих смертных.
Он шел, напряженно вслушиваясь, пытаясь уловить хоть какой-то звук, свидетельствующий, что сейчас начнется пальба. Привычно отсекал, отфильтровывал посторонние звуки: шум собственного дыхания и сердца, шум автомобильных моторов, доносящийся из-за внешнего кольца оцепления…
Ничего… Тишина.
Никто из террористов не оповещал приглушенным голосом свое начальство о нежданных визитерах. Никто не передергивал затвор автомата.
Сто метров до входа, девяносто, восемьдесят…
Вплотную подходить нельзя. Боевики, держащие дверь, все равно не увидят агентов, Диана отводит глаза надежно. Но наверняка почувствуют неясную тревогу, возникнет смутное ощущение: что-то не в порядке… И вполне могут выпустить длинную очередь по площади – неприцельно, в никуда, для собственного успокоения. С подобной реакцией вооруженных и нервничающих людей на активное психосуггестивное воздействие Леснику сталкиваться доводилось.
– Подходим на пять метров и начинаем, – сказал он еле слышно.
Диана кивнула.
4.
Повезло – вход в подземное убежище искать не пришлось. Часть покрытой изразцами стены неслышно повернулась. Из темного прохода в медресе шагнули четверо в камуфляже и с автоматами. Не иначе как смена караула у дверей…
Привычными, чуть ли не синхронными движениями сняли приборы ночного видения, и… И больше ничего сделать не успели. Даже не успели разглядеть четверых своих товарищей, обмякших у входа – Лесник, так и не подавший условный знак сине-красным платком, рванул с высокого старта.
Автоматный ствол поворачивался к нему медленно-медленно, но так и не разразился очередью – стрелок лишь начал рефлекторно реагировать на нечто смутное, мелькнувшее на периферии сектора обзора.
Удар, удар, третий не потребовался, у Дианы осечек не бывает, – тела рушатся на пол. Да, ребята, с вашими рефлексами лучше в террористы не ходить, а заняться чем-нибудь спокойным, медитативным и созерцательным…
Он подхватил с пола автомат, решив, что на подземелье святость здешнего места не распространяется. Диана уже скользнула в темноту. Лесник за ней, в начале ведущего наклонно вниз коридора задержался, не хватало еще оказаться запертыми в мышеловке… Что это у вас тут за коробочка на стене, лишь с двумя большими кнопками, красной и черной? Черная вдавлена, значит… Догадка подтвердилась не сразу – несколько секунд ничего не происходило, затем часть стены вновь повернулась вокруг своей оси, перекрыв проход.
Отлично, можно начинать…
Голливудского боевика – со штурмом лабиринта, кишащего вооруженными до зубов и агрессивными врагами – не получилось. Для «барсов» начавшаяся на рассвете осада медресе явно стала неприятной неожиданностью, и к обороне они толком готовы не были. Восемь боевиков, оставшихся наверху, – вот почти и вся охрана. Почти – потому что двоих вооруженных мужчин в униформе Лесник и Диана в подземелье встретили-таки. Невеликая сила против тандема из особого и полевого агентов Новой Инквизиции…
Еще внизу оказались трое или четверо людей в гражданском и без оружия. И вот тогда-то пресловутый тандем допустил первую за сегодня осечку. Потому что один из штатских успел включить систему самоликвидации.
Голливудские штампы опять не пригодились: не мелькали цифры в зловещем обратном отсчете, показывая, сколько времени остается у положительных героев на предотвращение взрыва. Все сработало мгновенно, но не взорвалось, – во всех расположенных вдоль подземного коридора помещениях разом вспыхнули термитно-фосфорные заряды.
